Пылающий Горизонт…Юго-Востока.

Владимир Александрович Карагодин, 2017

Лето 2014 года, Украинская армия ведёт карательную операцию на Юго-Востоке Украины. Разрозненные отряды ополчения, неся потери отступают к Донецку, город находится на осадном положении. На помощь ополченцам из разных уголков России отправляются обыкновенные парни, чтобы помочь тем, кто из последних сил сдерживает во сто крат превосходящие силы противника. Оказавшись в отряде Моторолы, они попадают в мясорубку передовой. После пребывания на территории боевых действий, многие моменты для них становятся не понятными, но ясным становится одно, эта война, -взаимное уничтожение двух братских народов, и победы здесь быть не может.

Глава 4. Филиал.

В сумерках наступившего вечера, когда земля потускнела из-за заходившего солнца, метрах в ста от КПП, можно было разглядеть две небольшие воронки от взрывов, которые отчётливо выделялись на гладкой земле. С полей затянул прохладный ветерок, после жаркого дня было приятно подставлять ему своё лицо. Вокруг расстилалась бескрайняя степь, и только уродливые постройки терминала одиноко топорщились на её идеальных просторах. Казалось над степью не властно время. Гуляя вдоль обрывистого берега Волги, по срезу с многочисленными прослойками можно увидеть, как менялась природа за последние несколько сотен лет. Здесь же всё оставалось также как сто, двести, триста лет назад. Казалось, где-то на окраине хутора, затянут казаки свои песни о том, как в былые времена топтали зелёный флаг с полумесяцем, охраняя границы великого государства. Некогда, народ, жизненный уклад которого был основан на военном деле, надёжным щитом, верой и правдой служил великой Российской империи. Но сколько не всматривайся вдаль, не увидать теперь тех станиц. Советская власть, которая видела в казаках, только угрозу для своей кровожадной тирании, стёрла его великую историю, расселив и разлучив некогда многочисленные семьи по разным уголкам России.

— О чём задумался? — толкнув меня в плечо, сказал Паша.

— Предки мои жили здесь, а теперь нет их.

— Куда же они делись? — улыбаясь, спросил он.

— Геноцид, Паша, обыкновенный геноцид.

— Ты лучше не о прошлом думай, а о сегодняшнем вечере, или ты собрался с предками ночевать? В общем, нас трое, ещё одно место в такси свободно. С нами поедешь?

— Поеду, а куда вы собрались?

— Квартиру на ночь снимем, там и заночуем, всё, не теряйся, — сказал он и пошёл к Фоксу.

Стемнело, на столбах расположенных по периметру терминала, зажглись фонари. Окрасившись в холодный цвет светодиодных ламп, серые стены теперь всё больше отталкивали меня своей отчуждённостью. Казалось здесь, нас просто не замечали. Будто мы были уже чужими для тех, кто нёс здесь пограничную службу.

Из самого близкого к нам строения вышел Иваныч, и походкой, которая почти срывалась в бег, направился к нам. Подойдя к сидевшим в кругу ребятам, Иваныч, громким голосом сказал:

— Ребята, без суеты строимся в очередь, таможня даёт добро!

Как будто не чувствуя усталости от долгой дороги и от мучительного ожидания, все вскочив, постарались быть первыми, возле заветной калитки. Наконец настала наша очередь, я шёл за Фоксом, Пашей и следовавшим с ними Зевсом.

Перед будкой, возле которой нам следовало остановиться, стояла парта, за ней стояли два пограничника сержантского состава. Они жестом указали нам следовать к столу.

— Сумки на стол, запрещенные предметы выкладывайте сразу, если таковые имеются, сухо констатировал один из пограничников.

Первыми проверяли Фокса и Пашу, их досмотр затянулся, так как сержант, нашедший стальную фляжку, стал обнюхивать её горлышко.

Стоявший рядом пограничник, без интереса наблюдавший за действиями своего напарника, головой кивнул в мою сторону и отошёл от парты.

— Проходи, сумку на асфальт к досмотру.

Не обнаружив в моей сумке ничего запрещённого, он сказал:

— Проходи к пропускному пункту, для проверки документов.

Я подошёл к окошку, на которое указал пограничник, сидевшая там женщина в форме, устало выдохнув, сказала:

— Паспорт.

Выложив все документы, какие у меня были с собой, я стал ждать, пока она делала какие-то записи в своём журнале.

— В какой город следуете? — не отрывая глаз от журнала, спросила она.

И тут я замешкался: «В какой город мы следуем? Нам Михалыч об этом ничего не говорил», — вертелось у меня в голове.

Обернувшись к Павлу, я спросил:

— Паша, а в какой город мы следуем?

Паша, обернувшись к Фоксу, задал ему тот же вопрос. Но по выражению лица Фокса было видно, что такими данными он не располагает.

Тогда один из пограничников высунув руку из сумки Зевса, крикнул нам:

— В Донецк следуете, бабушке крышу чинить!

— Да, точно к бабушке, — еле сдерживая смех, сказал я инспектору.

— Эх, ребята, вы же совсем ещё мальчишки, — с досадой проговорила она и вернула мне документы.

«Вот и всё! — вертелось у меня в голове. — Я на Украине, я прошёл…»

За будкой, после узкого коридора, была огромная площадка, за которой находилось здание. На фасаде висела большая прямоугольная вывеска с надписью: «Duty Free», лампочки, из которых состояли буквы, горели красным светом.

Словно заворожённый я смотрел на эту табличку, в памяти всплывали рассказы, о смешных ценах в торговых сетях «Duty Free». Через минуту ко мне подошёл Паша, и протянул сигарету марки «Кент».

— Откуда? У тебя же таких сигарет, не было?

— Закуривай, «погранец» угостил, ты прикинь он из Сибири родом.

Через несколько минут к нам подошёл майор, и, достав свой блокнот, попросил назвать фамилии.

— А вы случайно не из «ФСБ»? — спросил Паша.

— А как ты догадался? — улыбнулся майор.

— Смотрю вам тоже здесь досталось, — показывая на воронки, сказал я, не дав Павлу ответить.

— Вчера с украинской территории прилетело, мы тут не на шутку всполошились все, признаюсь, я сам в укрытие полез. И главное неожиданно, после обеда, хорошо беженцев пересекающих границу не было.

Переписав наши фамилии в свою большую отделанную чёрной кожей записную книжку, майор, пожелав нам удачи, покинул нас.

— Слушай, Паша, пошли в «Duty Free», напоследок отоваримся, я слышал там цены на сигареты и алкоголь смешные.

— Нет уж, мы слишком долго ждали, чтобы теперь отвлекаться на пустяки, к тому же пока мы там будем выбирать, вся эта орава, может и без нас уехать, считать-то нас теперь некому.

— Эх, жаль, я всегда мечтал там побывать, — с досадой ответил я.

— Не унывай, за свою жизнь ещё успеем.

После того как мы покурили, пропускная способность пункта, значительно возросла, по-видимому из-за чьей-то команды данной сверху, таможенники стали расторопней с досмотром. Вокруг нас появлялись всё новые и новые лица довольных парней. Последним шёл Иавныч, на его лице впервые за несколько часов была улыбка. Подойдя к нам, он с гордостью сказал:

— Ну, всё ребята… я прощаюсь с вами, моя работа выполнена. Вы благополучно доставлены. Теперь следуйте, до дальнего кордона там вас встретят. Прощайте, сынки! — чуть не прослезившись, сказал Иваныч.

Строить нас теперь было некому, поэтому мы шли, растянувшись по два, три человека. Все шли молча, и лишь Фокс, шедший возле Паши тихо бормотал ему:

— Клоун, слезу выдавить артистизма не хватило. «Сухпай» зажал, воды не дал, а у самого «лапатник» во внутреннем кармане туго набитый «баблом» выпирает.

Так как украинский терминал ополченцы брали с боем, электричества на нём не было. В ночной темноте, поглотившей почти все постройки, отчётливо выделялись два жёлтых автобуса с горевшими габаритами. Возле них стояло несколько человек, в руках которых мерцали угольки от сигарет. Наш так называемый строй заметно растянулся, впереди, возглавляя процессию, задрав голову, бодро шагал Бродяга.

Наша компания шла в самом конце из-за Фокса, который нашёптывая Павлу очередной план, не хотел иметь лишних ушей за спиной.

Когда мы подошли к автобусам, которые стояли рядом с «КПП», возле дверей с разбитыми стеклами, на раскладном стуле сидел ополченец. В одной руке он держал веревку, которая служила механизмом для поднимания на треть обломанного шлагбаума. Другой рукой, он придерживал рукоятку ручного пулемёта закинутого на плечо.

— Смотри-ка, — толкнув меня в бок, сказал Паша. — А наши пацаны, «КПП», то с боем взяли. Какие же всё-таки настырные у хохлов пограничники — до последнего держались.

— Кто же от такой кормушки добровольно откажется! Подойдя к автобусам вплотную, мы увидели Бродягу.

Переодевшись в маскировочный халат «берёзка», и надев на голову чёрный берет с кокардой российских войск, он беседовал с ополченцами, стоявшими возле автобусов. Подошедший к нему Кобра, удивившись его новой форме спросил:

— Откуда?

— Да, потому что я дома братан! — закуривая сигарету, ответил тот.

— Ты погляди на него и когда это он успел переодеться? Таким Макаром Бродяга на «КПП» останется, будет здесь новичков встречать и рассказывать им за жизнь.

— Не знаю, не знаю, от такого, что хочешь ожидать можно, — ответил Паша.

Мы подошли к задней дверце автобуса, когда я, собираясь зайти внутрь, поставил ногу на подножку, Павел окликнул меня:

— Постой, давай подождём остальных.

Я закурил, прислушиваясь к тишине июльской ночи. Было настолько тихо и безветренно, что даже ликования

Бродяги, о его героическом возращении на родину, не могли заглушить пение сверчков. У меня не было никакого скверного предчувствия на душе, было так спокойно и легко, как будто — это была ночная экскурсия в заповедную зону вместе со старыми приятелями.

Через несколько минут подошёл Фокс с Зевсом, Фокс, подойдя к Паше, почти вплотную шепнул ему:

— Поездка будет отличной…

Он пару раз ударил себя по правому карману, откуда послышался звук удара о пластиковую бутылку. Паша, улыбаясь, деловито сказал:

— Так чего время зря терять, вперёд занимать места, — и толкнув меня в плечо, заскочил в салон.

Заняв первые четыре места перед водителем, мы небрежно затолкнули свои дорожные сумки себе под ноги. Сидевший возле окна Фокс, постоянно вертел головой по сторонам, будто ожидая кого-то, затем обернувшись к Паше, сидевшему за ним, сказал:

— Ну, что? Как только тронемся — начнём. Я договорился! Наши сопровождающие, против нашего мероприятия возражать не будут. Самое главное, чтобы мы не буянили, а то всё-таки территория боевых действий.

Автобус стал наполняться людьми, и вскоре все сидячие места были заняты. Двое парней, вошедшие последними, по привычному для нас сценарию, бросив сумки на пол, уселись в проходе.

Вскоре в проёме дверей передней части автобуса, появился ополченец в камуфляжной футболке и лёгкой разгрузке, в руках у него был «ублюдок⁶», заглянув вглубь салона, он сказал:

Парни, посчитайтесь. Когда закончивший расчёт парень крикнул ему результат, он выскочил из автобуса. Сказав несколько слов сопровождающему, который сидел во втором автобусе он вернулся обратно.

Забежав через заднюю дверь, он прошёлся по автобусу и, присев на переднее место напротив водителя, сказал:

Нет, парни, не пойдёт, проход загромождён, ребята бегите ко второму автобусу, там есть сидячие места. Серёжа, двери не закрывай, по новому маршруту поедем, старую дорогу уже оставили, мне сейчас Серёга звонил. Другой путь помнишь?

— Ну конечно, — ответил водитель.

— Ну, тогда заводи и в путь, на посты уже передали, нас ждут.

Водитель повернул ключ зажигания, и, не прогревая двигателя, тронулся с места. Впереди всё быстрей и быстрей освещённая желтым светом фар извивалась серая асфальтированная дорога.

— Я нагнулся к Паше и тихо сказал ему:

— А если бы не успели по рации передать, о том что дорога занята хохлами?

— Не забивай ты себе этим голову, если при обстреле водителя убьют, выбегай и про вещи забудь, главное от автобуса подальше беги.

Затем наклонившись к Фоксу, он шепнул тому на ухо:

— Ну что? Наливай.

Фокс, как будто только и ждавший этого момента, молча зашуршав бутылкой в кармане, сделав из неё один большой глоток, передал её Зевсу, сидевшему рядом с ним. Зевс, отхлебнув и слегка поморщившись, протянул её Павлу. Придерживая крышку руками, Паша передал бутылку мне.

— Нет, что ты, я не пью, — возразил я.

— Выпей, — настойчиво сказал он. — Такая традиция, — и обернувшись к Фоксу, шепнул ему:

— Парень с нами.

— Ну, не возражаю, — не оборачиваясь, ответил Фокс.

После того, как мы на четверых выпили половину бутылки, Зевс, поблагодарив Фокса за угощение, перебрался на сиденье к сопровождающему нас ополченцу. Сопровождающий к тому времени, толи от унылой и однообразной картины, извивающейся в ночи дороги, толи от постоянного недосыпания, уже тихо дремал. И только на кочках подбрасывавших автобус, он, вздрагивая, посматривал на дорогу, затем закрывал глаза снова.

Зевс, осторожно взял автомат, лежавший, возле дремавшего ополченца и со счастливым видом стал кривляться с оружием.

После того как Фокс остался один, он, облокотившись на стекло, задремал. Павел же, под действием алкоголя, стал изливать мне душу о своих недавних отношениях.

— Ты пойми, я с ней уже как два месяца не виделся, отовсюду её удалил, а она как узнала, что я на Донбасс еду, бросила всё и прибежала меня провожать. Любит она меня, и ждать будет, — размахивая пальцем передо мной, утверждал он.

— Я думаю, Паша, она пришла проводить тебя, только из женского любопытства или обычной жалости, и чувства здесь не причём. А может пришла убедиться, что ты точно уезжаешь и больше вас теперь ничего связывать не может.

Прищурив один глаз, он посмотрел на меня и, запинаясь, спросил:

— Ты, правда, так считаешь?

— Это моё мнение, надеюсь, она думала иначе. Я, Паша, разочаровался в девушках, не знаю, может раньше они другими были. Но сейчас они, давая клятвы, чуть ли не на конституции, через неделю могут сказать, что любовь прошла, и никто никому ничем не обязан. Как с ними можно строить отношения? А если родится ребёнок, а она влюбится в другого человека? Тогда что делать? Терпеть измены или платить всю жизнь алименты? Может ты и хороший разведчик, но в девушках я знаю толк. Запомни, Паша, всё сказанное девушкой, не является правдой, а лишь стечением обстоятельств.

— Послушай, или я так сильно напился, или ты так правильно говоришь. А я ещё собирался звонить ей.

— Не советую, прояви терпение, пусть она там переживает. Захочет — сама позвонит.

Павел же воодушевленный нашим разговором, а может алкоголем, без устали рассказывал про работу и жизнь в Краснодаре. Но я, уже не в силах пересиливать накатывающий на меня сон, постепенно засыпал, а голос Павла, смешиваясь с гулом двигателя автобуса, всё отдалялся и отдалялся, как будто я, медленно погружаясь в воду, опускался на самое дно.

Очнувшись от резкой остановки автобуса, я взглянул в окно. Автобус, остановившись перед перекрёстком, освещал светом фар дорожные указатели. Сопровождающий нас ополченец, выскочив из автобуса, подбежал к указателям, затем, проверив все канавы возле перекрёстка, вернулся в автобус.

— Не понимаю. Нам нужно налево, а по указателю нужно сворачивать направо, — обратился он к водителю.

— Так это наши при отступлении могли все указатели поменять, «укров» путают, — сняв с ручника, водитель надавил на газ.

Проехав несколько километров, сопровождающий передёрнул затвор автомата и склонился над водителем.

— Всё Сергей туши фары, сейчас нейтральную территорию будем проезжать.

Спустя некоторое время, повернувшись к окну, я увидал, как на чёрном небе, показались серебряные стрелы похожие на салют, только они летели не вверх, а по диагонали.

— Смотри! — толкнул меня Паша.

— Вижу.

По всему автобуса пошла возня, сопровождавшаяся возгласами парней будивших своих спавших соседей.

— Это «грады», работают! — стараясь перекричать звук двигателя, крикнул сопровождающий.

— Силовики суки, по нашим ребятам бьют! Раньше только днём стреляли, сейчас и ночью работают.

После того как стрелы растворились в темноте, последовали раскаты от взрывов, приглушаемые гулом двигателя.

Проехав ещё около часа, вдалеке показались огоньки — это были огни посёлка. Нас везли в объезд через Луганскую область. Сделав небольшой манёвр влево, водитель резко затормозил. На обочине дороги стоял парень и махал руками. Лежавший возле него человек, обхватив голову руками, согнув ноги в коленях, спокойно лежал на асфальте.

Сопровождающий, выскочил из автобуса, и подбежал к пострадавшим. Водитель, обернувшись в салон, крикнул:

— Парни, помогите затащить его в салон!

Несколько человек кинулись на улицу, через минуту они втащили пострадавшего, и, уложив его на передние сидения, обступили раненого.

— Давайте ему водки в рану нальём! Нет, у меня в сумке перекись есть! — советовали они, склонившемуся над раненым сопровождающему.

— Мужики, есть кто с медицинским образованием? — крикнул поднявшийся сопровождающий.

— Только в рану ему ничего не лейте, сейчас я бинты из сумки достану! — отозвался парень в глубине салона. — Я так понимаю у него травма головы, а если там отверстие! Мозг к чертям зальёте! — продолжал он пробираясь через толпу парней.

Расступившись перед профессионалом, горе — советчики, отойдя в середину салона, теперь молча наблюдали за действиями недавнего соседа Павла. А раненый парень, лежавший на сидении, всё прижимал руку к своей голове, через пальцы которой ручейками сочилась кровь.

Фокс, который ближе всех находился возле раненого, предпринял попытку расспросить его, пока Пашин сосед оказывал ему помощь.

— Браток, как же это, вас то? На группу напоролись? А почему вы так легко одеты? Ты вон вообще без футболки, а твой товарищ в шортах.

Но раненый только мычал от боли. Не давая Фоксу вразумительного ответа.

— Ну вот, Вовка, вот тебе и война, не успели приехать, а уже раненые, — обернувшись ко мне, сказал Павел.

Всё же Фоксу удалось узнать причину ранения, только не от пострадавшего, а от его друга.

— На мотоцикле мы ехали, ну перебрали немного, ночью этот участок дороги бомбят, — трезвыми ездить страшно, вот и выпили для храбрости. Ну, а потом в столб врезались, я за ним сидел, вылетел на дорогу, а он головой прям об столб.

В салоне после слов пострадавшего, стали раздаваться возгласы негодования, сменяемые шутками про пострадавших.

Въехав в посёлок и проследовав несколько сот метров по грунтовой дороге, я обратил внимание, что, не смотря на позднее время суток, в домах горел свет. На обочине дороги то и дело стали попадаться прогуливавшиеся компании местной молодёжи, не спеша они шли, держась за руки влюблённые парочки. Люди спокойно наслаждались летом, не обращая внимания на боевые действия.

Спустя два часа, смотря в окно, я заметил что, вместо частных домов, всё чаще, стали попадаться кирпичные пятиэтажки, а поселковые магазинчики, сменили сетевые универсамы. Паша, смотревший в окно, сказал мне:

— К Донецку подъезжаем, по времени пора бы уже. Пристально разглядывая окрестности пригорода Донецка, я был крайне удивлён. Название улиц на домах и дорожных указателях были на русском языке. Надписи на украинском языке встречались лишь на рекламных баннерах, что висели над дорогой.

Подъезжая к центру Донецка, впереди, возле одной из автобусных остановок, на дороге лежали расставленные в шахматном порядке белые бетонные блоки. Нанесенные на них красные полосы, предупреждали водителя об остановке, позади них был выложен блиндаж из железобетонных плит, обтянутый вокруг маскировочной сетью. Возле блоков стояли три ополченца с автоматами наперевес, остальных видно не было. В салоне кто-то негромко сказал:

— Не курите, вдруг стрелять начнут!

Приблизившись к блокпосту, водитель сбросил скорость и через несколько метров остановился, заглушив двигатель. Сопровождающий ополченец вышел из автобуса, и подошёл к стоявшим возле блиндажа бойцам.

Один из них обошёл вокруг автобуса, просвечивая фонариком салон. Когда луч тусклого жёлтого света остановился на раненых, он сказал водителю:

— В двух кварталах отсюда станция скорой помощи, если кому нужно — могут выйти.

После того как пострадавших в аварии вынесли из автобуса, в салон заскочил наш сопровождающий и шепнул водителю:

— Трогай, Серёжа, только не газуй и свет не включай, а то нервы у всех на пределе.

Стоявшие на обратной стороне блиндажа ополченцы, светили в салон своими фонариками. Улыбаясь, они поднимали вверх сжатый кулак — символ сопротивления. Нам были рады, нас ждали, они знали — мы пополнение из России.

Проехав блок-пост, автобус снова стал набирать скорость по новой асфальтированной дороге.

— Да, у нас в городе таких дорог нет, — заметил слишком громко Зевс.

— Это перед чемпионатом мира по футболу нам здесь дороги новые уложили, — отозвался водитель. — Эх, разбомбят теперь всё к чёртовой матери!

Наш автобус мчался по ночным улицам Донецка, которые утопая в ночной зелени, встречали нас начисто выметенными тротуарами. То, что город был на осадном положении, напоминали лишь агитационные баннеры. Растянутые над дорогой или прикрепленные к фонарным столбам, они гласили: «А ты вступил в народное ополчение Донбасса!?».

* * *

В половине четвёртого ночи мы остановились на остановке. Вокруг были трёхэтажные дома, скорее всего ещё Сталинской постройки, все стены, выходившие к дороге, были оклеены множеством объявлений, повсюду росли тополя и хвойные деревья. Бордюры вдоль дорог напоминали сточившиеся зубы старого пса. Скорее всего, это был спальный район. Ухоженность центра Донецка, отстроенного перед чемпионатом, резко сменялась контрастом перед убогостью отдаленных районов.

На правой стороне главной дороги вниз уходила аллея вымощенная плиткой. Вдоль неё были высажены маленькие кустарники. Сопровождающий нас парень, неспешно встал с сиденья, подтянулся, и растягивая слова, сказал:

— Ну, всё, парни, на выход… приехали.

Покинув автобус, мы направились к одной из лавочек — находившихся на аллее. На ней, сидел парень в чёрной футболке и камуфляжных штанах. Он разговаривал по телефону и как будто не замечал прибытия в столь поздний час уставших от долгой дороги гостей. Закончив свой разговор, он не спеша направился к нам. Подойдя к сопровождавшему нас парню, он пожал ему руку, и, поинтересовавшись у того как прошла поездка, достав из кармана блокнот, представился.

— Доброй всем ночи. Вы прибыли в город Донецк, который на данный момент с трёх сторон находится в окружении, а также в городе действуют диверсионные группы противника. Поэтому — ведите себя тихо, и, по возможности, курите только в помещениях со светомаскировкой на окнах. Мой позывной «Серёга-24», если возникнут вопросы, обращайтесь, но позже. Сейчас организованно следуйте за мной.

Быстро развернувшись, он направился вниз по аллее, а наша группа вновь лишилась той недолгой свободы, которая была у нас в пути.

Пройдя по аллее, мы подошли к зданию, построенному в классическом стиле. Над главным входом, висела вывеска гласившая: «Донецкий юридический институт МВС Украины». Возле цоколя главного фасада были установлены люминесцентные фонари, лучи которых, отражаясь от белых стен, подсвечивали здание голубоватым светом. В палисадниках, окружавших главные здания по периметру, росли голубые ели. Везде были идеально подстриженные газоны. Я был очень удивлен, пройдя через серые и невзрачные дома, увидать такую роскошь. За главным зданием был огромный плац, с расчерченными на нём линиями для строевой подготовки. Плац окружали здания хозяйственного назначения: столовая, два корпуса общежития, спортивный комплекс.

Абитуриент, приехавший поступать в этот «ВУЗ» из глубинки, мог почувствовать всё великолепие этого учебного заведения ещё на пороге, а может абитуриенты с глубинок сюда уже поступить не могли. Ведь студенты, после обучения в этом храме юридических наук, станут частью правоохранительной системы. И, наверняка, будут видеть все эти убогие дома спальных районов из окон ведомственных автомобилей.

Подойдя к арке, которая соединяла главное здание с одним из корпусов, Серёга-24 скомандовал:

— Постройтесь в шеренгу по двое, мне нужно вас посчитать.

Пока Серёга-24 сверял фактическое наличие вновь прибывших добровольцев со своим списком, я поднял голову вверх. Ночной ветер, не спеша покачивал верхушки елей. Исходивший аромат хвои от голубых красавиц настолько был сильным, что закрывая глаза, я оказывался в ночном лесу, наполненном безмятежной тишиной, которую изредка нарушал Серёга-24 и еле различимые звуки выстрелов дальнобойной украинской артиллерии, которые нещадно уничтожали окраину города, — странное сочетание войны и мира.

После поверки нас разместили в одном из корпусов института. Это был корпус общежития, в котором жили студенты, обучавшиеся на дневной форме обучения. После того как на Донбассе были организованы митинги за проведение референдума, работа института была временно приостановлена, студенты распущены по домам, а сотрудники и преподаватели, сочувствующие митингующим, были уволены.

Корпус общежития, в котором нас поселили, представлял собой отдельное четырёхэтажное здание. На третьем этаже, куда нам приказали заселяться, тянулся длинный коридор. Жилые комнаты в нём располагались по обе стороны и тянулись до самого конца в шахматном порядке.

Внутренняя обстановка общежития существенно отличалась от внешнего вида главного здания. Было такое ощущение, что косметический ремонт там не производился лет двадцать. На линолеуме были латки, двери в некоторых комнатах были трухлявыми, с огромными щелями между стыками. Но были несколько дверей из нового дерева, они были покрыты жёлтым лаком, и на них висели таблички: «Старший по этажу», «Командир учебной роты», «Завхоз».

Мы с Павлом зашли во вторую от входа комнату. В ней никого не было и поэтому Павел, бросив сумку на кровать, сказал:

— Занимаем.

Комната была оклеена светлыми обоями, около стен стояли две пары двухъярусных кроватей, а перед окном находились две тумбочки для личных вещей, использовавшихся как стол. Осматривая кровати и прохаживаясь по комнате, я никак не мог определиться с выбором места для сна. Вдруг, в отварившуюся с треском дверь, заскочил высокий парень, и, не говоря ни слова, пробежав к окну, кинул свою сумку на кровать передо мной. Затем он также бесцеремонно стал осматривать содержимое ящиков одной из тумбочек. Через мгновенье в комнату вошёл парень, оказывавший медицинскую помощь раненым в автобусе. Кинув свою сумку на нижнюю кровать, которая была ближе к окну, он развернулся к нам.

— Шершень, — сказал я, протягивая ему руку.

— Куба, — ответил он, и, кивнув Павлу, резко развернувшись к своей кровати, пристально уставился на высокого парня.

Долговязый, укладывая свои вещи на верхний ярус, взял в руки тазик, предназначенный для мытья полов, лежавший на его кровати, и молча сунул его под кровать, на которую бросил свою сумку Куба.

— Ты что сделал? — с ненавистью прошипел Куба.

— Ничего я не делал, — невозмутимо ответил тот.

— Ты, зачем мне таз под кровать сунул? Ты, что меня подловить хочешь?

— Никого я не хотел ловить, я просто тазик со своей кровати убрал!

— А почему под мою кровать? А ну, убирай его! — сказал Куба голосом, переходившим в хрип.

— А куда я его уберу? — возразил долговязый.

Наблюдая за назревавшим конфликтом, я, взяв в руки таз, протянул его долговязому.

— Ну, что ты обостряешь, брось его в угол возле двери, а лучше отнеси в умывальник…

Долговязый, взяв у меня таз что-то бормоча себе под нос, направился к выходу. Павел, стоявший посередине комнаты, широко улыбался.

— На алкаша похож, видно от водки у него совсем мозгов не стало, весело нам с ним будет, — сказал Павел.

— Сдаётся мне, что тазик он убирать не хотел не из-за дурости, тут что-то другое — нужно его проверить, — присев на кровать, сказал я.

— На что ты его проверишь и как? — спросил Павел.

Главное вы молчите и во всём соглашайтесь, а ещё старайтесь не смеяться, а я что-нибудь придумаю.

Вернувшись из умывальника, долговязый зашёл в комнату, и молча забрав свои вещи с места над Кубой, кинул их на кровать, которая находилась ближе к выходу. Сняв с себя кроссовки, он, разложив матрац, лёг на него и отвернулся к стене лицом.

— Как твой позывной? — обратился я к нему.

— Угрюмый! — не оборачиваясь, ответил он.

— Угрюмый, зачем ты Кубу в уборщики хотел определить? — сдерживая смех, спросил я.

— В какие уборщики? Никого я ни куда не хотел определять! — резко развернувшись, Угрюмый вскочил, и присев на кровать, стал смотреть то на Кубу, то на Павла, наблюдая за их реакцией.

— Значит, ты не хочешь признаваться? И вины за свой поступок не чувствуешь?

— Я за собой ничего не чувствую, ясно тебе?! — закричал Угрюмый.

— Хорошо. Мы ожидали от тебя такого ответа, и поэтому решили, что если ты вины за собой не признаешь, значит и извиняться перед Кубой не будешь. С таким соседом мы в одной комнате жить не хотим. Поэтому, Угрюмый, пока по-хорошему просим… выламывайся из «хаты»!

Лицо Угрюмого побелело, он, окинув каждого из нас вопросительным взглядом, будто ожидая какого-то чуда, уставился на дверь. Но чудо не приходило, и повисшая тишина всё более давила на него.

— Я не буду выламываться! Нашли дурака! — вдруг громко крикнул, он, и, вскочив с кровати, вытянулся во весь рост.

— Да ты сидел! — восторженно воскликнул я.

— Да! Я сидел, а что здесь такого? К тому же на сборном пункте мне Иваныч сказал, что судимость здесь значения не имеет, так что — это моё личное дело.

— Так это в корне меняет дело, — рассмеявшись, ответил я. — Значит ты, зная уголовные законы, намеренно пытался определить Кубу в уборщики! Теперь мы спросим с тебя как с понимающего! Ну, что молчишь, согласен?

— Я не согласен! Я не согласен! Это беспредел!

В комнату вошёл Док, и, увидав свободную кровать возле входа, сунув под неё свою сумку, рухнул на неё, не раздеваясь.

— Ну, так что, Угрюмый, может ты сам себе наказание выберешь… или выламывайся!

— Ребята, ну хватит вкалываться! — отойдя к кровати Дока, протянул Угрюмый.

Первым не выдержал Паша, рассмеявшись, он отвернулся от Угрюмого, затем, покопавшись в своей сумке, достав оттуда мыльницу, направился к выходу. Куба, который лёжа на кровати наблюдал за спектаклем, отвернувшись к стене, стал громко хохотать. А Док, не отрывая лица от подушки, пробормотал:

— Парни, давайте спать. Кто знает, во сколько нас завтра разбудят.

Выключив свет, я, не раздеваясь, запрыгнул на верхнюю кровать над Кубой. Но через мгновение отварившаяся дверь запустила в комнату тусклый луч коридорного освещения, в проёме показалась голова парня, который в Ростове был помощником на кухне.

— Парни, бельё постельное выдают, идите получать…

— Отложи пять комплектов, завтра заберём, — перебил его Док.

Дверь закрылась и наша комната вновь наполнилась кромешной тьмой из-за светомаскировки, накинутой на окно. И только открытая форточка связывала нас с улицей, откуда из курилки доносились голоса ребят, которые вели дискуссию по поводу неровно выложенного перекрытия в одном из пролётов здания.

«Наверное строители, как будто обсуждать больше нечего. Их завтра может уже не будет, а они такую чепуху обсуждают».

И всё же мне не верилось, что мы приехали на войну. Большинство ребят вели себя настолько спокойно, как будто бы они знали, что завтра Серёга-24 соберёт нас всех и объявит:

— Всё, ребята, война кончилась — всем спасибо, все свободны.

Створка форточки, покачиваясь на ветру, издавала едва слышимый скрип, под который я быстро уснул.

* * *

Проснувшись утром, я открыл глаза. Причиной моего пробуждения был чей-то громкий голос. Кто-то, разгуливая по коридору и открывая двери комнат, предлагал всем поучаствовать в разборке автомата.

Отвернувшись от стены, я посмотрел вниз. Сидя на кровати, Павел натягивал свои кроссовки. Увидав, что я проснулся, он спросил:

— Вовчик, в разборке и сборке автомата потренироваться не хочешь?

— Пусть вон колхозники и строители тренируются, я его в армии два года разбирал и собирал, а толку?

— Ну, как знаешь, а я пойду, давно в руках оружие не держал. Заодно Фокса навещу.

После ухода Павла уснуть я уже не смог. Наша комната напоминала мне больничную палату, такие же стены, кровати, и такая же зелёная тоска. Проснувшиеся к тому времени парни, молча лежали на своих кроватях, как будто ожидая оглашения своего диагноза доктором, который всё никак не приходил.

— Как ты думаешь, нас сегодня покормят? — обратился я Кубе.

— Кто их знает. Сам же слышал, что вчера Серёга сказал, город на осадном положении.

— Угрюмый, ты бы сходил на «взлётку⁷», нашёл бы кипятка, всё равно не спишь, — сказал я.

Тебе надо — ты и иди, — буркнул он.

— Вот «урка», значит не хочешь пользу коллективу приносить! Ну да, ты же не в камере, а мы не уголовники, а то бы ты уже «чифир⁸» на скрученной простыне разогревал. Ну, прохлаждайся, прохлаждайся.

Спрыгнув с кровати, я вышел в коридор. Отыскав дверь умывальника, и зайдя внутрь, я увидел, что весь пол был залит водой. Повсюду на разноцветных верёвках висели постиранные вещи, будто нас заселили сюда не вчера, а неделю назад. Из пяти раковин рабочие краны имели только три, остальные использовались как урны. Они были наполнены пустыми флакончиками от шампуней, гелей для душа, и обвёртками от мыла. Но даже в исправном умывальнике, помыться по-человечески не удалось. Вода текла очень тонкой струйкой, так, что моего терпения хватило только на то чтобы умыться и почистить зубы.

Спустившись в курилку, я увидал мужчину лет сорока пяти, с очень загорелой кожей. Его невзрачные пыльные штаны прикрывали потрескавшиеся туфли со сносившейся подошвой. Выделялась только новая чёрная футболка с шевроном на рукаве. В одной руке он держал карабин, а в другой сигарету. Делая пуазы между словами, он глубоко затягивался, стараясь вдохнуть как можно больше, и выпуская дым через ноздри, продолжал свой рассказ.

…Добирался до этого места я три дня — днём прятался в полях, а ночью шёл. Думал к своим уже не выйду. На третий день попал под обстрел. Уже успел с жизнью попрощаться, но Бог миловал — только в пыли извалялся. А вообще моя цель — дойти до Батьки и к казакам пристать, потому как я — казак. Здесь сил наберусь, и снова в путь. А пока дали мне карабин и закрепили за этим институтом, периметр охранять… — прервавшись, он затушил сигарету об урну, и, посмотрев на всех спросил:

— Вы, ребята, меня ещё сигаретой не угостите?

Один из парней, сидевших на лавочке, протянул ему пачку.

— Парни, заканчивай перекур, приказано всем строиться перед входом, — сообщил нам парень, спускавшийся по ступенькам.

Побросав недокуренные сигареты в урну, все поспешили занять место в шеренге. Выходившие из общежития ребята, образуя новые шеренги, дополняли строй. После того как все были в сборе, в дверях появился Бродяга. Спустившись с крыльца, он встал перед строем. В своей новой отглаженной форме он уже не был похож на того Бродягу, что был с нами в Ростове. В руках у него был пластиковый планшет, в котором находилось несколько листов. Стоявший возле него парень, судя по выражению лица, был его заместителем.

— Значит так, некоторое время, вы будете находиться в этом институте, — обратился к строю Бродяга. — Вашим непосредственным командиром назначен я. Все бытовые и организационные вопросы вы будете решать со мной. Напоминаю, что Серёга-24, в ближайшие дни будет занят, так что отвлекать его по пустякам не советую. Сейчас должен подойти наш инструктор, его приказы также не должны обсуждаться.

Появившийся перед строем человек с красным лицом вероятно и являлся этим инструктором. Повернувшись к нам, он представился.

— Мой позывной Грузин. И по национальности я тоже Грузин. Если у кого-то возникнут, «непонятки», подходите, обсудим, — прервался он и положил правую руку на кобуру с пистолетом. — В моё отсутствие, обращайтесь к нему, — махнул он головой в сторону Бродяги. — А теперь о главном. Сколько вы здесь пробудете я не знаю… никто не знает. Так что найдите себе дело, шататься по территории не вздумайте, все передвижения только с разрешения. Кто не знаком с оружием — тренируйтесь в разборке и сборке, для этого я вам свой личный автомат доверяю, — достав из-за спины «АКМ», он передал его Бродяге.

После чего Грузин отозвал Бродягу в сторону и, сказав ему несколько слов, удалился.

Затем Бродяга, что-то шепнув на ухо своему заместителю, направился в общежитие.

— Смотри какой важный стал. Даже строй ему распустить в лом стало, — шепнул я стоявшему рядом со мной Павлу.

Заместитель нашего новоявленного командира стоял в нелепых штанах, которые доходили ему чуть ниже колена, и чёрной футболке сетке. На вид ему не было и сорока лет. С взъерошенными волосами и бегающими глазками он больше походил на тихого алкоголика. Помявшись перед строем, он, наконец-то созрев, выдал:

— Ребята, мой позывной Хмурый, сейчас будет завтрак. В столовую мы проследуем строем. Поведу вас туда я. Налево, — крикнул он, и поспешил встать во главе строя, так как все, не ожидая пока он займёт место, двинулись к столовой.

На первое был борщ — настоящий украинский борщ, с мясом. Вторым блюдом было картофельное пюре с котлетой. Из закуски — салат из свежей капусты с морковью — весьма неплохо для осаждённого города.

После завтрака, когда мы вернулись в общежитие, Хмурый попросил нас не расходиться, а оставаться в строю.

— Да, что ещё надо! — не выдержал Фокс и выкрикнул из строя.

— Сейчас Бродяга придёт, и всё скажет, — ответил Хмурый.

— Я к вам сюда не в армию служить приходил, — сказал Фокс и, выйдя из строя, сев на лавочке в курилке, закурил сигарету.

Через несколько минут к нам спустился Бродяга и, как будто не замечая курившего вне строя Фокса, объявил:

— Чтобы предотвратить возможные попытки нападения украинских диверсионных групп на территорию института, Серёга-24 приказал организовать охрану всего периметра, а также все въезды на территорию института. Для этого будут созданы круглосуточные посты, на которых посменно мы будем дежурить. Первый караул, который заступит на службу немедленно, наберём сейчас. Остальные будут дежурить в порядке очереди. Теперь можете разойтись и покурить.

Я подошёл к Павлу, возле которого сидел Фокс и что — то яростно доказывал ему. Увидев меня, Паша сказал:

— Нужно в караул валить, пока нас в дневальные по общежитию не записали.

— Ты думаешь, дойдёт до таких должностей?

— А ты сомневаешься?

— Согласен, пойдёшь к Хмурому, запиши и меня с тобой в одну смену.

— Ну, вот и хорошо, пойду разыщу Зевса и Кубу — вместе веселее будет, — бросив не докуренную сигарету в урну, Павел отправился в общежитие.

— Да уж, стыдно будет на тумбочке стоять в такие-то годы, — повернувшись к Фоксу, сказал я.

— Хрен им! Я на тумбочку не встану. Пусть меня в «СБУ» отправляют, хоть окопы рыть, но на тумбочку я не встану, — с яростью в глазах ответил Фокс.

Покинув Фокса, я отправился в общежитие. Открыв дверь в нашу комнату, я увидел парня лет двадцати. Он раскладывал военное снаряжение на своей кровати, доставая его из спортивной сумки, лежавшей рядом с ним на полу. Одет он был в новый армейский камуфляж, который только подчёркивал его спортивное телосложение.

— Здорово, какими судьбами к нам? — сказал я, протягивая ему руку.

— Меня из своей комнаты Бродяга выселил, по его приказу все должны размещаться в комнатах, соответствующим своим подразделениям. Командир чёртов, как же он надоел, власть почувствовал, б…

— Ну, тогда располагайся. У нас в отделении Бродягу все недолюбливают, и вообще, здесь все махновцы. Хотя насчёт Угрюмого ручаться не могу, так что поаккуратней, при нём лишнего не говори. А позывной твой какой?

— Да ну их, с этими позывными, к своим я привык по имени обращаться, зовут меня Вова.

— Да мы с тобой тёзки, — ответил я и взобрался на свою койку.

Из открытой форточки виднелось небо, на котором не было ни одного облачка — это предвещало дню быть жарким.

После полудня в коридоре послышался громкий топот вперемешку с голосами. Обувшись, я решил узнать причину этого шума. Открыв дверь, я увидел как в коридоре, выстроившись в шеренгу, стояли незнакомые мне люди в гражданской одежде. Те, кто был постарше, равнодушно слушали ходившего перед ними пожилого мужчину, вероятно, это был старший их группы. Молодые же, с печалью, а то и с испугом на лице, озирались по сторонам. Было их всего человек двадцать, не больше.

…Можете занимать этаж над нами, если что-то понадобится — вы найдёте меня в канцелярии, — сказал Бродяга их старшему, и удалился.

Спустившись в курилку, я присел на лавочку, на которой, докуривая сигарету, сидел старший вновь прибывшей группы добровольцев.

Вы тоже из России? — поздоровавшись с ним, спросил я у него.

Не-е-е-т, мы местные, — рассмеялся он. — Ребята, которые со мной, все с Донбасса. Оружия сейчас на всех не хватает — вот нас сюда и прислали мариноваться, пока не понадобимся. Вот только не знаю — зачем меня к ним старшим назначили? Я хоть и майор в отставке, но танкист, а мне этих. Ты понимаешь, я на передовую рвался. Говорю им на призывном пункте: «Ребята, я танкист, мне на танк нужно, хоть водителем, хоть оператором. Я танк как свои пять пальцев знаю». А они мне: «Погоди, мол, отец, танков сейчас нет»

— А что, у ополчения вообще нет танков? — тихо спросил я.

— Как мне сказали сейчас почти нет…

— Я перед армией в военкомате просился, чтобы меня в танковые войска отправили, с детства мечтал танкистом быть, а меня в пехоту. Ничего, здесь обязательно буду стремиться попасть на технику.

— Сынок, да зачем тебе на танк? Я тебе как танкист говорю — вся форма вечно в масле, да уши заложены. К тому же пехота в поле, а в поле не горят.

— Из-за таких пустяков я мечту менять не буду. Попрощавшись с майором, я зашёл в общежитие.

В нашей комнате всё также висела тишина. Только теперь почти все кровати были заняты, ребята дремали, и только Угрюмый капался в своей сумке.

— Угрюмый, а за что ты сидел? — спросил я у него, запрыгивая на свою койку. — Ты, наверно, из сельского магазина бутылку водки украл?

— Это ты из села, а я из Питера, — с усмешкой ответил

он.

— Да у тебя же морда протокольная! И как такой как ты, в таком красивом городе родился? — вскочив от удивления, крикнул я.

— Ты-то сам откуда?

— Волгоград, слышал о таком городе? Или ты в школе до трёх классов учился?

— Судя по твоей морде — ты родился там, где надо. Бывал я в вашем Волгограде, проездом. Ночью на перрон вышел сигареты купить, а на меня уже двое косятся.

— Да, это потому, что у нас в городе уродов не терпят.

— Сам ты урод. У вас в городе одни барыги и «гопники», мне об этом ещё в тюрьме рассказывали.

— Тебе в Питере расскажут. Вот я помню, когда у вас в центре гулял — обратился к одному прохожему:

«Подскажите», — говорю, «как к такому-то памятнику пройти». — А он мне столько информации выдал: и в каком году он построен, и какой дорогой к нему лучше идти, чтобы ещё одну достопримечательность увидеть. А я стою и думаю: «Мне бы только до угла дойти, а там всё равно забуду, у другого прохожего спрошу». И в Волгограде жить можно, если знать какие места лучше стороной обходить. А вообще, люди у нас хорошие, нам просто с руководителями не везёт. Что ни мэр — так жулик, другой его заменит — ещё больше воровать начинает. Я читал, что когда Степан Разин со своим войском наш город взял, то по просьбе горожан местного воеводу, мэра по-нашему, на кол посадили. Сколько времени прошло, а ничего не меняется. И хватит нам зубы заговаривать, отвечай, за что срок мотал!

— За кражу, но я не крал! Мужики с работы попросили на машине вещи перевезти, и, как назло, меня на посту гаишники остановили. Вещи краденые оказались, ну, а мне на суде не поверили — три года дали.

— А знаешь, Угрюмый, почему тебя на посту остановили?

— Почему?

— Потому, что у тебя морда не Питерская! — все рассмеялись, кроме Угрюмого.

— Угрюмый, а ты на зоне, услугами обиженных пользовался?

— Ну, а что скрывать, было пару раз.

— И как, понравилось?

— Да ничего особенного, с женой лучше.

— А чем ты им платил? Чаем или сигаретами?

— Ничем.

— Подожди, если за такие услуги не платить, то это беспредел, ты что силой их брал? — продолжал я.

— Никого я силой не брал, прибалтывать нужно уметь.

— Да кого же ты можешь приболтать, чего ты опять петляешь?

— Ну, не я прибалтывал, а пацаны, семейники мои, они приболтали и предложили мне на халяву.

— У вас что там, в семье опущенные были? — поднявшись с кровати, спросил Куба.

Все ребята стали смеяться, и положение Угрюмого становилось всё более шатким.

Конец ознакомительного фрагмента.