Российские этюды – 2

Владимир Дараган

Москва, Питер, Кисловодск, Пятигорск, Железноводск, Ессентуки, Псков, Печоры, Изборск, Пушкинские Горы, Тарту, Сестрорецк, Комарово. Репино, Зеленогорск, Углич, Кострома, Ярославль, Тутаев, Калязин, Плес, Калуга, Тула, Ясные Поляны, Рязань, Константиново, Пушкино, Таганрог, Ростов-на-Дону. Это не путеводитель. Книга о том, что автор почувствовал и подумал в этих городах.

© Владимир Дараган, 2023

ISBN 978-5-4498-2890-3 (т. 2)

ISBN 978-5-4498-2891-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

2015, осень

В Москве

Самолет Париж-Москва

Париж красив и интересен, но Москва красивее и интереснее.

Это была первая почти философская мысль, пришедшая в голову, когда в самолете стали разносить обед. Друзья, живущие в Америке, говорили, что не хотят летать в Москву. Ведь она стала другой: исчезли старые пятиэтажки, где все друг друга знали, исчезли скамейки, на которых они читали стихи девушкам, спилили тополя, которые в июне застилали тротуары белым пухом…

— И хорошо, что этого больше нет, — говорил я. — Зато вокруг красота и удобства.

— Мы Европу еще не объездили, где еще больше красоты и удобства.

Я не спорил. Аргументы были, но зачем кого-то переубеждать? Кто знает, что стоит за чужими словами? Ты думаешь, что они о Москве, а оказывается, у кого-то просто живот болит или работа срочная.

Вторая философская мысль была о зависти. Вдруг осознал, что завидую.

Завидую энергичным, кто может говорить о Всемирном разуме и тайных кодах «Мастера и Маргариты» даже после шестого самолета.

Завидую памятливым, кто запоминает цены, а потом дает дельные советы юным путешественникам. Я освоил покупку билетов в парижском метро, но сейчас только помню, что надо крутить какой-то цилиндр.

Завидую тем, кто может без проблем питаться в Мак-Дональдсах или вообще ничего не есть для экономии и легкости духа.

Завидую тем, кто может легко засыпать в незнакомой кровати, головой в любую сторону света.

Завидую выносливым, кто может выпить бутылку вина, запить ее коньяком, а на следующий день глубокомысленно рассматривать «Купание красного коня» Петрова-Водкина.

Я даже хотел записать эти «зависти», но решил лучше подумать о вреде путешествий. Главный вред — в странствиях наблюдается полное отсутствие великих мыслей о судьбах человечества и Вселенной. Мозг вообще не работает. Глупеешь с каждым днем. Если ты один, то лексикон сужается до «как пройти в библиотеку» и «сколько стоит». Перестаешь даже понимать, какой сейчас час. Спасает телефон, услужливо подсказывающий, что в Москве полночь, в Париже десять вечера, а в Миннеаполисе три часа дня. Одному вообще сложно. Общение минимальное. Через неделю можешь говорить только, что погоды стоят ужасные и овес нынче дорог. Через две недели и это с трудом. Эмоции? Представьте, что вы всю ночь разгружали вагон с углем, а утром решили признаться кому-то в любви. Это я о любование красотами новых городов.

А что в плюсе?

Ты идешь по набережной Сены, под солнцем светится Лувр, в голубую воду падают желтые листья тополей. Это можно увидеть и в компьютере, включив Google Street View. Но вот впереди молодая русская пара: она парализована, сидит в коляске и хохочет над рассказом мужчины. Ты запоминаешь это на всю жизнь. В Street View ты этого не увидишь.

Люксембургский сад. Она сидит на скамейке и читает книгу, делая пометки карандашом. В саду она не для того, чтобы на нее обратили внимание мужчины. Она в самом деле читает книгу и наслаждается теплым вечером.

Вечер, дождь, мужчина смотрит на машину, в которой уезжает женщина. Google размажет лицо этого мужчины, и ты никогда не узнаешь, что ему сейчас плохо.

Ты усталый выходишь из дома, где жил Бальзак. Вроде мало что увидел, но теперь любая строчка, написанная писателем, приобретает новое измерение.

Если ты не стоял в очереди к банкомату или в кассу «Ашана», то слова «банкомат» и «Ашан» — просто черные буквы на белом фоне. Слово «Кальвадос» звучит романтично, пока ты его не выпил и не убедился, что это обычная яблочная самогонка. Можно взять фломастер и нарисовать черный квадрат на белой бумаге, но это совсем не то, если рассматривать розовые трещины на картине Малевича под подозрительным взором смотрительницы зала.

Чужой город. Прилетаешь, тебя никто не встречает, и вдруг понимаешь, что ты здесь никому не нужен. Твой приезд и отъезд пройдут незамеченными. Это плохо? Наверное, да. Так может не стоит тратить деньги, время, здоровье и эмоции для эфемерного дополнительного измерения, которое может появиться после путешествий? Ответа я не знаю. Но знаю, что помню каждый день таких поездок, а обычные дни сливаются в серый поток, разбиваемый только звонками телефона, голосом любимой или неожиданно выпавшим снегом.

Ладно, хватит философии. Самолет уже стучит колесами по полосе, меня встречает любимый город.

Собрание жильцов

Пограничница хмуро шлепнула печать в российский паспорт. В последние годы на границе перестали улыбаться. По крайней мере, мне.

— А чё тебе улыбаться, — сказал внутренний голос. — Ты на себя в зеркало посмотри!

Из Шереметьева я ехал по новой, пока бесплатной трассе. В светлое сухое время трасса была великолепной. Ни в Европе, ни в Америке я по таким не ездил.

— Знай наших! — сказал шофер.

— Знаю, — сказал я, вспомнив дороги во Владимирской области. Потом решил не вспоминать и просто радоваться новой трассе.

Двор около моего дома не изменился. Все было чисто, аккуратно, детская площадка радовала глаз. «Отель на час», расположившийся на первом этаже, тоже радовал глаз красивым входом с колоннами и чистыми окнами с плотными занавесками.

— Голубцы в кастрюле, водка в холодильнике, повестка на собрание собственников квартир на столе, — сказала Диана, жившая в моей квартире.

— А на собрание обязательно?

— И не думай отвиливать. Все собственники туда ходят.

— А ничего, что я из Парижа?

— Эка невидаль. Побреешься и сойдешь за своего.

В местной библиотеке собралось десять жильцов. Одиннадцатой пришла энергичная женщина, попросившая меня подвинуться — она хочет сесть с краю.

— Почему? — зачем-то спросил я.

— Я не жилец, — пояснила она.

В ее глазах что-то сверкнуло, и я на всякий случай пересел в другой ряд. Собрание вела стройная блондинка, уверенно владевшая терминологией. Правление, бюллетени, протоколы, голосование, счетная комиссия — я сидел и наслаждался воспоминаниями о комсомольской юности.

— Вопросы есть? — спросила блондинка.

— Есть! — сказал юноша с тонким занудным голосом.

— Все вопросы в частном порядке, — сказала блондинка. — Обменяемся телефонами, будем созваниваться.

При этом она вопросительно посмотрела на хмурого мужчину, стоявшего рядом и кивавшего на каждое ее предложение. Он кивнул и на этот раз, но после небольшой паузы.

— А почему у нас на первом этаже публичный дом? — спросила бойкая старушка.

— Вы бы хотели, чтобы он был на втором этаже? — уточнил вопрос юноша с тонким голосом.

— «Отель на час» — это не публичный дом, — пояснила блондинка.

— А что это? — не унималась старушка.

— Место для досуга, — сказал юноша. — Не на детской же площадке досугом заниматься.

— На детской площадке заборчик плохо покрашен!

— Это вопрос к городу, — сказала блондинка. — К публичному дому это отношения не имеет.

— Раньше там молоко продавали, — мечтательно вздохнул кто-то.

— Вы еще про тараканов вспомните!

— У меня тараканов не было!

Собрание зашумело:

— Давайте ближе к делу! Как насчет взносов на капремонт?

— Это вопрос сложный, — объяснила блондинка.

Стоящий рядом с ней мужчина кивнул два раза и чуть не потерял очки.

— Тогда давайте выбирать правление, — предложил юноша.

— У нас нет кворума, — вздохнула блондинка. — Голосование будет заочным.

— Это как? — спросила старушка.

— Будем обходить квартиры.

— А у меня есть две кандидатки в начальницы, — сказала старушка.

— Мы с вами обязательно свяжемся, — ответила блондинка и собрание окончилось.

Жильцы и нежильцы застучали стульями.

— Зачем собирались-то? — спросил я миловидную соседку.

— А вы в каком подъезде живете? — ответила она вопросом на вопрос.

— Не помню, — на всякий случай сказал я.

Соседка отвернулась и исчезла.

Из московского блокнота

Сижу на кухне, смотрю в окно. Там знакомый пейзаж: «Рабочий и колхозница», гостиница «Космос», станция монорельса, павильоны ВДНХ. Вот новое: спицы колеса обозрения стали светиться всеми цветами радуги. Теперь за окном вечный праздник. Скоро колесо демонтируют, но я еще об этом не знаю.

А за стенкой храпит сосед.

***

Если честно, то в последние годы в любимой Москве я стал чувствовать себя неуютно. Тянет только к людям, которые помнят и любят меня. И дело не в том, что Москва огромная и шумная, а…

— Ты просто никому не нужен, — сказал внутренний голос. — Раньше в записной книжке у тебя были сотни телефонов, и все были рады твоему звонку. А теперь осталось десять человек, которые тебе помнят и даже ждут, а все проблемы ты будешь решать в общем порядке.

— Нет у меня проблем, — сопротивлялся я.

— Ну-ну, — усмехнулся внутренний голос. — Дай Бог тебе здоровья и гладкой дороги.

Через минуту я обнаружил, что у меня сломался фотоаппарат.

— Типун тебе на язык, — сказал внутренний голос.

***

Я вышел из дома.

Москва хорошеет и хорошеет. Машин стало меньше, водители еще вежливее, трамваи ходят чаще и тише, вместо разбитого асфальта появилась красивая плитка, на которой можно было играть в шахматы, шашки и даже в «чапаева».

— За безбилетный проезд штраф 1000 рублей, — сообщил приятный голос в трамвае.

Так было и раньше.

— Стабильность! — обрадовался я.

***

Купив продукты, я удивился увесистому четырехзначному числу в чеке.

— Раздели на 65, — посоветовал внутренний голос.

Разделив, я удивился еще больше.

— Жрать надо меньше! — сказал внутренний голос.

***

У метро появились лотки, где продают, варежки, платки и никому не нужные побрякушки. Вроде, это незаконно, но в Москве не надо ничему удивляться. Посреди людского потока, как и годы тому назад, стояла женщина с плакатом на груди: «Меха на ВДНХ». На одном из павильончиков я прочел: «Coffee and the City».

— Вроде еще Лужков запретил названия на английском, — напрягся я.

— Зато американский «Бургер Кинг» написан по-русски, — хихикнул внутренний голос.

***

В метро исчезла реклама. В стенах остались крючки, вызывающие ностальгию по красивым девушкам, предлагавших отдых на море и шубки. Вместо этого суровый голос заставлял посмотреть на соседа, и, если он ведет себя подозрительно, сдать его полиции. Я посмотрел на соседей по эскалатору, а они посмотрели на меня. Слава небесам, мы все были не очень подозрительные.

***

Количество планшетов и смартфонов в метро увеличилось. «Москва снова стала читающей!» — корыстно обрадовался я, вспомнив, что надо бы и в издательство заехать. Однако, заглянув соседям через плечо, я увидел, что они играют в какие-то непостижимые для меня компьютерные игры.

***

Московские женщины, как всегда, были красивыми, усталыми и немножко серьезными. Мужчины тоже были серьезными и не обращали на женщин внимания. «Теперь знакомятся в сети», — напомнил мне внутренний голос.

***

Совсем мало времени. Бегом на выставку Серова. Там я хочу быть один. Иначе все смешается. Толпа у «Девушки с персиками». Да, это шедевр! А какое замечательное освещение сделали устроители выставки! На экране компьютера картина так не смотрится. Я достаю телефон и украдкой делаю снимок. Меня тут же хватают за руку — фотографировать нельзя. Почему? А потому! Не ищи смысла там, где его нет. Наверху, в филиале Третьяковки снимать можно, а тут нельзя. Без всяких почему. Портрет Коровина. Ну и мужик! Красивый, добродушный, талантливый, в глазах чертенята. Художник и писатель. Преклоняюсь. Я бы на месте женщин влюблялся только в таких.

Наверху искусство двадцатого века. Петров-Водкин, Шагал, Малевич. Вот и «Черный квадрат». Потрескавшийся. Вероятно, самый первый.

— Это первый? — спрашиваю у смотрительницы.

— Других не держим, — нерешительно отвечает она.

Я не фанат Малевича. Особенно не люблю его философию, которую он развел вокруг своего квадрата. А его слова: «И я счастлив, что лицо моего квадрата не может слиться ни с одним мастером, ни временем… Я не слушал отцов и я не похож на них. И я ступень…»

Про оригинальность идеи я промолчу. Про его скромность тоже. На маркетинг у него замечательный. Хвали себя сам, другие подтянутся.

***

«Музеон» — музей на открытом воздухе. Ничего не нравится, но каждый раз брожу между скульптур с некой надеждой. Уродливый Ломоносов, слащавый Есенин на фоне березок и скворечника. Странная скульптура мужика с гранатой и согнутым мечом. Знаю, конечно, что это такое, но сейчас не нравится. Может погода влияет?

***

Музей «Дом на набережной». Подъезд номер 1. Директор — вдова Юрия Трифонова — Ольга Романовна Трифонова. Прошу познакомить. Она улыбается, но лицо волевое, жесткое. Фотографирую, обещаю фото не ставить в соцсетях. Выглядит она прекрасно — меня переживет. Долгая беседа о терактах в Париже, о привычках Трифонова, о моей судьбе.

— Программист?

— Физик.

— В Миннесоте не была. Там леса есть?

— Много, как в Карелии.

— Давайте я вам книгу подарю из библиотеки Юрия Валентиновича. Хотите «Долгое прощание»? Нравится?

Я киваю и говорю, что эта книга, наверное, самая грустная из всех, что он написал.

— У него нет веселых книг.

— Да, но эта скребет прямо по сердцу.

— Вот эта редкая, на английском, еще при его жизни издали. Вы по-английски читаете?

— А куда деваться.

Книга с инвентарным номером музея.

— Ничего, я тут хозяйка. Берите.

Выхожу на улицу. Москва-река серая, как Нева. Дом на Набережной позади. Я тут несколько раз ночевал и даже играл во дворе в настольный теннис. Давно это было. Тогда на одном из домов напротив «Ударника» мигала неоновая реклама московского мороженого. Старожилы это помнят.

Большой Каменный мост. Сколько раз я проезжал по нему? Много тысяч раз. Считать не хочется. Холодный ветер, строгий и красивый Кремль. Сразу полезла в голову политика. К черты политику сегодня. За поворотом реки мой старый дом. Высокие потолки, гул машин на набережной, старая мебель, двустворчатые двери, по коридору можно было кататься на велосипеде. Сегодня туда не пойду.

В метро читаю книгу. Люди отрываются от телефонов и смотрят на меня с изумлением. Кто-то нагибается, чтобы прочесть название.

Вечерний трамвай, уходящий вниз, к Яузе. Как прощание.

Питер осенний

Из питерского блокнота

Уютный вагон «Сапсана», вечернее солнце, прикрытое облаками, графика обнаженных деревьев, отражающихся в спокойной воде озер и медленных рек. В этих краях я родился и вырос. Все до боли знакомо: деревянные дома, покосившиеся заборы, лужи на дорогах, темные ели, березы, тополя, камыши над серебряной водой. Ничего не изменилось. В вагоне другой век: в руках планшет, работает вай-фай, официанты разносят горячий ужин. А за окном мое детство.

Вечернее метро, усталые лица, объявление, что ВИЧ не передается дружбой, по громкой связи предупреждают, что террористы могут быть рядом. Это тоже двадцать первый век.

***

В Питере нет московской суеты и нет таллинского спокойствия. Но тут есть то, чего так не хватает в деловой и удобной Америке, в уютном Париже, в сказочной Италии. В этом городе хочется не просто быть, а раствориться в нем, стать своим, жить его проблемами, изучать историю не по книгам, а по старым парадным и балясинам на крышах. Я могу стоять на Троицком мосту, смотреть не серость Невы и не слышать гула машин за спиной, не чувствовать, как намокает капюшон. Нет, это не сопливая восторженная романтика. Это просто чувство, что тебе это надо, что тут все твое, что то, о чем ты читал и думал, превращается в реальные стены и улицы.

***

Я уже писал и повторю, что хочу тут жить. Хотя бы два месяца в году. Я по-хозяйски брожу по улицам и выбираю дом. Фурштатская, Чайковского… Рядом Нева, Фонтанка, Летний сад, Михайловский дворец. А может лучше Петроградка, недалеко от Каменноостровского? И обязательно старое парадное с широкой лестницей, пахнущее кошками и холодной сыростью. И чтобы окно выходило на улицу, где надоедливо шумят машины и ходят усталые петербуржцы и петербурженки.

Да, я знаю питерские цены. Но помечтать-то можно?

***

Вопрос решают мини-отели. Выбирай на вкус. Питер — рекордсмен по мини-отелям. И еще рекордсмен по количеству дешевых столовых, где даже мой капризный желудок чувствует себя вольготно и счастливо. Только не берите там жареную рыбу.

***

Петроградка. Я впервые забрался в это район и был почти убит красотой и разнообразием зданий. Даже ночью, в дождь там можно идти и выть от восторга. Я не дошел до Бармалеевой улицы, которая должна была появиться в недописанной повести про писателя, которому не сиделось дома. Но разве в мире и в моей жизни наступил вечер?

***

Петропавловская крепость. Неисчерпаемая, как атом. Для просто погулять. Внутри и снаружи. Увидеть город и Неву не так, как видел до этого. Услышать тишину и почувствовать спокойствие. И еще запах воды и мокрых листьев. По церквям и казематам ходить не обязательно. Главное — не обращать внимания на китайских туристов с фотоаппаратами.

***

Михайловский дворец, он же Русский Музей Императора Александра III. Даже если убрать оттуда все картины, то там все равно замечательно. Император Павел, Великий князь Михаил, Александр Первый. Русский Музей — это уже при Николае Втором. Как будто все это вчера было! Это город такой. Переплетенные три века.

***

Вы гуляли по Дворцовой набережной ночью?

А я гулял. И еще буду гулять, пока носят ноги. Дождь, снег, мороз — это неважно. Когда снег, то еще красивее. Черная Нева, белый снег на парапетах и желтые огни на мостах. В это раз повезло — не было ветра. Ночная Нева была зеркальной, мосты и здания на другой стороне реки удваивались.

А днем постоянные открытия. Китайский садик, памятник Ахматовой около старой гимназии, отремонтированный дом-красавец, стая голубей на проводах, забавные объявления, уютный бар на Каменноостровском, кофейня-библиотека, вкусный, почти домашний, грузинский ресторан на Гагаринской, где только один занятый столик, и он занят тобой.