Долг платежом красен

Владимир Александрович Жуков, 2018

Одержимый чувством чести и долга, чиновник пытается расследовать деятельность главы городской администрации – матерого казнокрада. «Теплый» прием из-за утраты бдительности для него обернулся скандалом и шантажом. Благодаря другу, офицеру милиции, ему с возлюбленной удалось избежать горькой участи.

2. Урок профилактики

— Савелий Игнатьевич, вам спозаранку названивает директор МЧП «Зодиак» Викентий Павлович Зубач, — сообщила секретарь, едва начальник вошел в приемную. — Настырный, нервный такой. Может ответить, что вы в командировке или на совещании? Боюсь, что он вам на целый день настроение испортит…

— Нина Петровна, мне не привыкать, — усмехнулся начальник. — Такая наша горькая участь. И тихих, и нервных ходоков, всех приходится принимать и выслушивать. Если еще этот Зубач позвонит, то соедините меня с ним. Видно, срочное у человека дело, надо уважить.

— Вас поняла, шеф, — четко ответила женщина, за два десятка лет работы в приемной при бывших боссах глубоко изучившая характеры, привычки и капризы начальников. Она присела за стол с компьютером, а Хлыстюк скрылся за плотной с тамбуром дверью просторного кабинета. Минут через пять — телефонный звонок. Хозяин кабинета поднял трубку.

— Это неугомонный Зубач, — услышал он голос секретарши. — Соединяю, как вы велели.

— Доброе утро, Савелий Игнатьевич! — запальчиво и слишком громко произнес Викентий Павлович.

— Конечно, доброе, — невозмутимо ответил хозяин.

— Извините за беспокойство, — сразу понизил тон директор. — Я понимаю, что вы человек занятой, у вас масса проблем и забот, но я прошу выкроить для меня минут пять-десять?

— Я не закройщик, не портной в ателье, чтобы выкраивать ножницами, поэтому формулируй свои мысли точно. Могу уделить несколько минут. А в чем, собственно, дело? Почему такая срочность? У меня для приема посетителей определены дни и часы, — со строгим недовольством осадил его Савелий Игнатьевич и, злорадствуя, подумал: «Сам на поклон напрашивается. Хорош гусь лапчатый, взял я тебя за живое. Я те покажу, кто в городе хозяин, кто здесь командует парадом».

— Ревизоры меня вконец замордовали, — взмолился Зубач. — То из КРУ нагрянут, то из налоговой милиции и инспекции, все переворошили. Того и гляди, из прокуратуры пожалуют. Прямо нашествие монголо-татарского ига. Работать мешают, сотрудников нервируют, покупателей отпугивают, большие убытки несу… Откровенно под видом штрафов и других санкций занимаются вымогательством.

— Ты что же, Викентий Палыч, хочешь жить по принципу: разделяй и властвуй? — резко перебил его чиновник. — И не смей больше клеветать на блюстителей законности и порядка, на наши безупречные компетентные органы. За клевету, ложные обвинения предусмотрена, не только административная, но и уголовная ответственность. Так дело не пойдет, ты не в джунглях и не в тундре живешь. Надо делиться, платить налоги в бюджет, не прятать прибыль в чулок. Учись трезво оценивать ситуацию, подавлять порочные алчные инстинкты. Что еще соизволишь сказать, какие претензии, чем недоволен? Я весь внимание.

— Спасите от ревизоров и контролеров.

— Если у тебя все в порядке, к чему тогда паника? Плановая проверка, не у тебя одного. Так будет с каждым, кто задерживает платежи в бюджет и в специальный фонд для благоустройства нашего горячо любимого города. Кстати, эта важная миссия поручена моему новому советнику Игорю Глебовичу Каморину. Прошу любить и жаловать. Не вздумай с ним ссориться, иначе дорого обойдется, горько пожалеешь.

— Знаю, я эти плановые проверки по три раза в месяц, — посетовал Зубач. — Если перед ревизором поставлена задача: выявить нарушения, закрыть фирму, то он в лепешку расшибется, чтобы выполнить задание начальства.

— Правильно мыслишь, Викентий Палыч, — похвалил Савелий Игнатьевич. — Что ж ты раньше не прозрел. Ревизорам работать, исполнять свои функции не мешай, а то прикажу наложить арест на твою фирму, лишу лицензии. Как простой бич, станешь на биржу труда за жалким пособием по безработице…

— Савелий Игнатьевич, по какому праву? — испугался директор.

— По римскому, — ухмыльнулся чиновник.

— Римскому? Не делайте этого! У меня жена, дети, мать с нищенской пенсией. Я все-таки хочу объясниться. Сами понимаете, что телефон не лучшее средство для конфиденциального разговора.

— Объясняться изволь со своей женой или любовницей, — повысил голос чиновник. — А мне доложишь, как положено, что собираешься дальше делать? Будешь платить или я закрою «Зодиак». На твое место с десяток других предпринимателей найдется.

— Это слишком круто! — взмолился Викентий Павлович. — Я буду у вас через пятнадцать минут. Не возражаете?

— Ладно, приезжай, — лениво обронил начальник, довольный развитием диалога. «Только так надо строптивцев за жабры брать, а то возомнили себя слишком навороченными, не признают над собой никакой власти, — размышлял он, расхаживая по кабинету. — Я не допущу беспредела».

Зубач себя долго ждать не заставил. Спустя десять минут его долговязая, неуклюжая фигура предстала перед взором Савелия Игнатьевича. Он бросил ироничный взгляд на его длинные, как лопасти ветряной мельницы, руки, куцую голову в фетровой шляпе и худую гусиную шею. В серых глазах посетителя лихорадочный блеск. «А ведь, действительно, очень на гуся смахивает», — подумал Хлыстюк.

— Едва припекло, легок ты, однако на подъем, — сидя за массивным столом, произнес хозяин. — Наверное, на “мерсе” примчался? Я на подержанной «Mazda» езжу, да и офис у тебя, наверное, роскошнее моей казенной берлоги. Не по чину живешь. Вижу вас, всех коммерсантов насквозь — бедолагами прикидываетесь, а валюту лопатой гребете, в швейцарские банки перекачиваете. Ни у кого голова о развитии города, о наполнении бюджета не болит. Все заботы на меня взвалили.

— Нет у меня ни «Меrcedes», ни другой иномарки, на старом «Москвиче-412» езжу, — попытался парировать напор. — А вместо офиса обычная контора. Прибыли от торговли — кот наплакал, едва концы с концами свожу. С трудом на зарплату работникам наскреб, чтобы не разбежались. Мой «Зодиак» всего лишь год существует и не успел, как следует развернуться. Налогами задавили, ревизоры, контролеры, пожарные табуном набежали. Всех угощай и ублажай. Грабеж средь бела дня режут как курицу…

— Бери пример с олигархов — миллиардеров и миллионеров, если не слаб в коленках, — с иронией бросил реплику Савелий Игнатьевич.

— Для этого надо быть криминальным авторитетом или зятем президента с хватательными инстинктами без совести и чести. Им все доступно, тот же Никопольский завод ферросплавов, Арцизский трубный завод или гиганты металлургии и другие крупные предприятия, созданные трудом миллионов людей многих поколений, захватили мошенники, — вздохнул Зубач. — К таким лакомым кускам, прихваченным аферистами криминальных кланов, нас простых смертных, на пушечный выстрел не допустят. Там своя мафия, свой клан. Себе — несметные богатства, а миллионам обездоленным гражданам — жалкие ваучеры и крохи с барского стола. Алчного и бездарного «гаранта» за все страдания и беды народа следовало бы, как Чаушеску, под трибунал, к стенке вместо гарантий неприкосновенности. В лучшем случае его место у параши…

— Кончай пропаганду, демагогию! Прекрати крамольные речи, здесь тебе не митинг, не место для агитации. Не нравиться, вали за бугор! Нашелся мне революционер, обличитель мафии и коррупции. За такие речи тебя в каталажку! Как ты смеешь осуждать нашего всенародно любимого гаранта и его родню?! — вскипел Хлыстюк. — Это клевета, подрыв авторитета, оскорбление чести и достоинства. Жаль, что на диктофон тебя не записал. Может, повторишь и мигом загремишь на нары…

— Невозможно подорвать то, что уже давно подорвано, — убавив пыл, возразил Викентий Павлович. — Его популярность среди простых граждан самая низкая. За годы бездарного правления довел, некогда самую процветающую республику, до полного разорения. Поэтому десять миллионов граждан, подобно цыганам, разбрелись по всему свету в поисках лучшей доли и работы, ради выживания.

— Ты договоришься, что сам пойдешь под трибунал, — угрожающе произнес чиновник и властно заявил. — Я лишаю тебя права голоса.

— А как же провозглашенные на весь мир демократия, гласность, свобода слова? — опешил Зубач.

— Запомни, у кого больше прав, у кого реальная власть и большой капитал, тот и прав. Так есть и так будет всегда. И довольно плакаться в жилетку, — поднялся из-за стола Хлыстюк. — Всем тяжело. У меня нет времени ждать, когда твоя курица начнет нести золотые яйца. Боюсь, что они протухнут. Городская казна пуста, а на пороге зима. Надо закупить топливо, газ, расплатиться за потребленную электроэнергию, иначе лимиты урежут до предела. Мне бы, Викентий Палыч, твои заботы. Тебя не достают каждый день учителя, медики, пенсионеры, ветераны, не угрожают забастовками и голодовками. Моему положению не позавидуешь, чувствую себя, как в камере смертников.

— Не держался бы за кресло, — невольно вырвалось из уст мужчины. В следующий момент пожалел. Увидел, как Савелий Игнатьевич побледнел, к пухлым щекам прилила кровь. Он резко поднялся с кресла и угрожающе надвинулся на посетителя, процедил сквозь зубы:

— На кресло мое польстился? Все думают, что здесь медом мазано, что кресло мягкое, да жестко на нем сидеть. Ты посиди, посиди, попробуй, охотно уступлю. Может, геморрой себе высидишь.

Чиновник дотянулся до плеч Зубача и решительно подвел его к креслу. Тот испуганно, как упрямый бычок, упирался, что-то бормоча себе под нос. Наконец прорвалась внятная речь.

— Савелий Игнатьевич, простите великодушно, язык — мой враг, я не желал вас обидеть. Не надо мне ваше кресло, сидите на нем, хоть сто лет…

— Нет, нет, ты посиди, коль напросился. Может, прозреешь, ума наберешься, узнаешь почем фунт лиха? — настаивал начальник, таки усадив предпринимателя в кожаное с высокой спинкой кресло. Зубач, мотая по сторонам головой, ерзал на кресле, словно его, как смертника, усадили на электрический стул.

— Савелий Игнатьевич, пошутили, и будет! — взмолился коммерсант, намереваясь встать, но начальник придавил его за плечи.

— Сиди и слушай. Значит, предлагаешь мне дезертировать? — подступил он вплотную. — Это заговор, меня на мякине, как воробья, не проведешь. Вы, коммерсанты, гниды, сознательно скрываете прибыль, саботируете мои распоряжения. Для вас, чем хуже, тем лучше. Со злым умыслом, с дальним прицелом действуете, чтобы дискредитировать меня, вызвать недовольство горожан и на следующих выборах меня с треском прокатить. Не так ли? Колись! Вам нужен покладистый начальник, чтобы из него можно было всем, кому не лень, веревки вить. Моя твердость характера и требовательность вам не по нутру. Напрасно хлопочите, ничего не выйдет, всех скручу в бараний рог!

Он вошел в раж, явно переигрывая роль. В голосе угрожающе звенел металл.

— Побойтесь Бога, Савелий Игнатьевич, у меня и в мыслях такого не было, — тщетно оправдывался Зубач, освободившись от кресла, как от проказы. — Какой заговор? Впервые слышу. На революционные перевороты я неспособен.

Хлыстюк вдавил кнопку на пульте селекторной связи и вызвал начальника налоговой инспекции.

— Аза Марковна, какова ситуация с поступлением налогов и других платежей от МЧП «Зодиак»?

— Вчера погасили задолженность, — услышал он усталый женский голос. — Хуже ситуация с выплатой налогов по платным автостоянкам, АЗС, казино. Направила группу сотрудников вместе с работниками налоговой милиции. Изучают финансовую документацию. Как только разберемся, сразу доложу.

— Разбирайтесь быстрее. От МЧП «Зодиак» сотрудников пока отзовите. Похоже, что директор Зубач сделал правильные выводы, начал исправляться, — велел чиновник и обратился к присмиревшему посетителю. — Викентий Палыч, человек ты, не глупый, понятливый. Твое счастье, что все-таки начал погашать долги. Смотри, чтобы мимо кассовых аппаратов не шла реализация товаров по бартеру и за аренду исправно плати. Не жадничай и запомни, что скупой платит дважды. У тебя сколько магазинов?

— Пока три. Если дела пойдут в гору, то планирую еще два к курортному сезону открыть, — размечтался Зубач.

— Открывай, мешать не буду, даже ленточку на презентации перережу, но и ты гляди, моего советника Каморина не обижай, прислушивайся к его мудрым советам. Он не столько мой, сколько наш общий советник, — строго приказал Хлыстюк. — Человек полезный и решительный, в трудную минуту всегда поможет, готов охранять твою фирму от бандитов. Хорошенько подумай над его ценными предложениями.

— Да я завсегда готов, — согласился Викентий Павлович. — Но и мое положение понять следует. Много средств ушло на ремонт, аренду помещений, большие транспортные и иные расходы, так что помилосердствуйте… Может льготы предоставите, чтобы не резать курку, способную нести золотые яйца?

— Каждый день я слышу плач и стоны бедного Моисея. Нарушать закон не буду и никому не позволю. Твое МЧП — не благотворительная фирма, поэтому льготы не положены, — ответил начальник. — Проявляй предприимчивость, чтобы не вылететь в трубу, а главное — не будь скрягой. Надеюсь, ты меня хорошо понял? Повторять не придется?

— Не придется, — нехотя произнес директор.

— Тогда выпей минералки, коньяк по бедности нашей не водится, — предложил Савелий Игнатьевич и налил воду из графина в стакан. Зубач жадно выпил и вытер ладонью вспотевший лоб.

— Вот так всегда, просится посетитель на пять минут, а убил я на тебя полчаса, — пожурил его Хлыстюк. — Не ценишь ты чужого времени, а оно у меня на вес золота.

— Простите, Савелий Игнатьевич, — директор поднялся со стула и направился по мягкому паласу к двери. Спиной ощутил пристальный взгляд и обернулся.

— Викентий Павлович, я слышал, что ты большой любитель, мастак поговорок, прибауток? — насмешливо спросил чиновник. — Вспомни-ка, как ты давеча по пьяной лавочке, насчет гуся, который свинье не товарищ, обмолвился. Гусь, так это понятно кто, а свинья?

— Значит, заложил меня Каморин, донес, — виновато признался Зубач. — Невольно с языка сорвалось. Простите великодушно…

— Чтобы впредь не срывалось, надо меньше пить в рабочее время, — изрек Хлыстюк. — Тогда и язык будешь держать за зубами. Или в ИВС на пятнадцать суток захотелось?

— День рождения был у жены.

— Дома бы и отметил, а не на работе. Совсем распустились, никакого порядка. Дурной пример подаете своим подчиненным. Банкеты-фуршеты устраиваешь, а передо мной изображаешь из себя сирого и убогого. Как не стыдно в глаза пыль пускать?

— Бес попутал, — прошептал Викентий Павлович.

— Все, свободен, скатертью дорога! — приказал Савелий Игнатьевич и отвернулся спиной к окну, поглядел на сквер. С высоких тополей облетала желтая листва и устилала ковром серые тротуарные плиты. Поздняя осень. Он возвратился к столу, вызвал секретаршу:

— Нина Петровна, срочного отправьте телефонограммы в акционерные и коммерческие предприятия и фирмы города, в банки на имя руководителей за моей подписью. Завтра в десять часов совещание. Регистрация в девять тридцать. Явка для всех обязательна без каких-либо уважительных причин. Нарушителям грозят штрафные санкции. Так и предупредите.

— Будет сделано в срок, — улыбнувшись, ответила женщина и поспешно вышла в приемную.