Записки от старости. Ироническая проза

Владимир Иванович Данилушкин

Это записки малых форм моего героя, почти ровесника мне. Есть у киношников прием, называемый лупой времени: по кадрику, по кадрику, и на экране расцветает в несколько мгновений цветок: живи, живи на Колыме до упора, станешь трижды ветераном Крайнего Севера, а Магадан останется самым молодым городом Дальнего Востока. От него пусть исходит энергия и вдохновение, которыми ты с товарищами его зарядил.

За Арманью

Крышу сорвало

С Пизанской башни. Опять нас, пейзан,

разводят на башли.

Начало июля 1998 года, в Магадане отключена горячая вода, и больше всего на свете хочется купить склянку с солью для душистых лечебных ванн, дабы искупаться в ароматном рассоле, смыть соленый полпот.

Соль «с пеной» для ванн. А мне видится пена у рта. Во — какая экзотика!

Надпись на полях. Август 2011 года. Воды в квартире нет — ни горячей, ни холодной. Пожарные машины за окном. Возгорания, по счастью, не видно. Пора ранняя для загара. Может, это все — учеба личного состава МЧС?

Москва поспешила передать: в Магадане, мол +20, хотя набралось лишь 13. Конец июня — это еще не лето. Но июль, хочешь, нет, надо признать жарой. Хотя бы в полутяжелом весе. Когда есть машина, можно отвлечься от чистоты тела и в выходные выезжать на море в сторону Армани, жечь костер из плавника: жаркий, как из антрацита. Море раскатисто шумит, звук бильярдно прокатывается по гальке и щекотно отдается в позвоночнике.

Соленое слово проносится над солеными просторами.

Сладко-горькое чувство, после кислого. Рот в безвкусной слюне. От полноты жизни едва не лопаются глаза. Обманчивое ощущение, что совершил заплыв. Есть на пути в Армань Соленое озеро. Как-то там из моря вода просачивается сквозь песок и нагревается. Прям курортной температуры вода. Можно купаться, а загар изначально красивее, чем в Сочи. А чуть дальше от берега в этом месте сильное течение. Вроде и шторма нет, а гибнут люди, несет их море, не выгрести. Что ни год, новые жертвы.

Едем дальше, минуя лицензионный участок — чистый и живописный. Главное — услада глаз, чтобы волны-волны качали-качали, когда вернешься на третий этаж и нырнешь в постельку. Кто-то рядом готовит шашлык на ребрышках, и от этого у меня в ребрах теснение и щекотка. Кто-то с телевидения говорит, голос знакомый до сердечного стона. Просто не верится, что этим голосом можно произносить бытовые фразы, совсем как старшему экономисту или уборщице. Как-то все это глупо. От смущения не знаешь, куда спрятать взгляд. Разве что вытянуть вдаль моря. Вдруг понимаешь, какие бывают несчастные люди — фанаты артистов, футболистов и общественных деятелей: а местная телеведущая в маленьком городе — как член семьи. Это она, боже ж мой, ОНА! Телезвезда магаданского серого неба. Пасмурные дни этой поры темней, чем белые ночи. Выходишь поутру из дома: пахнет травой и, похоже, что ты в отпуске на юге. Там тоже прохладно поутру, но быстро нагревается до температуры сковородки для поджаривания гренок. Но море — как Черное, так и Охотское пахнет одинаково поутру. Но не паникуй, включи воображение. Оно не подведет.

Только говорящая голова местного канала может 22 декабря, в самый короткий день в году, сказануть: мол, сегодня день сровнялся с ночью по длительности. Сморозившая эту милую нелепость — молодая особа, называющая себя журналисткой, с жиденькими волосиками, кривеньким ротиком, показываясь ежевечерне, читала механическим голоском глупейшие объявления, не поднимая от бумажных листков своих блеклых маловыразительных щелочек-глаз.

Спустя год сияние, невидимое без специальных приборов, появилось вокруг реденьких волосиков ее скромной прически. Повторяешь слово в слово ее милые глупости, и восторг, перемешанный со стыдом, густо заливает с головы до ног. Будто бы подсматриваешь в замочную скважину. Несколько вечеров неотрывно смотришь этот канал, вожделенно представляя, как выглядит ОНА после полуночи, теплая и пушистая, похожая на булку свежевыпеченного хлеба, заждавшуюся острого ножа.

С какой стати клубится этот интерес, совершенно непонятный? Глядишь, как баран на новые ворота, за которыми старый мир. А то вдруг ловишь себя на теплоте к некладушке, словно она твоя сестренка, а ты хочешь спасти ее от чеканутого Чикатило, с мрачной шутливостью прозванного поклонниками черного юмора Корчагиным наших дней.

Потом внезапно все гаснет, будто выдернули шнур из розетки. Тянет на гнилую философию и забродившую социологию. Воображение ерзает в сторону собственного отсутствия. А ЕЕ за особую телегеничность уже взяли в Москву. Но есть другая — настоящая куколка, с детским, не по годам, лицом и чарующим серебреным колокольчиком речи. Начинает, как и в первом случае, с чтения так называемых коммерческих объявлений. Окутанная тайной, волнует и обещает она какие-то особые кукольные ощущения, если посетишь магазин «Эйфория». Прислушайся к названию, и ощути, о чем лай. Невозможно противопоставить доводы разума этому зову из глубины девичьей непостижимости.

Идешь по указанному адресу, и что же? Предощущение улыбки смыто плавиковой кислотой. Даже не разочарование, а отчаяние охватывает при виде куколки вблизи, без посредничества оптики, передатчика, приемника, оператора, осветителя и невидимых хитростей.

ПРОЧЬ, САТАНА!

С тех пор, уже несколько лет — неразгаданная загадка куколки номер два. Хорошо хоть, жена не знает, кто вырвал мне сердце живьем! Или знает, да не придает значения, делает скидку на характер мужа, маленькие слабости мужчины. Нет, это не маленькая слабость, это тяжелая TV-наркозависимость.

Иной раз думается, если бы в какой-то миг вышел горбатый одноглазый певец с кривыми сабельными зубами, то и у него, благодаря телевидению, появилась бы толпа фанов, жаждущая прикоснуться к его горбу на счастье, когда он лепит горбатого, подобно Горбачеву. Да, именно так.

Отчего это происходит? Разгадки нет, но есть подсказки. Включаю как-то ящик, а телеведущие в честь какого-то своего юбилея друг у друга интервью берут. Ну, вылитые вампиры. Такая у них взаимная неземная любовь! Одна куколка признается другой, что когда зажигается красный глазок телекамеры и ее голова, оторванная от тела, начинает полет на просторах эфира, бедолажка впадает в коматозное состояние: ее распирает изнутри невесомость, пульс наполняется сверхвеществом. Она приобретает НЛО-летучесть. Но летать некогда, работать надо. Слова так и рвутся наружу, за ними не надо лезть в карман, лишь озвучить — то, что нашептывает суфлер из космоса. На что это похоже? Ни на что. Разве что на колдовство, подобное африканскому вуду. И такая с телеэкрана поперла хрень, что только держись. И давай красавицы раздеваться. Кофточки, сняли, блузки, лифчики. Увлеклись колдуньи. И этот позыв передался зрителю, тоже снимаю пижаму. Вот она где, подноготная! Стыдная ломота разлилась в теле.

Но жена вмешалась, нажала на пультик. Будто ушат воды вылила. А сегодня, на берегу не отказался бы от холодного душа. Думаю, она понимает мое состояние, только виду не подает. Бездна такта.

В юности я снимал девушек, не телекамерой, тогда времена были попроще, а фотоаппаратом с портретным объективом, чтобы потом любоваться в укромном месте, стремился понять, чем она, эта красотка, так достает. Вживую стеснялся пялиться.

Не скрою, любил поглазеть и на свое изображение, что-то выискивая в непечатном выражении своих маленьких кабаньих глаз. Впрочем, думается, нет ни одного человека, который бы не любил собственное изображение, будь он двойником гамадрила.