Утренние сны о настоящем

Владимир Васильевич №, 2023

Это довольно обычная история, но необычность в ней является обычным делом. Такие истории происходят с каждым из нас, но не всегда находят объяснения. «Всегда и во всём есть глубокий смысл», – говорит один из персонажей. Но как разобраться во «всём», когда бывает трудно разобраться даже в самом себе? Как обрести свой путь среди разнообразия чужих дорог в еще неизведанном мире? И кто тот, кто направляет нас? Кому мы обязаны быть путниками на дорогах наших?Это история-предположение. Или история-откровение…Автор Владимир Васильевич Новиков (в №-ом воплощении)Все совпадения в данной книге случайны и не несут подтекста.На обложке использован рисунок английского художника Обри Бердслея.

Моим Виктории и Валентину

Около небольшого сельского магазина под вывеской, на которой еще с дороги хорошо читалось короткое «ПРОДМАГ», стояли местные тетки и обсуждали дела насущные, не забывая, конечно же, посплетничать и об односельчанах. В магазине тоже были люди — из приоткрытой двери слышались короткие обрывки разговоров. Ждали машину с хлебом, которая, почему-то задерживалась. К беседующим на улице теткам подошла третья. Поздоровались…

— Ну, как? Будет сегодня хлеб-то?

— Да ждем, вот. Нинка сказала, что сегодня точно будет.

— Ну, и хорошо… А то третий день не везут…Мимо прошла молодая женщина, вежливо первая поздоровалась со всеми и вошла в магазин.

— Здравствуйте, здравствуйте, — уже в спину ей отозвались вразнобой тетки.

Помолчали…

— Да-а… Не повезло Верке-то, — произнесла одна.

— А, что такое? — тут же отозвалась вторая.

–Ты, Ильинишна, недавно к нам приехала, не знаешь, что муж у нее погиб, — произнесла третья и, понизив голос добавила, — уж как год назад. С тех пор Верка замуж-то и не идет. Хорошо хоть сына успела родить.

Повздыхали…

— Уж, как Васька, муж-то ее, люби-ил. Уж такой был заботливый. Она, как в роддом легла, так он все в город мотался по магазинам. Все купил будущему ребенку — от коляски до подгузников. Да и одежды на пять лет вперед. А сам вот и погиб. Прямо в день рождения сына! — опять высказалась первая.

— Это, как же так? — изумилась Ильинишна.

— Да вот так…

— Да, тише вы. А то, вон она идет, — сказала вполголоса третья и поджала губы.

Молодая женщина вышла из магазина и, не взглянув в сторону теток, пошла к автобусной остановке.

–Да, что-случилось-то? — опять подала голос Ильинишна.

— Толком никто ничего не знает, сам погиб или убили, дело темное. Поехал в Москву, друга проведать, да вот и не вернулся. Но скажу я вам, знал Васька, что умрет. Хотя на здоровье и не жаловался никогда — ответила первая.

— Ну, уж ты, Петровна, и загнула. Никому не дано знать, когда умрем.

— Ну, хорошо, не знал. Чувствовал! Какая разница!

— Это бывает, — произнесла та, которую звали Ильинишной, — Мой дед пришел домой с молокозавода, лег на лавку и сказал бабушке: «Все, бабка. Сегодня помру». И точно. К ночи и помер.

— Это другое, — гнула свое Петровна, — то день в день, а то загодя.

— Ну, уж и хватила, — опять недоверчиво высказалась третья, — уж скажи за месяц!

— Ты, МарьСемённа, хоть и в школе проработала всю жизнь, а простых вещей не знаешь. Когда срок приходит каждый чувствует.

— Ну, хорошо. А как же те, которые внезапно, в один миг? Тут и почувствовать не успеешь!

— Опять другое. Другое! И все тут! По-всякому бывает. И так и так. Но здесь точно вам говорю. Предчувствовал!

— Ну, с чего ты взяла? Заладила — предчувствовал, предчувствовал…

— А с того и взяла, что очень много он сделал для Верки, чтобы не нуждалась долгое время, — гнула свое Петровна.

— Да-к, это многие мужики делают, не скажу, чтобы все, но многие.

— Многие-то многие, да не столько же. И дом починил, и хозяйство наладил, и оплатил все лет на десять вперед! А самое главное, — тут Петровна понизила голос до шепота, — квартиру-то свою, ну ту, городскую, на нее успел перевести.

Марья Семёновна подозрительно, но тоже шепотом, спросила — А ты откуда знаешь-то?

— Юлька мне сказала, — оглянувшись по сторонам, вполголоса ответила Петровна.

Помолчали…

— Хм. Юлька?

— Юлька.

— С почты?

— С почты.

— Ну, тогда поня-ятно, — протянула МарьСемённа и, обернувшись к Ильинишне, объяснила: «Балаболка!». Как «двойку» в дневник поставила.

— Если Юлька что скажет, то считай, что ничего не слышала. Как прогноз погоды послушать — то ли дождя ждать, то ли радуги! Фантазерка она, вот и выдумывает.

— Дело ваше, можете не верить. А я точно знаю! Чего, спорить-то!?

— Да не спорит никто. Нашла, кому верить! Тоже мне, газета «Правда», — завелась МарьСемённа, — вот если бы ты документы видела, а то Юлька.

— Хм. Документы ей. Кто ж тебе покажет, — поджала губы Петровна.

— Да погодите, вы. Вон хлеб–то едет, — примирительно сказала Ильинишна, — пойдем-ка в магазин-то, а то очередь пройдет.

На крыльцо вышла продавщица в белом переднике на цветастом платье, посмотрела на дорогу, поставив ладонь козырьком: — «Ну-ка, бабоньки, становимся, становимся в очередь. Проход не загораживаем. Не загораживаем проход»…

— Мир тебе, Фер

— Мир тебе, Хроно

— Ну, как? Есть предложение?

— Я предлагаю Координатором назначить Илария. Лара.

— Стратега? Уже не осталось никого ниже рангом?

— Лар сейчас без дела. Второй уровень Защиты Периметра завершен. Мы можем использовать его опыт.

— Возможно, ты права. Соберем Совет.

Володька

Не обухом по голове, а как-то очень незаметно, исподволь, зародился в голове маленький вопрос, даже не вопрос, а сначала интерес: — А, что дальше? Словно шепнул кто-то: — «Задумайся!». И Володька задумался. И крепко так. А, действительно, интересно, что же там дальше? Вопрос, постепенно разрастаясь, пульсирующим шаром, заполнил всю голову. ЧТО ДАЛЬШЕ? Из этого вопроса, как из картофельного клубня, пустили побеги другие вопросы, не менее важные. Куда дальше? В институт? А в какой? А зачем он мне? Учиться? А чему? Еще пять лет жить на стипендию? А если не понравится и придется бросить? Кто вернет время? Нет, не хочу! Так. Понять бы, чего я хочу. Нужно на работу устроиться. А какую? Любую, где платят? Нет! Не смогу. Умру от скуки! А куда тогда? О чем я думаю? Во имя чего всё? Каков итог? Хотя нет, итог как раз ясен. Жил-жил и помер! Как же так? Должно же быть что-то большее, чем «просто жить»! Ну, хорошо. Вернусь домой. Женюсь… А зачем? В чем смысл? Детей плодить? Бред! Чтобы было кому глаза мне закрыть? Ха-ха-ха! Да откуда мысли такие взялись на мою голову? Караул! Помогите бедному Ерёме! Стоп! Без паники. Что я умею? Неплохо рисую. Гитара. Руки у меня растут, откуда нужно. Но это всё так… для отдыха. Нужно что-то еще.. Что-то большое. Настоящее… А какое оно, большое и настоящее? Оно засекречено. Ну что же. Будем искать. Итак. Чего я хочу? Пам-па-рам! Иду по кругу. Женщина тебе нужна! А зачем? Для молодых забав? Ну, хорошо. А что потом? Женись. Рожай. Одного родил, давай второго! И начнется. Так. Стоп!!! Опять по кругу! Кружит меня. Заморочен… Да, что это со мной?! Всё же было нормально, а теперь вот! Нате вам! Кушайте с маслом! И не отпускает ведь! Как заболел. Спокойно! А вдруг так и должно быть? Может быть, это нормально. Может быть, это и есть настоящая взрослая жизнь. Но ведь тоска же! Почему это мне? За что?.. — Ну, вот! Пусти еще сопли! Ну, подключи же свой юмор, черт тебя дери, — ругал он себя. — Совсем кукушка слетела, что ли? Или, что там у тебя, крыша, башня, чердак? Лезгинку станцуй, выкинь коленца, «камаринского» под гармошку спляши! Очнись! Пройдет эта фигня! За окном апрель заканчивается, скоро домой! Оторвемся!.. Нет… Не помогает. Как в капкан попал. Держит, не отпускает. Темная муть засела где-то глубоко и теперь, вновь открывающийся мир, стал отбрасывать серые тени…

— Мир тебе, Фер

— Мир тебе, Хроно

— На Совете твой выбор одобрили. Я, естественно, был против. Вызови Лара ко мне. Сообщу ему. Потом отправлю к тебе за инструкциями. Введи его в курс дела, пусть готовится. И пусть побывает в Архиве у Шьиссу, все-таки Шьиссу помнит многое.

— Шьиссу? Но у него же запрет на посещение Объекта.

— Да. Запрет. Временный. Но Иларию необходимо знать, как можно больше. Ему сейчас важна любая информация, в том числе и от Шьиссу. А, впрочем, поступай, как знаешь. Не буду вмешиваться.

Ллулл

Аварийные сигналы о помощи включились сразу же. Все шло, как обычно, ничто не предвещало осложнений. Монотонное занятие по поиску новых перспективных объектов для освоения. Ничего особенного… Нашел объект, исследовал, установил маяк, отправил данные на Базу и снова поиск. Рутина. Но во всем есть смысл. Смысл и порядок. Вся Система построена на здравом смысле и соблюдении порядка. И не надо никаких изменений. Конечно, одному проводить разведку по Уставу нельзя. Это, как раз и есть, нарушение порядка. Но прежнего напарника, с которым они проработали долгое время и понимали друг друга с полужеста, перевели по окончании определенного ему срока на другое место, а новый напарник уже в пути и уже скоро должен появиться…

Датчики показали наличие среднего по стандартам объекта, вполне пригодного для исследования. Недалеко. Нужно только обойти метеоритный поток. Прикинув траекторию, по высокой дуге в обход, Ллулл взмыл над потоком, и здесь, неожиданно на вершине дуги на огромной скорости в него врезался какой-то объект, совсем не похожий на метеорит. Какой-то искусственный снаряд разворотил обшивку его носителя, отлетел кувырком в сторону и там полыхнул, разлетаясь на куски. От удара Ллулла отбросило в другую сторону и лететь бы ему еще очень долго, но надежно сработала тормозная система и он безжизненно повис в Пространстве огромной сломанной куклой. В разорванной сильным ударом груди что — то мерцало, вспыхивали и пробегали искры, манипулятор бестолково тыкал в край раны пальцем-электродом — импульса не было. Второй манипулятор был перебит у плеча и теперь мертво висел без движения. Попытки носителя свернуться в защитный кокон тоже ни к чему не приводили — повреждения были слишком большими. Но сигнализатор Ллулла неутомимо посылал сигналы во все стороны Пространства, поэтому оставалось только ждать подхода Службы Помощи. Вот сейчас и нужен был бы напарник…

Но в своем воображении Ллулл был уже неизмеримо далеко. В это время он мчался в потоке восторженной энергии вверх на край Мироздания. Звезды сливались в сверкающий коридор и плавились где-то позади. Бескрайняя чернота Пространства, как оказалось, имела край. Он это понял только сейчас и удивился, почему это раньше было никому неизвестно? Вот к этому рубежу и стремилась сейчас Суть Ллулла, бросив позади свой изломанный носитель.

Высоко-высоко на самом краю Мироздания Ллулл остановился и легко воспарил, наблюдая ход светил и Галактик, проплывающих внизу. Его переполняло неизведанное ранее мощное чувство восторга и радости…

Какая законченность, какая стройность! Сколько ярких объектов! И ведь ни один из них в своем движении не пересекается во тьме с другим! А свет звезд?! Как все правильно! Тьма и Свет! Если бы не было Тьмы, не было бы и Света! Нужно, чтобы все, обитающие там далеко внизу, разделили эти чувства с ним. Все! Нужно больше Света! Раздать хотя бы часть!.. Правильно! Нужно добавить света. Всем радости и Света! И он стал сгребать звезды и разбрасывать их в самые темные, самые неосвещенные места, будто некий сеятель, рассыпающий сверкающие зерна в удобренную почву, наполняя ее Светом. Восторг и упоение! Торжественные звуки, сопровождавшие его с самого начала полета к краю Мироздания из еле слышимого фона перешли к своему апогею и теперь гремели во всю мощь, восхваляя совершенство Мира. Я все могу! Я могу создать такое!.. Такое!.. Такое!.. Надо только подумать… Мир! Мир Света! Я могу создать целый Мир, где каждому будет светло!.. Да! Мир Света! Прямо сейчас! Сейчас!

И вдруг далеко внизу, прямо в центре, созданной им сверкающей картины он заметил темное, словно яма, пятно. Как же так? Пропустил!? Сейчас-сейчас! Ллулл пошарил вокруг, но звезды, которых только что вокруг было великое множество, почему-то закончились. Вокруг был глубокий мрак… Да и торжественные звуки, стали еле слышны и вот смолкли совсем. В наступившей тишине на смену упоению и восторгу, пришло сиротское, озябшее одиночество. То ли его потеряли, то ли он всех потерял, но он остался один во мраке… Один… Один…Оди-и-и-ннн…

Тут что-то тенькнуло, словно где-то оборвалась тонкая струна и Пространство, внезапно надвинувшись на него, стало смазываться, закручиваясь, и превратилось в сверкающую гигантскую воронку с эпицентром в том самом темном пятне. Да и не пятном это вовсе было, а самой настоящей черной дырой! Не ожидавшего ничего подобного Ллулла подхватила центробежная сила и, как никому не нужного, швырнула во вращающуюся пасть воронки. И его, недоумевающего, бешено кружа, утянуло в самую бездну…

Удара он не ощутил. Вращение плавно закончилось и, не долетев до черного дна, Ллулл повис во мраке. Его мягко покачивало, словно на невидимой нити, где-то рядом шуршали тихие голоса, но уловить смысл услышанного было невозможно.

Но вот голоса мягко затихли, и снова наступила глубокая тишина. Тишина и мрак…

Подоспевшая на сигналы о помощи, газовая капсула Службы Спасения накрыла его, втянула в себя и бесшумно, как и появилась, исчезла в темноте…

— Носитель получил обширные необратимые повреждения, восстановлению не подлежит. Начинайте выращивать дубликат. Суть переместите в Карантин…

— Мир тебе, Хроно

-Мир тебе, Фер. Подобрали носитель для Лара?

— Да. Есть подходящий кандидат. «Искусствоведы» передают на время. Сейчас на Объекте находится сотрудник их Отдела. Ему определено изучать источники, которые вызывают наиболее яркие Эмоции. В основном, произведения искусства того Сектора, в котором он сейчас пребывает. Анализирует, классифицирует.

— Ну, что же. Хорошо. Переходом Лара займись лично.

— Да, Хроно

Володька

… Он встал с кровати, взял сигареты и пошел курить в туалет мимо ряда двухъярусных кроватей с развешенными на спинках парадными формами. У «дембелей» было предпраздничное настроение, скоро домой. Утюжили парадные формы, приводили в порядок альбомы, добывали, как могли, воинские значки, доходило до абсурда — вязали аксельбанты, как у «десантуры», только из бельевых веревок. Ну, какие тебе аксельбанты, если ты просидел два года в лесу в войсках ПВО и не видел даже близко самолета?! С ракеты, что ли с парашютом прыгал? «Заслуженный десантник ПВО»! Звучит! Ха-ха-ха! Наряжаются… Как невесты перед свадьбой. Зачем этот маскарад?! Точно! Маскарад! На стену огромный самодельный календарь повесили, отсчитывают сколько дней до «Приказа о дембеле». Один лист — один день. Отрывают, хохочут, предвкушая встречу с родными и друзьями. Представляют в лицах, как появятся у порога родного дома, как девчонки будут стрелять глазками, как соседи будут охать и ахать. Хвалятся разукрашенными альбомами с фотографиями и записными книжками с карикатурами на армейскую жизнь. По вечерам, после отбоя, молодой «боец» вставал на табуретку и, дублируя календарь, громким голосом, как глашатай, оповещал всю роту, сколько дней осталось. Все кричали троекратное «Ура!» и только после этого можно было уснуть. Но Володьке уже было не до этих забав. Вопрос «что делать?» терзал, не отпуская. А ведь раньше Володька тоже мечтал, как приедет домой в Москву. Как истинный гурман, он не будет торопить события. Добраться бы до дома… Снять форму эту надоевшую, натянуть свои любимые джинсы и футболку, на ноги кеды, да пойти побродить по улицам, посмотреть, что изменилось. Хотелось как-то постепенно, появляясь то там, то тут, ловить удовольствие от случайных встреч со старыми знакомыми, сохраняя при этом некую значительность, так как он прошел армию и уже стоит на пороге иной жизни — жизни взрослой. И он даже не планировал в первую очередь навестить свою девушку, считая, что нужно сначала пару-тройку дней «войти в колею», пообщаться с друзьями, которые расскажут, что нового произошло, что в моде, какую музыку слушают, чтобы не выглядеть перед нею «чурбаном неотесанным». Появиться, как ни в чем не бывало. Этаким сюрпризом…

Она провожала его в армию два года назад, а один раз даже приезжала в компании с его двумя лучшими друзьями через месяц после призыва. Потом был осенний призыв и друзей тоже забрали в армию, так что ехать ей было больше не с кем, она и не приезжала больше. Но письма писала регулярно раз в месяц, не считая недавнего двухмесячного перерыва с февраля по март. Писала потом, что готовилась к экзаменам в институт, хочет стать модельером…

…Итак. Очередной этап заканчивается, нужно идти в большую жизнь, а он не знает, что будет в той жизни делать! Прокручивая всевозможные варианты своего дальнейшего существования, Володька все больше запутывался. Получалось, что нужно не радоваться, а нужно плакать от стыда и бессилия. Должно же быть нечто более важное, более глубокое, чем просто «жить»! Ради чего жить, вот в чем вопрос? Хотелось чего-то необычного, не такого, как у всех, но чего именно, непонятно. Как же ехать домой, когда там ждет его упрощенная модель жизни, пошлая, как открытка «С Праздником!». Пусто все…

Затушив окурок, он пошел обратно к своей койке, понимая, что не уснет. Дневальный возле тумбочки, чему-то улыбаясь, писал письмо. Наверное, своей девушке или друзьям. Радуется. Тоже, наверное, предвкушает. Слово-то какое. «Предвкушает». А, тут… Ну, не «предвкушается» никак, хоть тресни! Володька угостил его сигаретой.

— Слушай, а ты когда вернешься из армии домой, что будешь делать?

— На работу пойду. Отец с матерью старые, помогать буду.

— Ну, и правильно. Молодец.

Вот, так. «Помогать буду». Он знает, что будет делать.

Почему я не знаю? Или перестал знать?..

Как смотреть в глаза друзьям, когда не знаешь, зачем ты? Кто ты? Допустим, они тоже о себе этого не знают, а возможно, даже и не задумываются над этим вопросом, становясь из-за этого отдаленными и чужими. И придется, при встрече с ними, пряча глаза, говорить ни о чем, пить портвейн, смеяться над несмешными анекдотами и расставаться с облегчением.

Стало понятно, что никакого праздника не будет, а ждут его будни. Рутина. Погуляет Володька немного, потом устроится на работу, ну женится, ну родится ребенок. Очередь на квартиру. Будем копить. Копить на машину, копить на дачу. Вертеться будем. По выходным дням сбегать от всего этого на рыбалку какую-нибудь с друзьями. Тоже с какими-нибудь. Не то, чтобы серо, но как-то все заранее известно и оттого безрадостно. И это все, ну ни как нельзя назвать «Будущим». Радостные живые картинки последующей, так называемой «взрослой жизни» оказались фальшивыми бумажками. Что делать?..

Будто неожиданно повестку получил. Тук-тук.

— Кто там?

— Вам повестка.

— Куда?

— Как куда? Куда и всем. В Серые Будни. Получите и распишитесь. Ха-ха-ха…

Как ехать домой в Москву? Да и в любое другое место!

От себя-то куда бежать? Надо же как-то жить…

Под утро Володька все-таки провалился в сон, но и во сне все думал, думал… Ему снилось, что опять он идет по коридору казармы, на стенах которого висят учебные стенды по строевой подготовке и плакаты с фальшиво-мудрыми выражениями лиц руководителей Партии, нарисованными им же самим по приказу замполита. Мимо блеска начищенных ботинок, лаковых козырьков фуражек, наглаженной парадной формы с блестящими значками. Мимо, мимо, мимо… Он рывком сел. Мимо. Конечно же, мимо! Мимо ненужного пафоса и блеска. Мимо фальши! Для на — чала отказаться от мишуры! Не нужен мне этот маскарад! А может быть, выбирая себе маску, мы выбираем себе, так называемый «характер»? Мысль понравилась. Надо будет обдумать. Ну, вот. Хоть какое-то полезное открытие в себе среди трех сосен. Хотя…

Ну, и что дальше? Хорошо. Этот маскарад мне не нужен. Но если разобраться, то весь мир — маскарад. Стоп! Это, что же, мне тоже придется спрятаться под маской? Осталось только выбрать под какой?.. Блин! Да не хочу я участвовать в этом маскараде! Хочу быть собой! А, кто я?!

Так. Ну, вот, что за мура в голову лезет?! Ну, не бред?..

Через две недели Володька подарил свою парадную форму молодому «бойцу», отслужившему всего полгода, себе же взял в «каптерке» старую, оставшуюся от какого-то «деда» и покинул пределы воинской части в сопровождении старшины. Чужая тесная парадная форма, воинский билет, в котором вложены несколько фотографий в нагрудном кармане и никаких расписных альбомов. И упаси, Боже, от веревочных аксельбантов!.. Ну, вот… Приехали! Уже и Бога вспомнил!..

— Мир тебе, Хроно

— Мир тебе, Фер

— Как себя чувствует наш кандидат?

— Мы заблокировали его Предназначение и он больше не знает о Пути, который был ему определен. Когда наступит окончательное непонимание своего существования, поставим дополнительные блоки на входящие Эмоции. После этого Лар сможет беспрепятственно управлять носителем.

— Вы планируете усилить носитель?

— Да. Лар войдет в уже усиленное тело. Мы введем стимуляторы микроуколами по стандартному принципу усиления носителей Воинов Охраны Периметра.

— Как на равновесии Сути отразится присутствие Лара? Мы не можем ей навредить.

— Ничего существенного не произойдет. В основном Лар будет действовать во время отдыха Сути. Лишь иногда, после пробуждения, возможна кратковременная проекция действий Лара на память нашего подопечного. Но это не отразится на его ресурсах.

— Мы сможем вернуть ему Предназначение после окончания задания Лара?

– Конечно. Это входит в Условие.

Володька

За окном проносились сбившиеся в кучи дачные участки, на которых были видны согнувшиеся дачницы и дачники. Окапываются… Тоска смертная… «Что делать? Что дальше?», — перестукивали на стыках рельс колеса поезда.

В одиннадцать утра Володька был уже дома. Мама, конечно же, на работе. Повесил в шкаф подальше армейскую форму, отыскал старые джинсы, футболку, надел кеды и быстро ушел. В кармане была десятка, выделенная доблестной Советской Армией на дорогу. Спасибо, хоть за это…

Начал с посещения бывших одноклассников, тоже недавно вернувшихся из армии, и завертелось… Потом носило его по всему району, побывал даже в женском обще — житии. Был еще у кого-то в гостях, и еще, и еще где-то, и везде что-то и с кем-то пил. Но даже под действием алкоголя его не покидало ощущение пустоты и бессмысленности самой жизни. Поражало, что пока он «трубил» два года в Армии ничего, собственно, не изменилось. Интересы у всех были поверхностными, бытовыми. Кто-то строил дачу из ворованной фанеры, кого-то интересовали цены на джинсы, обсуждался начальник, будущая теща, очередь на машину, один хотел, чтобы бесплатно, другой, чтобы прийти на работу и ничего там не делать. Не делать! Зачем же тогда жить, если ничего не делать?! Да зачем это все? И, главное, с умным видом! Какое-то притворство! Ну, чего вы изображаете!? Фарисеи! И снова что-то пили. За нас с вами и фиг с ними, за баб-с, за здоровье, за то, чтобы все и еще за что-то… И на посошок!

… Очнулся он в лесопарке, возле пруда часов в пять утра, где под утренними просеянными лучами солнца вдумчиво разматывали свои донки первые рыбаки. «Кто рыбу удит, у того ничего не будет», промелькнула в голове старая поговорка. А, что если рыбалка — это спасение от наваждения? А, что если все эти рыбаки тоже спасаются от терзающих их вопросов таким способом? Ведь такое сложное, разнообразное занятие должно поглощать уйму времени и если серьезно заниматься этим делом, то, возможно, потом все утрясется само собой? И, может быть, тогда это наваждение, этот морок оставят меня? Ну, а вдруг? Можно попробовать. Рыбалка… Чем плохо?.. Утренняя зорька, тишина, поплавок, и всё такое… Решено! Рыбалка! Но сначала нужно найти любую работу, что — бы заработать деньги и снять квартиру, где можно будет побыть одному и все обдумать, наконец. Чтобы никто не смог помешать…

Пора домой… Мать обидел. Сбежал. Соседи же видели, наверняка, что сынок вернулся, да и форма в шкафу. А сынок-то по району гулять пошел! Вернулся «сюрпризом». Нужно просить прощения. А как? Разве я виноват, что такое случилось со мной? Может быть рассказать ей все? В конце концов, кто может быть ближе матери! Нет. Невозможно. Как я смогу обрушить на нее открывшуюся мне пустоту и безнадежность! Я же знаю, она мечтает, что когда-нибудь у нас будет большой овальный стол под белой скатертью с оборками. Чтобы за столом восседало само Будущее — дети, внуки, а если повезет, то и правнуки. И все такие благовоспитанные… А в центре стола на дорогой скатерти большая красивая белая супница из фарфора, с торчащим половником. Все чинно, по-домашнему…

А тут я со своими страданиями. Прости, мама. Не вписываюсь я в твою картинку безоблачного счастья, в идиллию эту твою. Нет, не смогу. Мне нужно разобраться в себе…

Мама собиралась на работу. Увидев его, села на стул. Помолчали…

— Прости, мам. Вот, так получилось…

— Сынок-сынок… Ладно, пойду собираться, а ты в душ. Вечером будь дома, я стол накрою.

И все. Ни слова упрека. Ну, как же я мог обидеть ее? Вот, дурак-то!

Вечером они сидели вдвоем за праздничным столом. Мама говорила о планах на будущее. Надо определиться, — говорила она, — без работы нельзя. Вспомни, как я на двух работах. Тебя поднимала. По врачам с тобою бегала. А теперь ты вон, какой большой. Володька кивал, — Да, мама. Конечно, мама.

«Определиться». Легко сказать! Как определиться? Делать то, что надо? Он вспомнил, что на проводах в армию в этой комнатке сидело человек двадцать. Теперь их всего двое…

— Мам, пойду я прогуляюсь, что ли.

— Видела я ее месяц назад, — сказала, глядя в стол мама, гуляла она. С подружками. А до этого с дружком…

Володька обернулся в дверях. С дружком? Вот как! Ведь тогда, еще в армии, почувствовал фальшь, но и думать не хотел, что такое может произойти с ним. С кем угодно, но только не с ним! Так вот, почему не писала. «Готовилась к экзаменам». Ну, да. На «верность», наверное. Как все просто. А может быть, это минутное увлечение? Тогда это ерунда, тогда это мы быстро…

Они стояли на лестничной площадке между этажами в подъезде ее дома, возле окна. В свете раскачивающего уличного фонаря, заглядывающего в окно, он всматривался в ее лицо и все искал ту, которая провожала его и не находил. А она глядя, то в окно, то на него, не попадая в глаза, настороженная словно птица, готовая взлететь, что-то быстро-быстро говорила об их совместном будущем, о любви.

— Ты еще ничего не знаешь и не понимаешь, — говорила она, — тебя не было два года, но ведь ты любишь меня. Любишь ведь? Да? Любишь? У нас будет большая квартира. Обязательно трехкомнатная! Чтобы у детей своя комната, а у нас своя. И гостиная! И большая кухня! Хорошо я придумала?.. А еще я хочу…

Он отстранено смотрел на нее и не узнавал. Квартира, гостиная, кухня… О чем она? Какая-то абсолютно чужая, незнакомая женщина, а не его девушка. Женщина… Конечно же, женщина! Вот в чем дело! И здесь пусто. Как в домино — пусто-пусто. И боится, понял он. Чего? Что я, прямо тут в подъезде, скандал устрою? Да нет, не устрою, она же меня знает. «Ой, — вдруг вскинулась она, — там, на плите… суп я поставила. Я сейчас!» — и убежала наверх. Володька посмотрел в окно. Аккуратная стрижка, модный батник, джинсы. Студент, наверное. Суп она поставила. Провалитесь, вы, оба! И пошел по ступенькам вниз. На площадке первого этажа они встретились.

— На пятый? — спросил Володька.

— Д-да, — чуть заикнувшись, ответил парень.

— Давай-давай… Супу поешь, — и вышел из подъезда.

В магазине было полно народу, но Володька углядел старого приятеля почти у самой кассы, с трудом пробился к нему и сунул трояк.

— Колян, здорово. Возьми «Молдавского».

— Привет. Что, вернулся?

— Да. Я на улице подожду.

Через пять минут Колян вышел с бутылками, — ну, что? Может, посидим?

— Извини, бегу. На днях соберемся. Извини.

— Сдачу-то возьми.

— Оставь. Сочтемся…

Стемнело уже совсем. Володька расположился в палисаднике за своим домом на старой деревянной скамеечке под густыми кустами сирени. Сдернул зубами пластмассовую пробку с горлышка, хлебнул… Достал сигарету и закурил. Пустышка! Пирожок ни с чем! Зачем было продолжать мне писать? Запасной вариант? Вот подлость! Все одно к одному. Навалилось! А с другой стороны — я-то, кто? «Определиться», и то не могу! Окурок обжег пальцы. Володька бросил его на землю и растер ногою в пыль. Нужно что-то делать. Опять «Что делать»?! У Чернышевского спроси. Ха-ха-ха. Замкнутый круг!

Через месяц он сбежал от всех. Сбывались все его опасения. Определись. Иди на работу. Зарабатывай. Женись. Будь как все. Не будь самим собой. Володька ощущал себя ребенком, потерявшимся на железнодорожном вокзале. Кругом снуют люди, что-то тащат, что-то ищут, куда-то бегут, зовут кого-то, жуют на ходу, стоит гвалт. Но при этом каждый знает, что лично ему нужно! И он готов идти за первым, кто объяснит, что происходит, кто скажет, что, конкретно, нужно именно ему, Володьке. Но всем не до него. Все спешат, а он стоит один и не знает, кого звать. Как зовут того, кто сможет помочь? Имя! Дайте имя!..

Чтобы реже бывать дома, Володька устроился в музыкальный гастрольный коллектив осветителем и мотался, тогда еще по «необъятной» стране, полагая, что встретит интересных умных людей, которые помогут разобраться и укажут путь. Летом брал с собой в поездки старенькую бамбуковую «двухколенку», коробку с немудреными снастями и ходил на рыбалку, когда это было возможно, пытаясь как-то уединиться и поразмыслить над своими вопросами. Ничто не помогало. Ни уединение на рыбалке, ни активная концертная жизнь — днем репетиция, вечером концерт, после концерта — ночные поиски приключений в чужом городе в компании «сотоварищей». Иногда было весело, иногда не очень, но всегда присутствовало ощущение безнадежного одиночества. Получалось, что никто особенно не задумывается. Люди просто живут. Но как-то все неинтересно было у них. «Кто я?» вопрос не задавался. Володька пытался жить их жизнью, их интересами, но не смог. Это была чужая жизнь, а нужно же иметь свою. Свою. Но где она своя? Куда подевалась?

А, что если, вообще, все обман? Отвернешься, а за спиной уже ничего и нет. Пустота. Он и пробовал резко обернуться, но неизвестный декоратор был начеку и мгновенно заполнял сцену улицами, домами, деревьями. Мастер по свету тоже не дремал. Да и статисты появлялись вовремя…

Те, кто жили до нас, оставили нам в наследство, например, произведения искусства. Что оставим мы? Что оставлю я? А, что такое «Я»? Опять по кругу!..

— Мир тебе, Хроно

— Мир тебе, Лар

— Твоя работа над Защитой Периметра завершена. Теперь твои знания и опыт потребуется в другом месте. Решением Совета ты назначаешься основным Координатором на Объекте «Радость».

— Что там?

— Все инструкции получишь у Фер — она курирует Объект. Ты должен разобраться и принять необходимые меры. С этого момента ты получаешь неограниченные полномочия. Стража Объекта переходит в твое подчинение. В помощь тебе назначены двое наших опытных резидентов. Они всегда будут рядом с тобой. Вашу встречу Фер уже подготовила. Тебе будет предоставлен носитель, который ты сможешь использовать по своему усмотрению. Но будь внимателен, в любой ситуации носитель не должен пострадать. Обо всех перемещениях сразу сообщай Фер.

— Принято.

— Кто займет пост Стратега?

— Март. Мой основной помощник.

Хаким-Гезз

«Балбес, ты, Паштет. Такая мадам к тебе и на дух не по — дойдет», — лениво произнес Макс. Они сидели на качелях детского сада, бездельничая, курили и обсуждали проходящих за реечным забором девчонок, спешащих домой после занятий в педагогическом колледже. «Вот опять ты, Макс. Я же тебя не обзываю», — ответил тот, кого назвали Паштетом. «А я тебя и не обзываю, — все так же, с пресыщенной ленцой в голосе, продолжал Макс, — я тебя назвал. То есть, определил твою суть. Понимаешь, Салат, ты же сам, пойми, сам выбрал себе прозвища, когда пошел в кулинарное училище, никто тебя за уши туда не тянул, Ленчик». Он встал и, дурачась, пропел, подражая пению батюшки в храме: «И быть тебе, на-а-званны-ым Пельме-е-нем»!

— Тебе хорошо говорить, Макс, у тебя вон какие предки, ничего делать не надо, а тут приходиться пробиваться, да еще армия маячит на горизонте, — тянул тщедушный Леня, одетый в дешевенькие джинсы и старенькую курточку с капюшоном, надвинутым на лицо. Потрескавшиеся на сгибах кроссовки тоже не прибавляли благополучности подростку.

— Да причем тут предки? Дело-то в том, что пробиваться можно по-разному, смотря чего хотеть. Вот, ты чего хочешь, Вареник? — процедил Макс, пересевший на маленький столик для детских настольных игр.

— Как, «чего»? Да чтобы житуха была нормальная, шмотки-тетки, машина-квартира, да чего там, сам знаешь. У самого-то вон, какой спортивный костюмчик, тысяч семь, наверное, а то и больше, — завелся Леня.

— Больше-больше, конечно, больше, — покивал Макс, вальяжно развалившись на столике и, глядя в вечернее небо. — Пойми, костюмчик — это не цель, а результат моего отношения к жизни. Мое эго.

— Да какое там «эго»! Твои предки тебе с самого рождения обеспечили это твое эго! Учился ты в спецшколе, бассейн — пожалуйста, «комп» — нате-получите, да и вообще, тебе только девятнадцать, а у тебя уже тачка своя. На свои, что ли купил? «Эго» у него, — с досадой высказался Леня.

— Да, не о том я. Ты представь себе, что я захотел пойти учиться не на юрфак, а, как ты,в кулинарное училище.

Приятель недоверчиво поглядел на красавчика Макса, «косая сажень в плечах», — Ну, да, пойдешь, ты. Как же!

— Да, нет, ты только представь, что я какой-нибудь кондитер, например. Получил бы я все то, что у меня уже есть? — и, не дожидаясь ответа, поучительно протянул, — Во-от. Ну, что, допер?

Леня убито молчал…

— Ладно, забей. Это я так, — снисходительно начал Макс, — слушай, пойдем пивка, что ли возьмем, бабки есть. А то дело к вечеру, а мы трезвые, как дураки, — пошутил он.

Друзья перемахнули через заборчик, не утруждая себя поисками калитки и отправились в ближайший магазин…

…«Ну вот, почему мы сразу не взяли больше, Рулет ты мясной? — выговаривал другу Макс, — все ты со своим «завтра в училище, завтра в училище». Прогулял бы, и хрен с ними, с твоими винегретами. Теперь делать-то, что будем? Домой, что ли, идти?»

В половине двенадцатого ночи они стояли перед закрытыми дверями того самого магазина, где и начали свой вечер. Помолчали. «Можно доехать до ресторана», — вяло предложил Леня, уже смирившийся с тем, что занятия придется, все-таки, прогулять. «Доехать-то можно, только на бухло уже не хватит, а еще обратно вернуться надо, — задумчиво проговорил Макс, — Вот, что. Пошли к грузчикам с заднего входа. Сейчас возьмем что-нибудь». Приятели обошли здание магазина и, найдя серую, обитую оцинкованным железом дверь, негромко постучали. За дверью что-то прошуршало и опять стало тихо.

— Кошка. Нет там никого, — облегченно прошептал Леня. Перед ним замаячила перспектива посещения училища, но Макс потряс перед его лицом спортивным кулаком и «перспектива» усохла.

За дверью, прижавшись к стене, стоял Хаким. Днем он работал грузчиком, по ночам сторожил добро, а сегодня еще и разбирал поддоны, вынимая из них гвозди, на доски для хозяйской дачи. И вот, только он присел отдохнуть, как раздался стук в дверь. Восточная мудрость гласит: «Если не знаешь, что делать, не делай ничего». Вот, поэтому он стоял и ничего не делал. Просто стоял и вслушивался в неясный шум за дверью.

— Хм, кошка. Сейчас поглядим, что это за кошка, как-то криво усмехнувшись, тоже шепотом ответил Макс и уже в полный голос, начальственно произнес, — Откройте, полиция! Леня от неожиданности присел и, молча, замахал руками на приятеля, какая, мол, полиция? Сматываться надо! Но Макса уже понесло: — «Немедленно открывайте! Полиция! Если не откроете, будем ломать дверь»!

Хаким напряженно обдумывал сложившуюся ситуацию. Регистрации у него нет. Значит заберут в отделение полиции, заставят перемыть все полы и вышлют на родину. На хозяина, конечно же, наложат штраф, значит на работу к нему уже вернуться не получиться. Зачем хозяину чужие проблемы? А если дверь не открыть, то могут и выломать, тогда проблем станет больше. Да еще и наваляют. А если это не полиция? Если это пьяные хулиганы? Тогда открывать нельзя. В любом случае лучше позвонить хозяину. Осторожно переступая через доски с торчащими гвоздями, разбросанные по полу и, стараясь не шуметь, он пошел в подсобку, взял со стола старенький «мобильник» и стал набирать номер. Экран телефона слабо засветился, но показав, торопливо мигающий индикатор уровня зарядки, снова погас. Хаким тихо снял с вешалки зарядное устройство, подсоединил к телефону и снова стал набирать спасительный номер. В это время послышались звуки вскрываемой двери. Значит все-таки полиция, пьяные не будут поднимать шума, думал он, недоверчиво глядя на надпись на экранчике «недостаточно средств». Лучше, наверное, открыть…

Найдя возле дворницкой соседнего дома лом, приятели пытались воткнуть его между дверью и косяком. Пытался, собственно, Макс, Леня больше суетился и мешал. «Не ломайте, открываю», — послышалось из-за двери. Макс в темноте подмигнул и шепнул: «Не бзди, Шашлык. Таджики. Наверняка без регистрации». Спеша и толкаясь в узком дверном проеме, «полицейские» полезли в магазин, чуть не сбив с ног, в слабо освещенном коридорчике, попятившегося от них худого человека небольшого роста.

— Кто вы? — спросил он, сохраняя спокойствие.

— Полиция–полиция, — скороговоркой пробормотал Макс, хищно оглядывая подсобку, с разбросанными по полу досками, — Один?

Парень коротко кивнул, внимательно глядя на высокого блондина, определив в нем старшего. «Значит, оди-ин», — ласково вполголоса произнес блондин и, потрепав паренька по макушке левой рукой вдруг коротко ударил правой в поддых. «Зачем?» — выдохнул Ленчик. И повторил еще раз: « Зачем»? Но Макс, не слушая его, ударил коленом в лицо, согнувшегося сторожа, отбросив его в угол подсобки, оглушенного и замершего там.

— Вот так, Паштет, — фальшиво-радостно оскалился Макс, — О, вижу цель, — указал он на ящики со спиртным, стоящие в том же углу, где лежал незадачливый сторож.

— Пошли отсюда, Макс, да ну его это бухло, надо сваливать, Макс, ну, пожалуйста. Поймают ведь, я прошу тебя, — стал увещевать приятеля Леня.

— Заткнись, дурак! Ты еще по фамилии меня назови! Идиот кулинарный, — ответил Макс, наклоняясь над ящиками с напитками и не обращая внимания на зашевелившегося сторожа.

— Вот, то, что нам сейчас нужно! Вискарёк! Есть контакт! Берем, сколько сможем и уходим, — приказал он, взяв в руки сразу целую коробку.

Меж тем Хаким застонал, оперся на руки и попытался встать. Заметив такое нарушение дисциплины, Макс решил успокоить ретивого служителя магазина и, не выпуская коробки со спиртным из рук, без замаха ударил ногой в го — лову, стоящего на четвереньках сторожа. Но может быть была виновата тяжелая коробка с бутылками, может быть из-за ранее принятых напитков или просто подвернулась нога на одной из досок, только удар цели не достиг. Промазал здоровяк Макс и опрокинулся на спину. По дорогому белому спортивному костюму под стеклянный перезвон разбитых бутылок полилось недорогое виски, скорее всего поддельное, судя по сивушному запаху. В ту же секунду сторож, не издав не звука, прыгнул на грудь лежащего Макса, придавил коленями руки и, схватив его за горло цепкими, как у обезьяны пальцами, начал душить. Хватка была так сильна, что Макс мог только хрипеть что-то нечленораздельное, закатывая глаза в грязный потолок, да в отчаянной борьбе подсовывать непослушные пальцы под железные ладошки маленького сторожа. Леня застыл в ступоре, не в силах оторвать взгляда от ног Макса, которые, казалось, жили своей отдельной от хозяина жизнью. Они, то быстро елозили, то вдруг сгибаясь в коленях, старались ударить в спину сторожа, то опираясь на пятки, поднимали тело в «мостике», пытаясь таким образом скинуть этого парня, в своем страшном молчании похожим на огромного паука. Но все попытки стряхнуть его были тщетны, маленький дьявол сидел на Максе, как опытный наездник, объезжающий степного жеребца, привыкшего к бескрайним просторам и неограниченной свободе. К запаху дешевого пойла, прибавился запах крови — бутылочные осколки ранили как одного, так и другого, и уже было не понять, где кровь Макса, а где сторожа и этот смешанный сладковатый запах вызвал у Ленчика внезапную острую тошноту, согнувшую его пополам. Все, что было употреблено за сегодняшний день, серо-розоватым фонтаном рвануло из него на пол, на доски, на старенькие кроссовки, забрызгивая джинсы, выворачивая наизнанку, казалось, не только желудок, но даже саму душу. Когда спазмы тошноты немного ослабли, он услышал слабеющий хрип, — Леня, Ленечка, помоги, — причем, «помоги» Леня, скорее угадал, нежели услышал в свистящем сипе, исходящего из сжатого горла. Обернувшись, он увидел, что ноги Макса, активно сопротивлявшиеся до его приступа, теперь вяло шевелятся. Лица друга он не видел, его закрывала фигура «паука», сидящего на его груди и продолжающего молча и неотвратимо делать свое гибельное дело.

Все еще не веря в происходящее, Леня схватил первую, подвернувшуюся под руку доску от разобранного поддона и наотмашь плашмя, со всей силы ударил ею сторожа, никуда особенно не целясь, но попал по голове. То, что случилось дальше, было настолько неожиданно, что Леня застыл во второй раз. Доска, почему-то не отскочила от удара, как можно было ожидать, а наоборот, прилепилась к чернявой голове сторожа. Тот, не издав ни звука, замер на секунду-другую, потом медленно повалился вбок, в мокрое месиво картона, стекла и виски. Его ноги судорожно дернулись, чуть подтянувшись к животу, будто он снова собирался встать и, вытянувшись, ослабли. Доска, как приклеенная держалась у виска и оттуда неторопливыми толчками пошла стекать кровь на его удивительно спокойное лицо. Заливая открытый глаз и, спускаясь по носу, кровь закапала на грязный пол. Леня повалился на колени — на том конце доски у виска отчетливо виднелась серая с крупными насечками шляпка гвоздя-сотки. Не успел парень его вытащить… Не успел…

Макс, кряхтя, с трудом сел, опираясь на слабые дрожащие руки, застонал от боли и, подняв к лицу окровавленные ладони, стал выбирать из них стекла. «Спасибо, — просипел он, глядя на ладони и, пнув ногой лежащее тело, добавил, — Вот, сука. Как железный был. Ты его сделал. Ты… Уходить надо, Леня».

Но Леня не слышал его, не в состоянии был. Происшедшее оглушило его, навалилось и подмяло, не давая встать с колен. Еще сегодня вечером он жил в другом мире — безопасном, надежном, миролюбивом и вот теперь стоял на коленях за чертой и по эту сторону черты была уже другая жизнь. Жизнь, в которой есть убийство. Где можно просто взять и убить. Господи, я убил… Ну, что за мерзкий запах здесь стоит! Наверное, так пахнет Смерть, вот, что это такое! Его опять стошнило.

И пришло опустошение… Будто оборвалось что-то… Вот и все, думал он… Какая-то часть меня, с которой я жил, ушла. Почему я ничего не чувствую? Это не сторож умер, нет… Это умираю я… Какая-то часть меня, с которой я жил, ушла. Утеряна навсегда и нужно как-то жить дальше без этой части, а я даже и не знал, как она называлась.

«Пришла беда — отворяй ворота», ехидно речитативом крутилась старая пословица где-то на краешке сознания.

О чем я думаю?.. О чем?! Я же человека убил! Человека!!! И, вторя его мыслям, в опустевшей голове протяжно зазвучало колокольным бомом: «Уби-и-ллл! Уби-и-ллл! Уби-и-ллл!» Он посмотрел на, сидящего на полу Макса. Взрывая мозг, бешено понеслись в голове мысли. Кто я? Паштет!? Пудинг!? Идиот кулинарный!? Да я сейчас тебя, да всех вас такою же доской! Доской!!! Я тебе такой паштет покажу, жрать замучаешься!!! Гад, сволочь, лекции мне читал, а я вот убил! Убил из-за тебя!!! На лице моем теперь будет написано — «Убил». Господи, да кто же я, убийца, что ли!? И Леня затосковал, завыл в тоненький голос: «Я-а-а-а, х-а-я!!!» Испуганный Макс, в грязном спортивном костюме, бывшем когда-то белым, по-кроличьи припрыгал к разбушевавшемуся приятелю и стал полушепотом увещевать: « Ну, Лень, Леня, надо уходить. Уходим, Ленечка, и, пытаясь поднять его с колен, натужно приговаривал, — ну, давай, давай. Дава-ай»…

Леня замолчал. Ему вдруг стало безмерно скучно. Он безразлично посмотрел на абсолютно незнакомого ему, затравленно озирающегося парня в грязном спортивном костюме.

— Ты, иди. Я потом, — неожиданно для себя, как старший младшему устало приказал он.

— Да-да, ты прав, я пойду. Только ты никому, ладно? — облизнул губы Макс и, пригнувшись, быстро выскользнул из подсобки магазина.

Леня встал с колен и постоял немного, не до конца еще доверяя действительности, опустошенно глядя на разбросанные доски, с торчащими гвоздями, влажно поблескивающую лужу, на разбитые бутылки, избегая смотреть на самое страшное. На скрюченную фигуру того, кто недавно мог что-то говорить, что-то делать, кто был жив еще десять минут назад, хотя он-то больше всего и притягивал взгляд. «Надо уходить». Да. Надо уходить… И, повернувшись, Леня тоже пошел вон оттуда, где перевернулось все с ног на голову. Где обычный паренек, который хотел просто жить, вдруг получил неожиданный опыт. Опыт, с которым придется жить дальше, измеряя жизнь другими категориями…

И побаиваться его потом начнут прежние знакомые. И никто уже не сможет назвать его по-другому, кроме как по имени, хотя никому он ничего и не расскажет…

Но это будет потом, а сейчас в опустевшей подсобке магазина от основания шеи, лежащего в крови Хакима, отделилось почти невидимое подрагивающее газовое облачко и, стелясь над полом, словно движимое легким сквозняком, вытянулось, в начинающую сыреть ночную прохладу. Все закончилось. А в безжизненную подсобку на осторожных кошачьих лапах вошла, и воцарилась там ночная тишина…

Гезз, в очередной раз лишившись носителя, снова был вынужден искать новое вместилище. Сколько сил было потрачено, чтобы беречь это тело и вот оно потеряно из — за молодых глупцов. Опять все сначала. С чего начать поиски? В родильный дом нельзя, только новичок мог бы отправиться туда и попытаться завладеть, только появляющимся телом. Теперь каждое такое заведение находится под надежным контролем. Ввели коды. Можно поискать какого-нибудь любителя одурманивать свой мозг и в тот момент, когда Суть отправляется в мир грез, оборвать хорошим энергоударом уже ненадежные связи и завладеть телом. Но тут тоже жесткая конкуренция. Сместиться в другой Сектор?.. Везде одно и тоже. И опять, хватит ли энергии? Гезз опустился пониже и поплыл по ночной улице, стелясь над теплым асфальтом, вдоль жилых домов, мимо темных подвальных приямков, закрытых изогнутыми чугунными решетками, неожиданно спугнув отдыхающего после дневной суеты бездомного пса. Тот со стоном шарахнулся через дорогу в соседний двор, оглядываясь на ходу и жалобно поскуливая. Сквозь щель между желтоватыми грязными шторами подвального окна, от которого отскочил испуганный пес, шел слабый свет и, заглянув туда, Гезз увидел, что в подвальной комнатушке происходит какая-то суета. Судя по всему, здесь жила молодая семья нелегалов, работающих дворниками. Вдоль оклеенных старыми газетами стен тянулись трубы отопления, в углу — треугольный журнальный столик на двух ножках, вместо третьей ножки стопка старых книг. Пара деревянных ящиков у столика служили, видимо, стульями, вешалки не было, одежда лежала еще на одном ящике у мокреющей сверху стены. С потолка на витом проводе свисала тусклая лампочка. На застеленной тряпьем старой двери, лежащей на двух ободранных табуретах, готовилась рожать женщина, а молодой муж помогал пожилой повитухе принимать роды. В этот момент он, опасаясь громких стонов, вкладывал жене между губ, скрученное жгутом, серое грязноватое полотенце. Обостренным чутьем, Гезз обнаружил и того, кто невидимый для будущих родителей, тоже ожидал появления новорожденного. В углу, где стояли метлы, лопаты и прочие атрибуты невеселой дворницкой профессии, над кучей тряпок и пакетов, разлапистой серой медузой уже висел под потолком один расторопный претендент на обладание носителем. Судя по отсутствию активного энергетического поля, он отдыхал, готовясь к Переходу. Заметив соперника, незнакомец встрепенулся и быстро стал надуваться пузырем, готовясь встретить не — званого гостя, но было уже поздно. Поздно! Скользнув в приоткрытую форточку, Гезз мягко спланировал к «медузе» с развернутым веерным энергоножом и точным ударом отсек тому щупальца, потеряв при этом почти половину своей накопленной энергии при жизни сторожем в магазине. Оставшись без щупалец, пузырь мягко опал, сдуваясь, и невидимой пылью осыпался в грязные тряпки. Путь был свободен! Заняв удобную позицию прямо у ног роженицы, везунчик Гезз замер, ожидая появления носителя, уж он-то не расслабится ни на миг, это его шанс и только его. И вот пошла… Пошла головка носителя…

А Макса потом видели в пивной в Сокольниках. В видавшем виды белом спортивном костюме в темных пятнах цвета браги. С заговорщицким видом и, преувеличенно опасливо оглядываясь, он рассказывал, что знаком с большими людьми, козырял известными фамилиями, будто бывали их обладатели в доме его родителей, а его, тогда еще маленького, качали на коленях и делали подарки. Предлагал помочь оформить кредит, подвезти газ к садовому участку, продать состав леса и еще кучу услуг за деньги…

— Мир тебе, Фер

— Мир тебе, Лар

— С чего начнем?

— С главного. Эмоции. Тебе знакомо это понятие?

— Конечно. Эмоции принято считать вредным вымыслом, занесенным к нам из отдаленных областей Системы.

— Да, принято. Но теперь ты должен знать все об этом явлении. Во всех подробностях. С самого начала. Очень давно, еще во времена становления Содружества, существовал целый специальный Отдел по изучению этого вопроса. Лучшие специалисты тщательно отбирали и изучали информацию об этом явлении и пришли к выводу, что Эмоции действительно когда-то существовали, только очень давно, еще до организации Содружества. Откуда они появились и куда исчезли, выяснить не удалось. Полученная информация не имела никакого практического применения, поэтому исследования свернули, специалистов распустили, а сами Эмоции объявили вредным вымыслом, искажающим представление о Мироздании. И постепенно об Эмоциях перестали вспоминать, слухи о них утихли. Надолго. Но недавно Служба Спасения получила сигнал о помощи из окраинного Сектора. Прибыв на место, они обнаружили нашего тяжело раненого разведчика Пространства. При транспортировке, находясь в пограничном состоянии, он вел себя очень странно. Сначала сбивчиво и возбужденно пытался описывать свои необычные ощущения, потом впал в забытье. В Сектор немедленно направили группу из Отдела Защиты, которые и обнаружили некий Объект сферической формы, который излучал весь спектр Эмоций. Просто так. Сам по себе.

При обследовании Сектора выяснилось, что за обладание Объектом ведется активная теневая борьба. Повреждения носителя, нашего разведчика были непреднамеренными — он случайно оказался на линии перекрестного огня враждующих группировок и, оказавшись в зоне действия Объекта, получил сразу очень большую дозу неизвестных ему ранее ощущений. Этим и объяснялась странность его поведения.

Итак. Внутри Системы, отстаивающей принципы равновесия в Мироздании, шла настоящая война, а мы ничего об этом не знали. Недопустимая ситуация. Чтобы урегулировать конфликт, Объект срочно окружили защитным Куполом, присвоили имя «Радость», созвучно одной из основных Эмоций, излучаемых Объектом и включили в состав Системы, взяв под свою защиту. Виновные в сокрытии информации и организаторы группировок понесли наказания и были отправлены в отдаленные Секторы Системы для выполнения полезной деятельности.

Далее, естественно, возник вопрос, что делать с неожиданной находкой? Подобного опыта у нас никогда не было. Яркие мироощущения и настроения, которые невозможно почувствовать здесь у нас, отличные от наших естественных, несомненно станут отвлекать нас от первостепенных задач, произойдет сбой в стройном порядке Системы, возникнут конфликты. Этого нельзя было допустить.

Группа младших Иерархов Содружества, в качестве эксперимента, предложила использовать Объект, как некую альтернативу Карантину. Как дополнительное пространство на тот период, когда требуется обновление носителя или его замена. Но в отличие от Карантина, где Сути бездействуют в пассивном ожидании, там каждая из них получит возможность активно действовать в другой реальности и сможет испытать новые для себя ощущения, совершив путешествие от Появления и до обратного Перехода. Пройти этот Путь, отзываясь на происходящее не практически, а Эмоционально.

Предложение вызвало много разногласий в Содружестве, но Совет все-таки утвердил проект, присвоив ему статус Эксперимента и мы приступили к обустройству Объекта.

Работа шла полным ходом. Мы корректировали климат, создавали системы аэрации Объекта, правили рельеф местности, рыли каналы для рек, воздвигали горы. Занимались разведением новых видов животного и растительного миров. Нас нисколько не смущало большое количество местных тварей. После серии исследований мы выяснили, что они представляют собой примитивные формы, которые можно было не принимать во внимание. Но и они пригодились нам. В начале нашей миссии мы даже использовали местных рептилоидов в качестве наших первых носителей. Всё шло по намеченному плану…

Но, почему-то, мы не испытывали даже малейшего присутствия того, за чем пришли. Мы не замечали в себе никаких изменений. Эмоции никак не проявляли себя. Они пропали. Будто их никогда и не было. Мы долго ждали, но они не появлялись. И тогда было решено в качестве опыта скорректировать память у нескольких членов нашего отряда. Память всегда служила и служит нам надежной защитой от стороннего влияния на наши представления о законных нормах существования. Это она хранит наши убеждения в безупречности принципов Содружества. Это ей мы обязаны тем, что занимаем главенствующее место в Пространстве. Память требовалось немного подкорректировать, удалив из нее основную информацию о Системе. И у нас получилось. Те, кому изменили память, тут же увидели Мир по новому. После этого к ним присоединились большинство участников Эксперимента. Изменению памяти не подверглись только основные Координаторы, контролирующих ситуацию.

Но, как оказалось, мы открылись не только для Эмоций. Мы открылись также и для враждебных сил, которые не затрагивая наши носители, проникали в саму истинность Сути, искажая ее качества. У пострадавших от них начинали проявляться опасные темные свойства, не присущие нам изначально. Подозрительность, зависть, агрессия, не — желание созидать. Между участниками Эксперимента появились разногласия. Это было неожиданно для нас. До этого считалось, что эти качества присущи только диким обитателям глухих окраин Пространства, далеко за пределами границ Содружества.

Скоро мы выяснили, что причиной оказались мельчайшие сгустки энергии. Сначала мы предположили, что это некий неизвестный нам вариант энергетических Сущностей и, что они, возможно, обладают разумом. Даже придумали для них термин. «Прошлецы». Бродяги. Мы предположили, что перемещаясь в Пространстве без определенной цели, они сами того не замечая, изменяли свойства Сути наших участников Эксперимента. Не задаваясь этой целью специально, а случайно, в силу своего естества. Но предположение не подтвердилось. В результате исследований оказалось, что это всего лишь простейшие частицы, не имеющие даже зачаточных свойств Сущности.

Как и откуда они появились, мы не знаем до сих пор. Версий было много. Мы могли занести их на себе, перемещаясь в Пространстве. «Прошлецы» могли быть в поднятом грунте планеты, в воздухе, в воде. Появилась версия, что болезнь исходит от тварей, населяющих «Радость» и, чтобы проверить это, нам пришлось полностью выморозить ее природу.

После окончания Периода вымораживания мы вновь заселили «Радость» уже проверенными растениями и животными, взяв за основу предыдущие поколения. Затем поделили Объект на Секторы по количеству Участников Содружества и поместили пробные пары носителей, ориентированных на размножение. «Радость» излучала яркие Эмоции, потомство подрастало, первые Посетители начали успешно осуществлять Переходы в новые носители и мы уже были уверены, что находимся на правильном пути. Но через некоторое время “прошлецы” вновь напомнили о себе, внося беспричинные раздоры между Посетителями. И нам опять пришлось искать способы защиты от них. Мы усиливали защитные свойства носителей, обрабатывали почву, воду и атмосферу, но все было напрасно. В итоге мы пришли к выводу, что единственная форма защиты от “прошлецов” — это их уничтожение.

Они появляются вновь, Лар. Даже после жесткого вымораживания. Где-то есть дверь и она открыта для них. Тебе необходимо найти источник их появления.

Также поступает информация от Стражи, что на Объекте появились Чужие. Их немного и они очень умело маскируются, но они есть. Мы не против дружественных визитов. Мы против тех, кто проникает к нам самочинно и начинает существовать по своим законам. Недавно был уничтожен один из таких «гостей». Он захватывал носитель, блокируя его владельца и устраивал охоту на представителей местного животного мира. Нам нужно знать, как Чужие проникают на защищенный со всех сторон Объект.

И еще. Нас интересует судьба тех, кто пропал без вести. Есть и такие. Нужна любая информация о них.

Это основные задачи, которые тебе предстоит решить. Теперь о связи. В то время, когда ты будешь находиться в носителе, необходимо использовать промежуточный проводник, так как сам носитель, в силу своего строения, создает существенные помехи. Этим проводником служит Символ Знака, который должен быть всегда на тебе. Возьми его в первом же Храме. Для вызова достаточно при — жать Символ к груди и назвать нужное имя — связь тут же начнет действовать. При необходимости показать что-либо, ты должен воспользоваться передающим устройством, которое ты получишь от одного из твоих помощников. Устройство также нужно иметь всегда при себе. Всегда. Включается оно наложением Знака на себя. Вот таким движением. Это будет означать, что ты открыт и готов к общению. В остальных случаях связь остается прежней. Теперь все. Готовься и ожидай Перехода.

И пообщайся с Шьиссу, Главным Оператором Архива. Он участвовал в Эксперименте с самого начала и впоследствии также посещал «Радость». Он помнит все о прошлом Объекта.

Василий

Полнеющий мужчина лет сорока пяти в шортах и в майке копался под капотом своей «Волги» во дворе дачи и не видел, что из-за невысокого дощатого забора за ним, улыбаясь, наблюдает подтянутый мужчина с короткой стрижкой «под полубокс». Несмотря на жару, он был в темно-сером костюме и при галстуке. На носу прилепились солнечные очки-капли, которые давно никто не носил, на ногах тоже немодные черные туфли. В одной руке он держал шляпу, в другой дорожную сумку. По всему было видно, что человек этот приезжий, к столицам отношения не имеющий. «Периферия» или, как еще говорили тогда на молодежном сленге, «кантри». Осторожно, чтобы не скрипнула калитка, мужчина тихо прокрался во двор и зашел к автолюбителю со спины. Встав сзади в шаге от автолюбителя, он свистящим шепотком-ветерком тихо позвал: «Петру-унде-ель». Автолюбитель на миг поднял голову, прислушиваясь, потом продолжил, как ни в чем, ни бывало, что-то там подкручивать, смазывать, протирать. Приезжий, поддавшись на уловку, придвинулся еще на полшага и опять позвал своим шепотком: «Петру-унде-ель»…

И тут «Петрундель», присев, резко развернулся на пятках, растопырил в разные стороны руки и оглушительно заревел: «А-а-га-а-а!!!». От неожиданности мужчина уронил шляпу с сумкой, поперхнулся и сел на точку, которую именуют пятой, но тут же вскочил. Через секунду уже оба обнимались, причем «Петрундель» все время пытался обнять приезжего плечами, так как руки были в масле и машинной грязи. «Васька! Васька-кот! Откуда, монстр!?», — орал он. «Да вот, я к тебе было на Плющиху, соседи говорят на даче», — смущаясь, отвечал «Вася-кот», разводя руками, будто вернулся с рыбалки. «Петрунделем» называл его только он — «Вася-кот», он же «Васисуалий». Они вместе служили, тогда еще в «Советской» армии и два года были, что называется, «не разлей вода». После службы виделись только два раза: на свадьбе Петра и еще когда Василий был в Москве в командировке по работе. Тогда Пётр ему здорово помог, позвонив куда нужно и договорившись, чтобы Василий получил со склада какие-то дефицитные цепи для тракторов. Жил тогда Василий в области, а склады были, «естественно», в Москве. С тех пор утекло много воды, да и страна уже становилась на другие рельсы, но память о тех временах, когда они служили вместе в армии, осталась прежней. Сначала часто переписывались и перезванивались, потом все реже и реже — телефонные разговоры не могли заменить живого общения, взглядов, эмоций. И вот встреча…

…«Сейчас, сейчас, — приговаривал Петрундель, он же Петрусь, он же Петруня, он же Пётр Алексеевич, он же «почти Членкор», — сейчас. Эх, посидим!» Василий лил воду из шланга ему на руки и только улыбался.

— Ну, так.Ты давай в душ с дороги, а я соберу на стол, — приказал хозяин. — Сейчас покажу, где полотенце.

— А где же твои? — запоздало спросил гость.

— Хм. Мои сейчас далеко. В Китай умотали. Там есть Долина Пирамид, слышал, наверное? Вот туда и умотали. Подожди, а ты сам-то откуда? По работе или?.. Ну ладно, потом, потом. Давай в душ! Сядем здесь, под яблоней, погода хорошая.

…Сидели долго. Уже пала глубокая ночь, высыпали на небе июльские звезды, а они всё говорили, говорили…

— А помнишь, как мы дрались в солдатской столовой? — спрашивал Василий.

— С грузинами? Половниками? А как же! — отвечал Петруня и тыкал в шрам на лбу, — Меня тогда в санчасть отправили зашивать вот это. А зашивала кто? Помнишь? Стоматолог! Галина Леонидовна! Рыжая, такая. Мы с тобой ее еще Гелой прозвали. Бой-баба! А как зубы драла!? Приходишь с кариесом, уходишь без зуба! — вспоминал он.

— А помнишь, узбек у нас был? — спрашивал один.

— Погоди-погоди… Гафур! «Прихожу рота, письмо сидит тумбочка, моя ждет», — подхватывал другой и оба громко смеялись, заставляя настороженно замирать шныряющих окрестных котов.

В армии они подружились сразу. На первом же политзанятии в карантине Петруня на обложке тетради нарисовал голый зад, затянутый паутиной и крупно подписал «Голод». Присягу он тогда еще не принимал, поэтому строго наказывать его по Уставу не имели права.

Мятый замполит подозвал сержанта и, показав пальцем на новобранца, прошипел: «На очко!» Сержант привел его в туалет, где уже трудился один неудачник, выдал драную щетку, обломок кирпича, дал пинка и вышел вон. Петька закурил — как известно, «большая работа начинается с большого перекура». Трудящийся неудачник разогнулся, с интересом посмотрел на новенького и спросил: «Тебя за что?» Петька сделал важный вид и ответил: «Я политический!» Минут через пять прибежал разъяренный сержант и прорычал, что своим хохотом они мешают заниматься всему личному составу карантина и, что за этот хохот они продолжат свою работу после отбоя и, привычно выдав по пинку, отправил каждого в свой класс. После отбоя все продолжилось. Они весело драили «очки» и болтали обо всем на свете. Выяснилось, что Василий, так звали нового знакомого, тоже «политический», так как предложил своему замполиту в целях укрепления солдатского духа повесить в «Ленинской комнате» картину Рембрандта «Даная». Замполит согласился и спросил, что изображено на картине, потому что ни Рембрандта, ни Данаи не знал. Василий замялся и замполит, заподозрив неладное, побежал к командиру роты. Вернулся он с лицом голодного людоеда в сопровождении сержанта, а дальше по отработанному сценарию — пинок, щетка, туалет…

Попали они в одну роту и прослужили вместе до «дембеля». Так как оба недурно рисовали, через полгода обоих взяли писарями в штаб, где они пропадали целыми днями на зависть «дедам» и ребятам со своего призыва, но на радость своим родным. Оба любили слушать одинаковую музыку, читать одну и ту же литературу, смотреть одни и те же фильмы. Цитировали с любого места. Василий и Пётр, совершенно непохожие внешне, имели один на двоих внутренний мир. Глядя на них со стороны, возникало ощущение, что они росли и воспитывались в одной семье, даже не в семье, а в одном племени на далеком острове. Вот и сейчас, не встречаясь столько времени, они легко нашли общие темы, как будто и не расставались. Несмотря на внутреннюю похожесть, судьбы их сложились по-разному. Василий после армии поехал в деревню, где ухаживал за старой бабушкой. После ее смерти вернулся в родной город, неудачно женился, потом развелся, много ездил по командировкам и, наконец, осел в небольшом городке где-то в Вологодской области.

— Что тебя занесло так далеко? Здесь места мало, что ли?

— Красиво там…

Недавно Василий опять женился, на этот раз, кажется, повезло — молодая жена вот-вот должна была родить, и он с нетерпением ждал сына. С гордостью показывал другу снимок УЗИ, называя его по-старинному «фотопортрет», на котором было отчетливо видно, что это сын, а не дочь.

Петруня, он же теперь Пётр Алексеевич, сразу после армии поступил в институт, через пару лет женился. Жили они с женой Ольгой ровно, вырастили сына. Закончив институт, пошел дальше в аспирантуру, получил степень. Занимался астрофизикой, изучал свойства темной материи. Сын Степан после учебы в Историческом, увлекся уфологией и часто разъезжал по стране в компании таких же, как и он сам, энтузиастов. В этот раз они отправились в Китай, вместе с сыном поехала и жена Ольга…

Ночь постепенно таяла, уступая утру и было решено лечь спать.

— Во-первых, водка кончилась, шампанское тоже. Кстати, откуда взялось шампанское?

— Кстати? Почему «кстати»?.. Не помню… Вот ликер есть…

Сначала «трезво» решили лечь тут же под яблоней, но потом все-таки рассудив, что замерзнут, пошли спать на веранду, где и рухнули, не раздеваясь, на противоположные гостевые диванчики. Ночь уже тихо таяла и в предрассветной тишине на остатки застолья начали осторожно собираться вороватые окрестные коты.

Пётр негромко похрапывал, Василий же, напротив, спал бесшумно, хоть и лежал на спине, опустив руки до полу. Их богатырский сон не смогли бы нарушить даже «Половецкие пляски» из оперы Бородина.

Через какое-то время в тишине, нарушаемой лишь тихим уютным похрапыванием, из расстегнутой рубашки на груди Василия вытянулось и зависло на расстоянии ладони небольшое бледное облачко, цвета горящего на плите газа. Качнувшись, оно уверенно поплыло к спящему Петру и замерло над ним, чуть подрагивая. Из облачка в грудь ему проистекли тонкие нити, сделав облачко похожим на прозрачную голубоватую медузу. Не отпуская нитей-щупалец от груди спящего, «медуза» мелко завибрировала, и родился еле слышный протяжно-тревожный звук, словно где-то далеко-далеко в лесу сквозь шум холодного осеннего ветра жалобно заплакал камышовый кот. Почти на границе с ультразвуком: «У-у-у-у-а-улл». И через короткое время опять: «У-у-у-у-а-улл». И была в этом звуке такая мука одиночества и тоски существа, потерявшегося в чужом мире, что на соседнем участке встревоженно взвыл было лабрадор, но после окрика хозяина притих. А Клёнов отреагировал на происходящее только тем, что сквозь сон быстро-быстро пробормотал что-то непонятное и перевернулся на живот. Подождав немного «медуза», словно в отчаянии, взмыла вверх на метр, зависла на секунду и, спланировав к Василию, беззвучно втянулась обратно ему в грудь… И ночь снова притихла в ожидании утра…

Конец ознакомительного фрагмента.