Трек. Роман о бессмысленном, почти документально

Владимир Дергачев

Автофикшн. Попытка дать ответ на вопросы, возникшие во время перемен и не нашедшие своего решения до настоящего времени. Описанные события – своего рода секвенции бытового характера, где два странника, испытывающие друг к другу симпатию, заглянут за грань допустимого и эволюционируют в противоположных направлениях. Полярность результирующего вектора показывает, насколько далека итоговая картина от пасторали детства.

МИШКА

Сцена неожиданно напомнила Мишке события, происходившие почти полвека назад в известному каждому москвичу саду, задуманному как пейзажный, где, судя по его названию, никому не придётся скучать, что неизменно опровергалось буквально на каждом шагу, если судить по выражению лиц прогуливавшихся здесь современных бонвиванов в сопровождении их дам. Когда—то, свято веря в незыблемость и истинность всех озвученных и отлитых в типографский свинец лозунгов (призывов, установок, заявлений, суждений) Мишка пришёл на заявленный устроителями праздник (что—то вроде «Весёлых стартов») с единственной целью — скоротать воскресный денёк. Оговоримся сразу: в «стартах» он участия никогда не принимал и не планировал, рассматривая спорт и особенно «боление» как один из самых дешёвых и убогих способов идиотизации масс, и вдруг увидел колыхающуюся людскую массу, в совокупности напоминавшую ещё незастывший студень. Над месивом стоял легкий пар от коллективного выдоха — зима выдалась морозной. Вся мизансцена сопровождалась тихим гомоном толпы.

Созерцательный процесс прервал странный вопрос невесть откуда взявшегося щуплого паренька:

— Вам гробы не нужны?

— Что…? — остолбенел Мишка. — Спасибо, пока не требуется.

— Обращайтесь, поможем, — усмехнулся вопрошавший и был таков.

Вскоре удалось выяснить, что за предложенным предметом скрывались иконы, которыми, вкупе с иными артефактами, обменивались собравшиеся на толкучке коллекционеры. Среди прочего к обмену предлагались значки, марки, некие поделки — предметы народного творчества, и вообще всё, имевшее мало—мальское отношение к прикладному искусству. Тогда для Мишки мощным побудительным мотивом к собирательству и, как ни странно, вопреки уже известному нам неприятию всего, связанного со спортом, стали пластмассовые токены с изображением держащего в руках клюшку снеговика и надписью «Известия — 1976». Но основной темой его собирательства всё—таки стало другое направление, а именно — история древнерусских городов, получавшая символическое отражение в так называемых стандартных гербах, отличавшихся от иных поделок особым клеймом на оборотной стороне маленького кусочка металла. Самым дорогим из них считался герб Арзамаса, почему — никто объяснить не мог. Следующим по значимости шёл герб Загорска, заполучить который стало заветной мечтой Михаила. Оказалось, что значок выпущен не совсем корректно: такого города просто не существовало в отличие от Сергиева Посада, к которому и следовало привязывать символ, но об этом никто не подумал. В итоге его цена выросла многократно — история знакомая в мире коллекционеров. Правда, вскоре оба знака утратили свой коллекционный вес, так как в первом случае выпустили новую партию значков, а во втором.. впрочем, теперь это уже неважно.

Новое увлечение нашего героя неоднократно прерывалось регулярными рейдами милиции, разгонявшими толпу со всей присущей доблестным правоохранителям яростью и беззаветностью служения родине. Неоднократно, окружив коллекционеров и просто любителей искусства, пришедших поглазеть, в сопровождении рвавших поводки собак всех гнали в направлении вышеозначенного сада. Какова была причина и цель подобного гона, а также чем он заканчивался, так и осталось навсегда непонятым: Мишке в данном случае всегда везло и он обычно оставался в стороне, так и не вкусив всей прелести последствий от общения со стражами советской законности и порядка. Да и походы на толкучку пришлось через какое—то время приостановить: узнав об увлечении сына, родители, люди законопослушные и много повидавшие, самым строгим образом потребовали прекратить выезды в парк, а несколько незаконных, с их точки зрения, вылазок на место сбора быстро распознавалось по горящим глазам подростка и невнятным оправданиям (типа «я в кино ходил на утренний сеанс, всего—то за десять копеек». Небольшую коллекцию удалось собрать, хотя и далеко неполную, а коллекционеров, по слухам, в конце — концов легализовали, предоставив им площадку для сбора в клубе на окраине Москвы, но ездить туда почему—то не хотелось.

Картина из прошлого молнией сверкнула в голове, разукрасив воспоминания ненужными подробностями (как странно работает подсознание, извлекая когда—то утраченное, своей безответной необратимостью жаля душу).

Но это так, a propos, для любителей разных ассоциаций, а вот сейчас..

Вечером включил новости, передавали репортаж с места события, неожиданным свидетелем которого он побывал утром. Молоденькая корреспондентка бодрым голоском вещала:

— Сегодня наконец восторжествовала справедливость: собственнику удалось восстановить свои права на предприятие общественного питания, расположенного в одном из московских парков. И это несмотря на активное противодействие предпринимателей из фирмы «Браво», длительное время удерживавших фактически в качестве заложников сотрудников чужой организации, шантажируя их возможным увольнением в случае невыхода на работу. Таким образом, настоящий владелец предприятия, компания «Самоед» вернула утраченную недвижимость и обещает обеспечить новый уровень обслуживания посетителей, а также вложить дополнительные средства в обустройство территории парка. Планируется строительство бесплатной подземной парковки и зимнего сада, восстановление оранжереи тропических растений, в перспективе — открытый бассейн на пять дорожек.

Звучавшее с экрана телевизора не совсем соответствовало увиденному утром: явное преувеличение насчёт «активного противодействия» он отнёс на счёт неизбежной для таких репортажей гиперболизации — одна из издержек профессии. К тому же нелогичным выглядело намерение нового (настоящего?) владельца строить бассейн открытого типа, который вряд ли станет пользоваться спросом у посетителей ресторана, отяжелённых разнообразными яствами в сопровождении изысканных аперитивов и дайджестивов. Однако главное, что вызывало удовлетворение (прежде всего у ТВ—журналистки) — торжество справедливости, восстановленной достаточно мирно и бескровно, за исключением незначительного, как казалось, материального ущерба. Но дело поправимое — поставить новые решётки, вставить стёкла и порядок! Да, ещё и дверь поправить, зато теперь установят новую, наверное с инкрустацией, резными барельефами, прочно—дубовую, чтобы на века..

Помечталось.

Правда, присутствовала какая—то недосказанность, особенно это касалось освобождения заложников. Неуёмное воображение рисовало измученных жаждой и длительным недоеданием (а может и пытками) людей: в рубище, лохмотьях, покрытых струпьями, радостно выбегающих навстречу своим спасителям: объятия, причитания, слёзы благодарности, триумф избавителей. Странновато — ничего подобного он не наблюдал. Запомнилась молоденькая девчонка, почти ребёнок — видимо, ещё не закончила училище или институт и устроилась на летнюю подработку. Рваные по нынешней моде джинсы (заштопать бы..), короткая а—ля Бельмондо кожаная куртка, заплетённые кенийскими косичками волосы и смешной бант на правом каблуке сзади (левый — нормально, без изысков).

Вообще говоря, все подобные истории он воспринимал достаточно болезненно, почти как нечто личное: будь то скандал с безбилетником в автобусе или попытка гаишника выписать штраф незадачливому автолюбителю, нарвавшемуся на «засаду—кормушку», либо какое-нибудь иное, дурацкое, с его точки зрения, ограничение (вроде «не влезай — убьёт», «купаться запрещено», «руками не трогать», «на бортик не залезать» и так далее). Лишь однажды развеселила табличка, сделанная остроумным торговцем фруктами на базаре, гласившая: «персики не мять, это вам не…». Дальше следовало упоминание части женского тела, столь часто привлекающей наше мужское внимание.

Да куда там, вот только не сейчас, не до сантиментов — завтра опять на работу, выспаться бы хорошенько перед грядущей взбучкой, легко прогнозируемой по произошедшему днём ранее разговору с начальником, вернее — начальницей отдела, легко и неуловимо тонко жонглировавшей понятиями и подменявшей свои же указания новыми расплывчатыми директивами. Всё — в зависимости от складывавшейся в компании обстановки. А трудился наш герой финансистом—аналитиком в малоизвестной и неприметной на первый взгляд инвестиционной фирме, скромно обозначившей на своём сайте намерение стать законодателем беспроигрышных решений в некоей сфере финансовой деятельности. Заполнив анкету и неожиданно получив приглашение на собеседование, легко прошёл процедуру интервьюирования: благодаря проштудированным заранее рекомендациям и наставлениям Head Hunter Михаил смог так выстроить разговор, что собеседник (представитель работодателя, как отрекомендовал себя последний) задавал выгодные для соискателя вопросы, на которые у него хранились заготовленные почти в алфавитном порядке правильные ответы. Да и первая встреча с руководителем (руководительницей) отдела оставила поначалу самое благоприятное впечатление: седовласая и вполне живая, с искоркой в глазах, будущая начальница казалась интеллигенткой старой закваски, бархатистым голосом рисовавшей радужные перспективы, которых безусловно удастся достичь, если правильно выстроить отношения в коллективе (тут его, правда, немного покоробило) и разработать надлежащую стратегию, или концепцию, или тактику.. Здесь Мишка окончательно запутался, так как, во—первых, непонятна была приоритетность базисных принципов грядущей деятельности и внутренней коммуникации, а, во—вторых, специализация фирмы, проявлявшей интерес практически ко всем сферам деловой активности без исключения. Единственное, что он смог уяснить из пространных рассуждений начальницы, это его ключевая роль в конкретизации пресловутой тактики (стратегии) и поиск «щели», как её, усмехаясь, определила непосредственная «представительница работодателя», где и будут плодиться невероятные свершения.

Вот только ни с непосредственной руководительницей, ни с коллегами отношения как—то сразу не заладились. Отдел принял его если не «в штыки», то во всяком случая настороженно и не очень доброжелательно. Почему — станет понятно позже: для сотрудников отдела, попавших сюда большей частью по рекомендации неведомых лиц, он был выскочкой, осмелившимся заявить о себе, как о специалисте. А требовалось явно иное: вовремя оказаться «под рукой» при появлении высших лиц, пристально смотреть в экран монитора, мелодично постукивая по клавишам, вставить остроумную краткую реплику в общий разговор и так далее. Такое у Мишки получалось довольно плохо: имитировать рабочий процесс он не умел, предпочитая набрать для начала как можно больше материала, чтобы сделать глубокий анализ и прийти к тому единственно—правильному выводу, позволяющему выполнить стоящую перед фирмой задачу. И главное — не торопиться, не хвататься за всё сразу, как советовали его покойные родители. Правда, подобное стремление имело и оборотную сторону — порой он тонул в материале, забывая об однажды данном его институтским наставником совете: массив исходных данных должен быть ограниченным, иначе утонешь. И тем не менее, даже если следовать всем рекомендациям, как вскоре стало абсолютно очевидно, его походы имели обратный эффект, так как вызывали отторжение у новых коллег, любивших побалагурить и перекинуться парой историй либо замечаний, постепенно перераставшее в явное раздражение личностью новичка.

— Вот, сидит целый день, слова не скажет, а что он там смотрит — непонятно, — слышался шепоток за спиной. — Наверное, играет, геймер хренов.

Подобные реплики перемежались разговорами о хип—хопе, сдабривались замечаниями насчёт дрим—попа, пересказами сюжетов новых произведений киноискусства, либо рассуждениями о достоинствах последних моделей автомобилей, неожиданно в изобилии появившихся на улицах города. Сам он интереса к новинкам современности не проявлял.

Тем временем испытательный срок, ограниченный двумя месяцами, близился к завершению, а результат пока не просматривался. Все ниши, которые могли бы вывести фирму на желаемый уровень коммерческой активности, оказались занятыми, и втиснуться в заветную «щель» представлялось возможным только одним способом: вытеснить из неё конкурента! Заметим — аналогичным способом, как вскоре выяснилось, делались карьеры и внутри самой фирмы.

И случилось: в один из дней седовласая руководительница, приблизившись к его рабочему месту, строго спросила:

— И как у нас дела? Есть результат? Я просила дополнительно подготовить обзор — где он? позавчера

— Но ведь вчера поставили новую задачу, отменив предыдущую. Ведь так? Невозможно готовить два материала сразу!

Начальница не унывала, безапелляционно чеканя предложения.

— Я ничего не отменяла, оба обзора должны быть готовы, у нас принято всё выполнять!

— Но это невозможно, — парировал Михаил, — вчера у нас одно дело горит, вдруг появляется новая установка, чёткости никакой, да и качеств от такого разброса пострадает!

Мишка глядел на удивление тройные ноги, выглядывавшие из короткой юбки, и изумлялся скорее сохранившимся формам начальницы, чем её словоблудию. Ему почему—то стало всё равно… И как она умудряется ходить в таком. Но сдаваться на растерзание не пожелал.

— Знаете что, если Вам нужен нормальный результат, это одно, если горит отчётность — тогда не ко мне, пожалуйста. Я такими способностями не обладаю, Вы просто мешаете работать!

Фурия окаменела.

— Завтра же идём к руководителю и обещаю, Вас здесь скоро не будет, обещаю!

— Как угодно, устало выдохнул Михаил и уставился в экран. Как ни странно, наступило чувство почти освобождения, появилась какая—то лёгкость безразличия, свободы. И даже думаться стало лучше — странное дело…

То, как всё представят на «ковре», и что во всей неразберихе виноватым окажется именно он, сомнений не имелось. Способов спихивания ответственности существовала масса — эту истину он усвоил ещё на школьной скамье, найдя ей новые подтверждения в институте, что со временем постоянно находило всё новые подтверждения. Вот только один грешок, если его можно считать таковым, он за собой числил: излишнюю требовательность к полноте материала. Хотелось охватить всё возможное и на то время доступное вопреки данному институтским старичком—куратором совету — исследователь должен ограничить массив, иначе трясина! Утонешь. Но не всегда получалось, как и сейчас, так что частично он даже мог бы согласиться с новой начальницей, если только она не станет доводить дело до увольнения.

Ожидание следующего дня затягивалось, заснуть долго не удавалось. Воображения рисовало разнообразные варианты грядущего диалога — вот я скажу, а она (он, они..). Ну, а тогда я.. — и так далее. Забылся тяжёлой дрёмой только под утро, но короткий предрассветный сон оказался на редкость радужным — впереди вырисовывалось нечто светлое, очередной этап, как после дня рождения, где жизнь вновь обретёт смысл.

Но всё сложилось весьма прозаично, если не сказать буднично. Выслушал длинную, как кантилена, тираду об отсутствии у него (Михаила) коммуникативных способностей, исполнительской дисциплины, рассуждения о склонности к индивидуализму («на обед один ходит»), и умения работать в команде, то есть все сетования на то, что своей завышенной «самооценкой» он поставил коллектив «в трудное положение». Демагогия была настолько очевидна, что возражать не имело смысла — аргументация говорила сама за себя. Хотелось собрать свои нехитрые канцелярские принадлежности, состоявшие из простенькой шариковой ручки, степлера, ластика и органайзера вкупе с табель—календарём, беспорядочно разбросанных на столе, и… как вдруг услышал в итоге:

— Вообще Ваш потенциал внушает определённую надежду, Вам бы собраться (хоть сейчас), полагаем, что когда он раскроется в полной мере, Вы сможете внести ощутимый вклад в нашу деятельность. Подумайте, время у нас (Вас) ещё есть!

Значит, его не только не увольняли, но видимо, даже не ограничивали испытательным сроком. Так, во всяком случае, хотелось думать. Эх, а насколько был бы эффектным его демарш, если концовку заменить — встать и уйти, высказавшись напоследок о качестве человеческого материала, собранного здесь усилиями среднего (или высшего?) руководящего звена! И вот, опять эти проклятые компромиссы, но работа ему казалась интересной: нравилась не организационная сторона, не внешнее обрамление, а по существу. Интуиция подсказывала, какой должен быть результат, но вытащить кичливое болото в мир реальности… Идея пока не оформилась окончательно, он даже не мог выразить зревшую мысль словами, хотя это состояние ему хорошо знакомо: придёт само, главное не торопиться, не подгонять.

Домой плёлся понуро, муза витала где—то рядом, но спускаться на землю явно не торопилась. И в квартире пустовато — его предыдущие романы носили какой—то привкус недосказанности, незавершённости. Некоторые продолжались довольно долго, но имели оттенок вымученности, обязаловки, что—ли. Результата в виде создания семьи они явно не сулили, но инерция отношений затягивала, расстаться сразу не получалось, да и природная мягкость не позволяла сделать решающий шаг к разрыву. В других случаях всё заканчивалось достаточно быстро и легко, причём инициатива порой исходила от него самого, если невыносимость ситуации становилась достаточно очевидной. Будучи человеком от рождения щепетильным, худшим из вариантов он считал необязательность, скрываемую за лёгкостью характера и раскованностью очередной избранницы. По сути — хищницы. И как могла эта бездна лукавства укорениться в стране, исполненной ханжеского пуританства, ему было невдомёк.

Ещё одним препятствием становилась аллергия на хамство, даже в его неявной, маскируемой красивыми формулировками или иными лексическими сочетаниями форме.

Удивляться приходилось часто, пока не настало озарение: всё морализаторство носило показной характер, что называется «на публику», необременённой какими—либо принципами и послушно повторявшей набившие оскомину постулаты, чтобы потом посмеяться над ними вместе с их авторами.

Прозрение наступило достаточно рано, вот и приходилось расплачиваться одиночеством. Правда, был один случай, когда дело едва не дошло до свадьбы. Тогда он решил, что пора бы и остепениться (дурацкое выражение, не правда ли) — время уходит, а он всё бобылём да бобылём, и родители (ещё живые) недовольны, переживают. А там как-нибудь сложится—слюбится, если не простудится, — с внутренней усмешкой добавлял он. Вообще женитьбу он представлял себе как вхождение в новое сообщество, где отсутствуют чёткие правила с непредсказуемым результатом. Все сомнения разрешил неожиданный эпизод — после традиционного знакомства с родителями будущей супруги во время одной из посиделок в преддверии уже назначенной свадьбы, он вдруг услышал от подвыпивших родителей невесты:

— Вот как хорошо складывается, двое умных — и вместе, давно бы так..

На что неожиданно для самого себя выдохнул:

— Двое умных — это уже коллектив, а не семья.. Скучно, господа!

Последовавшее гробовое молчание и враз протрезвевшие глаза «родственников» решили дело: свадьбу отменить!

Новых предложений решил не делать, пока, во всяком случае. Как сложится.

После скромного холостяцкого ужина вышел на прогулку — вечер представал в роли чудесного избавителя от бестолковой суеты рабочего дня.