Звезда упала

Владимир Алеников, 2005

Роман Владимира Аленикова – долг памяти и уважения тем людям, которые в годы Великой Отечественной войны оказались на оккупированных территориях. Но также это и попытка оспорить выражение – «у войны не женское лицо», ведь особенно жестока война именно по отношению к женщинам. Трагичный 1941 год и оккупация города навсегда изменили жизнь двух подруг – Веры и Нади. Красавица Вера оказалась незаменимой переводчицей в немецкой комендатуре, а Надя устроилась медсестрой в госпиталь. С риском для жизни каждая на своем месте пыталась помочь Родине. Но самым большим испытанием для подруг стала благосклонность немецкого офицера к Вере – последствия этого сложно было предугадать и еще сложнее было собрать по кусочкам хрупкий женский мирок, однажды уничтоженный войной.

5. Похоронка

Дождь лил бесконечно, и днём, и ночью, что было крайне необычно для Дарьина в это время года. Посельчане, и без того тревожно настроенные, с каждыми сутками всё более погружались в серую влажную беспросветность, уничтожающую всяческую надежду на нормальную жизнь.

Резиновых сапог в сельпо для детей не было, детская обувь за ночь либо ссыхалась у печки, либо не успевала просохнуть. Детям приходилось напяливать сырые башмаки, хлюпать ими по лужам, по грязи. От постоянно мокрых ног дети бесконечно простужались, болели.

Женщины ходили хмурые, молчаливые, скупо обменивались новостями, которых почти и не было, а если и появлялись, то какие-то непонятные. Радио регулярно сообщало о победах, но фронт при этом почему-то постоянно приближался.

Дождь однажды всё же закончился, так же неожиданно, как и начался. Утром вышли на улицу, всё ещё было очень мокро, но уже опять вовсю распевали птицы.

А к середине июля погода установилась окончательно, роскошное дивное лето вновь вступило в свои права, как будто и не было этой ужасной проливной недели.

В один из таких дней, ближе к закату, Надя и Вера поднимались по косогору, оставив внизу круглый, наполненный оживлёнными детскими возгласами пляж. Они только что искупались, шли с мокрыми головами, в платьях, надетых прямо на влажные, не обсохшие ещё тела.

— Вот жарища! — вздохнула Вера, когда они взобрались на пригорок и остановились передохнуть.

— Ага, — кивнула Надя.

Недолгое хорошее настроение её, вызванное купанием и ощущением свежести, уже улетучилось. Последние дни она жила с необъяснимым и непреходящим чувством тревоги. Жизнерадостные письма, которые ей присылал Николай, общим количеством три штуки, нисколько это чувство не развеивали, а почему-то, наоборот, делали ещё более острым. Линия фронта проходила где-то очень далеко, на Северо-Западе, о ведущихся боях дарьинцы почти ничего не знали. Войска, отправлявшиеся на передовую, двигались совсем стороной, в сотнях километрах от посёлка, неторопливая жизнь которого почти что не изменилась с начала войны.

— А им там, представляешь, каково в такую жару целый день топать? — хмуро спросила Надя. — Да ещё небось бог знает сколько килограмм на себе тащить!..

Вера ничего не сказала. Смысла травить себе душу не было. Всё, что они могли теперь, — это просто ждать. Миша обещал, что к новому учебному году он обязательно будет дома, война закончится. Так что не так уж долго и осталось.

Некоторое время они молча шли по просёлочной дороге, поднимая ногами лёгкие облачки мягкой белёсой пыли.

— Чего Коля пишет? — наконец спросила Вера, потому что дальше молчать становилось тягостно.

— Чего пишет! — криво усмехнулась Надя. — То же, что и Миша. Всё отлично, воюем хорошо, победа близко, кормят вкусно, от пуза, скоро буду дома!

Вера повернулась, внимательно посмотрела на подругу. Горечь, с которой говорила Надя, резанула её.

— Может, и вправду пока у меня поживёшь, а, Надь? — предложила она.

Надя ответила не сразу, сначала подумала.

Конечно, вместе было бы куда лучше, как Коля говорил, веселей. Но Вера жила не так уж близко, на другом краю посёлка, чуть-чуть на отшибе, на работу ходить будет очень неудобно, через всё Дарьино. И потом, ещё была одна тайная причина, в которой Надя ни за что бы не призналась никому, даже самой себе.

— Спасибо тебе, только смысла не вижу, — вежливо отказалась она. — Там у меня клуб под боком. А мы с тобой и так каждый день видимся. Потом, Миша с Колей вот-вот вернутся. Так чего я буду взад-вперёд с чемоданом таскаться. Нет, я уж лучше своего дома подожду. А то вдруг приедет, а меня нет…

Вера решила не настаивать. В конце концов, они и так видятся почти каждый день. А для Нади может стать лишней болью, если рядом постоянно будет крутиться Наташка, невольно напоминающая про её беду.

— Ну, как знаешь… Надумаешь, скажешь. Ты знаешь, я тебе всегда рада…

Надя уже не слушала, машинально кивала, удивлённо поглядывала по сторонам. Всякий раз, когда она теперь возвращалась в посёлок, ей бросалась в глаза непривычная безлюдность. Казалось бы, не так уж много народу ушло на фронт, не больше ста человек, а опустело вдруг всё необыкновенно.

В конце улицы показалась шедшая им навстречу пожилая женщина, почтальонша, грузно, как гусыня, переваливавшаяся с ноги на ногу.

— Глянь, вон тёть Паша идёт, — оживилась Надя. — Пойдём спросим.

Они ускорили шаг. Тётя Паша, однако, повела себя странно. Завидев подруг, отвернулась, неуклюже попыталась пройти незамеченной. Вера, разгадав её манёвр, устремилась прямо навстречу почтальонше.

— Здрасьте, тёть Паша, — приветливо поздоровалась она. — Чего-нибудь есть для нас?

— Для тебя нет, — хмуро ответила тётя Паша, по-прежнему глядя в сторону.

— А для меня? — хрипло спросила Надя.

Почтальонша, не отвечая, порылась в тяжёлой сумке, затем извлекла оттуда сложенный листок и так же молча отдала его ей. Надя быстро схватила бумажку, раскрыла, пробежала глазами. Вера в ужасе увидела, что лицо у неё стало совсем белым.

Надя задвигала губами, пытаясь сказать что-то, но звука не было, на него не хватало сил.

— Что это, Верочка? — еле услышала тихий шёпот Вера.

Она выхватила из рук подруги страшную бумажку, прочла и в свою очередь ахнула.

— Это чушь какая-то… — продолжала тихо бормотать Надя. — Этого же не может быть… Это же какая-то ошибка… Правда, Вер?

Вера согласно закивала. Это правда, такого не могло быть. Конечно же, ошибка, и думать нечего… Глаза у неё наполнились слезами.

— Что же делать? — спросила Надя.

Голос её вернулся, но звучал непривычно, был какой-то чужой, осипший.

— Надо же что-то делать!.. Надо куда-то обратиться… Что мне делать, Вер?..

Тётя Паша, всё это время безмолвно стоявшая рядом, вдруг резко отвернулась и быстро пошла прочь, так и не сказав ни слова. Утешать она не умела, к тому же не считала нужным.

У каждого своя доля, надо уметь её принимать.

Подруги растерянно смотрели вслед удалявшейся вперевалочку почтальонше.

Она свернула за угол, её длинная вытянутая тень ещё долго мелькала на дороге, пока наконец тоже не исчезла.

Они остались вдвоём на пустой, залитой июльским закатным солнцем улице.