Hannibal ad Portas – 9 – Пока еще любовницы

Владимир Борисович Буров

Поэтому и нужен холст, чтобы успеть сохранить радость в печали. Но не в том смысле, что Холст записывает приходящую радость, – он ее и: – Создает как раз. Мы захвачены невидимыми Существами, живущими, видимо, в людях. Действовать, следовательно, только можно с помощью бога. Будущее – это не более того, как деформированное прошлое. Мы и есть те двое инопланетян, которых все ищут. – Прости, но меня на всех не хватает. Ибо все хотят, но не все – как ты, например, готовы встать в общую очередь.

Глава 4

Удивляет даже не результат возможности объяснения в любви Сильвии и Валентина, — находящихся:

— В совсем разных весовых категориях, — и:

— Главное, — номерах гостиницы Жемчужина не Нила, — а:

— Что этот контакт не только возможен, но он только и является истинным.

По Бальзаку смирился только тот, кто, — простите.

— Вы мне не дали договорить.

— Вы мне тоже, но я просто думаю, как перейти на другая сторона Стикса, — без помощи.

— Кого?

— Вот и я не совсем понимаю, что это должен быть, чтобы всё хорошо кончилось.

— Американцы — прости, что перебиваю — думают местные даже менты:

— Слишком простодушно, — а вот даже:

— Галстук по-человечески — без философских раздумий — завязать — ну — просто не в состоянии.

— И знаете, почему?

— Нет.

— Отвечают не собеседнику, а самим себе, как своему первому и главному компьютеру.

— А эти?

— Подслушивающие? Аннигилируются при Этом.

***

Пришел к Алику в печали. Но почти сразу одумался:

— Показалось-послышалось даже, — что здесь, в толпе почти человек на двадцать стажирующихся и другой прохиндиады, — я:

— Как один, да еще Алик, который и так-то неизвестно какой национальности, но то, что она у него есть в этой неизвестности упрощает дело — практически до:

— Личного кабинета.

Выходит, зря я печалился, что отказался от работы на кафедре, — по так и не нажитой глупости ума, — на это:

— Так и неспособного.

— Вот так же надо увидеть и проходящую реакцию, — заключил, — но:

— После того — как обычно — как ее увидел.

***

Спросил в соседнем — если считать с севера на юг — ресторане, — то:

— Ближнем к нему, — где мне искать своё продолжение?

— Ась? — бабушка в синем халат-ике с красной повязкой.

И ответила, чтобы я закрыл рот, который после ее слов невольно приоткрылся намного больше, чем обычно:

— Ваш восток и запад здесь меняюцца.

— Вы ничего не перепутали, мэм?

Она только махнула рукой, но предложила:

— За трешку изложу письменно.

— Зачем?

— Это очень важная информация, вы ее можете забыть.

И после надлежащей оплаты передала мне записку величиной с целое письмо.

Вышел взад и сразу попытался прочесть это письмецо, хотя и без конверта, — не:

— Получилось, — ибо и удивился очень, как:

— Она его поняла?!

Хотел вернуться и спросить:

— Неужели, мэм, вы читали не только Пушкина, как его Предисловие:

— От Издателя, — к Повестям Белкина?

— Разумеется, сразу я ничего не поняла, но пробурчав всю свою жизнь над Этим.

— Да?

— Стало очень ясно.

— Что не просто так?

— Вижу вы тоже в курсе

— Вы надеетесь, что мы оба инопланетяне?

— Нет, ибо здесь почти все приезжие.

— А именно?

Но она только улыбнулась:

— Вы это знаете лучше меня.

И даже подумал:

— Как она могла меня узнать, если никогда не трахал даже в уме?

И принял решение думать, — значит:

— В будущем. — А:

— В будущем? — это сколько, — если вот даже знак вопроса, а всё равно можно там забыть.

Много знаний прикрыты очевидной дезинформацией.

— Именно прикрыты, сэр?

— Возможно, вы правы, знания эти среднего рода, а множественный им идет для прикрытия своей дальнейшей жизнедеятельности.

— Мы врем в поисках истины.

— Это кто сказал?

— Не Андрей Гаврилов — небось, как Савельич, когда А. С. Пушкин его чуть не повесил, — как, однако, сам:

— Емельян Пугачев.

— Он переводил с английского?

— На этот раз с помощью Романа Карцева, — в виде:

— Бесшумного Спуска. — Впрочем, и это может быть ошибкой.

С другой стороны, только слова разные, а их сюжет — один.

— А именно:

— Надо только вспомнить, кого, собственно, мы ищем.

И понял, что опять можно не выйти в предыдущее пространство, — мяукнуть:

— Не поможет.

Как легко всё-таки заблудиться.

Хочется вспомнить, как это было, — но:

— Именно это уже бесполезно. — Того Было — скорей всего — уже нет.

Прошел еще немного, — и понял, как Екклесиаст, что уже — о! мама мия — никогда туда не вернуться.

Впрочем, как и Данте с Вергилием, — только на обратная сторона той Луны, откуда они явились, — очень, очень:

— Запыленные, — этим, нет, не совсем Ат-тиком, — но на:

— А-Де, — было похоже, похоже, как и Хемингуэй распознал, упав сильно раненый на последней перебежке к Ингрид Бергман, — или, что у них есть еще там, но не Мэрилин Монро — точно.

— Лайза Миннелли?

— Да, пусть иногда приходит.

— Она и так приходит, — но вот трахал ли хоть раз — сомневаюсь, а без Этого:

— Ну, какая это жизнь, если она, — бес:

— Полая.

— Бат Вэй.

— Ась?

— Мы уже пришли.

— Спасибо, что напомнили, дорогая, — э-э — но не мартышка точно.

— Ерундистика, переведенная языком советской пропаганды.

Хемингуэй смог достойно отразить все эти попытки.

Ибо:

— Мне вы не помешаете и не поможете, так как и сами не умрете, — ибо:

— Вы уже давно мертвые.

Да, друзья мои, мы ведем этот неравный бой с покойниками.

Ибо, да, а что толку, если мы увидим истину, и начнем боятся, — нет!

— Почему?

— Нам не поможет программа защиты свидетелей.

— Гордость?

— Нет, сэр, больше похоже на глупость, — а ее.

— Да, дезинтегрировать намного труднее.

Как вот один мешал Брюсу Виллису настроить пулемет для оригинальной попытки убийства президента, — чтобы умер от безысходности после смертельного покушения на жену.

И знаете, почему так происходит? Не вся информация обо мне находится у меня.

Поэтому:

— Долго думать бессмысленно?

— Не совсем, ибо и они спят иногда.

— Неужели спят?!

— Нет, дремлют.

***

Я сказал Сергею Владимировичу, что мы — скорее всего — не тот эксперимент ставим.

— Другого нет, — ответил его напарник по этой лаборатории, но занимающийся другим, — своим делом.

В курсе этого эксперимента были все.

— Определять надо не имеющиеся компоненты реакции, как они превращаются в новые, — а.

— А?

И я ужаснулся, что сам тут же забыл — не могу вспомнить — что, конкретно, хотел сказать.

И только ответил на молчаливый вопрос Сергея Владимировича:

— Значит, я только что был прав.

***

Увидел — как Анискин Фантомаса — пейзаж вопиет ужасом. Что ни за хочу — не то, то не получается:

— Сам не могу научиться, чтобы заставить себя смотреть!

Предложили — в перебой всему остальному происшествию:

— Пой-играй пока третью роль Эстэлина Завоевателя!

— Так громко почему? — только и очухался спросить. И с другой стороны, — тоже:

— Не хачу.

— Никаких нэ хачу здесь, как верительные грамоты не принимают.

И решил уточнить:

— Я буду За-место иво, кукарекать, как Черчилль, — что ли?

— Без, — что ли, — поторопитесь.

— В футбол мне тогда играть не надо, — без, — что ли?

— Да ты что!

— А что, только в преферанс в Гремлине кукуют?

— Вопросов у тебя вообще не должно быть — посмотрел, — почти, но всё равно мимо глаза:

— Делай всё, что душе угодно, — а:

— А?

— Не подойдешь.

— Расстреляют?

— Поедешь на Марс только с двумя прохиндиадами.

— Не больше?

— Не меньше.

И понял, хотят обвинить в двоеженстве.

Оказалось, нет, мяукнули, так как обвинили, нет, не в двоеженстве, а в:

— Сокрытии своего!

— Гражданства?

— Более того, мэм, граф-ского титул-ища.

— Такой огромный?!

— От Рюрика.

— Теоретически?

— Да, практически, он сам и есть.

— Еть?

— Простите? А! Без ограничений срока давности.

— Какие мои обязанности? — обознался, — пока не успел войти в должность?

— Так гуляй.

— Рванина? — вы поимели меня в виду.

— Не от рубля и выше, а вообще.

— Что это значит?

— Без прецедент-офф.

— Открытый счет в любом кабаке Москвы, — решил себе именно об этом еще раз напомнить.

Проверил — денег не взяли в первом же кабаке. Оказалось, просто потому, что официант был новый, но несмотря на это — далеко уже не чрезвычайное обстоятельство — голубой, — догадаться я:

— Не мог, — несмотря на то, что земли еще в Гремлине не выделили, что гулял свободно, но в то же время, никому не мешая заниматься государственными делами.

Наконец, когда номера телефонов:

— Полезли через верх карманов, хотя и одного — ближе к сердцу — понял:

— Надо сходить на работу, — узнать:

— Друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Мос-Кау.

Но кто мой друг, если не только я сам? — не только вопрос, но и ответ — оба:

— Риторические.

И да:

— Я никогда не трачу больше, чем у меня есть.

— Сколько у вас сейчас?

— Не больше, чем надо.

Чтобы пройти на территорию Гремлина инкогнито устроился работать на микроавтобус, карачащий туда туристов, — но:

— Что смотреть? — пока так и не удалось понять.

Попробовал измерить — пока кого его ждал — можно ли:

— Хотел вообще залезть в царь Пушку, — ибо так и неясно до конца, что из них пишется больше, а что не так важно.

— Царь? — вряд ли.

Не исключено, что только для маскировки.

Уже хотел уйти, прикинувшись испуганным, как одна нога провалилась, а другая пожаловалась:

— Я так долго не продержусь!

Послушавшись первую — провалился еще дальше. И, пожалуй, что однозначно:

— Вниз.

Пока разворачивал походный лагерь пришел пакет о назначении меня, — прошу прощенья, я почти ничего не понял, ибо уже и говорить правду — скорее всего — полностью не только нельзя:

— Невозможно априори:

— Я должен, нет, наоборот, ничего не буду, но за это должен покинуть Ра-Ши, как купленный заранее американцами:

— Перебез-чик.

Что-то не то, но — загадаю, так как уверен — если опять приснится, что президентом:

— Заранее откажусь.

— Неужели до сих пор не веришь?

Американцы — уверен — пропустят меня, — но:

— Вот именно через все возможные у них проверки, — а:

— С другой стороны, — должны знать точно, кого к ним засылают уже заведомыми шпионами.

И заявил:

— Да, я поезду в Америку, но только не на самолете и не на корабле.

— Поездом?

— Да.

— А знаешь ли ты, хрен моржовый, что:

— Да, сэр?

— Прошу прощенья, я забыл, что хотел назло вам придумать.

И действительно, сел, потер лоб, чтобы удостовериться, что не забыл ничего, но ночью вышел на палубу, — и:

— Тоже испугался? — подкралась ко мне незаметно одна прохиндиада.

— Ты хотела меня напугать и тебе это удалось, — ответил. Ибо.

— Ибо? — она.

— Иди, я тебя боюсь.

— Этого не может быть, так как не может быть никогда.

— Почему?

— Я в маске.

— Незаметно.

— Попробуй снять.

— Зачем? — если предположить, что лучше ты всё равно не будешь.

Хотела дать мне пощечину, но я ее просветил:

— Я тебя боюсь, поэтому отойди.

— Я думала — ты думаешь — все тебя боятся.

— А, так ты эта, как ие?

— Да, но, пока ты на самом деле не догадаешься — не скажу.

— Хорошо, будем жить, как индейцы Майя. И значит, ты!

— Не скажу.

— Вот именно — Не Скажу.

Если брать это через русский бутерброд:

— Ин-Ка. — Не сказка.

Ибо в Сказке всё правда, а ты думаешь, что только выдумка, чтобы не было ни на что не похоже.

— А так?

— Всё сходится, — и тут же сбросил ее за борт, после чего корабль пошел ко дну.

— Небось, небось, — продолжил свою речь, как подручный Емельяна Пугачева, хотя и думаю, что только мало-мало учусь.

Оказалось:

— Хуже, чем я думал.

— А именно?

— Пока ничего не понимаю!

— Почему?

— Поэтому поставил знак восклицания:

— Если ты не знаешь, то и знать это вообще невозможно?

— Да, ты права. Кстати, ты где сейчас?

— Лечу наперегонки с Землей пока, — куда ты.

— Я тебя не посылал.

— Больше некому было выбросить меня с самолета.

— Ах это! Прости, я думал, здесь есть еще один пилот.

— Нет, только я.

— Была?

— Могу и дальше быть, если спасешь за милую душу.

— Понимаешь, в чем дело, я делаю предположение — тебе первой, если имеешь еще возможность.

— Записать для нашего с тобой потом?

— Что значит: с котом?

— Не в том смысле, что ты баран безрогий, милый, но всё равно, я и так, без твоих почти безнадежных теорий Относительности, знала.

— Что?

— Всё! А именно, записывай, если успеешь, пока я не дотяну до Земли, как сбитый бомбардировщик.

— Я запомню.

— Нет, милый, даже ты ни — слово на букву х — не поймешь.

— Уверена?

— Да, хотя и не проверено.

— Тем лучше. Ми проверим-с.

И прыгнул за ней, решив для этого раскрыть парашют:

— Чуть позже, чем принято даже для затяжного прыжка.

— Считай внимательно до семнадцати, иначе — если пролетишь мимо — назад взлететь.

— У меня получится.

— Не в этот раз надо экспериментировать.

Подхватил ее чуть раньше, чем самолет затянул свою петлю Гейзера, и потащил нас на последней скорости, которую я ему установил, — дальше, дальше:

— Еще дальше на самый Запад, — ибо:

— Курс на Белый Дом был ему задан практически с детства.

Так как и был обучен летать только туда, — а:

— Чтобы реципиент не сдался — назад:

— Ни гу-гу.

Она решила немного задуматься и поэтому не сдаваться, поэтому отстегнулась от моих пристяжных и полетела одна к Земле, хотя и чуть медленнее.

— Ладно, ты пока не разбивайся совсем, а я немного еще подумаю.

Она решила, что я пошутил неуместно и — нет, не полетела в обратную сторону, разумеется, а решила — по настоянию удаляющегося и удаляющегося самолета — вертеться вокруг него на километровом — примерно — расстояньице, — кое я ей и определил:

— Пристегнув к нему без парашюта.

Наконец, самолет не выдержал, плюнул и решил взорваться, но недостаточно хорошо рассчитал свои силы:

— Только заглох его мотор.

Это настолько неплохо — решил я, что шанс на спасение нас всех троих еще остается, но он только очень уж:

— Призрачный.

— Уходить будем по одному, милый?

— Откуда и куда?

— Спасибо, что не спросил, — зачем?

— Ибо?

— Я твой научный руководитель.

— Чё-то ты стара уже для этого дела кандидатов мочить.

— Как огурцов?

— Помидоров — тоже.

— И опять начала гасить мой пламень страсти, — еще сильнее?

— Да, конечно, но потерпи немного, пока заправлюсь еще Хеннесси.

— Можешь.

— Думаешь, я уже заработала на этот сервис?

— Ты всегда это умела.

— Припомни хоть один наглядный пример!

— Нас могут услышать, если ты так часто будешь применять свой мало-мало порочный визг.

— Небось, небось я могу испортиться.

— Когда ты стояла в очереди за барматухой, не видела случайно, кто карачится за тобой.

— Как обычно.

— Венедикт Ерофеев?

— Кажется.

— Перекрестись.

— Нельзя попусту — можно, как Симон Волшебник немедленно свалиться с небес прямо целиком и полностью.

— На Землю?

— Естественно.

— Вряд ли там это было естественно.

— Не хочется возвращаться так и не похлебав американских гамбургеров.

— Да, милая, почти забесплатно дают.

— Давно, наверно, это дело не пробовали.

— Нет, пробуют сиськи-миськи, но хочется разнообразия.

— Да, пожалуй, с медведем, как в фильме Край все очень надеялись трахнуться, а он — сердешный.

— Знаю, знаю — выбрал паровоз-а.

И пока летели до Земли ужасная мысль, сверкнув, как метеорит, пересекла дорогу и уже начала быстро удаляться, как я всё-таки успел ее запомнить, — кое-что, — но:

— Что именно — записалось ли?

— Думаешь, на самом деле мы ангелы?

Ответить хотелось, но пока решил поберечь энергию своих батарей, — так как и:

— Предположение было: мы не люди, а только части, как заменяющие людей, например, во время полета.

Спросил ее без надежды на успех:

— Ты не моя деталь для полной комплектации?

— Была еще одна.

И даже воскликнул:

— Я так и знал, что придется размножаться, как обычные атомно-молекулярные образы, — потом, правда:

— Да, — ответила-согласилась и она, — кто-то должен собрать эту мозаику, но кто — точно — никто не получал пока еще ни повестки, ни донесения.

— Спросил ее — еще до подлета к Земле, как следует — твоё тело синтетическое, в отличие от ума и сердца?

— Я об этом еще не думала.

— Ошарашила меня ответом.

Решил расколоть своим признанием:

— У меня сердце обычное, а его тело из поли.

— Меров? — не очень-то удивилась и она.

И в конце концов у самой земли так запутала, что и упали мы прямо — к сожалению — не в море, а на одной пальме уместились.

Предложил на время, пока я буду придумывать другую тему дискуссии:

— Хочешь начать прямо сейчас, когда мы еще, как следует не встали на ноги? — и не похоже, что удивилась.

Ну и я в ответ предложил ей продолжить еще раз.

— Скажи мне ключевое слово этой дискуссии, я не знаю, с чего начать.

Посоветовал:

— Я сейчас подумаю.

Следовательно — продолжил — нужна убедительная версия устройства мира, чтобы мы могли двигаться дальше.

— Предложи, пожалуйста, более простую вводную.

— Как тебя зовут — чуть не забыл?

— Нинка.

— Этого не может быть, так как не может быть никогда.

— Почему?

— Вот именно потому, что я предлагаю тебе решить вопрос на ответ:

— Почему бог непогрешим?

— Ты подсмотрела мой сон?

Был уверен, что всё равно не ответит, ибо этот вопрос настолько прост, — а:

— Никто его еще никогда не слышал?

— Верно, — не успел даже спросить ее, кто задал этот вопрос — я или она?

Ответил сам, чтобы по ее реакции понять:

— Подсказал ей ответ, или сама чуть не догадалась?

Ибо:

— Бог — это Посылка, которая и определяется именно, — как:

— Непогрешимость по отношению к Содержанию, — которым — вот именно.

— Да?

— И владеют только наши противники в Гремлине!

— Какая-то Посылка должна быть и у Них, — ответила разумно, но без последующей конкретизации.

По моему настоянию продолжила:

— Мы и должны ее найти, чтобы и найти, наконец, врага, против которого мы воюем.

Предложил записать более конкретно:

— Посылка, против которой мы собираемся на войну — это Враньё Нарочитое.

— Сознательное? — решила удостовериться и она, глядя на меня.

— Именно, мэм.

И сошлись на том, что перед нами всегда ложная мишень.

Цель которой:

— Создать иллюзию, против которой человек будет или за — как Ра-Ши, или автоматически против, как очевидной лжи, хотя и сознательно почти, его провоцирующей пойти против нее в открытый бой.

Решил — уж очень просилась — или так давно мечтал, что согласился уступить — наоборот:

— Самому себе, — и вышел на связь, как Роберт Джордан с Ингрид Бергман — при отступлении на перевале после взрыва моста через какую-то Темзу.

Предварительно попросили, — и:

— Хотел уже отказаться, но когда прочитал, что в этом эксперименте будет участвовать и На-Ви, — согласился в надежде, что ее вполне можно и выбрать!

— Кем или чем? — спросила какая-то резенерша.

И многие — к моему удивлению — настаивали только:

— Не больше костюмерши.

Ибо костюмерша — считалось — должна сначала мерить все костюмы на себя, прежде чем предлагать себя другому, — так как думали:

— Давать по-хорошему — это и есть ее профессия.

В принципе, да, так как как-то и рассказала мне по задушевности:

— Что именно на Это и надеялась, как на соответствие профессии по самому ее существу.

Ибо, действительно, все мечтают, но никто не спрашивает:

— Когда трахаться продолжим? — не говоря уже о том, чтобы хоть раз начать по-человечески:

— Надолго-надолго, — как:

— Счастье у пчелки:

— Всегда только в жопке.

Когда меня спросили, за что я буду — только что намедни — отдавать свою жизнь:

— Посоветовал и еще некоторым:

— За свободу жить только там, где это больше хочется.

Поинтересовались:

— Какую премию вы запросили?

— Вот именно эту — как Хемингуэй — жить там, где это хочется.

— Невзирая на логику, что это место, где живет Кинг-Конг да его извечный противник Ящур, — а:

— Больше никого? — задал сам себе наводящий вопрос.

И добавил для своего полного счастья:

— Только, чтобы лед был не в кубиках, а колотый, как любит Джек Николсон в то время, когда его хотел съесть белый тигр.

Вышло невероятное, так как все меня очень любили:

— На-Ви не хотела отдавать меня Че-Ну настолько:

— Ни за что! — что согласилась на бой с ней — практически, как Николь Кидман замуж за Тома Круза:

— Хоть заказывай участки на Диком Западе для лошадиных скачек.

— Зачем?

— Участки на Диком Западе стоят — дорого-о! — как чуть один раз не улыбнулся Александр Баширов в фильме Край, — но до конца так никогда и не смог, ибо, да:

— Ужо всем вам будет, но — простите, дорогие мои, хорошие — уже за очень дорого-о!

— Кого выбрать? — поставила вопрос На-Ви, а Че-Ну ее поддержала, — одна предложила вместо Роберта Джордана и его благословенной Немезиды в виде Ингрид Бергман, — нет, разумеется, не Клару Цеткин и не Розу Люксембург, — хоть вместе, или даже в порядке общей очереди, — а:

— Или — одна — Анку отбить у Василь Иваныча, — в битве на тачанках, или хоть на табунах лошадей, — или — другая, — Кувырка Антоши Чехонте, или — его же — Матросскую Тишину в виде:

— Алексашки Коллонтай, — отказался от всех этих табунов — допустим даже:

— Породистых лошадей.

— Че-Ну и На-Ви — лично — предупредили почти сразу:

— Нельзя пока.

Выбрал — не очень долго думая — Аву.

— Ахнули, но всё равно согласились, — так как между собой резюмировали:

— Всё равно не справится!

Пока делали ставки — решил:

— Отдышаться, чтобы — нет, не обязательно ее победить, но:

— Не опозориться — по крайней мере.

Ибо баба она не только здоровенная, но и таких южных кровей, что останавливаться на полдороге не то, что ли — не могут:

— Не умеют даже и всего лишь.

— Затрахает! — начались поздравительные возгласы то ли в мою честь, то ли — наоборот:

— Чтобы она хоть в эти трое суток — тоже победила, — а я:

— Как умерший, — оказался только:

— Почти, — как тот Австралийский индеец Мела Гибсона, который — и тот, и другой — скорее всего:

— Трахнули всех лучших бойцов Пирамиды Их Жертвоприношений.

Что двое последних изумились этому не меньше, а наоборот, еще больше, чем появлению в их родной гавани кораблей Кортеса, — к цивилизации, но вот выходит, и только:

— Очень привычного.