Пылающий Горизонт…Юго-Востока.

Владимир Александрович Карагодин, 2017

Лето 2014 года, Украинская армия ведёт карательную операцию на Юго-Востоке Украины. Разрозненные отряды ополчения, неся потери отступают к Донецку, город находится на осадном положении. На помощь ополченцам из разных уголков России отправляются обыкновенные парни, чтобы помочь тем, кто из последних сил сдерживает во сто крат превосходящие силы противника. Оказавшись в отряде Моторолы, они попадают в мясорубку передовой. После пребывания на территории боевых действий, многие моменты для них становятся не понятными, но ясным становится одно, эта война, -взаимное уничтожение двух братских народов, и победы здесь быть не может.

Глава 3. Граница.

В три часа после полудня ко мне подошёл Паша.

— Искупаться не хочешь?

— А что, вас отпустили?

— Да, Иваныч разрешил, беги к нему отпрашивайся пока он во дворе.

Я подошёл к Иванычу и изложил ему своё желание, на что он, сделав каменное лицо, ответил:

— Ребята поймите, в любой момент может быть отправка, к тому же у меня приказ, в город не выпускать вас, а если с местными какие трения? Сам понимаешь… оставайся в лагере.

«Вот старый дурак, опять командира включил, и зачем я только у него спрашивал! Оставайся в лагере. Такое ощущение, что я добровольно в тюрьму сдался. Нет, нельзя сдаваться, если старый пень не хочет по-честному, придётся действовать как обычно».

— Иваныч, я из Сибири, про Дон только в книжках читал, а теперь такая возможность появилась, к тому же, я один роли не сыграю.

Лицо Иваныча расплылось в широкой улыбке и он протяжно сказал:

— Иди, коли на Дон-батюшку полюбоваться хочешь.

В нашей компании я был самым младшим и самым неопытным в военном деле. Фокс был небольшого роста, но крепкого телосложения. В его лице читалось зрелость, а также хладнокровность, он был больше похож на предпринимателя, привыкшего к комфорту и к выдержанному виски. Фокс был военным лётчиком в прошлом, сейчас же род его занятий был неизвестен, от Паши я узнал, что у него есть жена и маленький ребёнок.

Вторым был Зевс, выглядел он как человек прошедший горячую точку. На его теле было несколько шрамов, явно от пулевых ранений. В глазах Зевса читался задор, вперемешку с удалью русского богатыря, он по-ребячески смеялся и не мог никак понять, почему Дон такой мутный.

— У нас в Сибири речушки быстрые и холодные, вода в них прозрачная как хрусталь, — кричал он, растираясь полотенцем. В такой реке нет, особого удовольствия купаться.

— Ну да, вы, наверное, в Сибири у себя там с медведями в догонялки играете, — улыбаясь, ответил я.

Зевс пристально посмотрел на меня, и, отвернувшись в сторону, ответил:

— Может, и играем, только вода всё равно мутная.

«Да, с таким собеседником трудновато будет в одной берлоге, какой же особенный они народ — эти сибиряки».

Замыкал наш круг Паша, который работал и жил в Краснодаре, и по моему наблюдению, прожив там несколько лет, теперь говорил с кубанским акцентом.

После неудачной попытки пошутить с Зевсом, я, забросив свои попытки говорить с ними, стал внимательно слушать их рассказы о службе в горячих точках.

Ростов в тот день не жаловал нас погодой, хоть и июльское солнце припекало, но дул очень сильный ветер, после первого же захода, мы отправились обратно в лагерь.

На входе возле ворот нас встретил Док.

— Парни разговор есть.

Фокс и Зевс, демонстративно подняв головы вверх, прошли мимо, показывая тем самым, что они в его подчинении лишь формально, и, не желая слушать его, отправились сидеть на бревно. Док с какой-то растерянностью в глазах подошёл к нам с Пашей и сказал:

— Бродяга попросил оповестить всех, когда будем переходить через границу, скорее всего, пойдём мелкими группами, очень вероятно, что будет обстрел, так что на автобусах могут не повезти. Оружие выдавать не будут, по одному стволу будет только у старших группы, и то не для обороны, а для… — Док запнувшись замолчал, было видно, как он с трудом подбирая слова, пытался выдать нам информацию как можно мягче.

— А для чего? — спросил у него Паша.

— В случае ранения кого-то из группы и невозможности передвигаться самостоятельно, раненого придется… — сделал он паузу. — Чтобы не накрыли всю группу… — Док замолчал, но через мгновенье выдавил из себя:

— Ну, сами понимаете…

Последняя фраза далась Доку очень трудно, вероятно он и сам был ошарашен такой директивой.

— Что за бред, — возмутился Паша.

— Кто это тебе сказал, Бродяга? А ему? Наверное, Иваныч передал, командир б…

После услышанного, сидевший на бревне, Фокс подскочил, и, взяв Пашу за плечо, отвёл его в сторону.

— Братан, главное из этого цирка выбраться, а там уже нормальные пацаны встретят, у меня уже есть пару телефонов.

Паша, подойдя к Доку, тихо сказал ему:

— Нет, они для меня не командиры, так что не обессудь. Док подошёл ко мне и, видя моё растерянное лицо, попытался сохранить рушившуюся на глазах свою маленькую власть.

— В любом случае командир у вас я, так что приказ есть приказ.

— Как скажешь, — ответил я.

Док был в таком плачевном состоянии, что я бы никогда не простил себе какое-либо нарекание с моей стороны.

Дождавшись пока Фокс уйдёт, я подошёл к Паше и вопросительно взглянул на него.

— Да чепуха все это, не слушай их. Док парень неплохой, просто слушает этих придурков. У нас в Чечне правило было: своих не бросать, хоть мертвого, но вынести, не оставлять… а эти видишь, как выкрутиться решили, своих добивать придумали. Молодцы!

— А у вас там раненые в операциях были? — спросил я.

Конечно, но у нас в отряде, большую часть составляли чеченцы. У них так заведено: если прогнёшься, будут чмырить тебя всю службу, но если покажешь, что есть в тебе стержень, за своего примут. Тогда будь уверен, раненого не бросят, так что я бы лучше в отряд к чеченцам пошёл, чем не пойми к кому.

После разговора с Доком у меня остался неприятный осадок, мне стало понятно, что находимся мы под командованием дилетантов, и если нас действительно при переходе накроют минами — разбегутся все как тараканы, и бегай потом по бескрайним степям Украины, словно заяц.

«Неужели нашу нацию так оболванили за годы правления бездарных руководителей, что люди, занимающиеся военным делом, разучились воевать?».

Решив развеяться от чёрных мыслей, я решил наведаться к Кате, уж всё мне никак не давала покоя её заносчивость. К тому же прикинув, что: «Если отправка здесь через три дня, а, по словам Бродяги, были те, кто находился здесь уже третий день, из её одиночества следовало — с ней никто особо не общался». Может легенда делала своё дело, а может всем было не до этого, все рвались «туда» — за горизонт.

Екатерина передвигалась по лагерю словно привидение. Она, никого не замечала и все делали вид, что тоже её не замечают.

Катя сидела на скамейке под навесом и что-то писала в блокноте. Её огненно-рыжие волосы были туго стянуты в кулёк, ветер пытался заигрывать с её пышным хвостом, но тугая резинка стягивала их и только тоненькие локоны у лба покачивались от ветра.

— А я всегда мечтал стать психологом, — неожиданно для неё, подсев к ней, сказал я.

Катя вздрогнула так, будто её ущипнули, и, увидев мою улыбающуюся физиономию, улыбнулась в ответ.

— Ну, я так понимаю, если ты здесь, значит — твоя мечта не сбылась!

— Почему ты так решила?

— Хорошие психологи добровольцами на войну не ездят, они ждут тех, кто возвращается с боевых действий, чтобы потом на их синдромах зарабатывать деньги.

— Да, с тобой не поспоришь. А сколько ты здесь?

— Две недели уже, — смущённо ответила она.

— И что, кто-нибудь возвращался?

— Я не знаю, мы же только набираем, подсчётом убитых и раненых другие люди занимаются.

— Значит, ты здесь целыми днями сидишь, и блокнот заполняешь? — не унимался я.

— Нет, мы в игры ещё здесь играем с ребятами.

— В какие же игры здесь можно играть? Тем более с Иванычем!

— В мафию, например, — с блеском в глазах ответила она. — Вот сейчас как раз подходит время, поможешь людей собрать?

— С удовольствием! Как коллега коллеге.

Катя улыбнулась и, встав из-за стола, протянула мне листочек и ручку.

— Твоя половина лагеря левая, а моя правая, ну что, пошли? Только тех кто согласится, записывай.

Желающих играть в мафию оказалось немного, наверное, сказывалось долгое пребывание в лагере. С теми, кто согласился, мы сели за обеденный стол. Нас набралось около десяти человек. Напротив меня сидел парень с позывным Моссад, — он был из Израиля. Увидав по телевизору, как украинские каратели утюжили артиллерией гражданское население, он отправился на помощь мирному населению. По словам Паши, он говорил, что евреи ему не братья и, будучи вывезенным своими родителями ещё маленьким из Союза, он всегда считал себя русским и мечтал возвратиться на Родину. А после победы над карателями он планирует остаться жить на Донбассе.

Моссад напоминал тихого соседа по лестничной клетке, которого лет пять доставали жильцы сверху своей громкой музыкой. И вот не смотря на свой мягкий характер и высокую культуру поведения, ему всё это надоело, настолько надоело, что он отправился из своей уютной израильской квартиры на помощь неизвестному народу — народу Новороссии.

Игра шла вяло, все усилия Кати оживить её прошли даром. В первую партию почему-то первым выгнали меня, аргументируя тем, что я больше всех распинался. Вторая партия прошла немного лучше, я молчал как рыба и продержался дольше, но всё равно был убит по решению большинства, — только потому, что молчал. И вот, наконец, когда в третьем раунде мне выпало быть мафиози, троих ребят Иваныч отправил в наряд на кухню, и наша игра закончилась. Ребята нехотя вставали из-за стола, а я, продолжая сидеть, смотрел на Катю.

«Что же на самом деле привело тебя сюда? Такое хрупкое и нежное создание. Внутреннее призвание помогать тем, кто нуждался в помощи?»

Катя сидела и молча, собирала колоду, её тонкие пальцы неумело складывали карты.

— Катя, а ты куришь? — спросил я.

— Немного, — покраснев от смущения, ответила она.

— Пойдём, ты будешь курить, а я дымом подышу, сам — то уже лет пять как бросил, но иногда так тянет.

— Пойдём на берег, — сказала она.

— А как же Иваныч?

— Если что, я его беру на себя, не переживай, — с улыбкой ответила она.

Мы присели прямо на песок, она закурила, её пальцы, дрожа, сжимали сигарету, и если бы не лето, то можно было подумать, что она дрожит от холода.

— Кать, зачем тебе всё это? Гуляла бы сейчас у себя в городе.

Но она молчала, и, только часто моргая, пристально всматривалась вдаль, не замечая, как уголёк почти приблизился к самому фильтру. Она вдруг посмотрела на меня и прошептала:

— А ты можешь уехать домой?

— Ну и шутки у тебя, — рассмеялся я.

— Я не шучу, я ведь как психолог должна отговаривать вас. Я ведь поэтому и груба была с тобой, потому что не хотела тебя запомнить. Я врунья, я знаю людей, которые убитыми занимаются! Мне вчера подруга звонила, она — «там». Она медсестра в больнице, там много убитых ополченцев, морги переполнены, там настоящая война идёт. Ты понимаешь?

Закурив вторую сигарету, она повернулась ко мне.

— Почему ты такой настойчивый? Теперь я тебя запомню, а ведь тебя убьют, ты же высокий, высоких больше убивают чем маленьких. Мне подруга рассказывала, для окопной войны вы не подходите.

«Да, видно эта девушка знала больше, чем было нужно для её возраста».

Дальше мы сидели молча, впервые, когда я находился с девушкой наедине, мне не хотелось ей что-то говорить, хотелось просто сидеть с ней рядом, и смотреть, как мутные воды Дона, уносили наше ещё счастливое время.

* * *

Вернувшись в лагерь, я отправился в спальню — просторную комнату, но только с одним окном. Всё пространство было заставлено двухъярусными кроватями, между которыми проходили очень узкие проходы. Между кроватями стояли маленькие деревянные стулья, на которых лежали вещи, сумки и прочие принадлежности. На первой кровати возле входа сидели двое парней из Мурманска. Один из них слушал музыку в наушниках, а другой сидел с отрешённым видом и смотрел в потолок.

— Не помешаю? — спросил я.

— Нет, проходи, — ответил тот, продолжая смотреть в потолок.

— В армии, со мной в одном отделении, служил парень из Мурманска… — попытался я завести разговор.

Парень оторвал глаза от потолка и, посмотрев на меня, спросил:

— Ты служил в армии?

— Да, было дело.

— Тебе хорошо, сразу могут на передовую отправить. А я вот всё учился, но у меня разряд по самбо, да и спортом я занимался, как ты думаешь это учтут? — с надеждой в глазах спросил он.

— Думаю да. Видел я здесь одного, кто тоже служил — морда пропитая, губа разбита, видать всем селом сюда собирали. Он, похоже, только утром понял, куда приехал, всё у Иваныча в город просился, — похмелиться наверно хотел. Иваныч не отпустил, похоже, побоялся, что тот, подерётся с кем-нибудь. А Иванычу походу, чем больше душ отправит, тем лучше. А наверху занято?

— Там я сплю, ты полезай, если есть желание отдохнуть.

Поблагодарив за место, я полез на второй ярус. Воздух здесь был немного свежее, чем внизу, через несколько минут я задремал.

Очнувшись, я услышал, как на улице кто-то кричал:

— Сбор! Всем строиться во дворе!

Быстро спустившись, я стал надевать кроссовки, ребята, что сидели внизу, уже выбежали на улицу. Когда все построились в одном месте, только тогда я увидел, как много нас было в лагере. Стянувшиеся со всех углов парни, построились буквой «П» — фронтом к входу в казарму. Не найдя сразу своё отделение, я встал к первым в отделение Бродяги, но тот увидав чужака в своём отделении, сморщившись прошипел мне:

— Вон, твоё отделение…

«Ну и ну — подумал я. — Как будто я у него кусок мяса из-за рта вырвал, может боится, что я его место в автобусе займу».

В центр нашего построения вышел казак в тельняшке, который записывал мои данные, к нему подошёл Иваныч и что-то сказал на ухо. Поправив свои пышные усы, он громким басом крикнул:

— Сынки! Три автобуса уже в городе, отправка будет в ближайшее время, первому, второму, третьему и четвёртому отделению собрать свои вещи и построиться перед пляжем…

Все ринулись в казарму, о былой дисциплине навязанной нам Иванычем не было и речи. Теперь все тормошили свои матрацы, скидывали ненужные вещи на пол и выскакивали во двор. Лишь несколько человек, которых не записали в списки, одиноко сидели на бревне возле входа и печально смотрели на тех счастливцев, которые с гордыми лицами шли по направлению к пляжу.

На берегу мы выстроились в четыре шеренги, перед нами прогуливался Иваныч, и осматривая каждого, повторял:

— Ребята, если у кого есть колюще-режущие предметы, лучше сразу сдайте их, иначе на границе будут проблемы.

Минуту спустя мимо нашего строя прошёл невысокий парень лет тридцати, Паша, дёрнув меня за рукав, прошептал:

Смотри «ФСБшник».

— Что-то не похож он, — с сомнением ответил я.

— А ты думал люди из «ФСБ» все под два метра роста? Я их в Чечне видел, причём чем невзрачней человек, тем выше он в звании.

Молодой человек стоял немного позади Иваныча, на нём был новенький камуфляж без шевронов и знаков различия. Его добрые голубые глаза смотрели на нас по — детски, и если бы не его камуфляж, он походил бы на пионервожатого в детском лагере.

Паша, вывернув свой пакет, радостно уставился на меня.

— Сколько ты барахла набрал! Выкидывай.

Я посмотрел на свою кучу вещей, на вершине которой на солнце поблёскивали два ножа и два мобильных телефона. Откинув ножи в сторону, я спросил:

— Паша, может ножик в кармане спрятать? — кто его знает, когда теперь нас покормят. Как мы консервы открывать будем?

— Ты думаешь, нам их дадут? К тому же, жрать захочешь — зубами откроешь, улыбнувшись, ответил он.

Перед нашим отделением появился Док.

— Парни, из мобильных телефонов вытащите sim — карты. У кого телефоны сенсорные — обмотайте их фольгой.

В одной руке Дока был рулон фольги, а в другой моток канцелярского скотча.

— А скотч зачем? — крикнул кто-то из строя.

— Вместо жгута. Отрежьте себе четыре ленты, по метру на каждую конечность, — сухо сказал Док.

— А для шеи пятую резать? — выкрикнули из строя.

— Только если есть шестая, — добавил я.

Шеренга взорвалась хохотом, а Док, не отреагировав на шутки, отвернувшись, стал молча резать скотч на ленты.

Увидав, что все порезали скотч и обмотали телефоны, инструктор обратился к строю:

— А теперь сложите все вещи, которые разрешены у себя в ногах, а запрещенные киньте в сторону.

После этого, он ещё раз обошёл каждую шеренгу, пристально вглядываясь на обмотанные фольгой свёртки. Потом кивком головы он подозвал Иваныча и, сказав ему очень тихо несколько слов, не прощаясь, отправился в лагерь.

Подойдя к нам, Иваныч распустил нас:

— А теперь ребята, сходите к воде, да покурите, пока есть время, — а сам отправился собирать запрещенные вещи в мешок.

Мы вышли прямо на пляж. Кто-то спустился к самой воде, кто-то, прогуливаясь по песку, осматривал стоявшие грибки.

Муромчане, оставшись без присмотра и спустившись к реке, стали обливать друг друга водой. А после, изрядно намочившись, они травили байки про Иваныча, громко смеясь, они напоминали девятиклассников, которые вышли на большую перемену во двор школы.

Утренний ветер стих, их громкий смех эхом доносился до противоположного берега. В свою очередь отдыхавшие там горожане, с удивлением наблюдали, как на крошечном пятачке спасательной станции, одетые не по погоде, прогуливались молодые парни. Знали бы они истинную цель нашего пребывания здесь. Громадные тучи, низко склонившись над Доном, медленно уплывали на запад, как будто пытаясь рассмотреть внизу тех, кто ещё не был террористами…

Микроавтобусы заехали прямо во двор лагеря, мы уже были во дворе и успели перемешаться с другими отделениями. Впереди колонны остановился легковой автомобиль с украинскими номерами, из него вышли двое мужчин. Не успели они сделать несколько шагов, как мы сразу окружили их. Первый был с большой и пышной бородой, и напоминал бурого медведя, только с добрым лицом. Он застенчиво здоровался с ребятами, которые уже тянули к нему свои руки. На левом рукаве у него была пришита пыльная георгиевская ленточка. На правом рукаве был зеленый шеврон: на нём был изображён щит и меч, с надписью «Народное ополчение Донбасса». Второй был щуплый и выглядел лет на сорок пять, на нём была обыкновенная чёрная футболка и джинсы. Поздоровавшись почти со всеми, он направился к Иванычу.

— Ну, что грузимся? Сколько человек? — тихо спросил он.

— Сорок пять, — ответил Иваныч,

— Могут все не поместиться.

— Поместятся… — сухо ответил Иваныч и вошёл в центр толпы.

— Грузимся, ребята! — крикнул Иваныч. — Первое и второе отделение — в первую машину, остальные — во вторую и третью.

Мне досталось место в самом конце микроавтобуса, те, кому не хватило места, стояли, бросив свои сумки под ноги.

Спустя несколько минут машины тронулись, посмотрев в окно я последний раз взглянул на Катю, которая стояла рядом с Казаком. Он что-то говорил ей, но

она, не обращая на него внимания, махала рукой проезжающим мимо неё автобусам.

«Ну, вот и всё», — откинувшись на сидение, подумал я и закрыл глаза. Автобусы, набирая скорость, уносили нас прочь, туда, куда мы рвались без оглядки…

* * *

Набрав приличную скорость, мы довольно быстро покинули пределы города. Перед нами расстилались широкие донские степи, дорога была великолепная. Над золотистыми полями простиралась темно-синяя артерия из нового асфальта. Кто-то из ребят поинтересовался у водителя, сколько ехать до границы. Узнав, что дорога займёт несколько часов, автобус сразу же наполнился гулом недовольства. Все сетовали на то, что воды и сухих пайков никто не выдал. Спустя час, парень, который сидел в салоне, сразу после водительского сидения, обратился к водителю:

— Послушай дружище, передай по рации Иванычу, чтобы он сделал остановку, у нас воды нет…

После переговоров по рации, водитель объявил:

— Парни, на следующей остановке можно будет выйти.

Подъехав к заправке, мы высыпали из микроавтобуса, и устремились в магазин. Иваныч конечно пытался на входе давать какие-то руководства, но его уже никто, не воспринимал всерьёз. Вырвавшись из толпы после покупки нескольких бутылок, и, отойдя метров пять от заправочных колонок, я присел на газоне. Ко мне подошёл паренёк и виновато попросил воды. Сделав несколько глотков, он вытер пот со лба и тихо проговорил:

— Иваныч гад приказал все продукты оставить в лагере, а я последние деньги потратил на упаковку воды и несколько банок тушёнки, говорил что выдадут «сухпайки» и воду.

— И где они?

— Наверно в продуктовом магазине под названием: «У Иваныча».

Парень, улыбнувшись, вытащил из кармана пачку «Донского табака», и, раскрыв её предложил:

— Будешь?

— Я не курю, — вырвалось у меня по-привычке, но через несколько секунд, подумав о том, что здоровья мне на мой век хватит, я согласился. — А впрочем, давай.

Мы закурили, а потом, оглянувшись по сторонам, я смутился: «Ведь мы же на заправке!» — подумал я.

Мой собеседник, будто прочитав мои мысли сказал:

— Да ладно, вон, смотри, все дымят!

Перед стоявшими автобусами возле пластиковых полупустых бутылок стояли довольные привалом парни. Смачно делая затяжки, они будто не замечали развешанных повсюду знаков запрещающих курение. Некоторые из них закуривали второй раз, и только Иваныч с хмурым видом сновавший между ними призывал, всех к ответственности.

— Ребята, тушите сигареты — подорвёмся, колонки же рядом!

— А я из Ростовской области, — повернувшись ко мне, сказал парень. — Я здесь несколько раз проезжал. Я на ферме комбайнёром работаю, только мы проезжали здесь ночью. Своим ходом к полям следовали на комбайнах, жалко — через месяц ребята в поля поедут, уборочная начнётся, работы столько.

— У тебя тоже через несколько дней в полях своя жатва будет, тебе повезло — на танк попадёшь, — усмехнулся я.

— Д-а-а? На танк — это хорошо. Только плохо, что мать у меня болеет. Я когда сказал ей куда еду, она и слегла. Я весь день возле её постели сидел. А она всё причитала: «На кого же ты теперь меня, сыночек, больную оставишь?» — Той же ночью долго уснуть не мог, вышел на кухню покурить, и долго сидел в тишине, слышу, а она по комнате ходит. Тогда я понял — обманывает, чтобы не отпускать. Я на утро собрался, сунул денег ей под подушку (сколько за месяц заработал), и только за дверь, а она приподнялась с кровати и кричит: «Сынок ты куда?» — А я ей: «Мама, я за сигаретами, скоро вернусь», — и, не обернувшись, ушёл. — Иду, а у самого слёзы на глазах — матери перед отъездом в глаза не посмотрел, нельзя мне было, понимаешь? Поняла бы она, что не вернусь.

— Ну, ты даёшь, кто же такие вещи родным говорит, я за неделю собирался, достал свой армейский камуфляж, и повесил в кладовой, как назло, маман там уборку затеяла. Я с работы прихожу, а она стоит в коридоре и камуфляж в руках держит.

— Ты что, дурак? На войну собрался? — сама кричит и рыдает.

— Я ей, ты что, на какую войну? А она: «Я же всё чувствую, к тому же я не дура, телевизор смотрю иногда, знаю, что на Украине творится.

— Пришлось ей соврать, что я на Байкал еду дикарём с ребятами в палатках жить. А было это за два дня до отъезда.

— Да уж, материнское сердце не обманешь, — с горечью в голосе проговорил парень.

— Ребята, бросай перекур, в машины! — крикнул Иваныч.

Все засуетились и стали заскакивать в микроавтобусы.

Мы встали, и парень весело сказал:

— Ну что, до следующего привала?

— Ты возьми воды, мало ли, когда теперь остановка будет, сказал я, протягивая ему бутылку.

Он протянул загорелую от солнца руку с перевязанным указательным пальцем, и широко улыбаясь, ответил:

— Спасибо.

— На здоровье, — ответил я и направился к своему микроавтобусу.

Подходя к машинам, я заметил парня в тельняшке, который озадаченно смотрел на наш автобус. Из окна ему кричали муромчане.

— Кобра, давай к нам!

Но в микроавтобусе все места были заняты, и, заходившие внутрь ребята, вставали возле поручней. Кобра, заглянув в салон, крикнул им:

— Ладно, на границе встретимся, перекантуюсь как — нибудь в первой машине.

Спрыгнув с подножки, он поспешил к микроавтобусу.

— Я же из «ВДВ», так-то вообще по-фигу, прорвёмся… После того как Иваныч пересчитал всех, автобусы тронулись.

Снова впереди одно пшеничное поле сменялось другим, казалось, не было этому золотому великолепию ни конца, ни края.

* * *

Через проход, слева от меня, на двойном сидении, сидели Паша и парень в камуфляже. На вид собеседнику Павла было около тридцати лет. Маленького роста, загорелый, с начисто выбритой головой. Несмотря на зрелый возраст, по нему было видно, что он поддерживает себя в хорошей физической форме. Паша что-то очень бурно рассказывал ему и постоянно улыбался. Может причиной его веселья стала общая тема, а может бутылка пива в руках Павла.

Провалившись в сон и проспав несколько часов, я очнулся. Солнце уже опускалось за холмы, окрашиваясь в багряный цвет. На задних сидениях парни из Мурманска и Док, громко смеясь, что-то обсуждали. Док травил анекдоты, вставляя в них украинские слова, но получалось у него это плохо. Парни взрывались бурным смехом, не от самого анекдота, а скорее от фраз Дока на украинском языке, которые им жителям севера, были в диковинку. Но когда в очередной раз Док выдал фразу: «Михай е…, лишь бы не били!» — после этого хохотом взорвался весь автобус.

Осмотревшись, я увидел, как двое парней, которые стояли в проходе, от усталости, побросав свои сумки на пол, расположились на них как на сиденьях, — тихо беседуя, они совсем не реагировали на пошлые выкрики Дока. Они будто бы, вообще не ехали с нами. Один из них, интеллигентного вида мужчина, с взъерошенными волосами и небольшой порослью на подбородке, с большим воодушевлением, что-то рассказывал своему собеседнику. А тот, без поддельного интереса слушал его, иногда утвердительно кивая головой. Как ни старался я уловить смысл его рассказа, у меня ничего не получалось. Из-за тряски и скрипа в автобусе до меня доносились лишь обрывки его фраз. Он рассказывал про какую-то утопию, а также про иностранных учёных, которые пытались её создать. Его речь была такой монотонной, что мне снова захотелось спать. Удивительно, как эти чудаки быстро нашли друг друга. Наблюдая за их диалогом, я немного завидовал им. Познакомившись всего несколько часов назад, они уже так хорошо понимали друг друга. У меня даже появилась какая-то неприязнь к ним: «Ну и хорошо, что им не досталось места, а то слишком жирно было бы».

Оглядываясь вокруг, мне казалось, что пока я спал эти несколько часов, все вокруг нашли себе собеседников по интересам. Теперь лица некоторых ребят были другими, как будто всех тех, кто успел обзавестись новым другом, объединят и отправят в одно подразделение, а одиночек так и оставят на обочине. Даже старик, сидевший впереди меня, с заботливым видом промывал мозги сидящему рядом с ним молодому пареньку.

— Понимаешь, сынок, христианство, как и православие это жидовская религия, а поклоняться следует истинно русским богам.

Его полностью седые, белые как снег волосы, были зачёсаны назад и собраны в пучок, борода была чуть темнее. Одет он был в старые джинсы ещё советских времён, и в клетчатую рубашку.

Когда он снова стал возвращаться к достоинствам язычества, я, заскучав от однообразных пейзажей за стеклом, сказал ему:

— В наше время победы науки над предрассудками человечества, глупо верить, что солнце чем-то поможет, если ему принести жертву.

Старичок вдруг резко замолчал, и, обернувшись ко мне, гневно посмотрел прямо мне в глаза. Его тонкие губы сжались настолько сильно, что совсем исчезли. Сквозь зубы он громко крикнул мне.

— Значит, ты считаешь мировоззрения, в которые верили твои великие предки, глупыми предрассудками?!

— Все великие для меня цари были христианами, — подзадоривал я его.

— А Пересвет?! Рюрик, вообще Русь образовал. А ты знаешь, что Русь огнём и мечом крестили, сколько крови пролили, а для чего?

Я не был особым приверженцем христианства, потому что считал: люди должны надеяться на человека, а не на Бога. К тому же во все времена церковь стремилась подавить просвещение народа. А цель христианства — плодиться и размножаться, приведёт в итоге к перенаселению планеты. Впоследствии, если человечество перестанет воевать — это приведёт к тому, что людям придётся есть друг друга. Но видя, как этот старик смотрел на меня, я яростно стал доказывать, почему христианство лучше язычества. В итоге мы с ним стали, так громко кричать, что заглушили муромчан, и водитель, пытаясь до нас докричаться, повторял:

— Мужчины! Мужчины! Довольно, приберегите свой гнев для «укров»!

Внезапно старик замолчал, и, улыбнувшись, сказал мне:

— Юноша! Вы слишком молоды, извините меня, увлёкся, — и тут же отвернулся, как будто ничего и не было.

И снова с заботливым видом стал рассказывать, своему собеседнику про свою жизнь в Архангельской области.

— Сынок, ты здоров и молод, откажись от искушений цивилизации, я вот уже десять лет не смотрю телевизор, и в магазине отраву не покупаю, ем только то, что на огороде вырастил.

— А как же ты про войну-то узнал, дед? — крикнул ему я.

— Все важные новости я узнаю от соседей. Как узнал про беду на Украине — сразу поспешил на помощь.

Теперь, внимательно слушая ответы деда, молчал весь автобус, даже двое интеллигентов перестали шептаться. Все как будто ждали развязки, но когда вдруг из кармана старика раздалась мелодия мобильного телефона, все взорвались смехом, а старик, покраснев, оправдывался:

— На войну же поехал, вот друзья и подарили, как же на войне и без связи…

Но никто деда всерьёз уже не воспринимал. Интеллигенты продолжали говорить про миф об утопии, Док стал рассказывать про свой дом, а Паша с большим интересом слушал своего новоиспечённого друга.

Вскоре вдалеке показались строения, парень, который сидел сразу за водителем обратился к своему соседу:

— К Донецку подъезжаем.

— Как Донецк, удивлённо воскликнул его собеседник, почему так быстро?

— Есть Российский Донецк — он намного меньше, и находится возле границы, — уверенно ответил он.

Российский Донецк напоминал больше поселок, чем город. Его местные жители всё никак не могли привыкнуть к колоннам автобусов, каждый день подъезжающих к границе. Мы ехали вдоль уютных домиков, через заборы которых свисали поспевшие вишни, дозревавшие яблоки и груши. Вдоль дороги росли абрикосовые деревья, земля возле которых была щедро усыпана гниющими плодами.

Муромчане возмущённо сетовали на то, что добро здесь гниёт на земле, а у себя в городе, они фрукты покупают за большие деньги. Малый Донецк мы проехали минут за десять. И снова впереди потянулась бескрайняя степь, теперь засаженная подсолнечником, чаши которого, не успев раскрыться, словно золотой зеркальной пленкой, отражали солнечные лучи. Дорога шла вверх, а вдалеке уже виднелся таможенный терминал российско-украинской границы.

Терминал состоял из нескольких бетонных одноэтажных зданий, перед которыми тянулся длинный коридор, огороженный забором, который служил для входа и выхода пешеходов. Микроавтобусы подъехали почти вплотную к «КПП». Водителю по рации сообщили, чтобы он не открывал двери, продолжая всех держать в автобусе. Все разговоры притихли, лица парней стали задумчивыми. Они принялись пристально разглядывать небольшие постройки терминала. Из автомобиля, возглавлявшего колону, вышел ополченец и направился к пропускному пункту, за ним засеменил Иваныч. Минут через пятнадцать пришёл Иваныч, он заглянул в салон через форточку, словно вор, который что-то украл и теперь опасался разоблачения, и негромко проговорил:

— Ребята, сейчас вы будете пересекать границу с Украиной, помните, что на данной территории вы будете находиться официально в качестве туристов, поэтому никаких глупостей не совершайте. Сейчас все выходим из автобуса и строимся в очередь перед калиткой. Проходим по пять человек, паспорта держим в руках. Ребята, ещё раз напоминаю, сумки будут обыскивать, поэтому, запрещённые вещи лучше выложите здесь. Всем всё ясно?

— Ясно, ясно, открывай дверь, — загудели муромчане.

Все стали выгружаться из автобуса, конечно никто не собирался строиться в очередь, кто-то после долгой дороги, стал разминать затёкшие ноги, некоторые образовав круг, закуривали сигареты, кто-то стал осматривать проволочный забор «КПП».

В толпе куривших парней, я нашёл Пашу, который стоял рядом с Фоксом, Зевсом, и соседом по месту в автобусе. Они обсуждали наш спор со стариком.

— Ну как тебе дед? Понравился? — с улыбкой спросил Паша.

— Старый дурак, в губернии он жил и слово же такое вспомнил, и чего припёрся, ел бы дальше там у себя свою редьку.

— Да ладно, старик бы прокатил за старообрядца, только вот телефон его выдал, — сказал Фокс и все ребята засмеялись.

— Ну, что там?! — крикнул Зевс, в сторону калитки, где стояли ребята, готовясь зайти внутрь.

— Скоро! На той стороне беженцев пропускают! — ответили ему.

Через несколько минут, мы увидели старый микроавтобус с украинскими номерами, который медленно двигался к российской части «КПП». Автобус остановился, водитель быстро выскочил и побежал к пограничнику, чтобы показать ему бумаги о досмотре транспортного средства.

Через минуту мы увидели колонну беженцев, они сильно растянулись из-за старушки, которая, медленно переступая ногами, опиралась на костыли. Её левая нога была перебинтована от ступни до колена, идти ей помогал молодой парень лет шестнадцати. Все сразу же притихли и стали пристально рассматривать беженцев. Впереди всех шла молодая девушка. Она была одета в короткие шорты, и футболку, в ушах у неё были наушники, а её длинные каштановые волосы, колыхаясь на ветру доходили до талии. За ней шёл парень и нёс две сумки, в толпе послышались недовольные возгласы:

— Почему он не в окопах?!

— За женской юбкой спрятался! А мы за него должны кровь проливать?

Лица у беженцев были угрюмые, и лишь у маленькой девочки лет шести, глаза сияли от любопытства. Она

вприпрыжку бежала за своим отцом. Одной рукой она постоянно дёргала его за руку, а другой, показывая на нас, что-то спрашивала у своего отца.

Когда старушка дошла до пограничника, она остановилась и что-то сказала ему, пограничник, сморщив нос, жестом показал ей отойти в сторону. Из проезжавших мимо них автомобилей, смотрели равнодушные лица, как будто ни её, ни пограничника не было вовсе. Старушка же с надеждой и слезами на глазах, всматривалась в проезжавшие мимо неё машины, и что-то шептала. К нам подошёл Иваныч, и, закурив, сказал:

— Без документов она, говорит, дом разбомбили, все документы и вещи сгорели при пожаре. Родственников у неё нет, денег нет. Её до границы довезли, дальше автобус не идёт, что с ней делать никто не знает.

Мальчишка, помогавший старушке идти, не прощаясь с ней, побежал догонять своих родных, а она так и осталась стоять, провожая взглядом каждую проезжавшую машину, как будто надеясь найти там своих старых знакомых или дальних родственников. Из её глаз текли скупые слёзы, она отирала их маленьким платком, зажатым в руке, а другой она прижималась к костылю, как к самому родному человеку, который теперь оставался для неё единственным помощником на этой земле.

Последняя машина остановилась возле пограничника, из неё вышел офицер и водитель, они подошли к ней и, после не продолжительного разговора, помогли ей сесть на заднее сиденье, дверь захлопнулась и машина тронулась.

— В лагерь для беженцев повезли. Что же делается?! Кому же это всё надо то… — тихо сказал Иваныч.

Наконец к калитке, где стояли первые парни, подошёл офицер, он сказал несколько слов ребятам и отправился в сторону пропускного пункта. За ним отправилось пятеро парней. Вся толпа с облегчением вздохнула наконец-то начавшемуся пропуску.

Второй группой пошли муромчане, быстро шагая, они снова о чём-то шутили. За их спинами покачивались рюкзаки, казалось, что ребята собрались в поход куда — нибудь в горы и весело обсуждают маршрут, и только черный берет морской пехоты на одном из них, выдавал истинное место их путешествия.

Затем ещё две пятёрки отправились в пункт. Вскоре в обратном направлении от пункта показались муромчане. Шли они молча, с растерянными лицами. Наконец, подойдя к Иванычу, парень в чёрном берете сказал:

— У нас одного человека не пропустили, говорят у него с документами что-то не так — без него мы не поедем. Что теперь делать?

— Присядьте где-нибудь в сторонке, и ждите, когда все пройдут. Потом я позвоню в штаб, если там разрешат — повезём вас в другой терминал, он поменьше, может там пропустят.

— Ещё там сказали, что пока никого из нашей группы пропускать не будут, так как вы не оповестили пограничников о прибытии нашей колонны. После чего трое парней поплелись к автобусам.

К Иванычу подошёл Фокс и с ухмылкой сказал:

— А что теперь делать тем парням, которые успели перейти? Им что в поле ночевать?

Иваныч стоял в полной растерянности, не зная что ответить Фоксу. Почесав свой затылок, он виновато сказал:

— Погодите, ребята, сейчас разберёмся и быстрым шагом направился к автобусам.

Фокс наклонился к Паше и прошептал:

— До 22:00 осталось пару часов, а после они закроют границу, и мы будем ночевать в поле. Нужно сейчас ловить попутки и ехать в малый Донецк, снимать там квартиру на сутки.

Паша, посмотрев на него печально, ответил:

— У меня денег нет, только на сигареты.

— Брось ты это, квартиру снять у меня хватит денег.

— Хорошо, ждём ещё час и уезжаем, согласен?

— Ждём, — ответил Фокс и закурил сигарету.