Темная лошадка

Владимир Владимирович Голубев, 2022

Европейские государства сошлись в смертельной схватке. Весь мир сотрясается от пушечных залпов армий и флотов великих держав. Россия же остаётся в стороне – после страшных войн, мятежей и заговоров государство нуждается в покое. Во главе страны стоит наш современник, волею провиде́ния оказавшийся в теле Павла I. Заговор среди близких людей и смерть жены причинила ему боль, но только твёрдая рука кормчего может провести корабль империи через рифы интересного, но очень опасного XVII века. Сможет ли молодой русский царь, тёмная лошадка мировой политики, справиться с ответственностью? На этот вопрос отвечает новый роман Владимира Голубева из цикла о Бедном Павле.

Глава 3

Мы хоронили Олица. Одного из лучших русских администраторов, отличного военачальника, прекрасного человека и моего друга. Пусть и не очень близкого, но всё-таки друга. Я не успел достойно его наградить за успехи в Прибалтике, где он превратил эти немецкие земли в нормальные российские губернии. Спешили, всё потом, казалось, что время ещё есть, а его-то не было…

Пора бы привыкнуть лишаться друзей и соратников, но сердце не хочет смиряться с потерями. Горько. Сколько ещё мог бы сделать Пётр Иванович! После его смерти я получил целую пачку черновиков его проектов по устроению торговли, поселений и землепашества в Прибалтийских и Причерноморских землях. Он думал, думал всё время о благополучии вверенных ему территорий, но не успел свести всё в официальный доклад.

Целый набор идей, которые могли пригодиться и наместникам южных наместничеств, и Земельному, Земледельческому и Горному приказам — где ставить новые города и сёла, на какие технологии обращать внимание, какие минералы искать. Умница был генерал-аншеф Олиц, вот и немец по рождению, а русский без малейших сомнений, только о России и думал!

На его смерть Державин написал оду, но она мне не понравилась — сухая и тяжёлая вышла, а вот поэма, которую создал уже немолодой капитан Махмудов, служивший под началом Петра Ивановича только в Чёрном Городе, присланная мне адмиралом Сенявиным, просто меня потрясла.

В общем, на траурной церемонии свою «Оду на смерть генерала Олица» читал именно Махмудов, его специально привезли в Петербург. Он оказался действительно талантливым поэтом, но исключительно стеснительным. И только лишь неожиданная смерть столь яркого человека, как Пётр Иванович, заставила тихого капитана, служившего в гарнизоне Чёрного Города, открыть окружающим свои стихи.

Я его обласкал, назвал новым русским пиитом и оказал невозможную, с его точки зрения, честь — читать своё творение перед великим множеством слушателей. У Державина появился соперник.

Собственных детей у Олица не было, но был приёмный сын Юрий — отпрыск его боевого товарища премьер-майора Монастырёва, погибшего в войне с турками. Юноша учился в Инженерном корпусе, причём числился среди лучших воспитанников. Я пригласил его к себе, мне хотелось хоть как-то почтить память столь талантливого человека, как его приёмный отец, если уж я не успел отблагодарить его живого.

Молодой человек был крупным, высоким, с могучими плечами, очень рассудительным и спокойным. Он был сильно огорчён смертью названного отца и вначале нашей беседы почти не говорил, и явно еле сдерживал слёзы. Олиц и его жена очень любили юношу, а он почти не помнил настоящих родителей, хоть и чтил их память. Хотя и не специально, но я всё-таки заставил Юрия заплакать, когда даровал ему право носить фамилию Монастырёв-Олицин, дабы род столь славного человека не угас.

Я обнял его и пообещал всегда заботиться о потомстве своего верного генерала. Он быстро опомнился, хотя ему явно было очень тоскливо. Юрий ничего не попросил для себя лично, только хлопотал о матери. Конечно, я уверил его в своей полной поддержке вдовы. И только после этого у него отлегло.

Оказалось, что он мечтал об архитектуре. У нас в корпусе существовал кружок молодых зодчих, под руководством прославленного Этьена-Луи Булле³⁶, который там преподавал.

Сложности с воспроизводством своих градостроителей у нас были. Архитектурная школа, наследница Академии художеств, выпускала немногочисленных и откровенно слабых с точки зрения профессии специалистов. Они были скорее художниками, и им требовались долгие годы обучения у опытных мастеров, чтобы уметь построить здание, которое не развалится ещё при постройке. А с мостами всё было ещё хуже, ибо такового строительства у нас почти и не велось, и практиковаться в этом искусстве архитекторам было негде.

Временно проблема была закрыта приглашением множества европейских зодчих, привлечённых объёмами нового строительства в России и рекомендациями великого Пиранези³⁷. Однако и от развития собственной школы зодчества я отказываться не собирался. Случайно оброненная мною фраза, о том, что архитектура — это застывшая в камне музыка, стала очень популярной и отменно послужила привлечению интереса к этому искусству. Очарованные моим вниманием, к нам поехали лучшие европейские зодчие.

Вопрос же собственного обучения специалистов в проектировании и строительстве решался системно. Сама архитектура находится на стыке науки и искусства, поэтому мы определили, что новое поколение градостроителей будем обучать именно в Инженерном корпусе, где и планировалось создать специальный класс, но уже со временем и на старших курсах. Однако талант преподавателей привёл к тому, что практически сразу сложилась группа молодёжи, которая грезила музыкой, застывшей в камне, и всё своё немногочисленное свободное время тратила на знакомство именно с этим искусством.

Юрий был одним из активных участников данного сообщества новиков³⁸, желающих учиться архитектуре, и говорил почти исключительно о чудесных дворцах, соборах и храмах, о своих преподавателях и друзьях. Видимо, только это увлечение сейчас могло отвлечь его от потери, которую он понёс. Хороший парень, скромный, явно талантливый, учителя о нём прекрасно отзываются…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Через два дня я посетил, как обещал Юрию, Инженерный корпус для знакомства с молодыми зодчими. Конечно, не только просьбы юноши были причиной моего визита в корпус. Земельный приказ, а точнее, его экспедиция мостового и дорожного строительства, уже тревожили сообщениями о нехватке инженеров. Такие же сигналы подавала и экспедиция устройства каналов и прудов приказа Земледелия. Даже Хлебная и Соляные палаты просили дать им больше инженеров, а в будущем эта нехватка должна была приобрести уже катастрофические формы.

Армия наша, конечно, росла, выпуск корпусов постепенно увеличивался, но вот потребности гражданских организаций в планировании этого роста учтены не были. В общем, для удовлетворения растущего спроса необходимо было обучать значительно больше инженеров.

В связи с этим мне требовалось обговорить детали проекта с Ганнибалом и его людьми, а уж посмотреть на юных зодчих можно было заодно с этим. Разговор был долгим, ибо и Абрам Петрович также пришёл к выводу, что темпы подготовки новых выпускников в корпусе недостаточны. Правда, в своих предположениях он опирался на идеи главного инженера армии — генерал-майора Немого³⁹.

Тот предполагал необходимость увеличения количества инженерных подразделений для ускорения передвижения боевых частей и обозов, а также с целью форсирования строительства полевых оборонительных сооружений. Позиция Немого пока изучалась в Генеральном штабе, но правильность его рассуждений Ганнибалом под сомнение не ставилась.

В общем, пришлось серьёзно обсудить планы по новому строительству и привлечению преподавателей, что требовало существенного увеличения затрат. Но, что тут поделать… Вечером мы освободились и я устроил торжественный приём для лучших учеников корпуса, в том числе и для молодых архитекторов.

— Юрий! Как и обещал, я прибыл к вам в корпус. — улыбнулся я Монастырёву-Олицину, который сиял словно медный пятак, — Представьте мне своих товарищей!

— Ваше Высочество, я с радостью! — молодой человек заволновался и принялся оглядываться по сторонам, видимо, желая собрать вокруг себя всех новиков.

— Не волнуйтесь, юноша! — Ганнибал остановил его строгим тоном, однако в его глазах плясали чёртики, — Я и сам смогу назвать Павлу Петровичу всех прочих! А Вы пока назовите ему тех двоих, что стоят рядом с Вами! Они же Ваши друзья и члены кружка архитекторов академика Булле?

— Именно так, господин директор!

— Говорите с Их Высочеством, юноша! — Юрий совсем было испугался, но здесь Абрам Петрович не выдержал и засмеялся.

— Ваше Высочество, разрешите Вам представить Ивана Сивоконева и Джамбулата Кургокова! — Олицин справился с собой и церемонно указал на своих спутников. Те склонились в поклоне.

Стоявший чуть позади меня Ганнибал начал тихо, так, чтобы юноши его не слышали, говорить мне на ухо:

— Все эти молодые люди, без всякого сомнения, очень талантливы. Сам Монастырёв тяготеет к математике, Сивоконев весьма неплох в механике, а вот князь Кургоков почти гениален в живописи и музицировании. Преподающий у нас господин Кэмерон с моего согласия отправил рисунки римских построек юноши самому Пиранези. Тот выразил своё восхищение молодым человеком и просил непременно отправить его к нему на обучение.

Князь — безусловный авторитет среди сверстников, лучший мой новик. Он поступил в кавалерийский корпус, но настоял на переводе ко мне. Джамбулат очень решительный молодой человек, узнав, что у нас преподают рисование, твёрдо встал против мнения родни. Замечу, что его кузен Кучум Джанхотов, также весьма неплохо рисует, и сам Иван Иванович Бецкой⁴⁰ прочит ему карьеру художника, но тот всё же мечтает о судьбе военного, хотя уроки у Левицкого⁴¹ берёт.

А талант музыканта в князе Кургокове открыл господин Моцарт⁴², желал бы преподавать ему сам, но не смог из-за собственной занятости, но вот новый капельмейстер императрицы Йозеф Гайдн⁴³ время нашёл, и активно его обучает. Порою, мне кажется, что этот мальчик — двужилен. Чрезвычайно умён, с сильной волей и очень вынослив — спит часа по четыре, а всё остальное время учится, сохраняя ясный ум. М-да…

— А прочие двое? — я доверял мнению Ганнибала, Абрам Петрович был прекрасным и справедливым учителем.

— Ну, Юрий — также талантлив, правда слегка увлекается. Он всегда пытается всё просчитать, но, когда у него не выходит — быстро охладевает к прежнему плану. А Ваня — тоже неплохо рисует, любит механику, но человек ведо́мый — своих идей у него мало, он слушает князя.

— Что же, господа, вы решили стать именно зодчими? — с ласковой улыбкой спросил я.

— Иное просто невозможно, Ваше Высочество! — горячо отвечал Монастырёв-Олицин. Его друзья восторженно закивали.

— И сколько Вас таких?

— Двадцать три человека! — чётко ответил мне молодой кабардинский князь.

— Что же, похвально, ибо здания, которые строятся в государстве нашем, должны быть красивы и прочны, а без обученных зодчих, которые любят своё дело, сие невозможно. Чего вам не хватает, юноши, для обучения? Мы с Абрамом Петровичем готовы вам помочь.

— Ваше Высочество! — снова взял слово Джамбулат Кургоков, — В корпусе нам во всём готовы помочь, но мы бы всё-таки просили организовать и у нас модельную мастерскую, как в Генеральном штабе! — когда он волновался, в его речи отчётливо прорезался небольшой акцент, — Они помогают нам, но хотелось бы больше!

Я оглянулся на Ганнибала, тот согласно кивнул.

— Хорошо, не возражаю! Мастерскую заведём! Это всё?

— Никак нет, Ваше Высочество! Если позволите, ещё одна просьба!

— Так!

— Мы бы просили Вас о поездке в Италию! Именно там есть постройки древнего Рима, который и даровал нам науки, в том числе архитектуру, показал нам примеры столь прекрасных зданий, что мы мечтаем построить!

— Почему же только Италия? Чем хуже замки Германии, Франции? Дворцы и крепости Константинополя? Постройки Персии или далёкого Китая? Неужели вам не важны другие здания мира? — мне было любопытно, что ответит юноша.

— Интересны! Но, как мне кажется, это займёт слишком много времени и потребует ещё больше средств. А именно Италия — место, где можно рядом и быстро найти красоту и совершенство.

— Хорошо, я подумаю об организации поездки после завершения обязательной службы, конечно. — мне понравился ответ молодого человека, он нашёл аргументы для обоснования своей мечты.

— Абрам Петрович, а не пора ли нам завести и неевропейских преподавателей? Ведь те же турки совсем недавно едва не захватили Вену, да и Индия с Китаем весьма интересны, в том числе, и с точки зрения инженерной науки… Как Вы думаете?

— Вполне возможно, Павел Петрович! Мне, как потомку африканцев, понять это проще, чем многим. Однако где нам взять способных людей?

— Олсуфьев, чай, недаром хлеб свой ест — найдёт! — усмехнулся я.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Чёртов Норт! Редкий мерзавец! Просто сатанинское отродье! — Трубецкой был в бешенстве, что было для него совсем несвойственно.

— Что, случилось, Николай? — Лобов ожидал русского посланника в Лондоне в его кабинете и был весьма удивлён столь сильным волнением человека, что за время, проведённое им в Лондоне, стал его приятелем, — Англия объявила нам войну?

— Слава богу, нет! Но я уже ничему не удивлюсь! Положительно Норт совсем потерял совесть и ум! Представляешь, он категорически отказался решать твою проблему с Генстманом⁴⁴. Дескать, он разрешение дал, а что Гентсман тебя выгнал, то правительство здесь ни при чём! Я ему про то, что сие есть оскорбление! Тебя же пытались избить! Представителя Императора Российского!

— Ну, как… Пытались же только. Я же не дал!

— Но, ведь хотели нанести увечья лицу, облечённому доверием монарха! Слуги, причём! И причин формальных этому нет!

— Николай, ты же всё прекрасно знаешь! Гентсман понял, что я ищу секрет его стали, и главное, могу его узнать. А это больное место их семьи! И этот безумец в сердцах велел слугам меня побить…

— Убить же! Алексей! Убить!

— Ну, что ты! Не убили же. Обвинение-то против меня в нападении Норт отменил?

— Отменил. До такой наглости он всё-таки не дошёл, но вот письмо к Уокеру⁴⁵ подписывать отказался. Мол, согласовали Гентсмана, поезжай в Аттерклиф⁴⁶ и договаривайся…

— Прекрасно… — скривился Лобов, — Значит, всё? Домой?

— Давай попробуем сделать ещё пару ходов! Куда тебе спешить?

— Домой, Николай, домой! Это ты здесь посланник, а я-то — по делам! Коли дела заканчиваются, то пора…

— Нет, подожди ещё немного, друг мой!

— Как скажешь…

— Алексей! А давай отложим всё и пойдём выпьем? Сил нет!

— Не возражаю! Сам засиделся.

— Мне рекомендовали новый клуб — «Старый павлин». Вроде бы там собираются приличные люди, отличная кухня и развлечения без крайностей. Рекомендации есть.

— Поехали!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Вот скажи мне, Алексей, ты за это время в Великобритании что-то полезное узнал? — клуб действительно был неплох, и друзья спокойно пили отличные португальские ви́на и спускали пар в беседе.

— Думал об этом. Честно говоря, я всё время об этом думаю… Конечно, узнал! Идей полным-полно, но вот секрет Гентсмана бы ещё…

— Подожди же ты ещё немного! Ну, этот Норт! — и Трубецкой разразился длинным ругательством, мешая русские и английские слова.

— Джентльмены! Вы что-то имеете против лорда Норта и его правительства? — к ним подошёл крупный нетрезвый мужчина, говорящий с ярким шотландским акцентом.

— Чёрт побери! Имею! Да ещё как имею! Я металлург из России! Я учился у лучших европейских профессоров! Я приехал в Англию продолжать образование и работать, а меня гоняют туда-сюда! То луддиты, то деревенские безумцы, мои планы постоянно отменяют, а этот Норт только пожимает плечами и кормит меня завтраками! — Лобов разразился длиннющей тирадой и злобно оскалился на незваного гостя, готовясь к очередной драке.

— Ха-ха-ха! Прекрасно! Я тоже ненавижу этого жулика! И я тоже металлург! Я здесь уже месяц сижу! А премьер-министр всё тянет из меня деньги! Я делаю отличные пушки, а он мешает мне получить контракты! — пьяно хрипел шотландец.

— Лорд Норт? — Трубецкой с недоверием посмотрел на него.

— Чёрт! Конечно, не он лично! Его люди! Я договорился с кучей народу, сильно потратится, а он держит мой контракт! Я скоро разорюсь! Кстати, Чарльз Гаскойн⁴⁷ из Фолкирка⁴⁸! Чёрт! Мы завязли в этой чёртовой Америке! Наши войска несут потери, мы собираем людей с улиц, мы вычистили всю Германию! Часть заводов сожжена этими прокля́тыми луддитами, а мои пушки отличные, но их не покупает правительство! Я добился такого качества, что все остальные уже в подмётки им не годятся! А этот Норт… — и шотландец пьяно заплакал.

— Чарльз, я Алексис Лобов, русский, а это наш посланник Николас Трубецкой. Давай, парень, выпьем! Николай, похоже, я знаю, куда я смогу съездить, пока ты ищешь ходы, а?

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Ночь была безлунной, и тьма накрыла землю, как укутывается в одеяло спящий человек. Стояла тишина, которую разрывали истошные крики лягушек. Строганов, одетый в маньчжурский халат, устало примостился рядом с восседающим на коне Хэшенем⁴⁹. Мерин цинского вельможи был смирный и вёл себя очень спокойно, только изредка переступал с ноги на ногу. Все солдаты небольшого отряда маньчжур также в полной тишине ожидали команды военачальника.

Моря не было видно, всё было затянуто дымкой, понять, что там происходит, можно было только по изредка доносившимся через туман звукам. Тишина была почти совершенной, тьма тоже. Александр напрягал слух. Пытаясь понять, что же происходил на море.

Так продолжалось очень долго, возможно, час, возможно, несколько часов, Строганов совсем потерял счёт времени. Хэшень всё недвижно, как статуя, ждал. Наконец, послышался скрип и шлёпанье вёсел по воде. Будто получив сигнал, у самого берега зашевелились люди. Утлые судёнышки рыбаков, выплывали из тумана, останавливались, не доходя до берега, и встречающие забредали в воду по пояс. Они принимали тюки из промасленной кожи и переносили их на берег, где их забирали другие китайцы и утаскивали в ночь.

Всё это происходило практически в полной тишине. Сколько тюков сгрузили и унесли, Строганов не смог сосчитать — давно сбился, но сопровождавший Хэшеня секретарь-китаец записывал всё. Наконец, тюки закончились. Из темноты вышел к маньчжурам высокий одноглазый китаец с бритым лбом в одежде чиновника одного из самых младших рангов. Низко кланяясь и не глядя на лицо вельможи, он отчитался в приёмке груза.

Секретарь Хэшеня было пустился с ним в обсуждении о сумме, которая причитается за этот товар его хозяину, но сам маньчжур прошипел сквозь зубы что-то презрительное. Сумму он назвал заранее, контрабанда была доставлена без сложностей, и теперь его не волновали расчёты. Как дальше будут продаваться меха, его тоже совсем не тревожило. Он обеспечил отсутствие стражи, теперь он должен получить свои деньги.

Гуанчжоу лежал в нескольких ли в стороне, а здесь не было даже поселений. Место встречи выбирали очень долго, требовалось, чтобы и Хэшень мог здесь обеспечить безопасность, и люди Белого Лотоса были в силах осуществить разгрузку бригантины и вывести товар в обход цинских таможен. Корабль для такой тайной миссии русским пришлось купить у голландцев, причём притворяясь французами, а экипаж нанимать из отпетых негодяев по всей Европы — всё это делалось, чтобы ни при каких обстоятельствах нельзя было обвинить русских в этой афере. Основная разгрузка шла в море, меха перегружали на рыбацкие лодки, и вот они уже шли к берегу.

Теперь разгрузка завершилась, и Хэшень был уверен, что получит свои деньги. Суммы, которые он выгадает от контрабанды, сделают его одним очень состоятельным человеком в Империи Цин и сильно расширят его карьерные возможности. Строганов облегчённо вздохнул — Хэшень убил бы его без малейших сомнений при возникновении опасности. Теперь же он спасён.

Китаец, клянясь, отвёл секретаря в туман, откуда тот вскоре возвратился с бочонком в руках. Хэшень бросился к нему, впервые показав свой темперамент. Вырвал у китайца его ношу, выдернул крышку и, с торжествующим оскалом на лице, принялся окунать ладони в серебряные монеты.

В этом году должны были состояться ещё два таких рейса, и Александр надеялся, что цинский чиновник больше не станет их встречать, довольствуясь деньгами. Но он ошибался…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Что скажешь, Джон, как тебе Кейптаун⁵⁰? — молодой, но уже лысеющий тощий коротышка с непомерно длинными руками, заискивающее заглянул в глаза Ивайло.

— Местные называют его Капстад, Барти! — улыбнулся тот в ответ, — Нормальная дыра. Кабаки есть, что ещё надо…

— Ты не будешь убегать, как на Тенерифе⁵¹? — приятели шли в очередное питейное заведение. Первое было ничего, но душа засидевшихся на корабле моряков требовала ещё.

— Барти, я хочу домой, а не умереть! Если бы ты меня в тот раз не остановил… Ладно, к чертям эти воспоминания! Бежать надо только тогда, когда есть уверенность в успехе, а здесь… Как я отсюда попаду к Райне? Да и капитан Кук⁵² найдёт меня, он неплохой командир, но дезертиров не прощает… Нет, Барти, не сейчас.

— Хорошо, Джонни! Я рад, что мне не надо за тобой следить.

— Барти, это мне приходится о тебе всё время заботиться!

— Джонни, я помню, что ты мне постоянно спасаешь жизнь! Ну, я такой, что же мне делать? — молодой валлиец грустно понурил голову. Он действительно постоянно попадал в истории, чреватые для его жизни и целостности организма. Ивайло уже четыре раза его спасал. Начиная с того, что он поймал помощника корабельного плотника, когда его смыла волна ещё на пути к Канарам. И заканчивая тем, что уже здесь, в голландском Капстаде, он сломал челюсть какому-то местному, который пытался ткнуть его приятеля ножом.

— Спокойно, Барти! Ты добрый парень, и я тебя в обиду не дам, братишка! — болгарин ласково потрепал дружка по голове.

— Спасибо тебе, Джонни! Как ты думаешь, долго мы здесь простоим?

— Ты же сам говоришь: у нас на «Резолюшене» обшивка в жутком состоянии, а что там с «Дискавери» так вообще неизвестно, значит, ещё месяц-полтора мы здесь. Успеем выучить в этом Капстаде все тропки, братец.

— Джонни, а может, всё-таки зайдём к мамаше Катарине? Все говорят, что у неё отличные девочки, а?

— Барти! Это твои деньги и твои желания! Я могу проводить тебя, чтобы никто не обидел, но в бордель я не пойду — я женатый человек и верю в Бога. Я не хочу, чтобы Господь тоже стал против моего возвращения к жене и детям! Да и свои деньги, что мы не пропьём, я лучше сохраню…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Вот, Григорий Александрович! Пришёл с заявкой!

— Ну, от тебя Смолянин, каждый день чего-то нового ждать приходится! Никак ты не угомонишься? — засмеялся Потёмкин, встал из-за стола и потянулся, разминая спину, — Ты, Степан, что хочешь, аки Демидовы на Урале, все богатства рудные под себя забрать?

— Что же я, Григорий Александрович, меры не знаю! — обиделся бывший прапорщик, — Чай я для государства стараюсь, а коли это и мне доход приносит, разве то грех?

— Да не сердись ты, Степан Еремеич! Знаешь же, что шучу! Ты же у меня в наместничестве лучших рудознатцев содержишь! Тебя уже и императрица, и наследник знают! И орден тебе хлопочу. Один из важнейших людей ты здесь, куда мы без тебя!

От такой лести Смолянин просто растаял, заулыбался и уже безо всяких церемоний достал из сумки, что была у него с собой, огромный белый камень и положил его на стол перед Потёмкиным:

— Нашли тут мои рудознатцы такое, глянь-ка!

— Что глянуть? Камень белый?

— Ох, батюшка-наместник, ничего ты в рудном деле не понимаешь!

— Зато ты, Степан Еремеич, знаток минералов великий! Не томи, что ты мне привёз?

— Хе-хе! Сие есть белая глина, что государь-наследник повелел везде искать для дела порцелинового⁵³!

— Ага! А далеко ли нашёл ты такое счастье?

— На реке Кальчик⁵⁴, Григорий Александрович! Недалече! — засмеялся рудозаводчик, — Ну что, будем договор на добычу подписывать-то?

— Подожди ты с бумагами! О чём ты? Буду Императорский приказ просить: мануфактуру порцелиновую ставить надо! А ты не бойся, Степан Еремеич, тебя не обидим! Такую радость принёс! — Потёмкин выскочил из-за стола и обнял гостя.

— Ты уж не забудь, господин наместник! Я ещё чего тебе хорошего принесу! — добродушно бубнил бывший прапорщик, млея от оказанного внимания.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Маме уже совсем тягостно было в Петербурге: Потёмкин далеко на юге, дочки болеют — всё-таки здешний климат только для местных, а её поздние дети слабы здоровьем. Маше хоть и было получше, чем в прошлом году, но осенью снова начались болезни, да и младшая Аннушка тоже захандрила, и доктора только пожимали плечами — солнца нет, дожди…

Екатерина Алексеевна ходила за мной буквально по пятам и постоянно спрашивала: «Когда же?» В таких условиях дальше откладывать мамино отречение на «следующий день» было бессмысленно, и как бы мне ни хотелось подольше пребывать в тени императрицы, пришлось назначить день и планировать церемонию.

Впервые в истории России правящий монарх самостоятельно передавал корону наследнику. Причём первым из всех Романовых за власть мне не надо было бороться — все признавали моё право на престол. Всё это требовало изменения порядка коронации, да и добиваться признания Европы мне не было нужно — всё одно больше, чем уже достигнуто, мне не получить.

Я решил, и мои сановники меня поддержали, что не стоит нам тянуться к европейским обычаям — пусть уж лучше мы будем для них блоковскими скифами⁵⁵, чем обезьянами, одетыми в европейское платье. Сколько я помнил, цивилизованные европейцы больше уважали и боялись китайцев и японцев, чем русских, считая их страшными и опасными дикарями, а нас чем-то вроде домашних животных, которые то и дело пытаются выйти из-под их опеки. Ведь мы так стремились на них походить… Пусть уж лучше нас боятся.

Все коронационные торжества должны будут пройти в Москве. Церемония больше тяготела к восточно-римским традициям, чем к европейским. Пусть от титула императора я отказываться не собирался — уж коли столько лет за него бились, но и предавать ему какое-то особенное значение смысла уже не было. Императорская корона в церковном обряде заменялась на традиционную шапку Мономаха. Однако добавлялся тожественный выход, где корона уже должна была играть большую роль.

Послы европейских держав, в первую очередь, и наши неправославные подданные, во вторую, — все те, кто не будет присутствовать на венчании в Успенском соборе Московского Кремля, должны будут увидеть блеск и богатство России. Следовало убедить их в прочности государства нашего и отвратить от попыток напасть на него.

В опасности подобного их полагалось утвердить и войскам нашим, которые будут стоять на улицах Москвы во время торжеств и проведут несколько манёвров в её окрестностях для усиления эффекта.

Всё происходящее заставило меня другими глазами взглянуть на нашу столицу. Санкт-Петербург, конечно, управлялся неплохо: на улицах был порядок, в городе была пожарная и полицейская команды, посты наблюдения за водой, в богатых кварталах были водопровод и клоака, даже освещение на адмиралтейской стороне было.

Чичерин после Панинского мятежа, когда он просто спрятался и появился на публике только после того, как порядок, в общем, был наведён, и никаких сомнений в победителе уже не было, просто землю рыл, организуя городское устроение. Однако инициатива к изменениям исходила от меня лично, и все улучшения делались за казённый счёт. Городские жители как бы от процесса отстранились.

Перед моими глазами был пример Москвы, Архангельска, а с недавних пор ещё и Твери, где горожане активно устраивали общества по улучшению жизни, строительству храмов, школ, устроению водоснабжения и освещения. А столица, считаясь передовым городом, обладая множеством богатых и очень богатых людей, привыкла жить за счёт империи и императора. Мол, нам всё и так организуют, и оплатят, зачем суетиться.

А бюджет же он конечен — денег на всё элементарно не хватит. У меня в Петербурге даже собственный дом — Зимний дворец стремительно ветшал и требовал переустройства. Я им, конечно, толком не пользовался, предпочитая Петергоф, но представительские функции исполнять же надо. На коронацию должны явиться посланники европейских держав, причём большинство морем через порт Петербурга, а где им остановиться, коли почти все дворцы уже заняты приказами и корпусами?

Требовалось хоть как-то отремонтировать Зимний, а здесь и на улицах столицы не всё хорошо. А ежели заметят такое зарубежные гости, подумают, что у нас сложности с финансами и решат напасть? Я попросил Чичерина⁵⁶ организовать жителей по примеру других городов и установить освещение за пределами центральных кварталов, ну и подумать насчёт новых гимназий и училищ. Так он сначала принёс мне проект и попросил денег на всё это, а потом, после уточнения указаний, попытался принудить богатейших купцов это оплатить.

Те взвыли и принеслись жаловаться. М-да, Чичерин прекрасный служака, исполнительный, в меру инициативный, но всё-таки служака. Не подходит он для такого дела, здесь политик нужен…

Да и жалобы купцов, повалившие напрямую в мою канцелярию в огромных количествах, начали создавать трудности для делопроизводства — много их становится, почувствовали пояса свои возможности. Надо как-то эту проблему также будет решить…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Андрей Петрович, я пригласил Вас к себе, чтобы предложить должность, которую я считаю для Вас наиболее подходящей. — я был предельно чёток и лаконичен. Мне не очень нравился этот младший Шувалов⁵⁷, слишком уж он был себе на уме, да и его попытки всегда усесться на все стулья раздражали. Но здесь, вполне возможно, эти его свойства будут очень к месту.

— Ваше Высочество! Я давно жду назначения! Мне кажется, что управление Вашими личными финансами… — он прямо-таки замурлыкал в предвкушении.

— Отнюдь, Андрей Петрович! — я остановил его довольно резко, при этом пристально глядя ему в глаза. — Управление финансами никак не может быть Вашим основным занятием, ибо устремления Ваши слишком пересекаются с деятельностью папеньки Вашего⁵⁸, чьё имя упоминается обществом, исключительно в качестве примера казнокрада! Пусть его заслуги и простираются значительно дальше и мною вполне уважаются. Однако не сто́ит давать подданным даже намёка на приемлемость для государства подобного греха!

— А что же… — Шувалов поник, явственно видя в своём воображении отправку на службу куда-нибудь в Кяхту⁵⁹.

— Не переживайте! — ободряюще улыбнулся я ему, — Вы не отправитесь торговать тюленьим жиром с туземцами Чукотки или Аляски. Хотя, если в Вас преобладают инстинкты Вашего батюшки, в будущем всё возможно!

— Тогда что же Ваше Высочество от меня желает? — его разрывали любопытство и страх. Глаза его блестели, а нос даже чуть-чуть заострился.

— Губернатор Санкт-Петербурга. Именно этот пост я хочу Вам предложить.

— Но, я же никогда… Да и Чичерин…

— Николаю Ивановичу будет дан пост заместителя главы Земельного приказа — главного полицмейстера империи. Его опыт требуется всему государству нашему. А Вы… У Вас, Андрей Петрович, есть талант дипломатический, да и кругозор Ваш широк и разнообразен…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Коронация. Вот слово сложное. С одной стороны, это пик желаний и стремлений большинства монархов мира. Всё, достигнута заветная цель — ты помазанник божий, господин народа и государства, никто уже ничего тебе не может запретить или приказать, наоборот, ты в силах любого к чему угодно принудить. Власть в твоих руках. Все заслуги твои.

А с другой стороны, теперь именно ты отвечаешь за всё! За всё! Ни на кого уже не свалишь ответственность. Нет, свалить-то можно, но отвечаешь всё одно ты. Народ никаких отговорок не примет. Васька ли напился и в канаву упал — царь виноват! Чума ли пришла — государь не следит! Война ли с супостатом проиграна — опять же императора вина́.

Только самодержец между народом и Богом стоит. Нет, патриарх, он, конечно, тоже есть, но именно государя венчали на царство. Значит, ему и отвечать за всех своих подданных. А ежели царь не понимает этой ответственности, то и не царь он вовсе, а так самозванец…

Вот какие мысли в голове крутятся. У меня коронация, Успенский собор народом полон. Вокруг люди суетятся, патриарх молитвы читает, руки на меня возлагает, мама со слезами мне на голову шапку Мономаха⁶⁰ одевает, патриарх вкладывает мне в руки скипетр и державу, облачает меня в порфиру, народ в соборе крестится, я, как полагается, встаю на колени, выпрямляюсь, опять на колени, а в голове всё колёсики вращаются. Не слышу ничего, не понимаю даже толком происходящего, как во сне. И здесь как гром среди ясного неба: «Многие лета!».

В голове прямо что-то щёлкнуло, и я отбросил свои раздумья. С нежностью отдал маме символы власти, чтобы освободить руки, встал на колени и начал искренне молиться: «Да будет со мною приседящая престолу Твоему премудрость. Посли ю с небес святых Твоих, да разумею, что есть угодно пред очима Твоима и что есть право в заповедях Твоих!.. Буди сердце мое в руку Твоею, еже вся устроити к пользе врученных мне людей и к славе Твоей, яко да и в день суда Твоего непостыдно воздам Тебе слово…».

На торжественном выходе было уже проще: я пришёл в себя и воспринимал происходящее как часть представления, которое я разыгрываю для публики, которую мне необходимо очаровать. Зимний дворец Елизаветы Петровны был прекрасно отремонтирован и как никакой другой в России подходил для вычурной церемонии Торжественного Императорского Выхода и Первого приёма. Пусть и небольшой, но сияющий золотом, насыщенный дорогими скульптурами и картинами, основная часть которых была перевезена из Петербурга.

Устроением торжеств заведовал ещё не старый Иван Иванович Шувалов⁶¹, былой фаворит тётушки Елизаветы, возращённый мною из забвения. После резкого уменьшения финансирования его любимого детища — академии художеств, и закрытия Московского университета, он совсем поник и скрылся в поместье, ощущая недоверие императрицы. Не могу сказать, что его начинания были плохи, скорее несвоевременны и носили характер показушных и чрезвычайно затратных. Но вот в настоящий момент именно такой человек и был мне нужен.

Он взялся за дело с таким жаром, что всем стало очевидно — выбор сделан верно, только он может за короткие сроки и с незначительным финансированием провернуть столь сложное дело. Картины, скульптуры, драгоценности — всё стаскивалось со всей страны в Москву. В качестве мест размещения гостей пригодились корпуса, отделка которых была завершена в пожарном порядке. Стройки закрывались крашеной парусиной, наводился парадный блеск.

Город выглядел грандиозно — видно было, что имеющаяся красота вскоре потеряется перед сиянием будущего. А пока цветная парусина замечательно смотрелась на фоне белого-белого снега, в народ метали золотые, пушки непрерывно палили, колокола звонили, а я посреди всего этого изобилия сиял как новогодняя ёлка — корона, порфира, скипетр, держава усыпаны драгоценностями. Пусть чуть ли не половина из них были стекляшками, огранёнными на моей мануфактуре — Цильх, когда понял, что от него хотят, подпрыгнул, понимая уровень доверия к себе, но даже старый Позье⁶² не смог разглядеть их среди настоящих бриллиантов, рубинов и прочее.

Откровенно говоря, было сложно. Я мужчина не слабый, но полдня таскать такую тяжесть одежд и украшений на себе было сложно, особенно болела шея — императорская корона аки звезда слепила моих поданных и гостей империи. Мне приходилось принимать поздравления от посланников европейских монархов, среди которых выделялись принц Генрих Прусский⁶³ и граф Луи Прованский⁶⁴, и уверения в преданности от своих подданных.

Вейсман, сияя как начищенный пятак, командовал солдатами, одетыми в яркие мундиры русского кроя и вооружённые новыми ружьями. Они, как балерины, невероятно красиво перестраивались на маршах и манёврах, как статуи стояли в карауле. Кавалеристы гарцевали, демонстрируя высочайшую выучку. Артиллеристы стреляли с какой-то невозможной скоростью. Пусть, особенно среди конников, чуть ли не на треть составляли новики Петербургских императорских корпусов, но кто об этом мог узнать, кроме пруссаков?

Фон Цитен⁶⁵ по-прежнему оставался директором Кавалерийского корпуса, и скрыть от него такое было невозможно. Но я пока надеялся на молчание старого Фрица — продемонстрировать нашу даже небольшую слабость миру для него сейчас было нежелательно, он лелеял планы в Германии, и попугать нашим возможным союзом своих противников ему было очень неплохо. А сам он понимал, что основные наши войска остались вблизи границ, а для, по сути, вспомогательных частей такой уровень умения был весьма неплох.

В суете вокруг коронации, многочисленных приёмов и балов я всё отчётливее понимал, что нам не хватает демонстративной мощи. Что могли увидеть европейские послы в нынешнем Петербурге, между прочим — столицы России? Скромные дома, государственные учреждения, учебные заведения, растущий порт — и всё. Где блестящие дворцы — признак богатства и силы государства? Где украшения, променады? Где, наконец, слепящий блек, подобный парижскому, лондонскому, венскому?

Без этих признаков величия государства они видели только скромность и занятость России внутренними делами. А надо пугать силой и мощью, чтобы они сто раз подумали, прежде чем решаться напасть. Однако вложения в такую демонстрацию были бы очень внушительными, а мне не хотелось рассеиваться, по крайней мере, пока.

В качестве такой витрины тщеславия уже сейчас годилась Москва, вскоре подтянется Архангельск — один из основных наших портов, а вот с Петербургом ждём, что сможет сделать Шувалов-младший.

Примечания

36

Булле Этьен-Луи (1728–1799) — знаменитый французский архитектор-неоклассицист.

37

Пиранези Джованни Батиста (1720–1778) — итальянский архитектор, художник, археолог. Создатель знаменитых в XVIII веке архитектурных фантазий в стиле Древнего Рима.

38

Новик — дворянский подросток.

39

Немой Андрей Алексеевич (1737-?) — русский военный инженер и горный деятель. Изобретатель парусиновых понтонов, используемых в русской армии до начала XX в.

40

Бецкой Иван Иванович (1704–1795) — русский административный и культурный деятель.

41

Левицкий Дмитрий Григорьевич (1735–1822) — русский художник, мастер парадного портрета.

42

Моцарт Вольфганг Амадей (1756–1791) — великий австрийский композитор и музыкант-виртуоз.

43

Гайдн Франц Йозеф (1732–1809) — великий австрийский композитор.

44

Гентсман Уильям (1733–1809) — английский металлург, наследник изобретателя тигельного способа изготовления стали Бенджамина Гентсмана.

45

Уокер Сэмюэл (1715–1782) — английский металлург, по легенде, переодевшись нищим, похитил секрет стали Гентсмана.

46

Аттерклиф — пригород Шеффилда, где размещалась фабрика Гентсмана.

47

Гаскойн Чарльз (Карл Карлович) (1737–1806) — шотландский металлург, позднее русский металлург, архитектор и администратор.

48

Фолкирк — город в Центральной Шотландии.

49

Хэшень Нюхуру (1750–1799) — маньчжурский государственный деятель.

50

Кейптаун — город в Южной Африке, недалеко от мыса Доброй Надежды.

51

Тенерифе — самый крупный остров в Канарском архипелаге.

52

Кук Джеймс (1728–1779) — знаменитый английский мореплаватель.

53

Порцелинового — фарфорового (уст.)

54

Кальчик (также Калка) — река в Донецкой области, приток реки Кальмиус.

55

«Скифы» — знаменитое стихотворение А.А. Блока.

56

Чичерин Николай Иванович (1724–1782) — русский военный и администратор.

57

Шувалов Андрей Петрович (1743–1789) — русский государственный деятель, финансист и писатель, граф.

58

Шувалов Пётр Иванович (1711–1762) — русский государственный деятель, глава русского правительства в 1749–1762 гг. Автор ряда полезный для государства реформ, принёсших ему однако огромное состояние, граф.

59

Кяхта — город в Бурятии, тогда центр торговли с Китаем.

60

Шапка Мономаха — главная царская шапка Рюриковичей и первых Романовых, при Петре заменена Большой Царской короной.

61

Шувалов Иван Иванович (1727–1797) — русский государственный деятель, фаворит императрицы Елизаветы Петровны, двоюродный брат графа Петра Ивановича.

62

Позье Жереми (1716–1779) — русский придворный ювелир франко-швейцарского происхождения.

63

Фридрих Генрих Людвиг Прусский (1726–1802) — младший брат Фридриха Великого, выдающийся прусский полководец.

64

Луи-Станислас-Клавье, граф Прованский, в дальнейшем король Франции Людовик XVIII (1755–1824) — младший брат короля Людовика XVI.

65

Фон Цитен Ганс Иоахим (1699–1786) — знаменитый прусский генерал.