Оля остается в Арктике

Владимир Мураев, 2020

Прочитав роман «Оля остается в Арктике», вы познакомитесь с трагической и одновременно трогательной и светлой историей нескольких поколений одной семьи, жизнь которой напрямую переплетена с масштабными историческими событиями XX века. Действие происходит на фоне живописных панорам Арктики, описания которых никого не оставят равнодушными. Книга сочетает в себе все жанры: от детектива и триллера до любовного и приключенческого романа: людоедство, пытки в подвалах ГПУ, мистика, битва с пиратами в Карском море, с беглыми заключенными. Деньги, золото. Пламенная любовь, холодное предательства и счастливый конец.

Глава 4. НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Двухэтажный рубленый деревянный дом семейства стоял в березовой роще. Дом внушительных размеров с верандами, балконами, большими массивными дверями, ажурными, очень красивыми окнами. Крыша металлическая, покрашена нежно-голубой краской. Посредине крыши, в том месте, где должна быть дымоходная труба, вмонтирована будка из гофрированного стекла, размером примерно два на два метра. Во дворе в рабочей спецовке ходит охранник. Дом вокруг обнесен плотным высоким металлическим забором с металлическим воротами.

Ворота открыл мужчина лет сорока с метлой в спецодежде. Под пиджаком с правой стороны отдувалась кобура. На балкон вышел мужчина среднего роста, средних лет. Андрею он показался знакомым. Но это был не тот, кто провожал Катю и Андрея в Оренбурге на железнодорожном вокзале. Все дружно зашли в гостиную на первом этаже. Гостиная квадратов сорок, посредине большой стол, накрыт спиртным и закусками.

— Ну вот, мы приехали, — сказала Юля. — В этом доме родилась Катя. Эй! Хозяин! Почему не встречаешь дочь и сына?

— Иду-иду, Юленька!

Дверь открылась. Из кухонной комнаты вышел мужчина, тот, который стоял на балконе. Мужчина сделал два шага вперед. Остановился. Андрей несколько секунд молча смотрел на него. Он не сомневался, что этого мужчину он где-то встречал. За эти несколько секунд Андрей в мыслях пробежался по всем крутым поворотам своей военной жизни…

— Анатолий Ильич?! — с восторгом и удивлением произнес Андрей.

— Да, Андрюша, это я.

Юля и Катя остолбенели и с восторгом и удивлением смотрели то на Андрея, то на Анатолия Ильича.

— Добро пожаловать, сынок. Отныне этот дом твой и Катин. Я люблю вас обоих одинаково. Ты здесь полноправный член семьи. Поздравляю тебя с исключительно правильным выбором спутницы жизни. Я уверен, твое сердце не ошиблось.

Анатолий Ильич и Андрей пошли навстречу друг другу, крепко обнялись и долго стояли, прижимая друг друга. Наконец мужчины повернулись к своим женам, стоя в обнимку.

Анатолий Ильич сказал:

— Дорогие мои! Когда-то давно, когда Катя была еще маленькой, я рассказывал вам, как один молодой офицер спас меня от верной смерти. Но я вам не рассказывал детали этого поступка и не называл имя этого офицера. Причин этому было несколько, но одну из них я могу назвать сейчас. Я хотел и мечтал о том, чтобы этот офицер когда-нибудь пришел к нам в дом не по личным или служебным делам, а по зову сердца. Моя мечта сбылась. Вот он, этот герой и мой спаситель — генерал-майор Андрей Кузнецов.

Катя начала первой.

— Андрей, у меня к тебе есть вопрос: когда мы с тобой в Оренбурге сидели под кустом сирени, ты мне рассказывал, что где-то в Юго-Восточной Азии ты спас одного офицера. Значит, это ты спас моего папу?

— Да, Катенька, это был Андрей, — ответил папа за Андрея.

— Андрей, а ты, когда рассказывал мне эту историю, знал, что я дочь того самого офицера, которого ты спас?

— Нет, Катенька, я тогда не знал. Когда мы с тобой сидели под кустом сирени, я рассказывал тебе не о конфликте с крокодилом, а о конфликте с комарами. Слово «крокодил» ты сказала сама, а я лишь подтвердил, что комар был такой огромный, как крокодил. Но о спасении от крокодила у нас с тобой разговора не было. Тогда я лишь вспомнил, что тот офицер рассказал мне, что у него есть очень красивая доченька. Но еще маленькая, учится в школе. И он хотел бы, чтобы я когда-нибудь стал его зятем. Не скрою, я жалел, что не пришлось встретиться с тем офицером и с его доченькой. Но тогда рядом со мной сидела ты. Я в тебя был влюблен и ради тебя был готов на все — даже бросил службу.

— Значит, Андрейка, — это судьба? — спросила Катя.

— Да, Катя, это наша счастливая судьба. И я сейчас очень благодарен тому крокодилу за то, что он столкнул наши судьбы и, в конечном счете, соединил нас с тобой.

— Не вижу связи, Андрей, — сказала Катя.

— Я тоже пока что не вижу. Но уверен, что связь здесь есть.

— Признаюсь, хотя мне немного и совестно, — сказал Анатолий Ильич, — но я курировал Андрея все эти годы. Я знал всю его службу и его передвижения. Конечно, ни малейшего влияния на продвижение в службе Андрея я не оказывал, хотя и мог. Андрей сам является самым видным офицером среднего звена. В том роде войск, в котором он служит, ему толкачи не нужны. Кроме того, Андрей, имея все мои реквизиты, ни разу не позвонил и не навестил. С другой стороны, ты, Катя, долгие годы была малолетней. Когда тебе исполнилось семнадцать лет, всплыло другое обстоятельство, которое, как мы с мамой надеялись, пронесет — но не пронесло, и которое нас с мамой привело к замешательству. О чем я говорю, мы все хорошо знаем. Пригласи Андрея в гости и, следовательно, познакомь его с тобой, то, я не сомневался, что вы бы влюбились друг в друга, потому что вы оба по всем параметрам стоите друг друга и предназначены друг для друга. Вы бы, конечно, поженились. Но выдать дочку замуж с отрицательным приданым мы с мамой не могли. Рано или поздно Андрей об этом бы узнал, и что потом! В каком бы положении оказались мы все, в том числе и Андрей. В то же время объяснить Андрею заранее, до свадьбы, мол, у нас дочь красавица, но имей в виду — она с небольшим дефектом, то есть у нее есть природная необходимость один раз в год среди посторонних мужчин покрутить голой задницей! Думаю, здесь комментарии не нужны. На это никто — ни я, ни мама, ни ты, Катя, не пошли бы. В этой ситуации выход был только один: во всей красоте неожиданно продемонстрировать жениху все то, с чем придется жить. Конечно, подальше от родных мест и поближе к полярному кругу. Дать жениху собственными глазами увидеть то, с кем и с чем ему придется жить, и абсолютно добровольно решить: «да» или «нет». Конечно, все это нужно было продемонстрировать после первой брачной ночи и после предварительного соглашения о совместной жизни. А подходящим местом и временем были отдаленность и предварительная свадьба среди незнакомых людей. После всего увиденного ты, Андрей, абсолютно добровольно сказал — да! Ты сделал очень правильное решение. Когда-то с Юлей я тоже принял такое решение и никогда не пожалел ни на одну секунду.

Катя — одна из самых красивых девушек в Москве, а если учесть ее природный интеллект, а она родилась не просто с развитым умом, но и уже с готовыми знаниями в области почти всех наук — Катя жемчужина, которых в мире можно пересчитать по пальцам одной руки. Но об этом знали только мы трое, а сейчас знаешь уже и ты, Андрей. Представь себе: Катя никогда не была связана с авиацией и медициной, но она с одного взгляда на схеме покажет, где ошибка, где нестыковка. С завязанными глазами разберет и соберет любой авиадвигатель: поршневой, газотурбинный, реактивный. Мама у нее — профессор медицины, но Катя в медицине знает столько же, как и мама. Может, даже больше. Но все же вернемся к вашим отношениям. Нам известно, что когда ты увидел Катю голую, во время вашей предварительной свадьбы в Хальмер-Ю, твое сердце сразу же взбунтовалось. Но оно примирилось лишь после того, когда ты вспомнил, что до тебя Катя была чистенькая, как стеклышко. И имея уже определенный жизненный опыт и необходимый объем чести и совести, ты правильно сориентировался в очень сложной ситуации и понял — то, что ты увидел, в сущности пустяк по сравнению с тем, что ты смог бы потерять, и твое сердце полностью успокоилось.

— Папа, если бы Андрей меня бросил и уехал один, — сказала Катя, — я, конечно, с огромной раной на сердце вышла бы замуж за Славика. Я Андрею это сказала еще там — в Хальмер-Ю. Славик хоть и намного старше меня, но он красивый мужчина. Он хорошо знает меня и всю нашу семью. Кроме того, усыновил бы моего ребенка. А что мне оставалось делать? Ехать в Москву? Искать здесь нового жениха и опять устраивать ему спектакль? На подобного рода спектакли, как в Хальмер-Ю с Андреем, тем более уже с новым другим женихом, у меня не хватило бы ни психических сил, ни нравственных.

— За Славика выйти замуж ты, Катя, не могла. Славик — твой дядя, — сказал папа.

— В Древнем Риме, — ответила Катя, — сестра выходила замуж за родного брата. И по пятьдесят лет жили-поживали да добра наживали.

— В Древнем Риме, — возразил папа, — жили древние люди. Там была своя культура и своя мораль. Не все римляне выдавали свих дочерей за своих сыновей, а лишь богатые или при власти, с целью удержать нажитое ими имущество в своей семье или не делиться властью с посторонними. Мы же современные люди. У нас своя культура и своя мораль. Мы пролетарии. Всем нашим богатством управляет государство, и все доходы, полученные от использования этого богатства, государство направляет на благо всего народа.

— Да-да, папа, а почему ты сказал, что Славик мой дядя? — спросила Катя. — Мы все время считали, что Славик — друг нашей семьи. Ни братом, ни дядей Славика никто из нас не называл!

— Вы отсутствовали две недели, — ответил папа, — за это время произошли очень большие, можно сказать, судьбоносные перемены.

— Что здесь произошло? Почему вы сразу не начали с этих новостей? — спросила Катя.

— Эти новости хотя и очень важны, но они касаются истории нашей семьи. История никуда не убежит. А твоя встреча с Андреем, наша встреча с вами — это реальная жизнь. А реальная жизнь всегда стоит на первом месте. А о том, что Славик не просто друг нашей семьи, но и твой родной дядя и мамин родной брат — мама сейчас все расскажет.

— Мама, рассказывай быстрее, что все это значит?!

— На второй день, как мы с вами расстались в Оренбурге, — стала рассказывать Юля, — ко мне в центр привезли пожилую женщину с инфарктом миокарда. Ее звали Вера. Она была в состоянии глубокого психического ступора, полного ухода в себя. Но мне все же удалось ее разговорить. Выяснилось, что ее инфаркт возник исключительно на социальной почве. Я присела к ней, стала с ней любезно, как и со всеми больными, разговаривать. Дошло до душевных разговоров. Мне хотелось выяснить, какие из группы социальных факторов довели ее до инфаркта: трудовые, бытовые, любовные, потеря близких. Я попросила Веру рассказать все о своей жизни, ну хотя бы ключевые моменты.

Вера была в таком глубоком ступоре, что не то чтобы рассказывать о себе, а даже смотреть не хотела ни на кого — отворачивалась. И все же она повернулась ко мне, раскрыла глаза, посмотрела на меня и сказала:

— Деточка, ты такая молоденькая и красивая, ты такая обаятельная, что от тебя просто веет добротой. Я расскажу тебе все, но не потому, чтобы ты меня пожалела, а потому, что я просто не смогу удержаться. Мне хочется выплеснуть все, что во мне накопилось за долгие годы моей суровой судьбы, и спокойно умереть.

— Рассказывайте, Вера, рассказывайте. Я пойму и помогу, — попросила я.

— Жизнь я прожила долгую, но все так скомкано, что даже рассказывать трудно, — начала говорить Вера. — То войны, то революции. А это значит — смерти, слезы, голод и бесполезный труд.

Был, правда, в моей жизни только один счастливый момент.

— Ну, расскажите, Вера, расскажите хотя бы про этот один момент.

— Давно это было, но сердце мое никак не может успокоиться. Дал мне бог дочечку — потом забрал. Сейчас она была бы такая же, как ты — такая же добрая и красивая. Вот и высохло мое сердце по ней, всю жизнь думаю, жду и плачу.

— Ну, расскажите, Вера, что же случилось с вашей дочечкой? Она умерла?

— Если бы умерла, то я хоть бы на могилку ходила да разговаривала бы с нею. Да оставила бы завещание, чтобы похоронили меня рядом с ней. А так, где она, что с нею, жива она или не жива… Самое страшное в жизни — это неопределенность. Всю жизнь чего-то ждешь, не живешь, а висишь в воздухе.

— Ну, рассказывайте, Вера, что за горе у вас случилось. А то я буду долго жалеть, что не смогла вам помочь.

— Это было, деточка, сразу после революции, когда к власти пришли большевики. Жизнь была невыносимая: голод, холод, болезни, смерть, людоедство. По три, по пять дней во рту кусочка хлеба не было. Правда, большевики здесь ни при чем. Страна была разрушена и уничтожена еще до большевиков. С самого начала века — то войны, то революции, то японцы, то немцы.

К приходу к власти большевиков от России остались только рожки да ножки, осталось только одно слово — Россия. Но и этим волшебным словом продолжали спекулировать самые разнообразные политические проходимцы. К приходу к власти большевиков Россия уже лежала и умирала. И даже в это трагическое время Временное правительство стремилось добить умирающую Россию, кричало: война до последнего солдата. Зачем было снимать царя, если не было ни экономической, ни политической программы? Что царь кричал: война до последнего солдата, то и Временное правительство: война до последнего солдата! У Керенского и его подельников, думских оборотней, была одна цель — выполнить волю своих заморских господ — обезглавить и расчленить Россию. Но они смогли лишь посеять хаос — сняли царя, расчленить Россию им не удалось. Большевики реанимировали Россию, поставили на ноги, окончательно вылечили, сделали сильной и могущественной. Сейчас врагам большевиков нечего противопоставить. Они говорят: да, реанимировали, но какой ценой!

Тогда я была еще совсем молоденькая, — продолжала Вера, — мне было девятнадцать лет. Но я уже была замужем, и жили мы с мужем в Оренбурге. Я уже была беременна, на девятом месяце. Вскоре муж умер от голода. Хотя он никакой роли не играл в части питания, но все равно с ним было как-то уютнее. Мужа кое-как я похоронила в саду. В то время хоронили, кто как мог и кто где мог, безо всяких справок, вскрытий, прокуроров, попов. Мужа я хоронила целые сутки. За ночь сумела вытащить только из дома, приволочь в сад. Протащу три метра — падаю, сил нет. Поднимаюсь — в глазах потемнеет, разноцветные круги. Стою две-три минуты — проходит. Опять волоку — где за шиворот, где за ноги. Потом целый день копала яму. К вечеру выкопала глубиной в шестьдесят сантиметров. Опустила — пусть бог простит — как смогла. И сама чуть не полетела в эту же яму. Хорошо, что яма была мелкая, уперлась руками в его голову. Кое-как выкарабкалась. Крестик поставила с бузины, так как резать дерево не было ни пилы, ни сил. В то время я уже сама еле ходила, да еще и упала духом в связи со смертью мужа. Но во мне уже был живой ребенок, и я решила: если суждено умереть, то только на ногах. Ради ребенка буду бороться до последнего, пока не умру, но только на ногах. Но что делать, как добыть кусочек хлеба, я не могла придумать.

Потом вспомнила, что в Москве у меня есть двоюродный брат. Думаю, может, он мне как-то поможет. Пошла на вокзал. Кое-как забралась в товарный вагон — в телятник. Там уже сидели люди, такие же, как и я. Головы опущены, молчаливые, никто ни с кем не разговаривал. Я легла прямо на пол, так как стоять и тем более сидеть я уже не могла. Через некоторое время ко мне подползла девушка — звали ее Нина. Нина села рядом и спросила:

— Есть хочешь?

— Хочу, — отвечаю.

— У меня есть план, — предлагает она. — Нам нужно выйти в Бугуруслане. Там есть хорошая столовая, покушаем и поедем дальше.

Я ее спрашиваю:

— Как же мы покушаем, если у нас нет денег?

Она говорит:

— Смотри сюда. Мы заходим в столовую, садимся на свободные места и наблюдаем за людьми. Бывает так, что кто-то покушал и на столе оставил кусочек хлеба или что-то оставил в миске. Мы тут же подходим и все это забираем или доедаем. Если мы там покрутимся полдня, будем сыты и сможем поехать дальше.

Конец ознакомительного фрагмента.