Розы для магистра

Владимир Алексеевич Козлов, 2018

"Розы для магистра", этот роман повествует об интимных отношениях любвеобильного Анатолия Магистратова с женщинами и девушками разных возрастов. Интересные и захватывающие встречи персонажей этой книги заставят прочитать это произведение не отрываясь.Содержит нецензурную брань.

ОТ АВТОРА

Даже такие слова, как сифилис или гонорея произносились в стране советов с невероятной брезгливостью и большой осторожностью. Считая, что такое заболевание возникает от половой распущенности. Их старались заменить другими словами. Я уже не говорю о сексе. Это вообще была запретная тема, но каждый человек взрослого поколения знает, что во время перекуров рабочего класса или за выпивкой все разговоры в основном сводились к сексу. То же самое касалось и инженерно — технических работников, они любили не только обсуждать секс, но и знали много пикантных анекдотов на эту тему: мало того, многие гордились своими новыми победами, на женском фронте. Молодёжь постигала азы секса не в школе и не по книгам, а на улицах от старшего поколения и обязательно в искажённой форме, что не редко приводило многих несовершеннолетних на скамью подсудимых за свой дворовый половой ликбез. А в высших кругах совсем неуместно было публично разговаривать на эту тему, — статус интеллигенции не позволял. Думаю, не ошибусь, что скажу: Мало было руководителей, у кого бы в запасной обойме не находилось несколько прелестных любовниц из подвластных ими предприятий. Все мы люди и ничто человеческое нам не чуждо. И что сейчас говорят, что у нас не было раньше секса, это в корне неверно. Секс был, есть и будет! Только в советские времена, его пытались заглушить лозунги высокой нравственности, где скучно отражались слоганы морального кодекса строителя коммунизма, — отчасти позаимствованного коммунистами у опальной церкви. Но естество трудно удалить из сознания человека. Активный народ не хотел жить ни по канонам церкви, ни по заветам Ильича. Они жили по своим интересным и многогранным правилам. Хотя надо сказать, что миллионы людей в какой-то степени за свою объёмную любовь серьёзно пострадали не только от партийных комитетов, но и профсоюзов, — считавшейся тогда школой коммунизма.

Эта книга полностью о любви, и написана она под острым соусом. В ней подробно описаны сцены любви с ненормативной лексикой. Поэтому прошу читателя, относится к некоторым словам как, к фольклору экспрессивных выражений? И не возмущаться выбранному мною жанру. Есть же магазины для взрослых, а почему не быть и книгам?

КАРУСЕЛЬ = ПОЦЕЛУИ

Анатолий Романович Магистратов не был счетоводом женских побед. Он просто всю жизнь любил красивых женщин отдавая им свою страсть одинаково, никого при этом не обижая. Предпочитал больше загадочных дам, истосковавшихся, по мужской ласке. Эти дамы до последнего дыхания воздавали ему за постельные труды, взаимно платя ему своей неизрасходованной страстью. За, что он их боготворил. Впервые он познал вкус сладострастия, когда его из заключения пришла его молодая соседка. Тогда в зимний вечер, когда родителей не было дома, они со старшим братом привели в квартиру соседскую девицу Азу Седову, жившую этажом ниже. Она за свою половую скороспелость и раннюю развратность успела побывать в бессрочной колонии для несовершеннолетних преступников.

Они сняли с неё костюм с начёсом и, разложив её на колченогой старинной кушетке, где познакомились впервые с органами, которые на уроках анатомии они не проходили. Испытав, приятные ощущения, Толик сделал для себя богатый жизненный вывод, что лучше сексуальных отношений с противоположным полом, на свете ничего не существует. С Фаиной ему в дальнейшем приходилось не раз проходить курсы молодого завоевателя дамских сердец, пока её не отправили в Кустанайскую область, покорять целину. У него тогда после близких отношений с соседкой появилась цель, оплодотворить в своём классе всех понравившихся ему девчонок, на которых он за уроками долго и незаметно наблюдал. Он понимал, чтобы себя влюбить в них, нужно всегда и ежедневно чем-то отличаться перед ними, будь это урок труда или математики. Для него это не имело значения. Первым решить контрольную работу и дать списать тому, кто не смог справиться с заданием. Или пробежать шестьдесят метров на физкультуре быстрее всех. В переменах, можно было даже подраться с каким-нибудь известным школьным хулиганом и выйти победителем. Он уже знал от брата, что красивые девчонки любят только лидеров. Он начал посещать спортивную секцию лёгкой атлетики и штудировать взрослую литературу, которую украдкой от родителей читал, когда их не было дома, или ночью с карманным фонариком шуршал под одеялом. Главными его литературными идеологами были Бальзак, Стендаль и Эмиль Золя. Он скрупулёзно дочитывал книги от начала до конца и всегда записывал умные высказывания авторов, чтобы после можно было блеснуть перед девочками своей эрудицией. И это вскоре возымело действие, на его одноклассницу Нину Плеханову, которая жила одна с матерью. Мать у неё работала кастеляншей молодёжного общежития и домой приходила поздно, а иногда и совсем не появлялась, полагаясь на сознательность дочери. Плеханова, как завороженная стала ходить всегда за ним и поджидать Толика у подъезда в неурочное время. Он это заметил сразу, но в свои мальчишеские объятия не спешил её заключать, боясь последствий. К тому же ещё одна одноклассница Марина Сухарева отличница и пианистка из интеллигентной семьи тоже кидала в его сторону не пустые взгляды. И он чувствовал её интерес к себе, но опасался папу, занимавшего пост начальника милиции. Из класса Маринка Сухарева всех больше нравилась ему. У неё были чёрные настоящие кудри, и под носом красовалась небольшая родинка, которая придавала ей особую пикантность. Некоторые учителя называли её ягодкой. Она действительно была похожа на неё, особенно тогда, когда поверх ученической формы надевала кофты ярких тонов. Маринка сама пересела к Толику за парту в конце зимы и постоянно угощала его сушёными бананами и коржиками. Но классный руководитель, обнаружив эту перемену, рассадил их на прежние места, подсадив к ним отстающих ребят. Обычно вся их дружба заключалась только в стенах школы. За её пределами из-за занятости они почти не встречались.

…Это было уже в старшем восьмом классе, они с Сухаревой дежурили и остались после уроков убирать классный кабинет. Не заметно он скинул перед Мариной с парты на пол учебник истории, из которого выпали вырезки артисток и женщин из модных журналов. Сухарева быстро подняла пачку с пола и с любопытством начала разглядывать женщин, некоторые из которых были полуобнажённые.

— Ничего хорошего, — фыркнула она, — я не хуже их.

— Может быть, — сказал ей Толик. Но ты свою красоту, как монашка носишь под школьной формой. А на физкультуру ты давно не ходишь, опасаешься, свои музыкальные пальчики повредить. Поэтому сопоставить с ними я тебя не могу, — после чего он заложил картинки, обратно в учебник истории.

— Хм, подумаешь мне красавицы. Я вырасту, и меня будут печатать в журналах и показывать по телевизору.

Она взяла швабру и засунула её в дверную ручку так, что из коридора невозможно было открыть дверь.

У Толика ёкнуло сердце, и голова приятно закружилась от предчувствия, что Маринка пай девочка может сейчас изобразить неожиданный и экстравагантный номер. Сухарева после того, как прикрыла дверь, подошла к парте открыла учебник истории и спросила:

— Какая женщина, тебе всех больше нравится, выбирай?

Толик, не раздумывая, выбрал Софию Лорен, обтянутую в чёрный корсет:

— Вот она, самая что ни наесть лучшая, — дрожащим голосом произнёс он.

— Большеротая с длиной шеей, и неправильной формой черепа, — сделала она заключение, — если её постричь наголо, то её голова будет похожа на яйцо или финик. Вульгарности ей не занимать, но актриса она хорошая, я это признаю.

— Нормальная голова и должна быть похожа на яйцо, а не на тыкву, — сказал Толик, — а то, что у неё роли такие похабные, так за это её и любят мужчины и ненавидят женщины, которым не дано быть такой очаровательной, как Софи. От неё исходит сказочное обаяние и необъяснимая загадочность. Она смела в своих ролях, за все эти её божественные качества, я её обожаю.

Он перевел взгляд на Сухареву и продолжил:

— Ты Маринка красивая девчонка, как и твои смоляные кудри, но в тебе мало свободы. Поэтому ты не можешь быть такой раскованной, как Нинка Плеханова. Хоть тебе родители и купили такой же кожаный портфель, как у неё, вы всё равно два больших различия между собой. Тебе за ней не угнаться, поэтому к ней все мальчишки и липнут, а не к тебе.

— Это у меня мало свободы? — вспыхнула она, — смотри Толя, мои ноги не хуже, чем у твоей у твоей Софии Лорен и Плехановой?

Она высоко задрала подол школьный формы и повернулась к однокласснику задом, показав ему сформировавшие уже не детские ножки, облачённые в капроновые чулки и чёрные маленькие трусики, облегающие на её миниатюрной попке. Не отпуская рук от подола формы, Марина близко подошла к Толику и неумело поцеловала его в губы. От чего он немного смутился, но быстро взял себя в руки:

— Маринка, а ты целоваться не умеешь, — сказал он.

— А я кроме родителей и своего плюшевого мишки никого в жизни не целовала, а ты с кем-нибудь, целовался? — спросила она.

— И не раз, меня одна взрослая девчонка ещё в двенадцать лет научила этому приятному искусству.

После чего он посмотрел в окно и, убедившись, что они не доступны взорам посторонних глаз, прижал крепко её к своей груди. Она тяжело задышала и закрыла глаза. Он понял, что Марине сделалось приятно, и поцеловал её в засос. Она отпустила руки от подола и обвила его шею. Толик почувствовал вкус сушёных бананов на её губах и жаркое полыхание горящего лица.

— Ты меня научишь так целоваться? — спросила она, когда он оторвался от её губ.

— Хоть сейчас, — тяжело задышал Магистратов.

— Нет, сейчас я не могу, я вся горю, — она приложила свои ладони к лицу. — И место неподходящее для обучения, — отказалась Марина. — Давай завтра после уроков приходи ко мне, и мы продолжим эту процедуру, только никому не рассказывай? — предупредила она его, — пускай это будет нашим секретом.

— Ты что, за кого меня принимаешь? — несмотря на неё сказал он. — Я же понимаю, что о таких вещах дозволено знать, только двоим, тебе и мне. И он потянулся к ней.

— Магистратов, только быстро меня поцелуй, а то нас здесь застукают, тогда позор на всю школу будет. Из комсомола обязательно выгонят и вместо аттестата нам выдадут волчьи билеты.

— Я согласен на такое наказание, лишь бы тебя целовать ежедневно, — с хрипотцой в голосе произнёс он и вновь впился в её губы.

Толик вновь почувствовал, её пахнущие бананами уста и после того, как поцеловал её, он не хотел выпускать Маринку из своих объятий, прижавшись своей щекой к её лицу. Он ощутил прикосновение её длинных ресниц, которые учащённо щекотали его лицо.

— Толик хватит? — затрепетала она, — прошу тебя, не надо больше? Давай дождёмся завтрашнего дня, я боюсь здесь заниматься этим.

После чего она схватила свой портфель и выбежав из класса, крикнула ему:

— В парке же за карусели деньги платишь за меня, тогда и за поцелуи убирай класс вместо меня.

Толику пришлось одному заканчивать уборку класса в этот день.

ЭТО БУДЕТ КРУЧЕ ПОЦЕЛУЕВ

Придя, домой из школы он старался не смотреть на мать и брата. Ему казалось, что по его лицу можно было понять состояние его души. Где было отпечатаны его поцелуи с Маринкой Сухаревой. Он сразу сел за выполнение домашнего задания по геометрии, но доказывать теорему ему мешали сумбурные мысли. Он отложил геометрию и достал учебник истории. И здесь новый материал не лез в голову. Он понял причину, которая мешала ему выполнить домашние уроки. Ему нужен был контакт с девочкой, но Азы не было рядом, и самой доступной для него могла сегодня быть только Плеханова, которая наверняка сейчас толкается около его подъезда, а может даже в самом подъезде с подружками под лестницей сидит. Оставив открытым учебник истории на письменном столе, он положил в пустой спичечный коробок две горошины аскорбиновой кислоты, оделся и вышел из квартиры. Спускаясь по лестничной клетке, он услышал знакомый смех Плехановой. Она действительно сидела в подъезде под лестницей с Лизкой Мочаловой, которая жила по соседству с Толиком. Мочалова училась в вечерней школе, и у неё был взрослый парень Мишка Кисель, который служил в это время в армии. Они сидели на доске, опорой, которой служили кирпичи и ели конфеты батончики.

— Толик, хочешь конфетку? — спросила Лизка.

— Давай съем одну, — протянул он руку к кульку.

Не разжёвывая, проглотив батончик, он безразлично посмотрел на девчонок:

— Ерунда ваши конфеты, — сказал он, — вот у меня конфеты есть, вы таких сладостей, точно никогда не ели, и даже не знаете, что такие конфеты существуют в природе.

— Хвалишься, а почему не угощаешь? — спросила Плеханова.

— Я бы тебя угостил, а Лизке ни за что не дам, — сказал Толик.

— А почему? — спросила Лизка.

— Ты матери моей всё проболтаешь, — произнёс он ей шёпотом на ухо.

— Ты Толик о каких — то сверхсекретных космических конфетах рассказываешь нам, — засмеялась Лизка. — А с твоей матерью я никогда и ни о чём не секретничаю. Это они с моей матерью обо всём судачат. — Неси свои конфеты сюда? — сказала она.

— Не в этот раз, мне сейчас некогда, — спасовал он. — Я вообще — то Нина к тебе направился. Мне транспортир срочно нужен, который ты у меня на геометрии сегодня взяла и не вернула. Сходи домой, а я тебя здесь подожду.

— Нет уж фигушки, я назад возвращаться назад не буду, — воспротивилась она, — если хочешь, то пошли со мной, или завтра в классе отдам.

— Я бы подождал, но мне он сейчас нужен, — сказал Толик. Этого Толику и надо было. Он хоть и тяжело вздохнул, но идти с ней домой охотно согласился.

Плеханова открыла обитую дерматином дверь английским ключом и впустила Толика в квартиру, не забыв поднять кнопку предохранителя замка, что не ушло от зоркого взгляда Толика.

— Раздевайся, я тебе новую пластинку сейчас поставлю, — сказала она.

Толик молча, разделся и прошёл в небольшую комнату, где в углу стояла радиола Рекорд, на которой не большой горкой лежали граммофонные пластинки.

— Давай вначале транспортир, а то забудем за музыкой, — сказал он.

— Если у тебя память дырявая, то я не забуду, — защебетала она, ставя пластинку, в исполнении армянского музыканта и певца Жан Татляна. — Толя, а про какие конфеты волшебные нам с Лизой рассказывал? — внезапно спросила она.

— Эти конфеты для взрослых, — начал объяснять он, — для тех, у кого бывают жизненные невзгоды и расстройство в половой сфере.

— А где ты достал эти конфеты?

— Лёва аптекарь из-за границы привёз и мне две горошинки дал для пробы.

— И ты, значит, решил меня угостить своей конфеткой, — смеялась она.

— Нин хочешь, вместе по одной съедим? — предложил он. — Посмотрим для любопытства их действие?

— Это любопытство мне дорого может обойтись. Но я согласна с условием, что ты никому не расскажешь.

— Ты что, — я же не враг сам себе, — уверял он её.

— Доставай свои конфетки? — смело сказала она.

Толик из брюк вытащил спичечный коробок и дрожащей рукой вытащил оттуда маленькую горошинку аскорбиновой кислоты:

— Держи, не урони только, а то закатится, под плинтус, тогда пиши — пропало. Точно не найдём, пока полы не вскроем. Её нужно проглотить, запивая водой. Опрокинув коробку с оставшейся горошиной себе на ладонь, он бросил себе её быстро в рот.

— Давай воды неси? — сказал он Плехановой, — чего смотришь?

— Твои конфеты похожи, на те, что нам в начальных классах раздавали врачи, — сказала она и пошла на кухню за водой.

— Все таблетки почти похожи, как близнецы друг на друга, — доказывал он ей, — думать надо, это же медицина!

Она принесла ему в гранёном стакане воды из кухни. Он выпил полстакана и протянул остатки ей.

— Я на кухне выпила свою конфетку, — расширив глаза на одноклассника, сказала она, — а что дальше будет?

— Будем ждать, когда нас потянет друг к другу, — сказал он со знанием дела.

— Толик, а меня уже магнитит к тебе, — прошептала она.

— Уже? — удивился он. — Тогда давай целоваться, чтобы магнитило ещё больше.

Он понимал, что хоть его язык и геройски вёл себя в эту минуту, но состояние было ещё робким, и побороть своё внутреннее смущение он мог, только отдав всю инициативу полового акта в руки смелой Плехановой.

— Веди меня к целовальному месту? — закрыв глаза, он протянул ей свою руку.

Но она взяла его за две руки и усадила на свою неубранную кровать. Нина первой начала целовать Толика. Умело, бегая своим маленьким язычком по его рту, она довела себя и его до критического момента.

— Ты мне Толик всегда нравился, ещё с пятого класса, — сказала она. — А твоя таблетка мне ещё больше прибавила любви к тебе!

— Ты мне тоже Нина порой нравишься, и я сейчас от твоих прикосновений в тумане нахожусь. Мне и глаза страшно открывать. Я боюсь, что открою их, и всё пройдёт мигом, как скоротечный сон. «Со мной ничего подобного никогда не было», — колеблющимся голосом говорил он ей, держа на её девичьей груди свою руку.

— Мои глаза, как и у тебя, закрыты, я тоже первый раз это делаю. — шептала она. — Давай не будем их открывать и разденемся, будто мы слепые? — предложила она.

Когда они разделись, на ощупь залезли под домотканое одеяло, и прижались своими горячими телами друг к другу, Плеханова громко вскрикнула и резко отстранила Толика.

— Всё случилось Толя, я стала женщиной, а ты мужчиной, — открыв глаза, держала она большой кусок ваты в крови перед лицом своего одноклассника.

— Нет мы пока с тобой не мужчина и не женщина, так как не испытали вкус неземного блаженства, — сказал он с досадой.

Раньше он почему-то считал, что Плеханова уже пробовала мальчиков, которые постоянно вились перед ней.

— Не спеши? — я пойду, вымоюсь и мы с тобой вместе на небо полезем.

— Хорошо иди, а я закрою глаза и буду ждать тебя, а мать твоя не придёт случайно? — испуганно спросил он.

— Нет, она на пять дней уехала в Ленинград на экскурсию, и приедет только после восьмого марта, — успокоила она его.

— Тогда иди быстрее в ванную.

После ванной их юные тела вновь соединились, и Толик наконец то достиг своей цели, не поняв, достигла ли того же Плеханова. Но по высокой температуре её девичьего тела, он догадался, что плохо от скоротечного секса ей не было.

— Я теперь понимаю, почему мне мама говорила, какое большое счастье быть женщиной, — еле ворочая языком, проговорила она. — Мама мне говорила, что вначале может болью отозваться шаг к женскому совершенству, а потом пойдут ежедневные праздники, от которых голова кругом будет идти. Ты только никому не рассказывай о нашем с тобой сближении? — повторила она свою просьбу.

— Я, что на придурка похож, — буркнул Толик.

Он подозрительно на неё посмотрел и тихо спросил:

— Нин, а где ты так целоваться классно научилась?

— Этому меня твоя соседка Лиза научила и видела, как мою маму тайком целовали разные мужчины в общежитии. После этого у меня разогрелся интерес, почему людям хорошо бывает, когда они целуются, скрыто, чтобы их никто не видал.

ДРАЗНИТЬ ЖЕНЩИНУ ОПАСНО

На следующий день в школе, ни Толик, ни Плеханова друг к другу не подходили. Они были, словно чужие, будь то с ними и не было перед этим днём интимной близости. Толик такое поведение со стороны Плехановой расценивал, как конспирацию и был рад, что она его освободила от лишнего обращения к ней. Ни транспортира и вообще ему ничего не надо было от неё. На последнем уроке литературы ему на парту упала записка. Развернув, её он прочитал.

Магистратов!

После школы жду тебя у себя дома. Я тебе исполню свой романс «Очарование», к которому слова и ноты сама написала. Ты будешь первым, перед кем я его исполню. Мои родичи утром уехали в область, к родственникам, а вечером у них там торжественный вечер, посвящённый восьмому марту, и я буду дома одна воодушевлённо ждать тебя.

Марина.

«Пошла волна конспиративных встреч», — подумал Толик.

И на обратной стороне записки написал:

Обязательно буду и твой романс «Очарование» согласен слушать вечно, обняв тебя за плечи.

Толик.

Свернув записку в трубочку, он отправил её назад Сухаревой по воздушной почте. С нетерпением он дождался конца уроков и без оглядки бросился переодеваться домой. Дома в это время никого не было. Он вначале примерил новый костюм с бабочкой, который ни разу не одевал, но посмотрев в зеркало, передумал и облачился в спортивный костюм. Взяв со старого рояля, хрустальную вазу, он завернул её в слюдяную бумагу и уложил в спортивную сумку. На выходе из подъезда он столкнулся с Плехановой:

— Куда это ты направился? — заносчиво спросила она.

Не ожидавший такой встречи, он оторопел. Посмотрев на Плеханову, он увидал у неё в руках портфель.

«Дома ещё не была, — подумал он, — знать следила за мной от школы».

Плеханова смотрела на него с явным недоверием.

— Я в спортзал в двадцать вторую школу пошёл. У нас матчевая встреча сегодня с ними по баскетболу, — соврал он.

— Ну, ну, иди, только смотри не промахнись мячом, а то опозоришься, смеяться потом будут все, и ноты не перепутайте с Сухаревой на баскетбольной площадке, — сказала она зло, и круто развернувшись, пошла к своему дому.

«Странно, откуда она узнала про Сухареву? — подумал он, — наверное, видала, как мы с ней перекинулись на литературе записками. Неосторожно я поступил, нельзя было расстраивать Плеханову. Как бы она со зла чего не натворила с собой. Были случаи в городе, когда девчонки из-за горькой любви вешались на петле. А может у нас с ней любви, и никакой не было, а просто праздное любопытство к противоположному полу», — успокоил он себя и зашёл в жёлтый дом на улице Герцена, где жила одноклассница Марина.

Тогда он не подозревал что, переступая порог этого дома, он идёт прямым ходом к большим неприятностям и своему юношескому позору, которым его одарит школа и комсомол. И винил он в этом только себя, считая, что все возникшие неприятности на пустом месте не возникают. И что только он лично является главным автором всех своих неприятностей.

Марина в этот день, не будет ему исполнять свой романс. Она покажет ему мамины книги по гинекологии, о существовании которых он и не подозревал. Сама же Марина в отношении секса была теоретически намного опытнее Толика, хоть на поверке и оказалась девочкой. Она не вскрикнула от первой женской боли и не напугалась при виде алой крови у себя в промежности. Испуг к ней пришёл, когда она открыла при Толике свой портфель, чтобы они на записке оба поставили число и свои автографы в тот день седьмого марта, когда они стали взрослыми людьми.

— Это не мой портфель, — заплакала она. — В раздевалке мы с Плехановой нечаянно обменялись, наверное? Что теперь будет, если она найдёт нашу записку? — вытирая пальцами слёзы, говорила она.

— Плеханова болтушка, она непременно растреплет всей школе об этом и, если слух дойдёт до моих родителей, я представляю, какая катастрофа может произойти в нашем доме.

— Не бойся Марин, — успокаивал её Толик, — я сейчас возьму твой портфель и обменяю его у Плехановой. И почему ты думаешь, что она обязательно должна найти записку там? — спросил он.

— Записка лежит в кошельке, и она без раздумий заглянет в него. Тебе к ней не надо идти, — будет только хуже. Я это знаю, потому что вижу, как она открыто, бегает за тобой. Пойду я к ней сама и скажу, пускай забирает кошелёк с деньгами себе, а записку отдаст назад. А может она, и в портфель не заглядывала, и не подозревает, что мы с ней обменялись случайно? — обрадовалась она внезапно пришедшей ей мысли.

Но Толик был другого мнения на этот счёт. У него не выходили из головы слова Плехановой.

«Не перепутайте ноты с Сухаревой».

Его тревоги были не напрасными, девятого марта на уроки не пришла Плеханова, но зато появилась её мать с портфелем Сухаревой.

Первым уроком была по расписанию история. Плеханова вошла в класс, поздоровалась с учителем — старой девой, Верой Георгиевной, и спокойно повернувшись к классу, заявила:

— Ребята, Нина Плеханова в вашу школу ходить больше не будет, — открыла она портфель Марины и, вытащив оттуда небольшой газетный свёрток, продолжила: — По причине, того, что ученик вашего класса Магистратов, сломал ей шестого марта целку.

Она развернула газету и показала всему классу запекшую кровь на вате.

Плеханова не понимала, отчего весь класс зашёлся от неудержимого смеха, и почему Вера Георгиевна напористо, почти толкая, выпроваживала родительницу из класса.

— Ничего смешного в этом я не вижу, — отстранила она от себя Веру Георгиевну.

Затем подошла к парте Сухаревой, положив перед ней её портфель, сказала:

— Тебя девочка это тоже касается, этот пай-мальчик способен сотворить и с тобой гнусный поступок. Не смотри, что он из богатой и важной семьи. Все богатые думают, что им всё дозволено. Но это не так, я сегодня — же пойду к твоему отцу напишу заявление и отдам ему записку, какие вы пишите друг другу с этим супчиком.

— Дура рыжая, — крикнул вгорячах на Плеханову Толик и выбежал из класса.

…После этого случая он не будет больше членом комсомола и не сядет за парту в этой школе. Это было ЧП крупного масштаба, о котором впоследствии долго будет ходить молва по городу, до тех пор, пока в одной из школ группа подростков не изнасиловала девятиклассницу. И только тогда постепенно о нём забудут школы, но не школьницы, с которыми он множество раз, ходил за диким луком в заливные луга. А после прихода матери Плехановой в школу, её дочь и Толика пригласят на комиссию по делам несовершеннолетних, где Плеханову определят учиться в СПТУ, на судового повара в город Рыбинск, а его переведут в школу рабочей молодёжи.

Сухареву после восьмилетки родители отправят учиться и жить в Ригу, где жили её бабушка и дедушка. Так впервые Толик пожал плоды женского коварства и понял, что дразнить женщину опасно для здоровья.

ДВА ПИРОЖКА С МЯСОМ

— Я не хочу яблока, купи мне лучше два пирожка с мясом, — говорила она Толику в зале ожидания небольшого железнодорожного вокзала провинциального городка.

— Сейчас куплю, но вначале скажи, как тебя зовут? — спросил он у обаятельной брюнетки, одетую в красное лёгкое платье. На ногах у неё были красивые босоножки тоже красного цвета, которые она постоянно протирала носовым платком.

— Маша я Ганина. Хочешь, паспорт покажу, если не веришь? — приятно улыбалась она.

— Верю Маша, но паспорт мне не к чему, я же не милиционер, а всего на всего скромный служащий ВТОРЧЕРМЕТА.

— И кем ты там служишь скромник, на своей свалке?

— Весовщиком, — коротко ответил он.

— С такой профессией наверняка у тебя в кошельке найдутся деньги, чтобы купить мне два пирожка с мясом, — напомнила она ему, что хочет кушать.

— Извини, я заговорился и забыл о твоей просьбе, — вскочил он с кресла.

Он принёс ей из буфета два пирожка завёрнутые в салфетку и бутылку ежевичной воды. Всё это она быстро поглотила. Толик понял, что эта девушка давно ничего не ела. Она положила носовой платок в сумочку, которым протирала танкетки и достала другой, чистый платок, и им вытерла руки и губы.

— У тебя Маша, что на все случаи жизни носовые платки имеются? — спросил он.

— Я платки никогда не стираю и выкидываю их по мере загрязнения, — ответила она.

— А трусики ты стираешь свои, или тоже выкидываешь по мере загрязнения?

— Эх, мужики, вы все одинаковы, — добродушно улыбнулась она. — Если тебя интересует, в них ли я сейчас нахожусь, то могу откровенно сказать. Нет, мои ажурные трусики на данный момент в единственном числе лежат в моей сумочке. И им неплохо бы было познакомиться с водой и стиральным порошком. Если ты мне сможешь предоставить место для стирки моей маленькой, но важной части исподнего белья, то я тебе буду очень благодарна.

— С этим вопросом я думаю, мы уладим. Но с условием, что там ты не должна находиться больше суток, так как у меня в ближайшую пятницу состоится свадьба. И эту квартиру мы сняли вместе с моей будущей женой у бабушки моего лучшего друга Сени Миндаля. Завтра мы намерены туда завозить мебель и приводить квартиру в порядок. То есть готовить её к семейной жизни молодожёнам. Понятно тебе?

— Я всё поняла и долго не задержусь, — пообещала она.

— Тогда поехали? — сказал ей Толик.

— На автобусе или на электричке?

— На машине, — удивилась она, — у тебя что свой транспорт имеется у такого молодого?

— Родители к свадьбе подарили, — пояснил он.

На новом москвиче они поехали по жаркому и пыльному городу, петляя по закоулкам и улицам дореволюционной архитектуры.

— Дождя бы сейчас не мешало, — сказал он.

— Если бы он начался, то я бы к тебе и на постирушки напрашиваться не стала. Я не знаю, где у вас в городе водоёмы есть, можно было там всё сделать.

— Я понял, что ты не местная, а как тебя к нам занесло? — спросил Толик.

— Обычное дело, поругалась с мужем в пух и прах. Он у меня военный в Ветлуге служит. Забрала документы, оставив весь свой нажитый гардероб в его финском домике и села на электричку. Назад я не вернусь больше к этому тирану.

— А как же родители твои, они же тебя искать будут?

— Меня не будут, у меня из родных один отец остался, который в Майкопе живёт в примаках у своей новой жены. Пока он в силе обо мне ни разу не вспомнил и ни одного письма не написал.

— Тяжело тебе придётся, дальше жить. Ты так опрометчиво поступила, что приехала в чужой город, где нет ни знакомых, ни родных.

— Почему у меня сейчас ты знакомый и один водитель на цементовозе есть. Правда не знаю, как его зовут, и тебя тоже, — засмеялась она.

— Меня Толиком зовут, друзья называют Магистр, — фамилия у меня Магистратов, — объяснил он ей. — А с шофёром машины ты видимо сильно увлеклась, что забыла имя спросить?

— Глупый, я приехала поздно и пошла по городу, гулять. Вышла на трассу, где нет совсем домов, одни леса. Босоножки держала в руках и шла по бетонке босиком. Догулялась до тех пор и не заметила, как начало рассветать на улице. Опомнилась, когда около меня остановился этот цементовоз. Водитель в окошко мне кричит:

«Красавица, ты, что пастушка волчьей стаи?»

— Я подумала, что шофер решил приклеиться к одинокой женщине, идущей босиком ночью по трассе, и отмахнулась от него. Мало того обозвала его пыле возом. А он дверку машины открывает и говорит мне:

«Оглянись назад?» — Я обернулась и обомлела сзади меня по пятам шли два волка. Не помню, как я оказалась у него в кабине. Помню только пузырёк с нашатырём перед лицом и помню, как он по моей просьбе подвёз меня к вокзалу. Вот и всё моё с ним знакомство.

— Да волки у нас тут водятся, потому что леса кругом, — сказал Толик.

Они подъехали к трёхэтажному со старой архитектурой дому, окружёнными вокруг зелёными насаждениями.

Толик остановил машину под вишнями, на которых багровыми гроздями свисали её переспелые плоды.

— Я вишни ужасно хочу? — потребовала она, не вылезая из машины.

— Будешь есть её прямо из окна, — сказал Толик, — это окна моей квартиры, — показал он на два голых окна, закрытые на половину газетами.

— Удобно лакомиться из окна, и дворик ваш хороший, — оценила она уютное местечко. — Мне здесь нравится! Я люблю старые строения, потому что в каждом кирпичике заложена историческая капелька, — задумчиво произнесла она.

Толик внимательно посмотрел на неё и подумал, что эта девушка не похожа на тех с вокзала с лёгким поведением, которые отдаются в такси первому встречному за договорную плату.

— Да здесь действительно красиво и удобно жить. «Рынок за домом и городской парк рядом», — произнёс он.

Он привёл её в нежилую квартиру, где повсюду стоял запах прели, и кроме старого кованого сундука и разваленного на кухне стола из мебели ничего не было.

— По обстановке вижу, что я тебя не за того приняла на вокзале, — сказала она.

— Почему?

— Я думал, ты из тех сердцеедов, кто на вокзалах промышляет случайными знакомствами.

— Нет, я туда сегодня попал чисто по работе. Отец послал меня оформить отправку вагона с ломом. Обычно этим делом у нас занимается другой человек, которого сегодня нет на работе.

— А кто у тебя отец?

— Мой самый главный начальник.

— Всё ясно, откуда у молодого весовщика, новая легковая машина, — сказала она.

— А ты не задавайся такими вопросами? Иначе у тебя на концах губ будет появляться кислота, после чего на твоём красивом лице будут навечно отпечатываться кривые мрачные складки.

— Ёмко говоришь, Толик. А тебе, интересно, сколько лет? — взглянула она с любопытством на него.

— Наверное, как и тебе двадцать один.

— Ошибаешься, мне двадцать восемь вчера исполнилось, — сказала она и прошла в ванную.

Проверив там воду, она вернулась в комнату:

— Прекрасно! Вода есть горячая и холодная, если бы ещё шампунь и кусочек полотенца в этом доме были, совсем бы, как в бане стало.

— Может тебе и перину с подушкой привезти сюда? — с наигранным сарказмом, спросил Толик.

— Если у тебя есть такая возможность, то я возражать не буду. Вези, пожалуйста?

— Ладно, жди меня? — сказал он, — я скоро вернусь. Чувствуй себя свободно, кроме меня здесь никто не появится. Хозяева живут в деревне. Но на всякий случай дверь никому не открывай, — предупредил он её.

ДОСТУП К ТЕЛУ

Толик поехал к своей будущей жене Ольге домой. Там забрав у матери приготовленную часть её приданого имущества, с постельным бельём, он погрузил всё в машину и повёз на съёмную квартиру. Не забыв по пути купить шампунь, бутылку Каберне и закуски. Её он застал сидевшей на сундуке.

Поджав под себя ноги, она положила свой подбородок на коленки и равнодушно смотрела на втиснувшего с матрасом в квартиру Толика.

— Зачем это? — спросила она, — я же пошутила. Мне ведь только помыться и простирнуть своё нижнее бельё нужно и всё. А обременять тебя своими просьбами, я не намерена. Я покину, эту квартиру через пару часов.

— Ты не думай, что я только ради тебя это всё привёз. Завтра здесь, полная квартира мебели будет. А постельное бельё, приданное моей жены. Мне его так и так сюда доставлять надо было.

— Лучше бы порадовал, женщину и без вреда солгал слегка, что такую приятность делаешь для меня, а ты сразу оправдываться начинаешь, — покачивала она пикантно головой. — Несмышленый ты ребёнок Толик. Хотя можешь больше мне ничего не говорить. Я знаю, что ты для меня всё это сделал. А если не так, то ты бы меня и не привёз сюда.

…Толик от неожиданности бросил матрас на пол и стоял, перед ней, как завороженный с кипой постельного белья.

— Я смотрю тебе трудно угодить. Ты, лучше молча, воспринимай, что тебе даёт гусар? — сказал он ей.

Она встала с сундука и, взяв у него из рук постельное белье, положила его на сундук:

— Не обижайся на меня благородный Магистр? Все женщины должны быть чуточку капризные. Если они лишены такой изюминки, то будут, скорее всего, походить на мужчин.

— Странное у тебя суждение о женщинах, где ты этого набралась? — спросил у неё Толик.

— В библиотеке. Я окончила библиотечный техникум и в военном гарнизоне работала библиотекарем. Она подошла к окну и открыла одну из створок. В комнату сразу ворвался с запахом вишни прохладный воздух, который притупил запах годовалой прели. Толик подошёл к ней, и жадно вздыхая свежий аромат вишнёвого запаха, спросил:

— С тобой, наверное, опасно разговаривать, хотя я тоже немало книг прочитал за свою жизнь.

Она с любопытством взглянула ему в лицо, будто перед ней стоит не человек, а редкий фолиант.

— Мне кажется, что молодёжь сейчас мало читает, — промолвила она. — И кто твои любимые писатели?

— Трудно отдать кому — то предпочтение. Мне многие нравятся. И Бальзак, и Золя. А так — же Стефан Цвейг с Фейхтвангером.

— Выходит ты лирический человек? — подняла она кверху черные ниточки бровей.

— Почему ты так решила?

— Этих писателей объединяет классический стиль их пера. Они влекут своих героев к столкновению страстей, и копаются в людских характерах по теории схожей с Фрейдом, заглядывая в самые тёмные закоулки души человека.

— Я могу с тобой поспорить, что ты не права, хоть ты и профессиональный библиотекарь, — возразил Толик.

— Интересно Толик. Тогда излагай свою мысль, в чём я не права?

— Фрейд составлял свои психоанализы по их книгам, так как они все значительно старше его, за исключением разве, что Цвейга.

— Я тебе не говорила, что они создавали свои книги именно с трудов Фрейда. Я тебе сказала, что есть схожесть с ним. Всё равно я поняла, что с тобой есть о чём поговорить. Но я сюда пришла не читательскую конференцию устраивать с тобой, а помыться и постираться. «Давай мне полотенце? — протянула она руку к постельному белью, — я пойду в ванную».

— Полотенца я ещё не принёс, они в машине и шампунь тоже.

— Так иди быстрее за ними? — сказала она.

Толик сбегал в машину и принёс остатки вещей, прихватив вино и закуску. Она бросила беглый взгляд на плетёную авоську, где хорошо просматривалась бутылка вина и закуска.

— А это что, освежитель после бани? — показала она на пакет.

— Зачем спрашиваешь о том, что знаешь? — сказал ей Толик.

— Ты прав, не надо задавать лишних вопросов, — ответила Маша, — но не удобство одно внезапно появилось, на которое мы с тобой не обратили внимания. В квартире нет ни одной лампочки, а это значит, я буду мыться в темноте.

— Я сейчас быстро в хозяйственный магазин смотаю и куплю лампочки.

— Не надо, — остановила она его, — может это и к лучшему. У тебя будет возможность зайти в тёмную ванную и помочь мне управиться с моей спиной. Я тебя тогда позову. А сейчас ты лучше нарви мне вишни? Я хотела без тебя это сделать, но постеснялась двух женщин, разговаривающих под окном.

От её обнадёживающих слов, у него ёкнуло сердце. Небольшой доступ к её телу он получил, — неважно, что во мраке, но он не посмеет к ней притронуться в ванной, даже в темноте. Спешить в этом деле он не думал. Ему не нужен был секс похожий на насилие. Она ушла в ванную, оставив в двери небольшую щелочку, откуда пробивался маленький лучик света. Толик в это время раскатал по грязному полу матрас, разложив на нём вино и закуску, предварительно постелив под снедь газету. Затем он открыл окно и нарвал в детское поломанное ведёрко вишни. Пальцы от вишни сделались у него бордовыми, и он сунул руки под кран, предварительно включив воду.

— Толик, я тебя жду? — позвала она его.

С замиранием сердца, но с открытыми глазами он зашёл в ванную.

— Закрой дверь плотнее и не волнуйся? — сказала она, — ты, что обнажённых женщин никогда не видал? — спросила она, услышав его учащённое дыхание.

— Женщин так близко не видал, а вот девочек и девушек часто приходилось видеть, — взял себя в руки он и прекратил так сильно дышать.

— Девочки и девушки, — это тоже частица опыта, хоть и незначительная, — сказала она, суя ему в руки пузырёк с шампунем.

Она положила обе свои влажные руки ему на голову и сказала:

— Здесь ни мочалки, ни губки нет, придётся тебе погладить своими ладонями мою спину.

Он налил в ладонь шампуня и начал осторожно гладить её по спине. От такой процедуры его голова приятно закружилась, и предательский комок робости встал в горле ребром.

«Только бы она меня ни о чём не спрашивала сейчас, — подумал он. — Иначе я не совладаю со своим голосом, и вместо приятного тембра у меня вылетит какой-нибудь козлетон».

Но она и не думала его, ни о чём спрашивать. Маша ему только говорила, где его руки должны гладить её тело. Он использовал почти весь пузырёк на её мытьё, не заметив, что кроме спины вымыл её всю.

— Мне приятно ощущать твои нежные руки на себе, — сказала она ему, когда его пальцы скользили по её груди.

Он машинально выполнял все её команды. Она брала его за запястье и приставляла его руку к своему телу, помогая ему делать круговые движения.

— Ты сейчас мокрее меня будешь, — сказала она. — Раздевайся, иди ко мне, я тебя тоже красиво помою.

Его уговаривать на это дело не надо было. На раз, два, три он стоял в ванной перед ней голый и возбуждённый. Она быстро прижала одной рукой его к своему телу и медленно стала опускаться на колени, увлекая его за собой в пенистую от шампуня воду.

— Толик, ты, что онемел? — дышала она ему в ухо.

— Нет, я просто люблю молча испытывать подобное блаженство и тем более я никогда не находился с женщиной в одной ванной. Для меня это новинка. Ты внесла этим модернизацию в моё сексуальное будущее. Хотя в мечтах у меня существовали подобные эпизоды любви.

— Я рада, что смогла оказать тебе нужную услугу, — шептала она, покрывая его лицо поцелуями мокрых, но обжигающих губ.

Они вытерлись одним полотенцем, затем вылезли из ванной.

— Ты же мне говорил, что любишь испытывать, молча блаженство? — спросила она, — а сам орал как прыткий конь, находясь позади лошадки.

— Я тебе правильно ответил. Когда я блаженствую, я молчу, а сейчас я получил благодаря тебе высшее блаженство. Эти чувства совершенно разные. И если бы я молчал при, такой приятной процедуре, то был бы плохим мужчиной и, наверное, обидел бы тебя своим молчанием.

— Ты всё больше и больше начинаешь, мне нравится. У тебя, вероятно, будет необыкновенная и счастливая жена. У тебя талант есть, чтобы осчастливить любую женщину, если ты, конечно, не будешь завышать свою мужскую самооценку и не бросишься сломя голову в омут разврата.

Она обернулась полотенцем и первой вышла из ванной.

Когда он после неё вошёл в комнату, её смоляные волосы были уже гладко причёсаны назад. Она сидела на матрасе и ела вишню, складывая косточки от неё на угол газеты.

Толик тщательно всмотрелся в её лицо и понял, что в ней есть, что-то от кавказской внешности. И в ней присутствовал так же бешеный темперамент, который был присущ южанам, как он слышал от умудрённых сексуальным опытом людей.

— Маша, а почему у тебя русское имя и фамилия? — спросил он.

— Ты, что думаешь, если я приехала из Адыгеи, значит должна называться, какой-нибудь Земфирой? Нет, я чисто русская женщина. Бабка только у меня была кубанской казачкой. А вообще-то Адыгею населяют в основном русские люди. Аборигенов там живёт в два раза меньше, а то и в три.

Она смотрела на него, как на своего любимого мужчину. В её кавказском взгляде заметно усматривалось колдовское очарование с заманивающим акцентом.

«Интересно бы узнать близость в ванной она мне подарила в благодарность за незначительные услуги или у неё чувства ко мне появились? — подумал он. — Хотя сейчас это для меня уже не так важно. Главное мне с ней было очень хорошо!» Толику было ясно, что матрас, на котором она сидит, первым примнёт сегодня его сексапильная гостья. А Ольге достанется матрас в первую брачную ночь.

— Ты, что намерен копаться в моей национальности или будешь потчевать меня вином? — донесся до него голос гостьи.

— Конечно, вино буду наливать, но я не копаюсь в национальном вопросе, я просто любуюсь тобой. В тебе есть, что-то отличительное, чего нет у наших городских девчонок. Твоё красное платье и красные танкетки так подходят к твоей внешности. Я при первом виде мысленно тебя обозначил кумачовой звездой, а сейчас, как ты ешь ягоды, мне хочется назвать тебя Госпожой Вишней.

— Спасибо Толик тебе, если, конечно, ты откровенен со мной, — сказала она.

— Неужели трудно распознать мою искренность, — с благодарностью смотрел он на неё. — Я же к тебе на вокзале не просто так подошёл. Ты мне понравилась сразу, и по твоим растерянным глазам я понял, что с тобой случилась неприятность.

— Как же не понравиться? — погладила она его по голове, — снял экзотическую кошечку в кумачовом одеянии за два пирожка с мясом и бутылку ежевичной воды, и голова не болит.

— Напрасно ты так говоришь, у меня похотливых мыслей к тебе не было, хотя, по правде сказать, я такие чувства нередко испытываю к противоположному полу. Видишь, я с тобой предельно честен, потому что ты располагаешь к откровенности. Ты старше меня на семь лет и скрывать не хочу, это льстит моему самолюбию. У меня не было близости с взрослыми женщинами. Так, на год, на два старше были девочки, но не больше. А сегодня так подфартило, что думать уже ни о ком не хочу. Красивую и опытную женщину мне сегодня преподнёс счастливый случай!

— Как торжественно ты произнёс последнюю фразу, — сказала она и улыбнулась.

— Так случай действительно у меня сегодня торжественный, — облизнул он свои пылающие губы.

— А девочек молодых у тебя достаточно было? — пытливо заглядывая ему в глаза, спросила Маша.

— Так много, что меня в восьмом классе из школы турнули, и мне пришлось заканчивать школу рабочей молодёжи. Повезло, что не посадили в колонию за половое сношение с несовершеннолетней, а другую девочку, — дочку из интеллигентной семьи родители отправили жить и учиться в Ригу. Её родители разумней оказались и не стали орать на весь город, что их любимая дочка в четырнадцать лет стала женщиной. Хотя у папы этой девочки было больше шансов посадить меня за решётку. Он у неё был начальником милиции. Впрочем, он до сих пор занимает эту должность, и меня не преследует за оскорбление своей дочери. После всех этих неурядиц у меня ненадолго наступил спад моей половой активности, а когда летом поехал на турбазу, у меня за смену было три девчонки, и ни одна из них не была девственницей. На турбазе я вошёл во вкус по — настоящему и этот вкус во мне до сих пор сидит. Но это ещё не всё. У меня есть старший брат, он сейчас институт заканчивает. Я с ним единственным постоянно делюсь своими победами на любовном фронте, так он далеко от меня стоит, хоть и ростом, значительно выше меня.

— Дело не в росте, а в обаяние, что в тебе с излишком и конечно в золотом характере. Ты внушаешь доверие, и на тебя я думаю, в жизни всегда можно будет положиться окружающим людям. С тобой я себя сейчас уверенно чувствую и даже не хочу вспоминать о семейной драме, которую мне устроил на мой день рождения «благоверный муж», с моей подругой.

Она замолчала и быстро выпила вино:

— А обо мне ты тоже брату своему расскажешь? — спросила она.

— Не знаю, наверное, да. Пускай знает, что у меня не только ровесницы бывают, но и зрелые женщины.

— Какой ты ещё ребёнок и не скажешь, что у тебя в ближайшие дни свадьба будет, — улыбнулась она. — Тебе бы погулять ещё не мешало, а ты узду на себя надеваешь.

— Ты думаешь, если я нагуляюсь вволю, то, когда женюсь, буду однолюбом? Нет, Маша, чем дальше в лес, тем больше дров. Погулять я всегда успею. Брак для меня помехой не будет. Девчонка хорошая попалась, я ей сразу подарил свадебное платье. Думаю, семью образцовую создать, а чужих женщин я буду любить, вероятно, всю жизнь, но свою Ольгу и детей которых она мне родит, — больше всех на свете.

— Молодец! Хорошо сказал, — потрепала она его по голове.

После чего с неё спало полотенце и оголило её упругую грудь. Она хотела поправить полотенце, но он попридержал её руку.

— Не надо, тебе так больше идёт. У тебя красивая грудь, а соски похожи, на переспелую вишню, которой, ты сейчас заедаешь вино, — сказал он и прильнул к её груди.

— Тогда и ты раздевайся? — потребовала она, — или ты меня всё ещё стесняешься?

— Нет, этот порог я переступил в ванной. Стеснение пропало, есть только трепет и преклонение перед твоей красотой.

Он составил закуску и вино на пол и начал медленно раздеваться, бросая взгляд на Машу, которая намеренно отвернулась, чтобы лишний раз не смущать его. Он опустился перед ней на колени совсем, обнажённый и сдёрнул с неё до конца ещё не просохшее полотенце и начал целовать её в груди. Затем она вытянула ноги на матрасе и легла на спину, неожиданно стиснув его тело своими ногами, так, что он без промедления вошёл в неё. И он словно пилот болида сорвался со старта.

— Куда ты спешишь, нас никто не гонит, — сказала она, — позволь мне самой регулировать наши близкие отношения.

— Я согласен, делать, всё как ты скажешь. — горячо дышал он ей в лицо. — Поучи меня?

— Тебя учить не надо, ты всё делаешь правильно и технично, я просто жалею твои силы, которые ты можешь до первой брачной ночи израсходовать на мне.

Но он был, не удержим, и на её слова не обращал внимания. Отпустил он её из своих объятий только через полтора часа.

— Как жалко, что мы с тобой больше не увидимся? — прошептала она, раскидав свои волосы по матрасу. — Я бы не отказалась с тобой от повторной встречи, даже будучи вдали от тебя. Только скажи мне, и я примчусь к тебе на всех парусах.

— Мы Маша с тобой ещё не прощаемся, — ответил он ей, тяжело дыша. — Я сейчас на часок отлучусь на работу и вновь приду к тебе.

— Ты же на машине, почему придёшь? — спросила она.

— Я машину поставлю в гараж. Должен же я выпить с тобой вина и обсудить перспективный план твоего пребывания в нашем городе. Я догадываюсь, что ты не знаешь, как спланировать следующий день. А в этой квартире оставаться тебе будет уже завтра после обеда нельзя. Я думаю, выход мы найдём. У меня в городе много друзей, что — то, придумаю. Ты оденься сейчас и запрись. Я скоро буду.

ГОСПОЖА ВИШНЯ

Толик вышел из квартиры и, садясь в машину, которая стояла под развесистыми вишнями, посмотрел на окно. Маша стояла, прижавшись к стеклу лицом, и на ней уже было одето её ярко-красное платье.

— Был бы я художник, я бы обязательно картину с неё написал в этом ракурсе и назвал бы её, «Госпожа Вишня», — подумал Толик, и завёл машину.

На работе он отдал отцу все бумаги на отправку вагонов и пошёл к своему другу Миндалю, который работал за забором кладовщиком в ремонтной зоне пассажирского автопарка. Его он застал на месте.

Сеня был на складе и проверял в коробках метрические приборы вместе с дальним родственником, главным инженером и кандидатом технических наук, Ковальчуком Виталием Ефимовичем, — хорошим другом отца Толика.

Ковальчук был из категории таких людей, с которыми можно не стесняясь разговаривать на любую тему и получить дельный совет, если он необходим.

— Что Толик, новую машину уже пришёл ремонтировать? — спросил он.

— Нет, рано пока. Месяца ещё не езжу, — ответил Толик.

— Она у него скоро сломается, — сказал Миндаль Ковальчуку.

— Это почему, ты так решил? — спросил Виталий Ефимович.

— А он её не обмывал. Нужно было, как положено друзьям вина купить, а потом ездить, не опасаясь, что движок не развалится.

— Ты напрасно предрекаешь такую судьбу его Москвичу. Поездит он на ней досыта без поломки, так как подарки не обмываются, — сказал Виталий Ефимович, — а на свадьбе у него мы всё обмоем и машину, и невесту, и квартиру, которая пока ещё строится. Отец говорит, что стены уже вроде стоят? — вопросительно посмотрел он на Толика.

— Откровенно говоря, я не знаю, это ведь Ольгины родители нам кооператив дарят. Мне спрашивать не совсем удобно, а Ольга не спешит из родительского дома уходить. Ей там вольготно живётся. Но завтра всё. Лафа её кончится. Будем перевозиться в квартиру Сениных старичков на Парковую улицу. Пока там поживём.

— Там место неплохое, хоть и дома старые. А то, что ты надумал жить самостоятельно без родителей это верное решение, — одобрил Виталий Ефимович.

Толик устроился на облезлом стуле около письменного стола и уставившись на Виталия Ефимовича тушуясь, заявил:

— У меня сегодня неожиданная проблема возникла, которую я сам себе создал. Одну знакомую красивую женщину, я туда с ночёвкой привёл. Она сама библиотекарь из другого города и здесь никого не знает, как бы Сенька её к вам во времянку устроить на пару дней? — спросил Толик, — всё равно она пустует у вас.

— Сейчас не пустует, мать там варенье варит с утра до вечера и тапочки шьёт по ночам, — сказал Миндаль.

— Ты где эту женщину нашёл? — спросил Виталий Ефимович.

— На дороге, — соврал Толик. — Подвозил я её, ну и разговорились. Она от мужа военного сбежала из Ветлуги. Он садист у неё оказался.

— А она не того случайно? — спросил Ковальчук.

— Что не того? — не понял Толик намёка.

— Ну, аферистка или гастролёрша, какая — ни будь?

— Ты чего дядя Витя я, что думаешь, в людях не разбираюсь. Она интеллигентная и грамотная, немного похожа, на женщину с гор, — Маша её зовут, но ей больше идёт имя Харита.

— Знать с Олимпа спустилась твоя незнакомка, и зовут её вероятно богиня Тихе.

— Что это за богиня? — спросил Сеня.

— Богиня случая и судьбы, — ответил Виталий Ефимович задумчиво. — Если говоришь, она грамотна и красива и у неё все документы в порядке приводи её завтра с утра ко мне в кабинет. Мне скоро нужен будет экспедитор. В сентябре Галина Тимофеевна уходит на пенсию, и, если твоя богиня мне подойдёт, я её определю на эту должность. Запасные части будет мне пробивать на транспорт. А пока она поработает в пионерском лагере, — если захочет, конечно. Посуду мыть в столовой некому.

— Виталий Ефимович, если ты серьёзно можешь ей помочь, то я тебе до гроба жизни буду обязан, что камень с моей души снимешь, — обрадовался такому повороту дела Толик. — Я пойду сейчас сообщу ей эту приятную новость.

— Валяй, — сказал он взбудораженному Толику, — да, а, сколько ей лет? — спросил он.

— Вчера говорит, двадцать восемь исполнилось.

— В тебе есть замечательная черта Толик, — сказал Ковальчук. — Мне нравится, что ты любишь приятные вещи делать для всех. Даже незнакомых тебе людей стороной не обходишь. Веди завтра свою богиню? Будем ей жизнь новую лепить.

— Погоди Магистр, я с тобой пойду, — остановил его Сеня, — у меня рабочий день уже закончился. Хочу посмотреть, кому я должен буду жильё завтра подыскивать.

— Пошли, — замявшись, сказал Толик.

«Может оно и к лучшему, что он пойдёт со мной, — подумал Толик. — Она быстрее поверит мне, что я ей сообщу удачный результат переговоров с дядей Виталием».

Миндаль закрыл свой склад, отдав ключ Ковальчуку.

— Толик, ты же на машине, чего мы пешедралом пойдём? — спросил Сеня.

— Выпить я хочу сегодня, понимаешь? — хлопнул он друга по плечу.

— Ну и пей на здоровье, я тоже сегодня выпью с тобой и твоей Харитой, — сказал Сеня, — а машину под окнами оставишь, никуда она не денется. Ты мне по секрету только скажи, ты с ней уже физически любезничал?

— Ты чего Сеня? За кого ты меня принимаешь, — опешил от такого вопроса Толик, — у меня свадьба на носу и к тому же это не та женщина, чтобы раздвигать ноги каждому встречному.

— Я не поверю никогда, что ты бескорыстно стараешься для неё. Всё — таки какую — то цель ты преследуешь?

— Я никогда, ни о каких целях в этом направлении не думаю. Я вначале делаю хорошее дело, а потом жизнь сама тропку укажет в каком направлении двигаться. Если на этой тропе будет лежать валун или даже ничтожный камешек. Я вперёд двигаться не буду ни за что, а заверну назад, чтобы не испытывать чувства неловкости.

— Так всё равно это корысть, — сказал Сеня.

— Ты своё мнение держи при себе, это ты так думаешь, потому что сам такой. А я на жизнь и женщин смотрю по-другому. Ты свою половую жизнь начал в шестнадцать лет с хорового круга, а я в двенадцать лет с уже опытной соседки, которая кое — чему меня научила. А в восьмом классе, я уже считал себя полноценным мужчиной способным уломать любую девчонку. Сейчас я хорошо понимаю, что это было подростковым бредом, но мне это придало уверенности в последующих победах над слабым полом. У меня была первой Аза, а после неё ещё рядок девочек. Потом взрослая соседка Лизка Мочалова, которая ходила с синими губами от моих зубов, пока её Миша Кисель наматывал портянки в армии. Я не обучался сексу от наших старших дворовых пацанов. Я понимал, что в их словах заложено больше банального бахвальства, чем искренности. Хотя по их разговорам они все выглядели такими гигантами в сексе, чуть — ли, не со звериным инстинктом. И все им беспрекословно отдавались. Вспомни Сахара, каких у него только красавиц, по его словам, не было, а женился на невзрачной с больными лёгкими Наташке Сомовой, которая быстро превратила его в заурядного подкаблучника. Он без её разрешения и шагу из дома теперь не делает.

Толик остановил машину около центрального гастронома и спросил у Сени:

— Чего брать будем из выпивки?

— Портвейн и пива, а мало будет, ещё сходим. «Хотя после твоей тирады водку полагается пить», — заметил Миндаль.

— Надо взять колбасы, овощей и что-нибудь из сладкого. Маша не совсем сытая там сидит одна.

— Может ей ещё букет цветов купить? — ехидно спросил Миндаль. — Я буду её за свои деньги поить и кормить, а ты, значит, будешь её протягивать, как Лизку и Азу.

— Слушай Сеня, эта Маша, которую ты сейчас увидишь, ничего общего ни с Лизкой, ни с Азой не имеет. Она очаровательна и к такой женщине не грех бы было подступиться. Могу тебе точно сказать, что такие, как она у нас по улицам города не ходят. Я никогда не позволю себе вольность на правах хозяина и не посмею в данной ситуации воспользоваться её тупиковым жизненным положением. Надо уметь ждать. Благодарность придёт, пускай позже, но она всё равно придёт. А про цветы ты правильно сказал. Купи и их, только обязательно красные розы. Насчёт денег не переживай, у меня, их достаточно сегодня.

Сеня купил букет роз у бабок, торговавших возле магазина, и всё то, что могло помочь непринуждённой беседе в обществе прекрасной незнакомки. Себе он взял водку, а Толику вина и пива. Маша открыла им дверь, находясь в заспанном состоянии:

— Ты не один? — спросила она, смотря на незнакомого молодого человека, а не на Толика, который стоял перед ней со спрятанным букетом роз за спиной.

— Нет, конечно, я с розами, — протянул он ей цветы, — и с хозяином этой квартиры.

— Это Сеня Миндаль, — представил он своего друга. Но Маше было не до Сени, она восторженно приняла цветы и нежно, будто оберегая их от чего-то, прижала к своей груди.

«Ей не только вишня к лицу, но эти розы тоже, — подумал Толик и опять пожалел, что не может написать картину с неё Госпожа роза».

— Придёт время, я возвращу тебе обязательно эти розы, — произнесла она бархатным, как лепестки роз голосом. — У меня жизненное правило такое есть: кто дарит тебе красивые цветы от всей души, тот достоен не менее красивого букета! Затем она своё внимание переключила на Сеню Миндаля:

— Извините, я отвлекалась немного? — обратилась она к Сене, — и пропустила мимо ушей ваше имя.

— Ко мне можно обращаться без выканий и разных церемоний, — смело заявил Миндаль. — И зовут меня Сеня, а обещанные цветы вы и мне тогда должны будете подарить. Потому, что выбирал их я, а Магистр, всего лишь оплачивал.

— Хорошо я приму это к сведению, — улыбнулась она.

Миндаль ни на минуту не отводил от неё глаз. Видно было, что он безумно был поражён её красотой и молотил своим непослушным языком какую-то несуразицу. Маша совершенно не слушала его, а мысленно ласкала взглядом Толика, — молодого парня, который выискал её одну из толпы пассажиров и смог неплохо отвлечь от тягостных раздумий, не применяя к ней излишних домогательств.

«Жалко, что он молод, — думала она, — хотя по разговору видно, что он умён и эрудирован. И как мужчина, он не хуже её мужа — садиста, который сам, гуляя налево и направо, ежедневно насаждал её своими ревностными скандалами. А то, что Толик невысокого роста, это мелочи жизни. Этих параметров придерживаются только бабы дуры, у которых совершенно отсутствуют правильные понятия о счастье. Им подавай высоких мужчин, а то, что у этого великана тупая голова и бездушное тело эта важная деталь их не интересует. Потом в процессе их совместной жизни, даже самая умная красавица снизойдёт до такой тупости своего распрекрасного мужа, что штукатурка будет сыпаться в доме. Разве мало было великих людей с низким ростом, у которых не было отбоя от знатных графинь и баронесс. А чего, я так размечталась, — опомнилась она. — Будто у него свадьба в пятницу будет со мной, — остановила она себя, — и не такой уж он и низкорослый парень. Нормальный у него рост для мужчины и дай ему бог счастья! А я, наверное, завтра поеду в Ветлугу, выпишусь и завербуюсь на Сахалин на рыбные разработки».

ЖАРЕНАЯ ПЕЧЕНЬ

Они все трое сидели на матрасе, и пили спиртные напитки, закусывая свежими огурцами с помидорами и чайной колбасой. К коробке конфет притрагиваться она не решалась, так, как не слышала, что куплены конфеты для неё и тем более лежали они не на матрасе, а на подоконнике.

— Маша, проснись? — услышала она голос Толика. — Ты хоть поняла, о чём я тебе сказал? Или тебе это не интересно?

— Прости меня? — извиняющим голосом сказала она, крутя в пальцах стакан с игристым вином. — Я немного отключилась и тебя совсем не слушала.

— Сеня, а где Кара — Кум? — спросил Толик у друга.

— На окошке лежат, — ответила она вместо Сени.

Толик быстро встал и открыл перед ней коробку конфет.

— Вино без конфет, что чай без сахара, — сказал он ей. — Теперь слушай, о чём я тебе говорил? — Завтра мы утром идём с тобой к одному хорошему человеку жизнь тебе устраивать.

— Моему родственнику, — влез в разговор Миндаль.

— Не перебивай, — сделал ему замечание Толик, — так вот этот хороший человек работает большим начальником, — продолжил Толик. — Он готов принять активное участие в обустройстве твоей дальнейшей судьбы. Если у тебя все документы в полном порядке, то временно до сентября он трудоустраивает тебя мыть посуду в лучший пионерский лагерь. А с первого сентября будешь работать экспедитором в самом крупном транспортном хозяйстве нашего города, где этот хороший человек занимает пост главного инженера.

— Это значит, что ты очень тесно будешь работать со мной, — пояснил Миндаль, — так как я там работаю начальником бюро складского хозяйства.

— Не ври, ты простой кладовщик, — пристыдил друга Толик.

— Но скоро им буду, только институт вот закончу на следующий год.

Маша, как завороженная смотрела в глаза Толику и от удивления только вымолвила:

— Замечательно!

— Я знал, что тебе по душе придётся это выгодное предложение, — сказал он и нежно дотронулся до её голой коленки.

— Ты мне сказку предложил послушать или хочешь мне доказать, что чудеса на свете всё — таки бывают? — с недоверием спросила она. — Так не бывает, чтобы ты можно сказать ещё мальчик в течение часа устроил мою жизнь.

— Правду он тебе сказал, — жуя помидор, подтвердил Сеня, — разговор при мне у них состоялся с дядей Витей. А все чудеса и творят могущественные люди. Это жизненная закономерность. Хочу, казню, хочу милую. Всё очень просто прекрасная Маша.

— Странно, — отрешённо произнесла она.

— Ничего странного нет, всё реально и действительно и теперь дальнейшие действия будут зависеть только от тебя, — уверял её Толик.

— Нет, странно то, что я в один день стала вдруг Машей. А вообще-то я Мария и Машей меня никто и никогда не называл, разве, только ты сегодня.

— Как ты представилась, так я тебя и назвал.

— Нет, ты так и продолжай называть меня Машей, — мило улыбнулась она. — Мне даже это стало нравиться больше, чем Мария.

— Не жалко расставаться с Марией? — спросил Сеня.

— Ну что ж, новый город, новая жизнь, новые впечатления, — это очень прекрасно! Думаю, новое имя моё удачно вписывается во все эти новшества. Я предлагаю за это выпить! — подняла она свой стакан.

В этот вечер Миндаль, так напился, что ему пришлось уснуть на сундуке, согнувшись калачиком. А Маша и Толик, лёжа на матрасе в обнимку не решились в присутствии друга заниматься любовью. Только, когда он повернулся на другой бок, то ощутил в своём кармане ключи от машины. От чего на душе у него стало радостно.

— Маша выход найден, машина же под окном стоит, — прошептал он ей.

Они, не обуваясь, вышли на улицу и последовали в машину, которая стояла между двух вишен, словно в тоннели. Во дворе просматривалось безлюдье, и стояла гробовая тишина. Кроме писка надоедливых комаров, ничего слышно не было. Сев на заднее сиденье, Толик оголил ей грудь и начал облизывать её соски. Потом, тихо не причиняя ей боли, приятно стал ей покусывать их, от чего она стала приподыматься к верху, елозя по спинке сиденья спиной. Одновременно одной рукой она стала стягивать, свои трусики, которые бесшумно и незаметно упали на коврик машины. Они оба были возбуждены до предела, но она не давала ему войти в неё. Но всё же хоть и тесновато было, он вошёл в неё. Но это удовольствие было не долгим. Она высвободилась из под него и сказала:

— Не будем спешить. Длительные ласки, продляют красоту приятных ощущений. А с тобой предаваться ласкам, я готова всю ночь! И ты, пожалуйста, не распыляй свои силы? Я действительно хочу, чтобы у тебя состоялась полноценная брачная ночь! Она для вас обоих должна быть запоминающей на всю жизнь!

Маша застонала и прижался к её груди. Но она инициативу взяла в свои руки, запрокинув его голову припала к его губам и стала их целовать. От чего Толика отбросило назад, и он словно парализованный пролежал так длительное время, постанывая от новых нахлынувших приятных чувств, которые подарила ему Маша. Он готов был орать от счастья, но боялся в эту тихую ночь привлечь внимание к своей машине. Толик в такой позе и уснул, но, как только забрезжил рассвет, он почувствовал, как Маша гладила его по голове.

— Магистр, — впервые она назвала его не по имени, — если ты спишь, то пора просыпаться? Нам обоим нужно привести себя в порядок и тебе подготовиться к оправдательной речи перед близкими родственниками, где ты провёл сегодняшнюю ночь.

— Это совсем не обязательно, — с ноткой обиды, произнёс он. — Мои родители, таких отчётов не требуют от меня, а с Ольгой мы договорились, что за неделю до нашей свадьбы мы встречаться не должны, за исключением сегодняшнего дня. Мебель будем привозить, и приводить порядок в квартире.

Толик приподнялся, и почувствовал, как его плечо пронизало иголками. Он слегка застонал.

— Что с тобой? — спросила она.

— Чёрт плечо затекло, но стон мой совсем не от боли, а от приятных впечатлений нашего близкого знакомства. Я ещё нахожусь на волне сегодняшней ночи. И не хочу выплывать, потому что знаю, что сегодня я с тобой прощусь надолго и, скорее всего никогда больше не увижусь. Я обязательно захочу подобных встреч и много раз. Но, отдав тебя в руки Ковальчуку, я понимаю, что ты там одна никогда не будешь. Найдутся в его предприятии ухари, которые обязательно окольцуют тебя, и тогда прощай Маша, не пиши мне больше писем.

— Глупый дурачок, — засмеялась она. — Неужели тебе не понятно, что ты стал для меня очень близким человеком. А мы с тобой знакомы меньше суток. Это о чём-нибудь, тебе говорит?

Толик насупил брови:

— В общем, то да, но, если я тебе небезразличен, давай договоримся на будущее, что ты оградишь меня от ненужных страданий.

— Ты о чём говоришь дорогой?

— Мне будет больно знать после, что к твоему телу прикасается другой мужчина.

— Как ты себя любишь, — возмущённо воскликнула она, — но это со временем у тебя пройдёт. Ты пойми, так не может быть, чтобы ставить какие — то условия мне. Для этого ты должен родиться был Ротшильдом или султаном.

— Я тебе условий не ставлю, я не хочу с тобой прощаться. И даже сейчас, когда по сути дела ты мне никто, моя душа протестует, что после меня, такую вишенку будет кушать чужой дядя. Одно только обстоятельство меня будет утешать. Если у тебя сложится жизнь в нашем городе, то я буду знать, что имею к твоему счастью самое прямое отношение, — сказал Толик.

— Наконец — то ты верную формулу вывел. Я сама знаю, без всякого конкурса красоты, что я неотразима и одна никогда не останусь! Сам посуди, мы оба при первой встрече стремились друг к другу, но признаться в этом не решались. Это нас фатум с тобой посетил. И по жизни он нас будет посещать не единожды. Я рада, что встретила тебя, не имея за душой ни копейки денег. И вкус твоих пирожков с мясом каждый раз будет напоминать мне о тебе. Я рада, что в твоей квартире не оказалось ни одной лампочки. И, наконец, я очень счастлива, что ты осмелился войти ко мне в тёмную ванную. Такие приятные сюжеты быстро не забываются, а хранятся в архиве мозга всю жизнь. И будь ты немного постарше, твоя Ольга в пятницу в зале бракосочетаний только бы головкой своей недоумённо крутила, но тебя бы там не нашла. Слагая все яркие картинки с момента нашей встречи, я бы тебя просто банально похитила и привязала к кованому сундуку, который стоит в квартире. Поставив на него подаренные тобой мои розы и села бы рядом с тобой, охраняя свою любовь от посторонних взглядов.

— А когда розы завянут, ты их выкинешь и отпустишь меня на все четыре стороны? — задумавшись, спросил он.

Она положила голову на его голову грудь и произнесла:

— Ничего подобного. Я знаю, что рынок находится рядом и, сходив туда, я бы купила новый букет роз. А сейчас я хочу еще раз принять ванную, пока спит твой миндальный орех. Ему на работу, наверное, пора вставать?

— Нет, он сегодня со мной мебель будет возить на автобусе, но вначале я тебя отведу к Виталию Ефимовичу.

Пока она мылась в ванной, Толик разбудил друга и послал его за автобусом. Сам он, дождавшись, когда Маша привела себя в божеский вид, посадил её в машину и отвёз к Ковальчуку, где она у него пробыла не больше десяти минут и вышла из кабинета наполненная радостью и счастьем.

— Пионерский лагерь отменяется, — сказала она.

— Что сразу экспедитором взял? — спросил Толик.

— Нет, инспектором отдела кадров и, похоже, я приглянулась этому дядечке.

— Ты смотри полегче с ним будь? — ревностно заявил Толик, — у этого дядечки две дочки двойняшки такого же возраста, как и я.

— Не переживай Толик, — утешала она его, — он хоть и добрый дядечка, но рядом с ним я буду плохо смотреться. Главный инженер должен носить каждый день свежие рубашки и от него должно пахнуть дорогой туалетной водой. А от Ковальчука за пять метров отдаёт жареной печёнкой. Я этот запах терпеть не могу.

— Дальнейшие твои действия, какие? — облегчённо спросил Толик у неё.

— Погоди, я приду в себя, — приложила она руку к груди, — мне до сих пор не верится, что мне так несказанно повезло. Мне нужно присесть и хорошо обдумать внезапно навалившуюся на меня удачу.

Они спустились по лестнице вниз и сели на скамейке у парадного входа в контору. Толик обратил внимание, что все входящие и выходящие посетители надолго задерживали свои взгляды на Маше. И ему стало вдруг гордо за себя, что эта женщина на данный момент принадлежит только ему. Но он ошибался. Как только она открыла двери кабинета главного инженера автопредприятия, Маша перестала быть его женщиной. Хотя после свадьбы она подарит ему несколько встреч в лугах. Но эти встречи будут разниться от первой их близости. Холод и безразличие ворвётся в их отношения. А с наступлением осени их встречи совсем прекратятся. Маша понимала, что может разрушить молодую семью, и чтобы уберечь её, она решила отнять главного инженера у дородной и неопрятной Галины Ковальчук, но инициатива этого шага исходила от самого Ковальчука. Увидав её Ковальчук, потеряет голову, а позже он потеряет партийный билет и свою семью из-за Маши. А Толик посчитал, что Маша вместе с Ковальчуком полюбила и жареную печёнку.

РОЗЫ ИЗ ДРУГОГО ГОРОДА

Виталий Ефимович в этот день определит Машу на хорошую должность и выделит ей служебную квартиру, куда Толику вход будет закрыт. И в этот же день Толик перевезёт с Миндалём и друзьями мебель в квартиру, и оставят Ольгу и обоих матерей наводить там надлежащий порядок. Сами же они уедут в деревню Соколиху, с друзьями на мальчишник, который им в три часа ночи сорвали деревенские парни около озера. Подравшись с сельскими хулиганами, они забрали недопитую водку с оставшейся закуской, сели в машину и лесными дорогами выехали к городу, объезжая всячески посты ГАИ.

— Поехали допивать водку, ближе к твоей квартире? — предложил Миндаль Толику.

— Ты чего, а вдруг женщины порядок навели и остались там спать, — не согласился Толик.

— Мы не к тебе пойдём, а на Воронку, — сказал Миндаль, — это двухэтажный дом деревянный за рынком. Там весело круглые сутки. Стекаются в основном одни ****и и блатные. Почему и назвали Воронка. Это дом Райки Устиновой, — у неё муж сейчас сидит в тюрьме, а она торгует самогоном и привечает всех.

— Ты в притон нас хочешь пригласить? — спросил Миша Ёрш, — задиристый парень, ходивший всегда с гордо поднятой головой, за что и получил такую кличку от друзей. — Пошлостей и грязи нам только не хватало, — зудел он.

— Не бойтесь, никто нас там не обидит, — предупредил Миндаль, — там драки запрещены.

— Никто драк не боится, но для полного счастья притон надо посетить, — изъявил желание идти туда Толик. — Шлюхе, какой-нибудь перед бракосочетанием «развязать язык», я думаю, не помешает.

Они подъехали, к дому и вошли в незапертые двери дома. На первом этаже в одной неубранной комнате спала женщина, которую знала вся округа. Это была Зинка Оспа, — старая знаменитая спекулянтка, которая пожизненно была «обвенчана» с тюрьмой. В другой комнате по низкой широкой кровати ползали две девочки. На первый взгляд одной был годик, а второй три года. Старшенькая девочка плакала и, увидав незнакомых людей, замолчала, и начала кулачком вытирать слёзы.

— Миндаль, чьи это девочки? — спросил Толик.

— Устиновых, — Райка, наверное, отлучилась куда — то недавно. Видишь, лампадка над иконой горит. А может, на втором этаже спит пьяная? Хотя вряд — ли? Второй этаж стариков Райки, а они не общаются с ней из-за её разгульного образа жизни.

— Давайте их покормим, чем — ни будь, — предложил Ёрш.

— У нас кроме холодного мяса ничего не осталось из закуски, — сказал Толик, — овощи и сладости потоптали на берегу во время драки.

Миндаль посмотрел на часы:

— Через час рынок откроют, сходим ягод им, купим.

— Вспомнил! — приложил ладонь голове Толик, — я сейчас им вишни принесу. У меня под окном ей завались.

Он взял стоящую на полу кастрюлю, и быстро сбегал к своему новому дому, нарвав детям вишни. На обратном пути в чьём — то палисаднике он нарезал букет белых хризантем, намереваясь утром преподнести их своей Ольге.

Положив букет на кровать, он вымыл вишню и, усадив обеих малюток к себе на колени начал кормить их вишней. Они все перемазались в сочной вишне, не забыв заляпать своими ручками и лицо Толика. Потом Толик дал им филейного мяса, которое они начали обсасывать, не выпуская из своих рук. Друзья сидели на полу и на кровати, допивая свою водку. В начале седьмого утра в комнате появилась хозяйка. Увидав незваных гостей в доме, она бросилась к детям, но те не хотели слазить с колен доброго дяди, держа крепко в своих кулаках обмусоленное мясо.

— Вы, что не хотите к маме идти? — опешила она, — вам, что чужой дядя родней?

— Рай, да оставь ты их? Не видишь, Магистр их прикормил, — сказал Миндаль.

— Ой, Сенька ты здесь, — успокоившись, проговорила она, — тебя я и не заметила. Ну, слава богу, что всё нормально обошлось. В милицию меня забрали в два часа ночи. Девчушки спали, а я вышла провожать Ланку и её Боба. Они у меня самогонку пили вместе с Оспой, половину бутылки взяли с собой, а у поворота милиция к нам подъехала и нашла самогон. Всех троих для выяснения и забрали паразиты. Меня отпустили с Ланкой, а Бобу протокол составляют. Сейчас подпишет его и ко мне припрутся с Ланкой.

— Будешь водку? — спросил у неё Миндаль.

— Если только чуточку, — сказала она, не переставая тянуть свои руки к дочкам, но они не смотрели на неё. Дети полностью были заняты дядей. Они что — то лопотали ему, показывая на вишню и на мясо.

— Не хотят идти к маме, видать дядя им понравился? — сказала она, посмотрев на Толика.

— Этот дядя послезавтра женится, — доложил ей Миндаль, — мы к тебе заехали с мальчишника. А жить он будет в квартире моей бабки.

— Тогда увидимся с вами ещё не раз, — посмотрела она на Толика и выпила водку.

— Сомневаюсь, он не ходок в такие заведения, — сказал Сеня. — Понимаешь, белая кость. Играет немного на рояле и на работу ходит с портфелем. Вот такой наш жених.

— Это конечно, — раздражённо бросила Райка и вырвала старшую дочку из рук Толика. — А мы люди простые, мы даже на ложках не умеем играть, и мясо такое, какое вы принесли, отродясь не пробовали. Мы люди пропитаны ливером и тюлькой. На вкуснятину, у нас денег не хватает. Вот, как мы живём, — смотрела она зло на Толика и говорила, будто гордилась этим.

— Вы взрослые ешьте, что хотите, — спокойно ответил ей Толик, — а детей грех лишать счастливого детства. Иметь деньги на выпивку и не купить детям пряника, это возмутительно!

— Дети у меня не обижены ничем, — оправдывалась Райка, — сюда без сладостей никто не ходит. Вот так мальчик! И ни тебе судить о моей жизни. Мне хватит нравоучений сверху, — показала она пальцем на потолок, где жили её родители. — Зайди, как-нибудь сюда вечером и ты убедишься, что мои детки всегда сыты.

Ребята допили водку и когда к хозяйке пришли новые гости, они направились к выходу. Младшая девочка никак не ходила уходить с рук Толика и, только когда он ей показал на букет цветов, лежавших на кровати, она с радостным повизгиванием ползком начала добираться до них. Оставив машину около не понравившейся Толику «Воронки», они разошлись все по своим домам.

В ближайшую пятницу на свадьбу приглашённый Ковальчук придёт под ручку не с законной супругой, а с Машей, которая будет одета в богатое жёлтое платье с чёрной розой на груди. Толик заметно изменится в лице, но Маша ему глазами дала понять, что её визит на свадьбу вынужденный, который она отвергнуть не могла. То же самое она объяснит ему и на второй день свадьбы. А он в присутствии её два дня под громкие возгласы «Горько», целовал смущённо свою молодую жену Ольгу.

Когда после свадьбы он несколько раз встретятся в лугах с Машей, то поймёт, что теряет эту красивую женщину. Он был немного рад такому исходу, а с другой стороны, ему было грустно, что он больше не будет целовать это красивое лицо. Жизнь подсказывала ему поступить мудро. А это значит, про увлечение красивой женщиной необходимо было забыть. Она не говорила ему: «Уходи». Просто Маша несколько раз не пришла на тайную встречу. И этим всё было сказано. Толик ни в чём не винил её, он считал, что умная женщина на расстоянии прочитала его терзающие мысли и сделала нужные выводы.

Позже Толик не будет искать с ней встреч, а сделает для себя вывод, чтобы обладать красивыми женщинами, нужно иметь власть или деньги. Много денег иметь в СССР, — пагубно может отразиться на здоровье и свободе. Значит, остаётся только власть, но, чтобы её иметь, нужно для этого вначале получить высшее образование. И после своей свадьбы он без труда поступит на заочное отделение в политехнический институт.

А Маша и Ковальчук, через год покинут город и уедут в близлежащий город химиков, где Виталий Ефимович будет работать в НИИ и полностью погрузится в науку. Маша будет работать в технической библиотеке крупного химического комбината. Все новости о них Толик узнавал от отца, который не прекращал поддерживать связь со своим старым другом. Иногда в их доме на столе в вазе красовались розы красного и жёлтого цвета, но история их появления, Толика никогда не интересовала. Для него это было рядовое событие, особенно в летнее время. И только однажды на Октябрьские праздники мать с отцом придут в гости к молодым. У матери в руках будет букет роз.

— Откуда цветы? — спросил Толик.

— Ты, что только на свет народился? — сказала мать, — вам второй год уже их присылают Ковальчуки, а вчера они приезжали к нам в гости и уехали от нас сегодня утром.

Толик посмотрел на свою Ольгу, но она равнодушно восприняла это известие, как ему показалось, и продолжала суетиться с закусками по новой квартире, в которую они недавно переехали. Приятной и тёплой волной обдало Толика это известие и он, не подавая вида, что обескуражен этим сообщением, плюхнулся в кресло, закрывшись от всех газетой. Тогда он не знал, что матери и отцу, хорошо известно по какому поводу им присылают Ковальчуки розы.

— Ты принёс им мир и счастье! — так говорят Виталий и Мария, — ответил ему на работе отец, — и Мария недавно стала матерью. У неё родилась дочь. А твоя Ольга, почему не спешит подарить нам внуков? — уже раздражённо произнёс отец.

— И вы скоро сиротами не будете, — загадочно заявил Толик и вышел из кабинета отца.

С семейными и институтскими хлопотами, Толик не заметит, что в их дом резко прекратили поступать розы. Тогда он не знал и не догадывался, причины отсутствия цветов в их доме, к которым он уже привык. Виталий Ефимович оставит Машу одну с маленькой дочкой на руках и уедет на БАМ с новой женой на руководящую должность. А Толик постепенно начнёт забывать, что в его жизни была красивая женщина, которую звали Маша. У него будет много таких Маш на любовном фронте, но случайно при виде красных или жёлтых роз он всегда её будет вспоминать с необыкновенной нежностью.

ЦВЕТНИК С ЦАРИЦЕЙ

Учебный процесс у младшего Магистратова затянется на долгие годы. У него уже будет сын подрастать, когда Толик с грехом пополам окончит заочно политехнический институт. Только после этого он приобретёт солидную должность. Отец Роман Иванович Магистратов по своим связям пристроит его вначале на мебельную фабрику начальником отдела снабжения, где он проработает продолжительное время, а когда фабрика начнёт трещать по швам, ему предложат завидную должность коммерческого директора, в строчевышивальной фабрике «Салют». Строчевышивальная фабрика это было большое четырёхэтажное здание, которое населяли в основном женщины и только иногда мелькали мужчины, работавшие наладчиками швейных машин. Некоторых сотрудниц он знал по школе, а швея Беляева Нина училась с ним в одном классе. Она всегда была серенькой и незаметной девочкой.

Не смотря, что минуло много лет, как он покинул школу, но о том, что коммерческий директор Магистратов в раннем возрасте познал близость с противоположным полом, слухами фабрика наполнилась моментально. И если бы его специфика работы напрямую была связана с производственным процессом, то он бы ежедневно ловил на себе женские многоликие взгляды, где можно было встретить не только снисходительность, а также осторожные и понурые лица, которые при встрече сторонились его и старались даже уклониться от приветствия. На таких женщин Анатолий Романович не обращал внимания и считал их по жизни инвалидками, которым предназначено до окончания своего века, носить на себе синие чулки.

И всё-таки больше попадались, женщины с томным обвораживающим взглядом, с откровенной вывеской на лице. «Если ты хочешь меня, то я твоя».

Строчевышивальной фабрике он дал своё кодовое название «Бабье царство», так, как от женского изобилия разбегались глаза во все стороны. Но Анатолий Романович не стал сразу раскрывать свои объятия. Он начал оценивать обстановку и знакомиться с людьми. Ему предоставили небольшой кабинет на втором этаже и служебную машину пикап, в которой был телефон. Директором фабрики была сорокапятилетняя Наталья Дмитриевна Брюсова. От неё всегда пахло дорогими французскими духами, и отличительной чертой её гардероба было то, что она никогда в помещении не появлялась застёгнутой. Даже зимой в лютые морозы, выходя из служебной Волги, распахивала свою шубу и, цокая каблучками по кафелю, шла величаво по фабричным коридорам высокомерной походкой, как единоличная хозяйка, с неохотой здороваясь на своём пути с встречными подчинёнными. За глаза её все называли Царицей. Это, была требовательная и властная дама. Имея орден, Знак почёта за трудовые успехи, она требовала от всех беспрекословного подчинения к ней и обязательного выполнения плана, готовя при этом свою выпуклую грудь к новому ордену. Великолепные груди Царицы игриво дрожали в унисон её голосу, когда она гневно разносила своих подчинённых на оперативках. Она никогда не кричала сидя в своём кресле. Ей для этого было мало место. Наталья Дмитриевна всегда элегантно поднимала свой зад с кресла и, помогая своему голосу, начинала жестикулировать руками, заставив виновато всех опустить головы. И когда она опускала свой зад в кресло все облегчённо вздыхали. Знали, что на этом её гнев прошёл, и подымали на неё свои головы.

«Наверное, она темпераментная в постели? — думал Анатолий Романович, — единственный из подчинённых не отводивший своего взгляда от разгневанной директрисы. — Любопытно, какое сейчас на ней нижнее бельё, нашей фабрики или импортное? — гадал он мысленно. — Если спросить у неё, то можно вылететь с работы. В лучшем случае получить по физиономии. А можно сослаться на профессиональный интерес, тогда она воспримет это возможно спокойно. Нет, нельзя к ней сейчас лезть с глупыми разговорами, — решительно отмёл он свою затею. Надо вначале хотя бы на расстоянии познакомиться с её мужем, а потом начинать постепенно раздвигать свои объятия. Интересно будет преданной делу партии женщине сделать поступательное движение в её интимный разрез, — шаловливо подумал он. — Думаю, что она не будет в это время читать свои уставы, а будет извиваться подо мной и рвать на себе от счастья свои пышные волосы на голове».

— Все свободны, кроме Анатолия Романовича, — донеслись до него слова директора.

Он очнулся от своей сексуальной мечты и молча проводив взглядом своих сослуживцев, покидающих кабинет, изобразил внимательное и умное лицо.

— Анатолий Романович, может я и не права, но мне кажется, что вы меня совершенно не слушаете. А плаваете, где-то в своих неизвестных мне мечтах. Хотя претензий к вам по работе я никаких не имею, и если вы будете продолжать трудиться в том же духе, то нам в скором времени предстоит большая созидательная работа. Начнём в ближайшем будущем строить вторую очередь фабрики.

— Здорово! — глухо отозвался Магистратов.

— Я пока об этом никому не говорю и вас прошу не делиться ни с кем моим сообщением. Нам с вами предстоит совместная поездка в Госплан, будем доказывать, что расширение производства для страны необходимо. Разрешение этого вопроса идёт к завершению, осталось собрать всего две подписи. — Она вдруг улыбнулась и сделав секундную паузу, сказала. — А вам всё-таки впредь я посоветую не отвлекаться на моих оперативках, а внимательно слушать меня?

— Простите, Наталья Дмитриевна? — чуть приподняв бровь правого глаза, сказал он приятным тембром, — немного залюбовался вашей речью и отвлёкся.

Она с большим трудом замаскировала свою улыбку и отпустила его. Эту маскировку своим опытным глазом Толик заметил моментально и вышел из кабинета. Но через пять минут она вновь по селектору вызвала его к себе:

— Анатолий Романович, у меня к вам просьба будет частного характера? Возьмите на складе у Симочки отмотанный двужильный провод и бросьте себе в машину. Сегодня будете по своим делам мотаться по городу, завезите его по этому адресу. Там работают электрики, отдайте его им. А то они просидят весь день без дела.

Она протянула ему адрес на бумаге, где было написано, улица Сосновая, дом десять. На этой улице жил его друг Сеня Миндаль.

— Нет вопросов Наталья Дмитриевна, я прямо сейчас его обязательно завезу, мне это не трудно, — сказал он и пошёл на склад к Симочке.

Зав складом Симочка была у него в подчинении. Это была совсем нестарая особа, имеющая всегда влажное, но красивое лицо с пикантными веснушками на носу, которые делали её очаровательной. Хотя она и без них была очень милой женщиной. На фабрике она работала со дня основания и за её добрый и общительный характер Симочку все уважали, невзирая на то, что она считалась первой обладательницей искусного сленга ненормативной лексики и главной злюкой мужского персонала. Она дважды выходила замуж и не найдя в замужестве своего счастья люто возненавидела мужчин. Хотя всё равно не переставала блуждающим взглядом смотреть в их сторону.

«Значит не совсем потерянный ещё человек», — облизываясь, считал Магистратов о Симочке.

Анатолию Романовичу она детально нравилась, и он в мечтах внёс её первой в свой романтический список Бабьего Царства. Не забыв и про других женщин, которым не удастся выскользнуть из его объятий. Свою красивую фигуру, Симочка всегда прятала, под многочисленные одежды, поверх которых был надет чёрный атласный халат. Но коммерческий директор, несмотря на такую маскировку, своим зорким взглядом усмотрел изящество её фигуры и скрытую тоску по мужской ласке. И определил, что мужененавистничество у неё это напускное. Главную цель он поставил перед собой, — обязательно разбудить в этой куколке иные чувства к мужчинам и доказать, что без них женщины крадут своё счастье. К Анатолию Романовичу она относилась, как к своему начальнику и при возможности всегда его старалась без зла уколоть за незначительные промашки, которые он иногда допускал в работе. Во многих вопросах, связанных с производством, она была значительно сильнее его.

Симочка сидела на складе в своём неизменном чёрном атласном халате, и пила чай с пастилой и кексом. По яичной скорлупе, которая лежала на обрывке газеты, можно было определить, что она употребила большое количество варёных яиц.

— Анатолий Романович, хотите чаю с пастилой? — предложила она, увидав вошедшего шефа.

— Нет спасибо, я не хочу, — вежливо отказался он, — и вам не рекомендую много есть сладкого и яиц.

— Думаете, потолстею? — засмеялась она.

— Не обязательно, — ответил он, — у вас просто возраст критический, который придаёт вашему организму массу беспокойств, и если вы будете в дальнейшем беспечно относиться к своему здоровью, то инфаркта вам не миновать. Вы поглотили перед моим приходом, наверное, мою месячную норму яиц. А это опасно при вашем положении.

— Яйца всегда считались полезными, я выросла на них, — ответила она, — а ела я их не одна, а с моими кладовщиками.

Она замолчала и сразу опомнилась:

— Это, о каком интересно знать, положении вы намекаете мне Анатолий Романович? Уж, не о беременности ли? — подозрительно спросила она.

— Ну что вы милая Симочка, — у вас климатические возрастные изменения происходят, отчего вас часто посещают приливы. И женщины, не получающие мужских защитных гормонов, как правило, в первую очередь попадают в кардиологическое отделение.

— Подумаешь, кардиология, нашли чем напугать, — развязано бросила она, — это же не скорая смерть.

— Конечно нет, — продолжил он, — но это в обязательном порядке инфаркт, возможно и обширный с последующей инвалидностью. И замечу, что это в лучшем случае, о худшем я говорить не буду. Сами должны догадаться. И то, что яйца и сладкое полезно в неограниченном количестве в нашем возрасте, — это бред невежественных людей.

— Откуда вы всё это знаете, вы что врач? — испуганно спросила Симочка.

— У меня жена врач кардиолог, — и что связанно с её профессией я много о чём знаю. Так же, как и она о моей работе осведомлена неплохо.

Симочка, быстро свернула свой завтрак, а скорлупу выкинула в пустое оцинкованное ведро, стоявшее у неё под столом.

— А что мне теперь делать, чтобы избежать инфаркта? — спросила она.

— В первую очередь выбросите свою косынку с головы и никогда её не носите, даже на работе. У вас красивые волосы и бесподобная внешность. Пускай люди любуются вами и снимите ненужную мишуру, что у вас находится под халатом, чтобы ваши бёдра при ходьбе наводили на мужчин сладкие грёзы. И немедленно выходите замуж или, в крайнем случае, обзаведитесь могучим любовником, — посоветовал он ей.

— Где их взять, куда не повернись, кругом одна пьянь, — с сожалением сказала она.

— Вы красивая и не глупая женщина, у вас обаятельная улыбка и отличная фигура. Посмотрите внимательно по сторонам и научитесь неровно дышать к противоположному полу. И тогда приступайте к выполнению программы, «бегом от инфаркта».

— Спасибо Анатолий Романович, что назвали меня милой и по достоинству оценили мою незаметную ни для кого красоту. Только вы не думайте, что я как женщина потеряна и матерюсь, как ломовой извозчик. Всё во мне есть и матерюсь я только потому, что страдаю от недостатка мужской ласки. Выплёскиваю иногда в такой форме свои эмоции.

Она встала и прошла к стеллажам, сняв оттуда бухту с электропроводом:

— Вот возьмите? Царица меня предупредила, что вы придёте за ним.

Она пристально посмотрела на Анатолия и добавила:

— Никогда бы не подумала, что вы такой интересный человек. Хоть разговоры о вас всякие ходят у нас, на фабрике, но я всегда почему-то думала, что вы бумажная душа и кабинетный червяк. А вы такой открытый и доступный и понимаете толк в женщинах. Я вам сегодня за совет непременно испеку пирог с осетриной. А они у меня вкусные получаются.

— Благодарю Симочка, — пироги я люблю, но женщин больше.

Он взял бухту и отнёс в машину:

— Давай на Сосновую улицу вначале заглянем? — сказал он водителю Мише, — а потом на центральный склад поедем.

— К Царице домой поедем лапшу отдавать, — догадался Михаил.

— Да, она просила завезти, а то там у неё электрики без дела сидят.

— Эти электрики её муж с сыном. Числятся у нас на работе и получают деньги. На данный момент их военкомат освободил от работы, чтобы они смогли немного поработать для видимости в военкомате и ударно на строительстве своего дома, — сообщил Миша. — Наша Царица баба ушлая, не то, что её пентюх Игорь. Она его пробовала на должности инженера по технике безопасности, но куда ему он бестолковый как пробка. Сейчас Игорь Брюсов бригадир электриков, а в бригаде у него сын, которого из армии комиссовали и Вася Замков, вкалывающий за всю семейку. А чтобы он не гавкал от ущемления, даст ему премии полсотни перед праздником, и Вася не горюй.

— Не боится она так скомпрометировать себя? — спросил Толик.

— А чего ей боятся, здесь не подкопаешься. У неё всё по закону, тем более, она в любой кабинет горкома партии заходит без робости и разрешения. Она у нас знаменитость. Но эту бабу всё равно у нас уважают. И я тоже. Она никого за время своей работы в качестве директора не уволила с работы и материальную помощь всегда даёт, кто обращается к ней. Лучшие путёвки на курорты нам выбивает сама.

— Миша знай на будущее, — не дослушав водителя, сказал Магистратов. — Никогда нельзя говорить плохо о женщине, даже если она твой начальник. Я с удовольствием послушаю про неё добрые известия, а негативную черту характера позволь мне самому определять. Так, как некоторые неправильные действия женщин мы должны уметь прощать. А ты мне её вначале охарактеризовал, как узурпаторшу, а потом начал восхвалять. Впредь не надо со мной делиться своими соображениями о моём руководителе, если я у тебя сам не спрошу об этом. Так, как мне самому будет интересно оценить все её достоинства и недостатки.

— Понял Анатолий Романович, — сказал Миша, — считайте, что я рассуждал сам с собой, а то вы мне доверять не будете. До вас я возил Борисова Аркадия Ивановича, почти шесть лет. Он сейчас в исполкоме работает. Можете у него спросить, что я лишнего никогда не болтал.

— Зачем мне это, разве я высказал своё мнение о недоверии к тебе? У нас здесь строчевышивальная фабрика, а не армейская разведка третьего рейха и досье я составлять не собираюсь даже на того, с кем мне придётся проводить всех больше время на работе. То есть с тобой.

— Благодарю, Анатолий Романович! — сконфужено ответил Михаил.

Они подъехали на Сосновую улицу к десятому дому, где рядом с ним был возведён добротный дом из красного кирпича.

— Вот он их новый дом, — сказал Михаил. — Вы посидите в машине, а я пойду, отнесу лапшу им.

— Много чести, — остановил его Анатолий Романович, — посигналь, пускай сами выйдут.

После сигнала из дома вышел мужчина в резиновых сапогах и комбинезоне.

— Это муж её идёт, — предупредил Михаил.

Анатолий, не вылезая из машины начал изучать супруга своей возможно намеченной вздыхательницы, стоявшей в его списке под номером два:

«Слащавое лицо, разговаривает тихо и скупо, будто ему больно произносить слова. Под горловиной комбинезона выглядывает протёртый воротник старомодной рубашки. Походка неказистая и вялая, наверное, у него и фаллос вялый, как походка, — сделал он заключение. — Сам бог мне велит разделить приятный досуг с Царицей! А обольстить я её смогу, главное только не спешить».

Он мысленно уже овладел Царицей, и планировать доступ к её телу решил после того, как распознает до конца все её слабости, чтобы не сесть в лужу.

«Она дама, что ни говори серьёзная, чем и интересней будет мой путь к ней, — подумал он. — Возможно, мне потребуется штурман в этом деле, которым обязательно должна быть женщина».

— Куда теперь, на центральный склад едем? — спросил водитель.

— Да, но вначале давай проедем до середины улицы. «Мне надо ещё в один дом зайти», — сказал Анатолий.

— Супруг у нашей Царицы мне показался инертным, большая противоположность ей, — поделился он своими впечатлениями с водителем. — Наталья Дмитриевна мне порой, кажется, сделана из протонов и нейтронов, а муж у неё больше похож на конское седло.

— Так оно и есть Анатолий Романович, у нас на фабрике его все называют Гоша — Гугу. Он больше молчит, а если говорить начнёт, то может завернуть такую безумную речь, хоть стой, хоть падай. Он однажды потянул запястье на руке и взял больничный лист, но в профсоюзе потребовал, чтобы ему его оформили, как производственную травму. Так как кисть у него открутилась из-за отвёртки, которой он перед этим днём упорно работал. Тогда Царица врезала ему за эту отвёртку так, что он на следующий день сразу выздоровел.

— Останови у синего дома? — сказал Анатолий Михаилу и прошёл, через калитку в дом.

К его счастью, Миндаль находился дома и ковырялся в старом магнитофоне. Он был женат и воспитывал троих сыновей. Работал начальником автоколонны в своём пассажирском предприятии.

— Магистр, тебя, как ко мне занесло? — обрадовано сказал Миндаль, — обычно ты ко мне на работу заходишь, а тут решил домой завалиться.

— Ты, что не рад? — усмехнулся Анатолий.

— Кончай такие шутки? Я тебе всегда рад, — достал он из холодильника початую бутылку водки.

— Нет, я не буду пить я на работе, — отказался Анатолий, — я у тебя совершенно случайно оказался. Заезжал к своей директрисе домой.

— К Брюсовой Наталье? Ты ещё не примял ей сиськи? — засмеялся он. — Она ничего, я бы к ней тоже в штат согласился зачислиться, но у меня Волги нет. Одни автобусы. А её привозят домой только на Волгах.

— Ты расскажи мне про неё, — вкрадчиво спросил Анатолий. — Она всё-таки у вас на виду здесь. А то я в ней никак не разберусь, что она за человек?

— Понял, я всё, ты глаз на неё положил. И не надо мне рассказывать больше ничего, я же знаю тебя, как облупленного, — сказал Миндаль. — То, что тебя интересует, я тебе всё рассказал, а в быту она классная баба и не зазнайка. Про неё никто с улицы гадостей не скажет. Благодаря своему мандату у нас на улице чистота и порядок, мы же не зря её депутатом в местный совет несколько созывов кряду избираем. Но она достойна, чтобы её любили, такие мужчины, как я! — пошутил Сеня.

— Что же ты её не любишь?

— Как можно мы же считай соседи с ней, а у меня правило никаких вариаций с соседями не производить, какая бы у меня гравитация не была. А если, по правде сказать, то эта шапка не по мне, а меня Сеня зовут.

— Трепач ты, я тебя серьёзно спрашиваю.

— А я тебе серьёзно и говорю, что ты должен её скосить. Она же не женщина, а орхидея. Узнай по своей методе её привычки, какие книги любит, какую музыку слушает и вперёд на баррикаду. Дерзай, но смотри не ошпарься, о горком партии а, то лишишься своей должности. Неизвестно кто там у неё есть.

— Всего бояться, значит жить без наслаждения, — изрёк Анатолий, — а моей натуре это не подходит. Я лучше биндюжником буду, но жить буду в радости.

Миндаль проводил его на улицу и перед машиной сказал:

— Вспомнил, она любит французские духи и исландские консервы. А ещё они с мужем по четвергам посещают вечерами клуб народных творчеств «Пастораль». Она пишет вроде акварелью, а он у неё в струнном оркестре играет на балалайке. Это я точно знаю. Она рассказывала об этом моей жене. А они с ней часто общаются.

Миндаль замолчал и глазами повёл на водителя Москвича, который не спускал с двух друзей своего взгляда:

— Прими к сведению мои ценные сведения? — почти шёпотом произнёс он.

— Про духи я точно знаю, — тоже на шёпот перешёл Анатолий, — а вот консервы, это уже кое-что, а в акварели я тупой, как сибирский валенок, — рисовать сам знаешь, могу только кораблики и обнажённых женщин.

Анатолий пожал руку другу и сел в машину. В этот день он своему тестю Адольфу Карловичу Ленскому, который работал начальником ОРСА, позвонил по телефону:

— Нужны консервы исландские и не меньше коробки.

— Сейчас у меня в наличии их нет, — ответил тесть, — но дней через пять будут. Ты что свою неземную Клеопатру хочешь подкормить ими? — удивил он Анатолия своей прозорливостью, от чего у него свело скулы, и он сразу не мог ответить тестю.

Быстро придя в себя, он крикнул в трубку тестю:

— В Подольск надо презентовать, на запасные части для швейных машин, а почему вы решили, что моего директора надо кормить этими консервами? — спросил Анатолий.

— Наталья Дмитриевна мне иногда делает такой заказ, и по возможности я ей его выполняю. Она женщина с пьедестала и тоже на многое способна. Так что грех ей отказывать в маленькой услуге. Но ты можешь её обрадовать. Вместе с тобой я и ей доставлю исландское удовольствие.

— Вот этого бы мне, как раз и не хотелось, — сказал Анатолий. — Лучше этот заказ попридержите, а когда ей потребуется, тогда вы её поразите своей оперативностью.

— А ты зятёк прав, из тебя может хороший коммерческий директор получиться. Молодец! Ты мне лучше расскажи, как с ней ладишь на производстве? Только не обманывай меня, потому что я у неё интересовался. Она мне хвалит тебя. Но она одно может сказать, а ты другое. Я знаю, как тяжело подчиняться женщине, сам раньше был почти девять лет пажом у моей предшественницы.

— У меня нет повода с ней конфликтовать, так же и у неё со мной, — ответил Анатолий, — я вроде человек с головой, и въехал в свою работу грамотно. Много будет зависеть в дальнейшем не от моих взаимоотношений с неземной Брюсовой, как вы сказали, а от моей продуктивной работы. А здесь я как рыба в воде, к отцу ещё ни разу за помощью не обратился. Сам управляюсь пока.

— Ты не прав Анатолий, Натальей Дмитриевной пренебрегать нельзя. Ей заместители министра ручки целуют, так, что и ты не упускай возможности иногда с её плеча пылинку сдуть, — дал совет ему тесть. — Она со своей не женской напористостью далеко пойдёт! Запомни мои слова. Она рождена с таким транспарантом на лице.

Анатолий без тестя всё хорошо понимал, что Брюсова, — это женщина ценнейшая собственность партии и все дороги, по которым её направят, будут лаковыми и высокогорными для неё. Он положил трубку и начал размышлять, как он поступит с этой коробкой консервов.

«Про акварель ясно, я в этих красках ничего не смыслю, но с консервами, надо, что — то придумать оригинальное и случайно — правдивое. То, что она к тестю с этой просьбой обращалась неоднократно, это конечно плохо. Можно эту затею, отменить, но тесть заказ принял, назад пятиться нельзя. Ладно, будут консервы, тогда и буду думать», — встал он из-за стола и хотел собираться идти домой, но в кабинет постучали:

— Заходите? — сказал он. Дверь открылась и перед ним появилась симпатичная блондинка с немного вздёрнутым носом и пухлыми губами.

— Анатолий Романович, подпишите, пожалуйста, требование на спецодежду? — протянула она ему бумагу.

Он взял требование в руку покрутил его, а потом, взглянув на неё, спросил:

— Вас, как зовут лилия?

— Нет, я не Лилия, я Саша, а муж у меня Слава, — сказала она, нагло глядя на него.

— На вашего мужа требование не выписано, тут стоит фамилия Беляева, а имени и отчества нет, — не обращая внимания на её наглый взгляд, сказал он и подвинул требование в её сторону.

— Ну и что разве, не ясно, что это я? Тут больше с такой фамилией не работает никто. Подпишите, пока слад не закрыли, иначе я к работе не приступлю. Я первый день после отпуска, вышла во вторую смену. Мне новый халат положен.

Она села на стул и, не меняя своего наглого взгляда, продвинула пальцем требование назад.

— У вас волосы натуральные или крашенные? — спросил он, у неё приподняв на неё свои лукавые и обольстительные глаза.

— Вы, что не видите, что это мои естественные волосы, — а что?

— Понимаете, в чём дело, вы я думаю редкий экземпляр, — кинул он на швею пронзительный взгляд. — В природе не существует наглых блондинок. Они могут быть милыми, добродушными, сексуальными, но никак не грубыми, грубая и наглая блондинка падает в глазах окружающих, быстрее, чем брюнетка. Блондинки должны светиться, так, чтобы от их излучения всем было тепло и светло. Для этого их природа наделила таким драгоценным даром. В каждой блондинке присутствует частица солнца. А вы вломились ко мне в кабинет с надменным лицом, заочно знакомите меня со своим мужем и пытаетесь убедить, что Беляева вы одна на фабрике. На третьем этаже в цехе детской одежды, трудится Нина Беляева. Подымитесь сейчас и убедитесь в верности моих слов? А если я сейчас позвоню в отдел кадров, то думаю, найду ещё несколько ваших однофамильцев. «Какое ваше отчество?» — спросил он.

— Александра Алексеевна, — тихо прошептала она и опустила голову.

Он, не глядя на неё, дописал её имя и отчество, поставил свою подпись и протянул требование ей.

— Спасибо! Простите? Я не хотела, — невнятно пробормотала она и, схватив требование, вылетела из кабинета.

ПИРОГ С ОСЕТРИНОЙ

Утром следующего дня, придя в свой кабинет, он обнаружил на письменном столе пирог, прикрытый куском бязи.

«Однако Симочка последовательна в своих поступках», — подумал он и включил чайник. Затем вызвал её к себе в кабинет.

Симочка явилась к нему несколько преобразившая. Она была без своей неизменной косынки. Волосы аккуратно собраны в пучок и перевязаны тёмно-синею лентой. Её белокожая грудь, не тронутая морщинами, на этот раз проглядывала довольно смело. Так как раньше, под халатом, на ней всегда была надета с глухим воротом кофточка.

«В таком виде, ко мне в кабинет она ещё ни разу не являлась, — отметил он про себя. — Не торопись Симочка, мне надо понаблюдать за тобой. Но духи тебе надо обязательно поменять. В них нет манящего запаха. Тебе я сейчас их подарю. Для производственных нужд у меня припрятано несколько польских флаконов. А под халатом у неё наверняка один лифчик и трусики и вероятнее всего нашего производства. А, что наша продукция не плохая?» — молниеносно пронеслось у него в голове.

Делая вид, что он не заметил в её облике перемен, Анатолий поздоровался с ней и предложил присесть:

— Симочка, никогда не стойте передо мной, как школьница, когда заходите в кабинет, а сразу присаживайтесь? Вы моя первая помощница здесь и привыкайте к моему кабинету, так как в моё отсутствие вам придётся подменять меня, — сказал он ей.

— Спасибо, но я к этому кабинету давно привыкла, — смутилась она. — Только раньше предыдущий хозяин кабинета, не был со мной, так доверителен и добр. Держал меня всегда на расстоянии и зачастую ругал, за те ошибки, которые сам совершал.

— Забудьте о нём, и работайте спокойно, как и работали, а сейчас, я собираюсь отведать вашего пирога вместе с вами. Чайник уже вскипел, похозяйничайте, как у себя на складе? — сказал он ей.

Она быстро открыла бар серванта и выставила чайный сервиз.

— Конфеты не забудьте достать? — подсказал он ей.

За разрезанным пирогом и дымящимся чаем на столе их застала Царица. Она без стука распахнула двери и увидала на столе пирог с рыбой, велеречиво произнесла:

— Ну, вот дожила, у меня пирожковый конкурент появился. Раньше Симочка меня ими баловала, теперь своего шефа. — Она бесцеремонно взяла большой кусок пирога и, надкусив его, сказала: — Рыба моя слабость и этот продукт я ни с чем сравнить не могу.

Она проглотила кусочек пирога и взглянула на Симочку:

— Что это с тобой дорогуша? — в удивлении приподнялись её брови.

От такого взгляда у Симочки выступили испарины на лице.

— А что со мной может быть? — жеманно повела плечиками Симочка.

— Ты без головного убора и веснушки куда-то исчезли, а на улице весна.

— Надоело Наталья Дмитриевна в платке ходить. Надо дать голове подышать, а то ходишь по фабрике как по собору.

— Листочки на деревьях раскрываются, и женщины должны из зимнего почкования выходить, — сказал Анатолий Романович, — вы чай будете? — спросил он у Царицы.

— Нет, спасибо я на минутку забежала предупредить вас. Сегодня после обеда, я уеду на два дня на совещание в Кинешму, вот эти заявки, — она положила ему папку на стол. — Надо выполнить по максимуму и оперативно, так как нас может опередить вторая фабрика. Они тоже начинают шить сорочки и детскую одежду. Им, видите — ли, постельного белья мало. Они решили сделать мне персональный вызов. Посмотрим, как они будут тягаться с нашей фабрикой. У нас массовое производство и процесс годами настраивался, а им с первого месяца подавай всё и сразу.

Она взмахнула рукой, в которой у неё был пирог, так, что рыбная начинка упала на пол. Положив обратно полупустой пирог на стол, Царица нежно похлопала по щеке Симочку и сказала:

— А мордуленция у тебя славная стала, и вообще, как у нас появился новый интересный сотрудник, у всех наших девчонок походка изменилась, — сказала она и вышла из кабинета.

— А она права, и не надо стесняться своей красоты? — сказал Анатолий Романович.

— Вы серьёзно находите меня красивой? — спросила Сима.

— Без всякого сомнения, — утвердительно сказал он. — А вот это придаст вам больше шарму, — он поставил перед ней флакон духов.

— Ой, какая прелесть, «Быть может», — поднесла она духи к носу, — как я их давно не встречала. Парфюмерии совсем, хорошей в магазинах не стало, по случаю всё покупаю у цыган.

— А вы ко мне обращайтесь, я вам чёрта из болота достану.

— Нет чёрта мне не надо, а вот жениха хорошего, помогите найти?

— Дорогая Симочка, ищут сокровища. А вы и есть то самое сокровище, которое должен найти кладоискатель. Расстегните две верхних пуговицы вашего халата? — неожиданно предложил он ей.

— Что прямо здесь? — зарделась она.

— Если вы кого — то боитесь, то заприте дверь, я должен взглянуть на вашу закамуфлированную грудь.

Она сидела словно завороженная, от такого дерзкого предложения Анатолия Романовича, которого считала ещё мальчиком, — хотя пальцы её бегали по верхним пуговицам халата. Она готова была вся раздеться перед ним, но служебная дистанция не позволяла ей осмелиться распахнуть халат перед своим начальником.

— Ну, хорошо, я понимаю ваше замешательство, — сказал он ей. — Впредь я с вашим потенциальным женихом буду вести примерно так разговор:

— Скажу ему, что у меня в подчинении есть очень милая и симпатичная женщина пятидесяти лет. Но, к сожалению, она боится кидаться в объятия мужчин из-за того, что у неё юношеская грудь.

— Мне не пятьдесят лет, а сорок, а выгляжу я на тридцать пять, — встала она со стула и повернула ключ в двери, — и грудь у меня нормальная, третий номер лифчика ношу.

После этого она, не расстегивая пуговиц, рывком сорвала с себя лифчик и бросила его на стол рядом с пирогами.

Он ослабил свой галстук на рубашке и подошёл к ней. Она закрыла перед ним глаза.

— Это смелый и решительный поступок, который присущ только темпераментным женщинам, — сказал он приятным тембром.

Он сам расстегнул на ней пуговицы, чувствуя, как содрогается её тело от прикосновения его рук. Посмотрел на её не помятые, словно пышные булочки груди и, не дотрагиваясь до них, хотя соблазн был велик, — прикрыл её тело халатом. После чего вытер своей рукой её потный лоб, произнёс:

— Прекрасно Симочка, у вас красивое тело и бесноватая грудь. Она у вас живая словно ртуть. Уверяю вас, что любой мужчина будет счастлив, дотронуться до такого сладкого плода.

— А вы, вы разве не желаете прикоснуться к ней? — открыла она глаза.

— Желаю, но не имею права. Я могу проявить свою слабость и нарушить рамки приличия руководителя, после чего в ваших глазах буду выглядеть порочным бабником, а мне бы такого не хотелось.

Она неожиданно взяла его руку в свою руку. И без всякого раздумья прижала её к своей обнажённой груди:

— Я вам разрешаю, переступить рамки приличия, — сказала она. После чего свободной рукой стала сумбурно задирать его рубашку.

Он не сопротивлялся а, горячо дыша, целовал в это время её тело, думая при этом, куда удобнее можно пристроить разожженную Симочку в тесном кабинете. Они уже были оба без одежды, когда он взгромоздил её на кресло. Раздвинув её глянцевые ножки, он яростно вошёл в неё, не осознавая, что женщины, истосковавшиеся по мужчине, могут себя вести неадекватно. Раздался её истошный крик сладострастия, вперемежку с отборным матом, который он мгновенно перекрыл своей ладонью. Она задыхалась и крутила головой. В кабинете стало тихо, но не спокойно, так как были слышны мощные толчки двух познающих себя здоровых тел, — нового коммерческого директора и заведующей складом, женщиной бальзаковского возраста. С каждым рьяным поступательным движением кресло скользило по полу и упёрлось в стенку, за которой отчётливо был слышен стрёкот швейных машин и женские голоса.

— Ой, б — дь, как мне великолепно, — произнесла она, когда он закончил движения и молча, прильнул к её телу.

— А вы совсем не мальчик, как думала я, а вполне сформировавшийся мужчина, с необыкновенным даром запускать женщину на небеса, гладя ладонью его короткую стрижку. Я ещё хочу, чтобы вы нарушили рамки приличия?

— Нельзя Симочка здесь, — не поднимая головы с её груди, произнёс он. — Ты не контролируешь свою страсть и издаёшь сильные крики, которые мне очень приятны, но не желательно, чтобы их слышали за дверью или за стеной. И прошу тебя, когда мы с тобой вдвоём не называй меня больше на вы, а зови по имени? Отныне мы с тобой связаны тайным родством! Не знаю, как надолго это у нас или нет, но мне оно приятно. Лучше будет, если наши интимные встречи мы перенесём к тебе в склад, там ушей и глаз меньше.

— А куда я своих кладовщиков дену? — спросила она.

— Будешь раньше отпускать их домой или давать им задания на целый день, за забором фабрики, — подсказал он, не догадываясь, что у неё может быть своё жильё.

— А, что моя квартира разве не подойдёт для наших встреч? — спросила она.

— А ты, что одна живёшь? — приподнял он голову и посмотрел ей в глаза.

— Совершенно одна и давно уже. У меня неплохая однокомнатная квартира на втором этаже и неболтливые соседи. Улица Вокзальная, дом один квартира семь, — сообщила она адрес, — запомнить легко.

— Я уже запомнил и сегодня мы обязательно после обеда поедем доедать пирог к тебе домой, — обрадовал он её и стал одеваться.

Она не торопилась вставать с кресла, а попросила у него бросить бязь, которым до этого был прикрыт пирог. Магистратов подошёл к столу и заострил свой взгляд на пироге. Иронически усмехнувшись, подумал.

«Когда-то я имел женщину за два пирожка с мясом, сегодня меня сняли за пирог с рыбой. И объединяет эти два факта то, что в обоих случаях я этих женщин страстно и ненасытно желал».

Он подошёл к ней и подал ей лоскут бязи:

— Сколько же ты очаровательная Симочка была без мужчины?

— Могу точно сказать, что с таким, как ты никогда не была, — сказала она, — не старый, красивый, ростом с Наполеона, но специалист по женской части отменный! Чтобы владеть таким опытом, для этого нужно наверно не одну женщину отведать, а множество?

— А я и не скрываю этого, — озорно сощурил он глаза. — Женщин у меня было немало, и от каждой, я что-то перенимал, взамен полностью им, отдавая себя.

— А от меня ты, что-нибудь, перенял? — спросила она.

— Да, конечно, помимо роскошных грудей у тебя имеется дикий темперамент, чередующийся отборным матом, с которым я знаю теперь, как справляться во время экстремального секса, чтобы удовлетворить нас обоих.

— Ой, прости, Анатолий Романович? — прикрыла она голую грудь руками, — я не по собственной воле выражалась, это во мне сатана сидел.

— То есть сатана это я, — откровенно засмеялся Магистратов.

— Нет, ты не сатана, ты, скорее его повелитель, — ответила она ему и тоже засмеялась. — Впрочем, как и мой повелитель!

После чего она стала, не торопясь одеваться.

— Милая Симочка, в сексе позволено делать всё и то, что ты материшься, мне это нравиться. Твой мат свидетельствует о том, что ты полностью отдаёшься приятному делу, доставляя удовольствию своему партнёру, а не думаешь при этом, на каком стеллаже у тебя лежит шёлк, на каком стеллаже ситец. Выражайся на здоровье, тебе это к лицу, — посоветовал он ей. — Но не забывай, что позволительно так выражаться только в постели и для меня!

СИМОЧКА ЧЕЛОВЕК ИСКУССТВА

Симочка оделась, поправила волосы у зеркала и вышла из кабинета, а Анатолий Романович сел за телефон и начал обзванивать поставщиков, чтобы закрыть все позиции по заявкам, чтобы ни одного рулона для второй фабрики не досталось, что обязательно приведёт в бешеный восторг Царицу. Секс с Симочкой дал ему большой толчок, для выполнения указаний Царицы. Он почувствовал, что у него появились дополнительные силы, для реализации планов директрисы. Добившись по телефону предварительного согласия на поставку материалов, он взял папку с заявками, сел в машину и поехал на центральные склады:

— Я, конечно, могу вам подписать все заявки на следующий месяц, но долго так продолжаться не может, — говорила ему главный бухгалтер центральных складов Елизавета Петровна, женщина с физическим недостатком ног. Передвигалась она с трудом и при помощи трости. — У меня, сейчас фонды запасные есть, но имейте в виду, что я своим служебным местом рисковать не хочу и пятьдесят процентов поставляющей мануфактуры, я буду отписывать на вторую фабрику, так и скажите Наталье Дмитриевне.

После чего она глубоко втянула носом воздух, и откинулась на спинку кресла, прикрыв глаза.

«Это не обморок, а эйфория, — догадался Магистратов, — но отчего?»

— Чем от вас пахнет? — спросила Елизавета Петровна, приподняв свои веки.

— Не знаю? — пожал плечами он, — наверное, одеколоном «Миф», которым я пользуюсь.

— Прекрасный запах! — сказала она и подписала ему все заявки.

«Да ты и так некуда — бы, не делась, всё равно бы подписала, — подумал он, когда вышел из её кабинета, — стоило мне только тестю позвонить. Не каждому чиновнику приятно в очередях стоять за колбасой, не зная, достанется она тебе или нет? Но, что она унюхала во мне? — Неужели запах спермы?» — В отличие от Симочки, он не вытирался бязью, а одел сразу на себя нижнее бельё.

— Точно, — осенило его, — у женщин на запахи острое восприятие, а у людей с физическими недостатками ещё острее и я, где — то читал об этом.

— Теперь я знаю, под каким соусом входить к тебе в кабинет любезная Елизавета Петровна, чтобы ты мне отказов не делала, — сказал он себе под нос, садясь в машину.

— Всё в порядке Анатолий Романович? — спросил Михаил, — быстро вы управились с делами. А я хотел вздремнуть, думал на два часа ушли, как обычно.

— Можно сказать, что в порядке, — ответил он, — ты меня сейчас в кафе отвези к вокзалу? Я пока пообедаю там, и привезёшь мне туда Симочку. Она знает, какие бумаги необходимо взять для банка. А после можешь быть свободным, хочешь, иди домой, хочешь профилактику автомобилю делай?

— Машина у меня всегда, как часики работает, — сказал Михаил, — я лучше поеду на огороде, покопаюсь.

Симочку, Михаил привёз в привокзальное кафе через сорок минут после того, как высадил там Анатолия Романовича. Она с папкой в руке, которую взяла для видимости, проследовала к его столику, где он сидел один и допивал сок.

— Ты не боишься, что здесь мы можем нарваться на нашу Царицу? — спросила тревожно она, — время обеденное, а она, как раз уезжает в эту пору.

— Нет, она, едет по воде на метеоре, а не железнодорожным транспортом, — успокоил Анатолий её.

— Это радует, — сказала Симочка, — тогда можно смело пересекать площадь и идти ко мне в гости.

— Для этого я тебя и вызвал сюда, но погоди не спеши? Покушай, чего ни — будь, и пойдём к тебе, — предложил он ей.

— Зачем, я почти дома. Общепит я, как — то не особо уважаю. Разве, что только кофе испить?

Он принёс две чашки кофе и поставил одну перед Симочкой. Оно было сильно горячим, и пить его было пока невозможно. Размешивая сахар ложкой, Анатолий Романович спросил у Симочки.

— Что Царица такая свирепая, что ты её так сильно боишься?

— Нет, конечно, но в моих глазах она точно Царица. Она столько добра для меня сделала и квартиру в исполкоме выбила и помогла заочно институт лёгкой промышленности окончить. Мы с ней, можно сказать подруги. Правда, общаемся сейчас только на работе. Она очень занята в последнее время. А раньше и на курорты вместе ездили и в театры ходили.

— А чем вызвана её занятость? — спросил он.

— Она вот уже несколько лет, как стала не только директором фабрики, но и публичным человеком. Везде её приглашают, какое бы мероприятие в городе не проводилось, а сейчас ещё строительство дома заканчивает, на это тоже время много уходит.

— Можно подумать, что она сама лично дом строит, — как бы не испытывая интереса, произнёс он.

— Дом не она строила, а вот отделка, дизайн, малярные работы она никому не доверит и делает сама. Наталья по профессии художник — модельер, но, помимо этого, она неплохо пишет картины, кстати, я этим тоже увлечена. Но я не выставляюсь нигде, пишу для себя. Вернее сказать писала.

— Выходит вас обоих, объединяет творческий интерес? — спросил Анатолий Романович.

— Не только это. Царица тоже несчастна, как и я, несмотря, что она замужем.

— Видал я её мужа вчера, когда отвозил бухту. Правда я из машины не выходил, и пообщаться мне с ним не удалось, — сделал глоток, уже остывшего кофе Анатолий Романович, — Миша с ним беседовал, — уточнил он.

— Скоро пообщаешься на работе, это удивительный экземпляр. Институт заочно, оканчивал со мной, но ума он от своего образования не набрался. Кроме своей балалайки ничего не знает.

Вдруг она ни с того, ни с чего заразительно засмеялась.

— Что с тобой Симочка? — спросил Магистратов.

— Вспомнила, как восемь лет назад, тогда Наталья была начальником цеха, мы с ней ездили на автобусе от фабрики в Москву, как бы на экскурсию, но в основном по магазинам, за продуктами и шмотками. Всех женщин мужья встретили, а её нет. Пришлось мне её идти провожать. Она говорит, пошли ко мне и у меня дома заночуешь. Я согласилась. Мы навьюченные сумками и авоськами пошли вечером по тёмному городу. Денег на такси нет. Всё до копейки в Москве оставили. Проходя под тёмной аркой, нас вдруг встречают два омерзительных пьяных типа.

«Дайте говорят нам рубль или иначе вас от дрючим!»

Мы с пустыми карманами, но с тяжёлыми сумками бросились наутёк от них. А они даже и не думали нас догонять. К ней домой заходим, а её Игорёк, сидит перед трельяжем на стуле и играет на балалайке. Она на него с порога набросилась:

«Ты, почему Паганини недоделанный, встречать не пришёл меня к автобусу? А он ей отвечает, что не мог, так как у него завтра концерт, в клубе сапоговаляльной фабрики. Она ему: ах, говорит концерт у тебя. Нас с Симочкой, чуть не отстрогали на дороге сейчас за рубль. Там тогда и оставайся сапоги валять с вечным проживанием, — сказала она ему, — но дома тебя видеть не желаю!»

Он её слова принял за чистую монету и начал лебезить перед ней. Обтерев и почистив не только её обувь, но и мою. После он бархатным голосом спросил её, что ещё он может сделать, для своей трикотажной королевы, чтобы заслужить вечного прощения? Надо было видеть, как он унижался перед ней в этот вечер, я об этом говорить не хочу. А когда мы привели себя в порядок и сели за стол, он ей говорит:

«Натуся, мне скоро дипломную работу, нужно будет писать. Письменный стол для этого нужно купить?»

— Что там было, ты бы видал, — заразительно смеялась Симочка.

— А что там было? — Магистратов уловил её настроение и приготовился смеяться.

«Хрен тебе говорит большой в горло, — сказала она ему, — а не стол. Ленин на пеньку в шалаше революцию сделал, а тебе стол покупай. Перебьёшься кухонным столом. Сын пятёрки на нём получает, за выполнение домашних заданий».

После этого она об него дуршлаг новый сломала, что из Москвы привезла.

Анатолий весело рассмеялся от её слов.

— Вот такие два разных характера мучаются всю жизнь, — сказала Симочка, — она бы его давно бросила, но это преградит путь к её карьере. Её тогда заклюёт КПСС.

— Честно говоря, через стекло машины он произвёл на меня приятное впечатление на первый взгляд, — покривил душой Анатолий Романович.

— Взглядов будет ещё предостаточно, чтобы узнать его поближе, потом будете судить этого необыкновенного экземпляра, — встала из-за стола Симочка, — а сейчас нам пора заняться собой. Голодной женщине не терпится, ей хочется преклонить свою голову на колени повелителю сатаны!

Он улыбнулся на сказанную ей фразу и ничего, не говоря, отодвинул от себя недопитое им кофе, взял со стола папку и пошёл за ней.

«Вот Симочка и открылась перед ним, как женщина, — думал он, следуя, молча за ней. — И он готов прижать её обнажённое тело, к своей груди, слушая в экстазе её бранную речь, от которой приятный морозец по коже бежит». В прихожей её квартиры висело несколько картин, написанные акварелью. Он понял, что это её собственным творчеством украшены стены прихожей:

— Нравиться? — спросила она, заметив, что он внимательно рассматривает её картины.

— Я не силён в живописи, но хочу сказать тебе, что меня дилетанта твои картины в целом впечатляют! Красиво и понятливо!

— Это называется импрессионизм, — объяснила она.

— А Царица тоже такие картины пишет? — спросил он.

— Нет у неё сплошная абстракция и мне её картины не понятны, так же как и знаменитый Чёрный квадрат Казимира. Я писала всё это с натуры. Ездила в Вологодскую область, — в Пскове тоже была, и другие регионы посетила. Каждая картина — это моя географическая история.

— Никогда бы не подумал, что ты женщина, можно сказать складская богиня фабрики и вдруг творческая натура, — сказал он, особо подчеркнув слово, богиня. — А почему ты маслом не пишешь? — спросил он.

— Не люблю масло. Картина, написанная маслом, на глаза давит в маленьком помещении, а акварель живость придает и радует глаз. Я писала для своего удовольствия и раздаривала всем свои работы.

Она сняла с себя плащ и, повесив его на вешалку, прислонила свою ладонь к его спине.

— Ну, всё ознакомился с галерей? — спросила она, — теперь проходи в комнату, но не падай в обморок, когда посмотришь на потолок. Это не я делала, а Царица. Я не в восторге от её искусства, но менять потолок погожу. Не хочу, её обидеть. Хотя она ко мне уже две недели не заходила, ремонт можно было сделать за это время.

Он вошёл в комнату и обомлел. Увидав потолок, когда Симочка в зашторенной квартире включила свет, у него непроизвольно задёргался глаз от восторга. По белому потолку были нанесены коричневые квадраты, которые были больше похожи на тюремные решётки, а ближе к люстре сидели два золотистых голубя, отвернувшихся от ламп люстры. И создавалось впечатление, что эти птицы рвутся из этих решёток к свету, но яркий свет им слепит глаза.

— Странная тематика, — восхищённо сказал он, — но до того здорово выполнено. Вот это Наталья Дмитриевна, ну она дала. Не ожидал от неё такого порыва.

— Тебе нравится?

— Я просто поражён, что она способна творить такие вещи и у меня возник моментально к ней человеческий интерес. Наверняка она женщина загадка, как и ты, была для меня, пока я не отведал сегодня твоего пирога с осетриной.

— Не хочешь ли ты сказать, что я тебе уже не интересна?

— Что ты прелесть моя, я и подумать об этом не могу. Но волю своим чувствам я, кажется, сегодня дам до предела.

— Тогда присаживайся пока, а я пойду на кухню, приготовлю, что — ни будь лёгкое.

Анатолий Романович снял пиджак с себя и галстук, расстегнув до середины пуговицы на рубашке, чтобы была видна его грудь.

«Этой женщине нужно обязательно счастье, — подумал он, — и я ей помогу в этом. Долго со своей подчинённой нельзя быть в близости иначе рухнет вся работа. Лучше надо, как можно быстрее подобраться к телу Царицы. Этот потолок говорит, что человек, писавший такое панно, не имеет свободы и пытается вырываться из решётки, но ему что — то обжигает глаза, как этим голубям. Явно в этом рисунке был спрятан грустный замысел автора, который выразил свою жизнь на потолке».

Симочка пришла с подносом, застав его изучающим потолок.

— Никак не налюбуешься этой галиматьёй? — спросила она, — смотри не просверли потолок своими ясными глазами.

— Это не галиматья, напрасно ты так говоришь. Этот шедевр я бы назвал отчаянным криком души, — определил он. — Как она, интересно голубя с голубкой писала на потолке?

— Это две голубки, подразумевают меня и Царицу и написаны они темперой на мольберте, затем были приклеены к потолку. Вот и всё искусство, — объяснила она, — а сейчас оторвись от потолка и откупорь шампанское, а я пойду, переоденусь. Он посмотрел на поднос, на нём лежали бутерброды с осетриной и пироги, которые он ел утром. «Натюрморт» этот ему нравился. По нему для себя он тут же сделал логическое заключение.

«Видать, она материально неплохо живёт, если пироги печёт из осетрины и квартирка у неё богатая, для одинокой женщины. Всё со вкусом без излишеств, но шикарно. А диван почти новый, не разработанный совсем. Ничего, скоро и дивану, и Симочке жару дам. У меня уже кровь вскипает, только от одной мысли».

Симочка вошла, как индианка в жёлтом сари. Не хватало на её лице только мушек:

— Ты меня Симочка поражаешь, каждую минуту. Выкладывай, что у тебя за душой ещё есть? Пали меня, как этих голубок на потолке, чтобы я в сознание не мог прийти.

— Ты очень скор мой друг, всё сразу узнаешь обо мне, тогда всякий интерес потеряешь к моей персоне. Это сари мне подарили в городе Малегаон три года назад, когда мы с Царицей были в Индии по обмену опытом. Там очень развита хлопчатобумажная промышленность и ручное производство одежды. У неё, кстати, в точности такое же сари есть, но она его никогда не одевает, а я часто дома ношу и заглядываю на себя в зеркало. Подумаю, вот она я красивая, но никому не нужная и дошла до того, что бросила заниматься своими картинами. Подумала, что причина моего одиночества — это моё творчество. Существует расхожее мнение в народе, что люди искусства все испробовали пыльного мешка по голове, особенно поэты и художники. Вот я и поставила жирный крест на своём хобби.

— Так судят, только безграмотные и недалёкие люди, — привлёк он её к себе на колени, — а с тобой мне кажется, ни одному мужчине тоскливо не может быть. Давай мы с тобой, и выпьем за это?

— Опять меня посетил этот неукротимый прилив, — вытерла она мелкие росинки со лба, — пойду, принесу полотенце.

— Никуда не ходи? — не отпускал он её из своих рук, а взял салфетку со стола и вытер Симочке лоб, после чего поцеловал её в губы и вложил в руку бокал с шампанским.

Она одной рукой делала маленькие глотки, а второй рукой залезла к нему в брюки и, усевшись поудобней, стала рукой нежно ласкать его возбужденного «дружка», смотря своими искушающими васильковыми глазами ему в лицо. От чего Толику стало невозможно приятно. Ему казалось, что его мужское достоинство уже отделилось от его тела и находиться в её пухлом ротике. И на него нахлынули сразу приятные мгновения, подаренные в машине когда-то Машей, смуглой красавицы в красном. Ему стало не по себе, и он закрыл глаза, облизнув кончиком языка свою губу. Не смотря, что он только оросил свой рот шампанским, там было сухо. Он приспустил свои брюки до колен и слегка расслабил свои ноги, обняв её одной рукой за плечо, массируя пальцами нежную кожу Симочки при этом без лишнего напора постепенно начал её голову пригибать к низу. Она, понятливо не сопротивляясь, поддавалась ему и шла к цели, которую он ей условно наметил. Толик ощутил дыхание внизу, — словно из топки обдавал его теплом рот Симочки. И вот оно это безумное наслаждение настало. Симочка, взяла «дружка» в рот и начала с ним творить что-то неописуемое. Она окутала ласками его всего, после чего он повалился на спину, и открыл глаза, встретившись взглядом с двумя немеркнущими золотистыми голубками. Он вновь закрыл глаза, и приятная палитра бело-красного и золотистого цвета проплыла перед его глазами. После чего его тело взметнулось и он, схватив её руками за голову, громко застонал. Он на мгновение отключился и только почувствовал, как она снимает с него до конца брюки и расстегивает последние пуговицы на рубашке.

— Это моя квартира, — сказала она, — и позволь мне самой поухаживать за тобой и творить необдуманные поступки, которые бы мне запомнились на всю жизнь. Потому, что я знаю, что ты мне никогда принадлежать не будешь. Я не нагольная дура и смотрю на эти вещи реально. Ты только не думай, что я тварь и б — — дь не обузданная. Я просто спешу жить или иначе мне трындец наступит скоро, как женщине. Я это поняла после твоих напутствий. Ты не думай, я не скулю, как бездомная собака, я себя так подогреваю, чтобы отдать тебе себя всю.

— Симочка ты прелесть! В необдуманных поступках зарыта красота твоих действий, — не открывая глаз, прошептал он. — Продолжай и дальше так же поступать? А всё остальное мы обсудим с тобой во время перекура.

— А ты не устал? — Отчего уставать, я же ещё ничего не делал, — ответил он.

— Сегодня я тебя мой неистовый, никуда не отпущу, — сказала она, взяв «дружка» в руку. — Я буду всё делать, что ты пожелаешь, и за ухом тебе щекотать и целовать его до посинения.

Она села к нему на ноги и стала водить им по своему клитору. Его вновь сковала приятная истома, он всё принимал, что она делала с ним. Ему хотелось, чтобы она сама вошла в него. Но, чувствуя, как обильная влага обдала его теплым ручьём, она воскликнула:

— Я сейчас сойду с ума.

После чего она вновь припадала ртом к его дружку. И тогда он заорал словно подстреленный дикий зверь.

— Ты бесподобна Симочка! — еле двигая языком, сказал он ей. — У меня никогда ни с кем ничего подобного не было. Твой горячий ключ, словно гейзер, обдавал меня влагой, а нежный и безбрежный ротик привёл меня в неистовство.

— В такую бесцеремонную б — — дь ты меня превратил за один день, и я рада этому. Ты мне компенсировал, капельку невостребованных мною сексуальных удовольствий. Я поняла давно, что всю жизнь кощунственно относилась к себе. Он привстал, облокотившись на локоть, и посмотрел на Симочку. Она, не выпуская «дружка» из своей руки, смотрела на него со знаком восклицания! Он снял с себя рубашку и бросил её на пол:

— Теперь иди ко мне? Пришла пора и мне расточать на тебе свои силы, — потянул он её за руки.

Он вошёл в неё сразу, и отпустил её из своих объятий, когда на улице стало смеркаться. И когда на излёте полового акта Симочка выдала почти весь непристойный словарь Баркова.

— Неужели ты уйдёшь от меня сейчас? — спросила она, — как я этого не хочу. Я скоро кончусь одна в этих стенах.

— Мне дома непременно сегодня надо быть, — сказал он, гладя её волосы. — Нельзя в дом нести раздор и недоверие. У меня жена и так очень ревнивая.

— А я глупая тебя уже ревную сейчас ко всем, зная, что ты желанный мужчина, но не мой. И я думаю, что, когда ни — будь, Царица распознает в тебе истинного мужчину и обязательно соблазнит, как это было раньше с двумя моими гражданскими мужьями. Она разбирается неплохо в людях и многих просто насквозь видит.

— Это она тебе такую подлянку кинула, а ты её боготворишь? — спросил он, закуривая сигарету.

— Ничего она не кидала мне, я сама себе намеренно портила жизнь. Первый муж у меня был преподаватель по математике. Она мне сказала: «Симочка не верь ему он бабник. Ты с ним никогда счастлива не будешь. Если ты не веришь мне, давай я его соблазню. А ты меня накроешь вместе с ним и убедишься, что я была права». — У меня сердце колотилось, когда он думал, что я сплю пьяная в свой день рождения. А они были в ванной в это время, где я их застала в интересной позе. Я этого кобла тут же выперла из дома, собрав ему все его вещи в ящик для мусора. Мне страшно было, тогда. Всё-таки года я уже начинала считать. Боязнь остаться одной приводило меня в панику. А Наталье по барабану, у неё хоть и неполноценный, но всё же муж имеется. По утрам она подымала его при помощи неаккуратно сложенных брюк. Он у неё сонливый и тяжёлый на ногу был по утрам. Эта слабость у него пожизненно и осталась. И думаю, она до сих пор для подъёма использует его брюки. Она считала себя с этим мужем одинокой и терпела его только ради карьеры и сына. Царица тогда закройщицей работала, одевалась лучше всех. За, что её нарекли так величаво. И кроила она меня под себя, опекая от всякой мрази. А три года, назад в нашей индийской делегации был технолог с чулочной фабрики из Смоленска. Он меня на шесть лет был старше. Прохода нигде не давал. Сумел меня заманить в свои сети. Она меня ещё в поездке на обратном пути отговаривала от союза с ним. Но я не согласилась с ней. В общем, Царица через неделю после нашей совместной жизни уговорила меня повторить эксперимент на измену. До секса я не дала им дойти, но мне было достаточно повода, чтобы и ему собрать вещи и незамедлительно выставить его за дверь. Я тогда ужасно расплакалась. Она домой тогда не пошла, боялась меня в таком состоянии оставить одну. Мы с ней напились в тот вечер, и она легла спать со мной на этот диван. С ней в тот день мы в первый и последний раз обменялась прямыми контактными ласками.

Конец ознакомительного фрагмента.