ДМБ 84. Я служил Советскому Союзу

Владимир Алексеевич Сергеев, 2022

Прошло тридцать лет, как перестал существовать Советский Союз, но остались люди, которые хорошо помнят, что была на планете Земля такая страна. Я один из них и нисколько не жалею, что мне довелось родиться и жить в СССР. Однако за прошедшие годы выросло целое поколение россиян, которые не знают, как жили люди в стране победившего социализма. В этой книге я хотел рассказать, как юноши того времени проходили службу в рядах Советской Армии по призыву. Если кому-то стало интересно, милости прошу, открывайте книгу. Но учтите, что своё повествование я строю исключительно на собственном опыте, поэтому не считаю его единственно верным. У каждого солдата-срочника тех лет имеется своя неповторимая история. Содержит нецензурную брань.

Глава 2 Самый Дальний Восток

Я проспал весь полёт. Сон мой был не слишком крепкий. Балансируя на грани сна и яви, я время от времени приоткрывал глаза и косился в иллюминатор. Сплошная облачность закончилась, в разрывах белой ваты было видно далёкую землю. Но, что-то разглядеть на таком расстоянии было нереально. Я опускал веки и вновь уплывал в царство Морфея. В очередной раз, приоткрыв глаза, я заметил, что земля стала заметно ближе, а облака теперь оказались где-то вверху. Самолёт понемногу снижался. Внизу уже можно было разглядеть сплошной лесной ковёр с редкими пятнами голых сопок. Я поднял спинку сиденья и заметил, что Серёга тоже уже не спит. Вскоре лес под крылом закончился. Теперь внизу потянулись отчётливо видимые спины сопок, покрытые зелёной молодой травкой. Короткая вибрация — лётчики выпустили стойки шасси. Вскоре замелькали редкие аэродромные постройки, мелькнул бетон взлётки. Ощутимый толчок и самолёт, чуть подпрыгивая, покатился по полосе. Взревели двигатели, переведённые на реверс, и скорость быстро стала снижаться. Вот мы уже медленно катимся, выруливая на стоянку.

На земле нас уже ждали. Несколько офицеров, среди которых выделялся капитан в зелёной фуражке, стояли в непосредственной близости от трапа. Чуть подальше стояла группа солдат, где среди выгоревших пилоток в глаза бросались две ярко зелёные фуражки. Такого же цвета погоны с двумя узкими жёлтыми полосками и крупными буквами «ПВ» были на плечах этих крепких сержантов. Мы быстро спустились по трапу и остановились на бетонке плохо организованной толпой, не зная, что делать дальше. Никаких команд, кроме — «покинуть самолёт», нам не давали. Сопровождавшие нас офицеры тем временем подошли к группе встречающих и передавали им какие-то бумаги. Пока о нас забыли, мы с любопытством оглядывались вокруг. Наш самолёт стоял на самом краю аэродрома. За поросшим молоденькой травой широким газоном, виднелась обычная асфальтированная дорога, на которой стояли три небольших автобуса, типа ПАЗ и две «шишиги» с выгоревшим тентом на кузовах. С другой стороны, за нашим гражданским, «аэрофлотовским» самолётом, просматривались стоянки занятые большими военными самолётами. Ещё дальше, в ряд выстроилось несколько истребителей, кажется «мигов». Слишком далеко чтобы сказать наверняка, может это и «сушки».

Первым из группы офицеров отошёл капитан-пограничник, держа в руках белую картонную папку. Как только он направился в нашу сторону, следом двинулись и два сержанта-погранца, видимо следившие краем глаза за своим командиром. Капитан остановился перед толпой призывников и, скользнув по ней взглядом громко скомандовал:

— Трёхсотая команда, выходи строиться! В колонну по четыре.

— Вон там дальше, — показал он рукой к самому газону и, обернувшись к сержантам, уже тише добавил, — Игнатко, Рубцов, помогите салагам сгруппироваться.

— Налево, — скомандовал капитан, подойдя к нашему корявому строю, — равняйсь, смирно. Я капитан Ожогин. Сейчас буду называть ваши фамилии, слушаем меня внимательно и громко отвечаем «я».

Пока мы строились, к толпе оставшихся призывников подходили другие офицеры и отводили своих будущих солдат в разные стороны, благо места на бетонке было полно. Закончили перекличку. Все наши оказались на месте, никто не спрятался в самолёте, чтобы рвануть домой. Это шутка, конечно.

— Вольно, строй не покидать. Игнатко, присмотри за бойцами, я сейчас, — сказал капитан и направился к самолёту, где возле трапа остались только сопровождавшие нас со сборного пункта офицеры.

Мы видели, как он расписался в каких-то бумагах, пожал офицерам руки и вновь направился в нашу сторону.

— Направо, шагом марш, — скомандовал он подойдя и добавил — Игнатко, веди парней в автобус.

Дальше руководство взял на себя один из младших сержантов. Он провёл нашу небольшую колонну по рулёжке, потом мы перешли на асфальт дороги и остановились возле тёмно-зелёного «пазика».

Автобус был небольшой, сидячих мест на всех не хватило, но сержант успокоил, что ехать недалеко, можно и постоять. За рулём уже сидел солдат, но не пограничник, погоны были голубыми с жёлтыми буквами «СА». Капитан сел на боковое кресло возле двигателя, а Игнатко и Рубцов на передний диванчик, сразу возле двери. Еще, перед тем как скомандовать посадку, Рубцов предупредил, чтобы эти места мы не занимали. Ладно, постоим, не беда, в самолёте насиделись. Серёга предлагал подвинуться, чтобы сесть втроём, но я махнул рукой. Минут десять, пятнадцать смотреть было особо не на что. По обеим сторонам дороги тянулись деревья. Единственное, что бросилось в глаза, здесь весна намного активнее вступает в свои права, чем у нас в Сибири. На деревьях уже появились маленькие клейкие листочки, а молодую травку я заметил ещё на аэродроме. Солнце припекало основательно и в стареньком автобусе вскоре стало жарко, пришлось даже куртку расстегнуть. Лиственный лес сменился двух и трёх этажными домами какого-то небольшого городка или посёлка. Названия населённого пункта я не заметил, может, табличка с другой стороны дороги была. Немного покружив по узким улочкам, автобус выехал к одноэтажному покрашенному в грязно-серый цвет зданию вокзала.

— Так бойцы, — заговорил капитан, когда водитель заглушил двигатель и открыл скрипучую дверь, — до поезда почти два часа. Автобус нужно отпускать. Поэтому сейчас организованно выходим и идём в самый дальний конец перрона, чтобы не пугать гражданских своим экзотическим рваньём. Никуда не шарахаться, а тихонько сидеть и ждать поезд. Сержанты Игнатко и Рубцов за вами присмотрят. Если кому-то потребуется в туалет, спрашивайте у них. Только толпой не ходить. По двое, максимум по трое, всё равно на всех очков не хватит.

— Вопросы? Вопросов нет, — констатировал капитан, подождав пару секунд, — всё, на выход. Игнатко старший, веди пополнение. Я через час подойду, надо ещё кое-какие дела уладить.

Народу на перроне было не много. Точнее его совсем не было. Просто люди выходили из подошедших электричек, а другие садились в них. Транзитом, почти не снижая скорость, громыхали товарные составы. Капитан появился минут через сорок, спросил у Игнатко как дела и снова куда-то убежал. Второй раз он пришёл за десять минут до прибытия нашего поезда. Уже заметно стемнело, наступил вечер и на перроне зажгись редкие фонари. Теперь, кроме нас, здесь вообще никого не было. Капитан скомандовал построение и быстро провёл перекличку. Вскоре, освещая рельсы мощным прожектором, показался локомотив нашего поезда.

— У нас восьмой вагон, — громко объявил Ожогин, — поезд стоит десять минут, все успеете сесть. Не ломитесь как голые в баню, но и варежку не разевайте. Быстро и организованно проходим в вагон и занимаем три крайних отсека. Вагон плацкартный места всем хватит не ссыте. Ехать нам всего около семи часов, к утру на месте будем. Всё вперёд, вон восьмой вагон проехал, догоняем.

Поезд тащился медленно и нудно. Пассажиров было мало, поэтому мы только вначале плотно оккупировали крайние купе, а потом расползлись по всему вагону. Естественно, с разрешения капитана и под бдительным оком сержантов. Понятно, что никто из нас сбегать не собирался. Если у кого-то была мысль не идти в армию, он просто не пришёл бы в военкомат, а скрывался в своём городе. На кой чёрт лететь в Приморье, чтобы сдёрнуть и потом добираться до дома за тысячи километров? Явных идиотов, среди нас вроде не было. Ожогин вероятно и не думал, что мы убежим. Просто следил, чтобы кто-нибудь не отстал по дороге, по собственной глупости. В поезде скооперировались и доели все свои домашние запасы. Свою лепту в поздний ужин внесли и сержанты, вытащив из своего вещмешка несколько банок тушёнки и пару булок хлеба. Потом капитан скомандовал отбой, и мы вновь разбрелись по вагону. Кто спал, кто негромко разговаривал. Я залез на свободную верхнюю полку и попытался уснуть, накрыв голову курткой. Под мерный стук колёс мне удалось задремать, потом проснулся, потом снова уснул.

Так в полудрёме прошла ночь, и за окном начало светать. Поезд начал сбавлять скорость, и капитан приказал готовиться к выходу. Друг за другом, мы сошли на пустую платформу, как только пожилая проводница открыла двери вагона. Вместо вокзала маленький деревянный дом, стоящий метрах в десяти от рельсов. Завершали картину поселения несколько разнокалиберных домиков, хаотично разбросанных вокруг покрытой островками зелёной травы вытоптанной площадки. Сразу за домами начинался подъём на небольшую сопку, густо поросший каким-то кустарником. Когда поезд, прогудев на прощание, уехал, мы смогли заглянуть на противоположную сторону железной дороги. Там, вдоль насыпи шла укатанная грунтовка, а прямо на ней стояли две машины. Привычные армейские шестьдесят шестые, с закрытыми брезентом деревянными кузовами.

— Ну, вот и наши такси, — удовлетворённо сказал капитан и первым шагнул через рельсы, — пошли грузиться парни. Надеюсь, в поезде никого не забыли? А, Игнатко?

— Никак нет, тащ капитан, я салаг пересчитал по головам, сошлось со списком, — отозвался сержант, догнав Ожогина.

— Ну, добро, я в первой машине, вы с Рубцовым во второй. Бойцов поровну разделите, по машинам.

Ехали около часа, подпрыгивая на жёстких деревянных лавках и глядя на клубящуюся вслед за машиной пыль. Внезапно пыль закончилась, а машина перестала подпрыгивать, въехав на старенький асфальт. Ещё через пять минут проехали КПП и свернули налево. Дальше мы катили вдоль бетонного забора. Здесь асфальт положить забыли и мы вновь запрыгали уже отбитыми задницами на жёстких лавках. К счастью, ехали всего минут пять, и остановились у одноэтажного каменного здания. Побеленное розоватой извёсткой, приземистое, не широкое, но сильно вытянутое в длину. Рядом небольшая спортивная площадка — турники, брусья, металлическая шведская стенка. Всё покрашено тёмно-синей краской. С другой стороны от входа в здание расположена круглая курилка, напоминающая беседку с покрытой листовым железом крышей. Всё это мы рассмотрели, выпрыгнув из машин и стоя в ожидании дальнейших распоряжений.

— В две шеренги становись, — скомандовал подошедший Ожогин.

— Равняйсь, смирно, вольно. Так бойцы, — продолжил он, когда мы изобразили подобие строя, — вы прибыли в учебную часть Краснознамённого тихоокеанского пограничного округа. Большинство из вас здесь и останутся на ближайшие шесть месяцев. Выучитесь, сдадите экзамены, а потом разъедетесь по заставам. Некоторые, возможно, уедут в другие воинские части округа, если вы заинтересуете «покупателей» из этих частей. Но, всё это будет потом, позже. А сейчас у вас двухнедельный карантин. Всё это время, вы будете постоянно находиться в этом карантинном корпусе, — капитан показал рукой на розовый дом.

— Отлучаться разрешается только по команде, моей, или уже знакомых вам младших сержантов. Это понятно? В столовую будете ходить после того как поест личный состав учебной части. Сейчас располагайтесь, разбирайте себе кровати и тумбочки. На завтрак мы опоздали, а до обеда ещё далеко. Поэтому, сейчас я попробую организовать вам баню и выдачу обмундирования, чтобы в столовую вы пошли уже в приличном виде, а не как шайка оборванцев. Если что-то осталось из мамкиных пирожков советую выбросить, а то потравитесь ещё. Не вздумайте в тумбочках прятать, в армии это запрещено. Ну, сержанты вам объяснят, что по чём. Давай Игнатко, командуй, а я в штаб, — закончил Ожогин и направился к машине.

— Так, духи, — начал сержант, когда капитан сел в кабину и машина быстро запылила по дороге, — слушать меня внимательно. У каждого из вас будет своя кровать и прикроватная тумбочка. Их внешний вид и содержание — ваша головная боль. Поясняю на пальцах, кровать должна быть идеально заправлена, а в тумбочке не должно быть ничего лишнего. Как правильно заправлять кровати мы вам покажем, а вы потом потренируетесь. В тумбочке разрешается хранить шильно-мыльные принадлежности, ну и письма с тетрадями. Объясняю — мыло в мыльнице, зубная паста в тюбике, зубная щётка в футляре, станок с лезвиями или электробритва. Бумага или тетради, конверты, ручки, карандаши. Подшива для воротничков, нитки, иголки, у кого есть ножницы. В самом низу, в целлофановом мешочке можно положить щётку для обуви и крем. Вот в принципе все предметы, которые разрешается по уставу держать в тумбочке. Естественно, всё это должно быть аккуратно сложено. Запомните, порядок в тумбочках у вас будут проверять достаточно часто. Если будет бардак, или найдут там что-то лишнее — залёт. Хлеб, печенье, конфеты, консервы, тушёнку, сгущёнку, фрукты, что ещё? Короче, весь хавчик — в тумбочке хранить нельзя. Это зарубите себе на носу, как отче наш.

— Залёт — это нарушение дисциплины или устава. Он влечёт за собой неминуемое наказание. Не ссыте, никто вас бить не будет, по-крайней мере у нас. Наверное, наслушались ужастиков на гражданке, — усмехнулся Игнатко, — у нас залёт лечится в основном трудотерапией и дополнительными физическими упражнениями. Причём запомните, у «погранцов» очень развита взаимовыручка. Поэтому, чаще всего залёт кого-то одного, будете отрабатывать все вместе. Вспомните это, когда задумаете сделать что-то не то. Вопросы? Вопросов нет. Тогда сейчас выбираете себе кровати, тумбочки и перекладываете в них личные вещи. Только те, о которых я сказал. У кого остались упакованные продукты длительного хранения, например сгущёнка, тушёнка, печенье в пачках, можете сложить их в один вещмешок. Пойдём на обед, отнесём в столовую, зачем добру пропадать. Всё остальное выбрасывайте не жалея. С той стороны корпуса есть мусорные контейнеры, кстати, туалет тоже там. На всё про всё даю вам двадцать минут, потом пойду проверять. Разойдись, время пошло.

Сержанты зашли в карантинный блок уже минут через десять. Мы за это время выбрали себе кровати и пытались их как-то застелить. Понаблюдав с минуту за нашими неуклюжими попытками, они собрали всех и показали, как правильно это делается. Потом сразу показали, как лучше разложить личные вещи в тумбочку. Всё доступно и наглядно, но когда начинаешь застилать и выравнивать сам, получается всё равно коряво.

— Да, духи, кто зарос, лучше побрейтесь, как с кроватями управитесь. А то пойдём в столовую, нарвётесь на кого из старших офицеров, будет жопа, — громко крикнул Игнатко.

Чувствовалось, что из этих младших сержантов, он лидер, любит покомандовать. Рубцов всё больше молчал. Он охотно показывал и сам помогал призывникам справиться с кроватями. Если к нему обращались, советовал, как лучше разложить вещи в тумбочке. Мне он больше нравился, и я попросил его оценить мою заправленную кровать.

— Пойдёт, — немного подтянув одеяло, сказал он, — у нас в казармах есть специальные дощечки, с ними лучше и быстрее получается. Ну, а здесь в карантине пока, так сойдёт. Главное, чтоб ровно было по ширине и без складок, ну и подушку хорошо взбить нужно.

Через некоторое время зазвонил телефон, установленный на тумбочке рядом с входной дверью. Естественно, трубку снял Игнатко и, выслушав невидимого собеседника, скомандовал:

— Выходим на улицу и строимся строго по росту, в одну шеренгу.

— Так, — сказал он, окинув взглядом выстроившихся призывников, — теперь посмотрите на соседей и запомните своё место.

— Первая четвёрка, — выждав минуту, продолжил Игнатко, — десять шагов вперёд, шагом марш! Вторая четвёрка встали за ними. Третья за второй.

— Вот это называется походный строй, — сказал сержант, пройдя мимо образовавшейся колонны и встав перед первой шеренгой, — снова запоминайте, своё место. Так будете строиться для передвижения по территории части. В столовую, в баню. Да хоть куда. На плацу тоже так будете стоять, если другой команды не будет. Ясно?

— Идти в строю только в ногу, — не услышав вопросов, продолжил Игнатко, — начинаем движение всегда с левой ноги, а дальше слушаем мои команды. Сейчас пойдём в баню, там вам выдадут форму и сапоги. Моемся быстро, вы не на гражданке. С левой ноги шаго-ом марш, раз-два.

— Левой… левой, раз-два, — командовал Игнатко, шагая рядом с колонной, — после бани будем тренироваться на плацу, а то, как стадо баранов идёте. Левой… левой. Если я скомандую правое плечо вперёд, значит ровненько, не мешая друг другу, поворачиваете налево. Соответственно если левое плечо вперёд, значит — направо.

Мылись быстро, не только из-за предупреждения Игнатко, а потому что в бане было достаточно прохладно. Пока учился в техникуме, я занимался лёгкой атлетикой, бегал на средние дистанции. Мы с парнями и с тренером, регулярно по четвергам ходили в баню. Парились в парилке, чтобы забитые ежедневными тренировками мышцы прогрелись и расслабились. Я прекрасно помню, как тепло было в помывочном отделении, а про парилку и говорить нечего, там точно долго не высидишь. Здесь, в учебке, парилка была закрыта на навесной замок, приличных размеров, а вода из горячего крана бежала чуть тёплая. Можно было холодную воду совсем не добавлять, все так и делали. Кто помылся, голышом подходил к солдату в накинутом поверх формы белом халате. Местный фельдшер. Он спрашивал о жалобах на здоровье, быстро осматривал кожу, на предмет какой-нибудь сыпи, или прочей дряни. Заглядывал и в коротко стриженые волосы, чтобы не пропустить призывника с насекомыми. В общем, беглый такой медосмотр, на каждого не больше пяти минут. У него был список новобранцев, и он делал в нём какие-то пометки.

В раздевалке было ещё прохладнее, чем в бане. Окончательно замёрзший боец, от фельдшера ковылял в другой угол, где Игнатко и Рубцов помогали пожилому прапорщику выдавать форму. Ну, пожилым он мне показался тогда, в мои восемнадцать. Сейчас я думаю, что тому прапору было не больше сорока. Намётанным взглядом он окидывал подошедшего призывника и командовал своим помощникам:

— Сорок восьмой, третий рост. Фура — пятьдесят восьмой.

— Размер ноги, боец, — спрашивал он у переминавшегося на кафельном полу и прикрывающего рукой своё хозяйство призывника.

Услышав ответ, прапорщик выставлял на стол пару сапог, сверху клал портянки. Сержанты тем временем подбирали хэбэшку — это летняя повседневная форма и кальсоны. Все работали слаженно и оперативно. Часть призывников уже оделись и сидя на лавке, усердно мотали портянки. Большинство это делали впервые в жизни, поэтому получалось не очень. Я, получив повестку, прошёл дома небольшой вводный курс. Отец в своё время отслужил восемь лет, с 1943 по 1951 годы, поэтому познал эту науку в совершенстве. Ну и старший брат два года отслужил в Чехословакии. Так что, вспомнив науку, я довольно прилично справился со своими портянками. Когда все призывники оделись, прапорщик, окинув нас взглядом, спросил:

— Ну что бойцы, у всех с формой всё в порядке? Кто хочет отправить домой свою гражданскую одежду?

— А что так можно? — спросил кто-то из парней.

— Можно Машку за ляжку и козу на возу, а в армии — разрешается. Запомните это сразу и на весь срок службы. Призывникам разрешается отправить свою гражданскую одёжку домой, по почте. Для этого я всем желающим выдам упаковочные мешки и нитки с иголкой. Вы укладываете в них свою гражданку, зашиваете и подписываете домашний адрес. Есть желающие? — прапорщик выждал немного и продолжил:

— Значит, нет. Ладно, сапоги никому не жмут, не хлябают? Смотрите ноги для солдата это главное, сотрёте — гнить начнёт. А здесь климат такой, что болячки долго заживают. Даже мелкая ссадина может загнить, влажность большая.

— Правый сапог снять! — вновь не дождавшись ответа, скомандовал он и пошёл между стоящих в одном сапоге призывников.

— Годится, херня, на троечку, — оценивал он, как намотаны портянки, перемещаясь от бойца к бойцу, — полная жопа. Короче, надо тренироваться. Только единицы боле менее смогли портянки намотать, да и то не факт, что надолго. А если вас сейчас в сопки погнать? Марш бросок, километров на десять? Никто не добежит. А после всех в лазарет. Рубцов, ну ка покажи молодым как нужно качественно портянки наматывать. Только медленно, чтобы они смогли запомнить.

В принципе ничего нового я для себя не увидел. Младший сержант несколько раз медленно намотал портянку, подкрепляя движения рук словами. Потом мы принялись перематывать свои, а они с Игнатко ходили и смотрели. У кого получалось боле менее, выгоняли ждать остальных на улицу. Я тоже вышел из бани и с интересом оглядывал территорию учебной части и проходивших в отдалении солдат и офицеров. Из-за угла вынырнул капитан Ожогин, мельком глянув на нас, он зашёл в баню. Затем мы строем пошли в столовую. Длинные на десять человек столы, по пять мест с каждой стороны. Вместо стульев тяжёлые крашенные, деревянные лавки, по обеим сторонам. Большой зал был уже практически пуст. Все подразделения учебной части уже пообедали. Дежурные солдаты, в накинутых поверх формы белых куртках, наводили порядок. Они протирали столы, и поднимали на них лавки, перевернув их сидушкой вниз. Игнатко скомандовал нам садиться за четыре крайних стола, стоящих у окна. Потом отобрал несколько человек и вместе с ними пошёл к окошку, за которым виднелись плиты и котлы.

Обед состоял из первого, второго и компота. Густой гороховый суп, картошка-пюре в качестве гарнира и плоская рыбная котлета. В компоте были в основном яблоки, по-крайней мере у меня других сухофруктов в кружке не было. Может, сказалось, то, что мы не завтракали, но поел я с удовольствием. У соседей по столу пища на тарелках тоже не задерживалась. Сами сержанты сели за отдельный стол, а капитан только вначале зашёл с нами в столовую, а потом куда-то ушёл.

— Закончить приём пищи, — Игнатко первым поднялся и вышел из-за стола, — двое крайних, ты, ты, ты… — он показывал пальцем, — собираем посуду и несём вон в то окно. Остальные выходим строиться.

— Равняйсь, смирно, шагом марш. Левой, левой… раз, два, три, — командовал сержант, а мы старались шагать в ногу, — правое плечо вперёд.

Когда прибыли в выделенный нам корпус отдохнуть нам не дали. Мы успели только перекурить, как на машине подъехал Ожогин и передал Рубцову солдатский вешьмешок. Тот, коротко переговорив с капитаном, приказал нам строиться в шеренгу по одному. Сам капитан вновь залез в машину и попылил в сторону части. Нам раздали погоны, петлицы и подворотнички. Причём последних дали по четыре штуки. Узенькая полоска белой материи, ну и что с ней делать? Оказалось всё просто. Её нужно белыми нитками пришить внутрь воротника хэбэшки, чтобы её верхний край немного выступал над самим воротником. Видя наши растерянные лица, Рубцов усмехнулся, снял свою хэбэшку и прошёл вдоль шеренги, показывая как это должно выглядеть.

— Денис, ты пока не одевайся, повесь хэбэшку на плечики в кубрике, — сказал Игнатко, — а вы духи, кроме подворотничков, смотрите, как пришиты петлицы и погоны и шейте свои. Шить можете в бытовке или в кубрике, только не вздумайте на кровати сесть. Сидеть днём только на табуретках, а перед отбоем на них будете форму укладывать. Иголки и нитки есть в бытовке, но на всех конечно не хватит, так что шьём быстро и передаём инструмент товарищам. У кого есть свои иголки, доставайте, не стесняйтесь. До построения на ужин, чтобы все подшились как положено. Разойдись!

После ужина нас почти не трогали, только показали, где и как чистить сапоги. Щётки и гуталин, хранились в деревянном ящике в тамбуре, а чистили, на улице, возле входной двери. Там в землю была закопана специальная труба, на которую удобно было ставить ногу в сапоге.

— Кто почистит сапоги, свободное время до отбоя, — сказал Игнатко, — можете писать письма, кто хочет.

Перед отбоем построение в казарме и перекличка. Потом Рубцов показал, как нужно аккуратно укладывать форму на табуретку. Сверху ложили свёрнутый ремень и накрывали его фуражкой, или фурой, как её все здесь называли. Сапоги ставились сбоку от табуретки. Портянки аккуратно наматывались на голенище. Для закрепления полученных знаний, около часа отрабатывали подъём-отбой. Поначалу получалось очень медленно, даже с учётом того, что портянки практически не мотали. Ложили поверх голенища и проталкивали ногой внутрь. Бегать или даже ходить в таком виде было чревато огромными мозолями. Такой быстрый способ одевания сапог годился только для построения в проходе. Сержанты материли нас в хвост и гриву, но кулаки пока не распускали. Постепенно у нас стало получаться одеться намного быстрее, чем в первый раз, а раздевались почти хорошо.

— Ладно, духи, — сказал, наконец, Игнатко, — на сегодня хватит. Будем тренироваться каждый день, пока в сорок пять секунд не станете укладываться. Подъём в шесть, одеваемся максимально быстро, но портянки наматывайте нормально. Побежим на зарядку, если кто ноги сотрёт, пеняйте на себя. Залёт на весь взвод. Если будете долго одеваться, будем до завтрака скакать, отрабатывать подъём-отбой. Вопросы? Взвод… отбой!

— Подъём! — ворвался в мой сон мерзкий голос, — форма одежды номер три. Фуры и ремни не одеваем, строимся на проходе. Быстрей духи, шевелим булками, время идёт.

— Долго возитесь, — разорялся Игнатко, — беременные черепахи. Равняйсь, смирно. Даю вам вторую и последнюю попытку, не уложитесь, будем дрочиться до посинения, пока падать не начнёте мимо кроватей. Отбой!

— Подъём, форма одежды номер три, — взревел сержант, как только последний боец накрылся одеялом, — время пошло.

Видимо мы уложились в какое-то достойное, в понимании Игнатко время. Он бросил взгляд на часы и скомандовал:

— Налево, на выход бегом марш. Строимся в походный строй. За мной бегом, кто отстанет, будет туалет чистить.

Выбежали через КПП и направились по просёлочной дороге прямо в сопки. Дорога плавно шла на подъём. Наш строй скоро смешался и сильно растянулся. Парни тяжело дышали, но упорно переставляли ноги. На вершине сопки была заметно вытоптанная площадка. Мы, следуя за сержантом, обежали её по кругу и направились в обратный путь. Под гору бежать было намного легче и наша сильно растянувшаяся колонна, постепенно приняла вполне компактную форму. Я много бегал, занимаясь лёгкой атлетикой, но тогда мы бегали в кроссовках, а сейчас приходилось бежать в кирзачах. И всё равно мне было гораздо легче, чем многим парням. Я тяжело дышал, мышцы ног постепенно наливались свинцом, но зная свои ресурсы, могу уверенно сказать, что смог бы пробежать ещё столько же. А некоторые из парней буквально на одной силе воли заканчивали дистанцию возле нашего карантинного корпуса. Но расслабляться было ещё рано. Игнатко привёл нас на спортивную площадку и передал Рубцову, а сам ушёл в казарму. Мы ещё минут пятнадцать делали различные упражнения под руководством второго сержанта. Под конец по двадцать раз отжались и пошли умываться. Зарядка закончилась.

Конец ознакомительного фрагмента.