Разбуди меня, дробь барабанная. Часть первая

Владимир Калинин

Жизнь преподносит нам сюрпризы, так случилось и с Николаем Галитиным, сварщиком одного зауральского завода. Банальная история – развод, неудачная попытка создать новую семью, поездка на север за «длинным рублём». На фоне всего этого он видит сны с любовными приключениями и мистикой. То он казачий вахмистр, воюющий с «супостатами» в далёкий-далёкий век. То он советский лейтенант, незаслуженно попавший под репрессии, борется с жестоким режимом в лагере.

Глава третья. И вновь я в той дали глухой…

Я, конечно, понял, что я уже там, куда, в общем то, меня всегда тянуло и манило, с непонятной тоской, но я совсем не узнавал местность. Ландшафт был совсем другой, не похожий на тот, который я видел здесь раньше. Я встал из под развесистой берёзы, под которой проснулся, и осмотрелся основательно, ни малейших признаков, знакомых с прошлого посещения! Уже полностью рассвело, я вышел на пологий пригорок, и увидел в низу реку, над которой клубился редкий туман, под берегом было, что-то вроде пристани, с десятком судов, не знаю, как их здесь зовут, ладьи или струги, но похожи очень. Другой берег был высокий с покатым склоном, и на берегу, вдоль реки раскинулось большое село, в четыре улицы и семь переулков, идти мне до него было с версту. Тайги не было вокруг, куда ни кинь взгляд, только засеянные поля, да редкие рощи, да перелески, а здесь на пригорке, и вдоль опушки рощи, наверное, было пастбище, или покосные угодья. Я оказался на просёлке, который, петляя между полями, привёл меня к реке, дорога упиралась в маленький причал, я понял, что здесь паромная переправа. Стоя на причале, я прикинул, до другого берега сто саженей, а вода пугала тёмной глубиной, переправляться вплавь, как то сразу расхотелось. От деревни к реке шёл мужик с вёслами на плече, наверное, паромщик, подумал я, когда он отвязал лодку, и, вставив вёсла в уключины, погрёб в мою сторону. Причалив лодку к причалу, сказал важно, — здрав будь, путник, — утро доброе, паромщик, — ну садись, что ли, — поплывём, чего зря лясы точить! Я сел в лодку и спросил, — а как мне, мил человек, до Ерофеевой Заимки добраться? Паромщик, а это был рослый плечистый парень, с длинными волосами и аккуратными усиками и бородкой, удивлённо оглянулся и молвил, так вот же она на берегу, и взволнованно, перестав грести, уставился на меня, — дядька Микола?! Нас сносило течением, я вглядывался в его лицо и узнавал знакомые черты, поразительно, — Митрий? — Как жив-здоров, тятька твой Ерофей и мамка Груня? — Мамка Груня, вон нас сейчас в окно видит, а тятька, царствие ему небесное, погиб геройски в битве с татарами 16 лет назад, — огорошил меня Митька! Я сидел, разинув, рот. — Ой, снесло то нас куда, сейчас на течение грести надо. — А ты то как, дядя Микола? — Мы ить тогда, тебя опять похоронили! — Как ты упал тогда, мужик этот с дубиной за мной полверсты бежал и догнал почти, да у меня ещё один пистоль был припрятан, и всадил я ему пулю прямо в рот. Митька, теперь уже Митрий, отец семейства, грёб против течения и говорил, говорил. — Купец тот слово держал, дядька Микола, он к тётке Устинье часто наведывался, привозил муку и зерно, и мы там тоже часто бывали, привозили соль и рыбу, так, что до осени запаслись мукой и зерном, и клин озимых добрый засеяли. — А купец этот на другое лето женился на Устинье, вдовый он был, и увёз её с ребятишками к себе в Травное. Но она через два года зимой простыла сильно, слегла и померла, а купец запил с горя и дело его прахом пошло! — Маманя наша, послала нас с Кешкой съездить за Юлькой и Петькой, мы привезли, и стали они нам братом и сестрой.

— А сейчас Юлия, жена мне венчанная, и растёт у нас сынок Ерошка. На месте Заимки нашей к осени уже деревня выстроилась, молва пошла, прознали люди о хорошем месте и липли на него, как мухи на мёд! — Дня не проходило, что бы кто то не пришёл, не приехал! Тайгу окрест на десять вёрст вырубили и пожгли, надо было избы рубить и где то хлеб сеять. Да ты и сам всё видишь! — Митрий, как брат твой Иннокентий и сёстры? — Сёстры замуж повыходили, Настёна уже овдовела, вернулась к нам с ребятишками, а Катьку муж-казак увёз к себе в станицу Ивкину, а Кешка наш казакует, где то на границе. Ну да наговоримся ещё, вот мостки наши, приплыли! Поднимаясь в гору в село, я искал знакомый дом и не находил, всё вокруг изменилось очень, частоколов и след простыл, дворы огорожены либо заплотом или тёсом. — Вот и пришли, — молвил Митрий, — не узнал что ли место то, вот он дом наш! За тесовой оградой стоял большой дом, похожий на терем, — перестроили мы заимку то, мала стала! — Ну заходи, все тебе рады будут, — сказал Митрий, открывая калитку. Войдя во двор, я увидел, что на крыльце стояла Груня, пристально глядя на меня, она мало изменилась, на лице появилось несколько морщинок, да в волосах проблёскивала седина, — здравствуй Груня! — Ой, господи, Микола! Живой! Вот радость то! И бросилась с крыльца обнимать меня. — Что с тобой случилось то? — Где же был ты столько лет? — Очнулся я тогда в кутузке, конный дозор меня подобрал, пачпорта при мне не было, на дознании допрос с пристрастием учинили, — сочинял я на ходу, — ну, не поверили мне, в общем, и в железах угнали на дальний острог. — Батюшки, досталось тебе, ну проходь в дом, мы зараз завтракать собрались! Я вошёл в дом, и как было принято здесь, перекрестился на божничку, сказал, — здравствуйте все, хлеб да соль! В просторной комнате, за общим столом, сидели все домочадцы, я узнал Настёну и Юлию они стали красивыми молодыми женщинами и с удивлением смотрели на меня. В торце стола, сидел рослый широкоплечий юноша-Ерофей, и глядел на меня с любопытством. Ещё сидели два пацана и девчушка, которых я знать, конечно, не мог. И только сейчас до меня дошло, что этот юноша сын Ерофея и Устиньи, Петро. А между тем Настёна и Юлия, как бы опомнившись, в голос вскрикнули, — дядя Микола?!

После завтрака Митрий распорядился, — ты, дядя Микола, отдыхай с дороги, мы с братом пойдём рожь косить, а Настя с Юлей снопы вязать! Я, чтобы не ронять его авторитет, в кругу семьи, подчинился. Сын Настёны, десятилетний Арсений, когда был занят Митрий, безропотно и с большой охотой исполнял обязанности паромщика, он запросто гонял паром с подводами или лодку на вёслах с пешими пассажирами. Вот и сейчас, он спешил к реке, увидев на причале подводу. Восьмилетняя Алёна помогала бабушке Груне мыть посуду, четырёхлетний Ерошка играл в своё удовольствие, лишь один я безработный сидел на лавке и тоскливо смотрел в окно, как всё здесь изменилось, мои мысли были там, на прежней Ерофеевой заимке. Голос Груни вернул меня к действительности. — Так мы зараз и живём Микола, всего у нас в достатке и сыты и обуты-одеты и почёт и уважение, а всё мне не в радость без Ерофея, вот только внучата горевать не дают! И будь то в подтверждение её слов, Ерошка подбежал к ней, и дёргая за подол, пролепетал, — бауска, посли на ыбалку! — Ты видишь, родненький, с делами я не поправилась, поиграй пока! — Ты и рыбу ловить умеешь, казак? — Умею, — смело сказал мальчуган! — Да, из миски ложкой, — улыбаясь, молвила Груня, потрепав его по волосам. — Так готовь снасти и пойдём, подзадорил я, — и радостный Ерошка ушлёпал во двор. А Груня, занимаясь своими делами, рассказывала. — Помнишь наш первый паром, мы всегда перевозом занимались, и после гибели Ерофея, когда село выросло, староста учредил должность паромщика, назначив на неё Митрия с жалованием 10 целковых в год, огромные деньги. — И налогов мы не платим, потому, как именная бумага у нас от губернского атамана с печатью, в коей сказано, что с семьи героя никаких налогов и податей не брать и быть им вольными веки-вечные! И Кешу нашего этот атаман тоже обласкал! Кешка неслух, тогда за Ерофеем тайком в поход увязался и отличился там. Так вот, через два года после похода, забрал атаман Кешку на обучение в казацкую школу, где он усердно учился шесть лет, и вышел подхорунжим, начальник теперь наш Кешка, — с гордостью говорила Груня! — Да вот видимся редко, — и прослезилась. — Всё на границе на границе, в баталиях он бывал, два раза ранетый, второй раз крепко, на излечении лежал в лазарете. В Оренбургской крепости, и после на побывку приезжал, два месяца гостил. Три года минуло уж! Весной ноне с проезжим гонцом весточку прислал, летом в гости сулится, а когда не ведаем. Ой, а про Ерошку я забыла, давно не слыхать, уж, не пакостит, ли что?! Я выглянул в окно, и увидел как Ероха, только что сорванной травой кормил через прясло соседскую козу, и для него сейчас не было более важного занятия, он смотрел на козу и улыбался до ушей.

Конец ознакомительного фрагмента.