Дрозды. Последний оплот

Владимир Александрович Андриенко, 2020

Осенью 1919 года войска армии генерала Деникина начали терпеть поражения. Малочисленные по составу армии не выполнили директивы о наступлении на Москву. Цветные дивизии: Дроздовская, Марковская, Корниловская дрались с отчаянием и теряли людей. Армия отступила в Крым, который стал последним оплотом Белой России. Главнокомандующим вооружёнными силами Юга России стал барон Петр Николаевич Врангель. Поручик Лабунский, капитан Штерн, прапорщик баронесса София фон Виллов, подполковник Васильев остались в строю и продолжают сражаться. Приключения героев разворачиваются на фоне одного из основных этапов Гражданской войны на Юге России 1919-1920 годов…

Часть 1

У поручика неважные дела

Глава 1

Адъютант градоначальника.

В синем небе литавры гремели

И чеканила поступь война.

И не мне ли глаза голубели

И махала рука из окна?

Борисов Ю.А.

Воронеж.

Приемная градоначальника.

10 октября, 1919 год.

Поручик Лабунский, адъютант военного коменданта полковника Кальве, служил в канцелярии градоначальника Воронежа, хоть и не испытывал влечения к такой службе. Его друг капитан Штерн уже неделю назад получил по своему рапорту назначение в действующую армию. Лабунский охотно последовал бы за ним и снова стал бы офицером Самурского стрелкового полка.

Вести с фронта поступали самые тревожные. Бои шли совсем рядом с городом. Все попытки полковника Кальве наладить хозяйственную деятельность провалились. Городская промышленность не работала, железнодорожный транспорт бездействовал. Ситуация с продовольствием оставалась критической. Отряды генерала Шкуро продолжали бесчинства в городе и производили облавы…

***

Лабунский постоянно смотрел на карту, разложенную на его рабочем столе, и делал отметки. Хотя трудно было уследить за передвижениями частей. Все происходило слишком стремительно.

В сентябре 1919-го года части Добровольческой армии взяли город Курск и в руки белых попали большие трофеи: бронепоезд, 50 орудий, 40 вагонов со снарядами. Марковская дивизия заняла станцию Мармыжи и захватила 700 пленных. Второй Дроздовский полк под командой полковника Туркула занял город Дмитров и захватил 6 орудий. Генерал Барбович со своим конным корпусом овладел городами Бахмач, Ворожба, Конотоп.

Но спустя неделю красные снова нанесли удар на Дмитров, где сражался Самурский пехотный полк, который сменил полк Туркула на позициях. Красная кавалерия застала врасплох сводный батальон, тот самый которым командовал капитан Штерн, и где в своё время служил Лабунский.

Штерн тогда явился к Лабунскому в канцелярию градоначальника.

— Слыхал про наших? — спросил он.

— Да. Моя рота сдалась в плен и бросила винтовки. Только взвод унтер-офицера Слуцкого не сдался и сражался до конца.

— Что поручик Мезенцов, который занял твоё место?

— Поручик Мезенцов погиб, — ответил Лабунский. — Храбрый был офицер. Хоть и не всегда мы с ним понимали друг друга.

— А Слуцкий? Мальчишка совсем! Я ведь помню его ещё по Новочеркасску.

— Ему странным образом повезло.

— Жив? — спросил Штерн.

— Против батальона Самурского полка красные бросили своих «ударников»¹ — латышский стрелковый полк и конный полк «червонцев»² из бригады Хотиненко. Слуцкий получил два удара шашкой по голове и его сочли мертвым. Но унтер пришел в себя и пробрался к нашим.

— Молодец мальчишка! — вскричал Штерн. — А год назад был гимназист сопливый.

— Но твой батальон, капитан, потерял только убитыми 120 человек. Еще 100 попало в плен. В моей бывшей роте всего 20 человек осталось.

— Красные отбили Дмитров! А Туркул взял его такой кровью!

— Наши уже его захватили еще раз.

— Как?

–Недавно получено донесение. Дроздовский пехотный полк и офицерская рота Самурского полка в третий раз очистили Дмитров от красных. Они перебили больше 600 латышей.

— Так много?

— Красные перепились на радостях, что разгромили наших и атаки не ждали.

— А вот это отличная новость!

— Есть еще одна, капитан. Нынче Корниловская дивизия взяла город Орел!

— Молодцы корниловцы! — вскричал Штерн. — Так и до Москвы недалеко!

— Но потери у наших большие. Все передовые части просят подкреплений. У нас много пленных и нужно заниматься фильтрацией. Больше резервов у нас нет. Негде брать бойцов.

— Мне нужно на фронт, поручик! Хватит мне сидеть в Воронеже! Сейчас решается судьба России.

— В этом ты прав, капитан. Но и здесь работы хватает!

— Какая это работа? Фамилии пленных переписывать? Я с пополнением уйду на фронт. Вернусь в свой полк. Мой батальон ведь снова без командира остался.

— А как же твоя служба в государственной страже?

— Мое место не здесь, Петр. Ты сам это понимаешь.

— Я помогу тебе, капитан. Поговорю с полковником Кальве.

— Только быстрее. Вчера всех нас заставили присутствовать при казни. Мне подобные зрелища не нравятся.

— Это инициатива не полковника Кальве, капитан, а генерал-лейтенанта Шкуро.

— Какая разница, чья это инициатива, Петр? Меня просто так никто не опустит, ибо здесь я по приказу контрразведки. Прикомандирован к канцелярии градоначальника. Я и канцелярия! Это просто смешно, поручик!

— Полковник Кальве имеет власть освободить тебя от твоей работы в управлении Государственной стражи…

***

Лабунский исполнил свое обещание и уже неделю как Штерн снова был на позициях, которые занимал Самурский пехотный полк на линии Кошелево-Бычки…

***

Полковник Кальве вызвал Лабунского в свой кабинет.

— Поручик!

— Да, господин полковник!

— Срочно зайдите в мой кабинет!

— Слушаюсь, господин полковник!

Лабунский поднялся с места и передал прапорщику Егорову пачку бумаг.

— Я к полковнику. Просмотрите эти бумаги, прапорщик.

— Да, господин поручик!

Лабунский вошел в кабинет. Полковник предложил ему сесть и подал рюмку с коньяком.

— Что-то случилось? — спросил Петр.

— Сводки одна хуже другой! Я вижу, что ты у себя постоянно смотришь на карту. И я делаю тоже.

Полковник указал на стену, где были отмечены занятые города.

— Красные двинут конный корпус Будённого в стык Добровольческой и Донской армий. Вот сюда! Корпус Будённого сосредотачивается на участке 4-го донского корпуса Мамонтова. Там же 12-я стрелковая дивизия красных. Стратегом быть не нужно! А на левом фланге крепко стоят твои «дрозды», поручик. На них ударят дивизии красных Уборевича!

— Наши выстоят.

— Хочу в это верить. Но сил мало! Катастрофически мало сил, поручик. А что можем сделать мы в тылу? У нас снова диверсия в депо! Отремонтированный с таким трудом паровоз вывели из строя! Снова ограбили склад продовольствия и перебили охрану! Я погряз в рутине и ничего в этой ситуации сделать не могу, — сказал адъютанту Кальве. — Дельные офицеры бегут, а тупицы остаются. К вам это не относится, поручик. Вот Штерн переведен в армию. Не желает служить в полиции!

— Если честно, то пользы от него там больше, господин полковник.

— А здесь кто работает? Меня завалили бумагами! Все требуют и требуют! Давай паровоз! Обеспечь обмундированием! Срочно перебросить стрелковый батальон на позиции, используя имеющийся в вашем распоряжении наличный транспорт! Отправить боеприпасы в расположение 3-й отдельной батареи! А что можно сделать, когда отряды Шкуро постоянно расстреливают людей? Кто станет работать в таких условиях? Вместо пайков его казаки в волчьих папахах раздают удары кнутом!

— Согласен с вами, Густав Карлович, — ответил Лабунский. — Поначалу это были те, кто сотрудничал с красными, а ныне и простые обыватели идут в расход. Еврейские погромы не прекращаются. Население отвернулось от нас, полковник. Уговорить рабочих выйти на смену почти невозможно. Их ставят к станкам насильно, но они разбегаются.

— Думаешь, я этого не вижу? Но на мои приказы Шкуро не реагирует. Он генерал и командир корпуса. Я для него не указ. Контрразведка вообще со мной не считается.

— И самое плохое, Густав Карлович, что мы полностью подтвердили то, что написано в листовках большевиков. Наши части попросту грабят население. Многие офицеры тыловых служб берут взятки. И ничего сделать нельзя! Ваша канцелярия насквозь этим пропитана. Балы и пьянки. Пир во время чумы!

— Я много раз имел разговоры с моим старшим адъютантом капитаном Рихманом. Хотел заставить его работать. Но где там! Да кем мне его заменить?

— И стоит ли менять? — спросил Лабунский. — Что изменит замена вора Рихмана?

— Он явно не на своем месте, поручик. Все делает с точностью до наоборот.

— Я также имел с ним стычки по поводу его нечистоплотности, господин полковник. Но хорошо если он просто взяточник. А если это измена? Он дискредитирует новую власть в городе.

— Да разве он один? — спросил полковник. — Но насчет измены? Это вы слишком, поручик. Его ведь назначили на должность по «просьбе» контрразведки.

— Контрразведки?

— Именно так. И не местной генерала Шкуро. А бери выше — контрразведки Добровольческого корпуса.

— И кто просил за него, господин полковник? — спросил Лабунский.

— «Просьбу» мне передал капитан Васильев. От имени своего начальника полковника Вольского. А кто стоит за Вольским? Кто знает? Может генерал Кутепов, а может еще кто из командования. Вот такие люди и стараются показать населению, кто мы и зачем пришли. Потому в Воронеже у нас нет поддержки. Здесь работает красное подполье. В городе полно большевистских листовок. Население бежит из города. На работу никто не выходит!

— Все так, господин полковник!

— Я просил освободить меня от этой проклятой должности. Но они в штабе отказали. Да и куда мне идти? Командовать полком?

Полковник махнул рукой.

— Прости меня, Петр, что втянул тебя во всё это.

— Густав Карлович, если кто и может занимать этот пост, то это вы.

— Нет. Я ничего не могу, поручик. Через неделю меня не будет в Воронеже.

— Как?

— Теперь я подаю в отставку. И мне плевать, как они на это посмотрят! Этой войны нам не выиграть, Петр. Скоро красные снова будут в городе.

— Деникин не отдаст Воронеж!

Кальве нервно засмеялся:

— Это ты вычитал в «Воронежском телеграфе»?

— Командующий придает городу большое значение, Густав Карлович.

— Наши пехотные части укомплектованы едва наполовину. А красные снова провели мобилизацию! Мы обещали свободную торговлю и восстановление законности, Петр. А что творится в городе? Грабежи и расстрелы. Деньги правительства ВСЮР³ имеют такую же цену, как и совзнаки⁴ большевиков — никакой! Население против нас. Но вызвал я тебя по другому поводу, Петр.

— Что еще случилось, Густав Карлович?

— На тебя написали донос.

— Донос? — удивился Лабунский.

— Вот, — Кальве положил перед поручиком лист бумаги.

Там сообщалось, что поручик Лабунский скрывает в своей квартире, выделенной для него военным комендантом города полковником Кальве, агента большевиков. И именно поручик Лабунский был в городе до его занятия войсками Добровольческой армии. Вероятно, что он и является агентом ЧК, которого разыскивают сотрудники контрразведки 1-го армейского корпуса ВСЮР.

— Что это за ерунда? — Лабунский посмотрел на полковника.

— Написал это капитан Рихман, Петр. Зря ты с ним поссорился. Не стоит говорить правду открыто в наши дни.

Недавно между Рихманом и Лабунским вспыхнула ссора по поводу недобросовестного отношения старшего адъютанта к своим обязанностям.

— Но он обвинил меня в том, что я агент ЧК!

— Он основывается на том, что в твоей квартире проживает женщина.

— Это так, — согласился Лабунский. — Но многие наши офицеры живут с женщинами.

— Петр! Мы с тобой здесь вдвоем. Нас сейчас никто не слышит. Скажи мне правду. Здесь есть, вот в этой бумаге, есть хоть слово истины? Я не верю в то, что ты агент. Но эта женщина действительно служит в ЧК? Разве не так?

— Да.

— Значит правда! — вскричал Кальве. — Пётр! Это могут трактовать как измену! Кто она?

— Это моя давняя знакомая. Еще по Петербургу.

— И она сотрудник ЧК?

— Да.

— И с чего ты стал ей помогать?

— Долг, господин полковник.

— Долг? Ты шутишь? Ты офицер и твой долг выявлять агентов врага!

— Густав Карлович, я случайно встретил её в Ростове в 1918 году. Там она спасла меня от расстрела.

— И ты в благодарность стал работать на ЧК?

— Нет, господин полковник. На ЧК я работать не стал бы! И мне странно, что вы…

— Говори по делу, поручик, — прервал его Кальве.

— Сейчас все дело не в ней. Не в этой женщине, которой я помогаю.

— А в чем, поручик?

— Баронесса София фон Виллов у них. И если с Анной что-то случится, они расстреляют баронессу. А я не могу этого допустить.

— Анна это агент ЧК?

— Так точно, господин полковник.

— И эта женщина живет у тебя сейчас?

— Да.

— Она требует информации о нашей армии? — спросил Кальве.

— Нет! — вскричал Лабунский. — За кого вы меня принимаете, полковник!

— Прости, Петр. Я просто должен был спросить. Твоего честного слова мне достаточно!

— Да и зачем Анне мои сведения? У ЧК хватает агентов.

— Это она тебе сказала?

— Нет. Анна не говорит со мной на такие темы. Но я и сам знаю, что информаторов у неё достаточно. Да и из вашей канцелярии утечка вполне возможна.

— Ты прав! — Кальве скомкал донос и бросил в пепельницу. Чиркнула спичка. Бумага превратилась в пепел. — Но на этом всё не завершится, Петр. Рихман наверняка продублировал донос капитану Васильеву.

— Его больше нет в Воронеже. Васильев отбыл в Харьков в распоряжение полковника Вольского.

— Тебе стоит ныне поспешить домой. Уже вечером этой женщины не должно быть на квартире. Пусть уходит. А затем я вынужден буду санкционировать обыск. И там ничего и никого не должны найти. Ты меня понял?

— Да, господин полковник!

— Если заинтересуется местная контрразведка Шкуро, скажешь что принимал у себя проститутку…

***

Лабунский поспешил домой. Жил он совсем недалеко от канцелярии. В доме проживали несколько семей, которые владели здесь квартирами еще до революции, и офицеры, состоявшие при военном губернаторе Кальве.

Петр открыл двери и вошел в квартиру.

— Анна! — позвал он.

Она сразу вышла к нему.

— Что такое? Что случилось?

— Случилось! Собирайся немедленно!

— Собираться?

— Скоро сюда пожалует Управление Государственной стражи. С обыском!

— Что случилось?

— На меня написали донос! И в нем сказано, что я укрываю агента ЧК в своей квартире.

— Откуда тебе известно про донос? — спросила Анна.

— Полковник мне его показал. Затем сжег.

— И что?

— Донос наверняка продублировали не только в канцелярию градоначальника, но и в Управление Государственной стражи. Но даже это не так страшно. А если донос отправили в контрразведку корпуса Шкуро?

— Кто написал этот донос? Это известно?

— Да.

— И кто это?

— Капитан Рихман.

— Рихман?

— Старший адъютант градоначальника.

— И градоначальник показал тебе донос, написанный его старшим адъютантом?

— Он сделал больше. Он отпустил меня, дабы я смог тебя предупредить.

— Зачем?

— Густав Карлович Кальве мой друг. Он поверил мне, а не доносу. Но для разговоров времени мало, Анна. Тебе стоит уйти прямо сейчас.

— Хорошо. Но что будет с тобой?

— Пусть обыскивают квартиру.

— Но меня здесь видели, Петр. И я думаю, что утечка может быть и из нашего подполья.

— Анна, я скажу, что жил с проституткой. Так поступают многие наши офицеры. У Штерна неделю жила одна девица. И пусть Рихман доказывает, что это не так.

— Я собираюсь. Постараюсь сейчас выглядеть именно как проститутка. Пусть меня увидят больше твоих соседей.

Она стала одеваться.

— А что с баронессой? — спросил он.

— Я дала тебе слово, Петр.

— Ты прикажешь её отпустить?

— Как только все кончится в Воронеже.

— Что это значит?

— Петр! — сказала она. — К концу октября город снова будет в наших руках. В этом можешь не сомневаться. Сюда придут конники Хотиненко и привезут твою девицу с собой. Я прикажу отпустить её. Даже сопровождение дам, а то еще раз снова попадет не туда. Но, Петр…

— Что?

— Я не смогу спасать её вечно. Пусть убирается из России. Пусть катится в Константинополь. Затем в Париж! К черту на кулички! Здесь баронессе делать нечего.

— Она не поедет, Анна. Она продолжит сражаться.

— Как и ты?

— А что нам остается?

— Ты можешь перейти на сторону народа или уехать за границу.

— За границу? Куда? Я русский офицер, Анна. Что я умею кроме войны? Мое место в строю.

— Тогда становись в строй с нашей стороны, Пётр.

— Анна! Ты же знаешь, что это невозможно…

Воронеж.

Контрразведка корпуса Шкуро.

Капитан Вадзинский внимательно записал все показания капитана Рихмана.

— И вы хотите сказать, что этот Лабунский и есть агент большевиков?

— Да.

— И полковник Кальве агент?

— Нет. Я ничего не могу сказать плохого о полковнике Кальве, господин капитан.

— Но вы подали ему донос?

— Рапорт, господин капитан, — поправил Рихман.

— Пусть рапорт. Вы подали рапорт на его имя?

— Так точно.

— И что Кальве?

— Он не дал ему хода.

— Почему?

— Полковник Кальве давно знает Лабунского. Они вместе воевали, и он верит поручику. Потому хода рапорту не дал.

— Но как мог скрыть градоначальник такие сведения? Если Лабунский скрывает шпионку, то это вредит армии!

— Вот и обратите внимание на мой рапорт, господин начальник контрразведки.

— А что капитан Васильев? Начальник Управления Государственной стражи тоже не верит вашему доносу, простите, рапорту?

— Капитан Васильев офицер контрразведки и он больше не начальник Управления Государственной стражи. Он отбыл в Харьков. Но мне не совсем понятен ваш тон, господин капитан! Что вы хотите сказать?

— У вас вышла ссора с поручиком недавно. Это так? Вы даже хотели стреляться. Это вам строго запретили, и вы решили свести счеты по-иному.

— Господин капитан!

— Господин старший адъютант! У меня здесь есть дела. Настоящие дела!

— Но вы допускаете ошибку! Лабунский враг! И наша с ним ссора здесь не важна!

— Хорошо! Расскажите еще раз, кто эта женщина, которую скрывает Лабунский.

— Она была в Воронеже при красных. Это видели люди, с которыми я разговаривал.

— Кто они?

— Их имена значения не имеют. Все равно в городе их больше нет.

— А где они?

— Покинули Воронеж и перебрались в Харьков. Подальше от линии фронта и большевиков…

Воронеж.

Приемная градоначальника.

12 октября, 1919 год.

Полковник Кальве сказал Лабунскому о запросе из контрразведки.

— Капитан Вадзинский желает учинить обыск в вашей квартире и провести следствие. Все как я и предполагал. Странно, что он не сделал этого сам. А испрашивает моего согласия.

— Пусть ищет, — сказал Лабунский.

— Я нынче же позвоню ему, поручик. Тем более что Воронеж нам скоро придется оставить.

Лабунский посмотрел на Кальве.

— Да, вы не ослышались. Все идет так, как я и предсказал. Хотя, видит Бог, я хотел бы ошибиться!

— Но с чего вы взяли, что положение столь критично, Густав Карлович?

Кальве подошел к карте:

— Ударная группа красных идет на Кромы и Мало-Архангельск. Это в 50 верстах южнее города Орел. Их план понятен — отрезать нашу Орловскую группу.

— Это пока только план, Густав Карлович. Самурский пехотный полк, в котором я служил, стоит на линии Кошелево-Бычки.

— К самурцам перебросили 3-й Дроздовский стрелковый полк полковника Манштейна и 5-й конный корпус. Но у красных большой перевес сил. Они стянули сюда свои ударные чести! А эти будут сражаться не за страх, а за совесть, поручик. Сейчас решается не только судьба Воронежа, но судьба всей кампании!

— Думаю, что вы преувеличиваете значение этих боев, господин полковник. Это стратегически важная линия, но судьба всей кампании? Это слишком!

— А вот увидите! К концу месяца красные будут здесь!

В кабинет полковника вошел прапорщик Егоров и доложил:

— Капитан Вадзинский из штаба генерала Шкуро!

— Пусть войдет!

Кальве посмотрел на Лабунского:

— По вашу душу, поручик! А ведь я еще не дал разрешения на действия по поводу вас!

— Контрразведка Шкуро действует сама. Но они ничего не найдут в моей квартире.

— Я не дам вас в обиду, поручик. Вы все же в моем непосредственном подчинении.

Но капитан Вадзинский пришел не по поводу поручика Лабунского.

— Господин полковник! Пакет от генерала Шкуро!

Кальве принял пакет и вынул бумаги. Это был «приказ» генералу Шкуро от командарма красных Семёна Будённого! Тот приказывал Шкуро сдать оружие и прекратить сопротивление.

— Что это? — ничего не понял Кальве.

— Приказ от Будённого генералу Шкуро, господин полковник! — отчеканил капитан.

— И как это попало к вам?

— Приказ был доставлен в пакете, который вы держите в своих руках, господин полковник!

— Ничего не могу понять. С каких пор красные отдают нам приказы?

— Приказ доставил офицер, вернее человек в форме офицера. Представился курьером из ставки главнокомандующего!

— И где он сейчас?

— Отбыл.

— Отбыл?

— Но его никто и не задерживал. Старший адъютант генерала принял пакет и расписался в получении. Курьер сослался на занятость и сразу отбыл.

— А старший адъютант генерала не обратил внимания на сургуч?

— Нет! Он просто принял пакет и все. Только сам генерал, распечатав пакет, понял, что в нем. Генерал приказал мне доставить это вам, господин полковник. Вы военный губернатор и градоначальник. Красные дали нам пощечину.

— Я разберусь, капитан! У вас все? Или есть еще что-то?

— Никак нет, господин полковник!

— Честь имею, капитан!

— Честь имею, господин полковник!

Когда Вадзинский покинул кабинет, Кальве спросил у Лабунского:

— Что я вам говорил? К концу месяца Будённый будет в Воронеже! Пожалуй, мой рапорт об отставке может немного подождать…

Воронеж.

Конспиративная квартира.

Анна Губельман была вынуждена покинуть комфортную квартиру Лабунского и перебраться на конспиративную законсервированную квартиру резидента ЧК. Квартира была плохая, в полуподвальном помещении, которое не отапливалось (дров ныне было не достать).

Резидент явился домой к вечеру и сообщил Анне:

— Белые тайно эвакуируют свой штаб.

— Канцелярию военного губернатора? — спросила она.

— Да. Все бумаги уже погрузили в машину. Лично видел.

— Канонада звучит постоянно как музыка. Это бьют наши пушки. Конная бригада Хотиненко скоро будет здесь! Но мне нужен предатель! Мы должны выяснить кто это. Что вам удалось узнать?

— Я выяснил, что донос на поручика Лабунского подал старший адъютант градоначальника капитан Рихман.

— Откуда Рихману стало известно обо мне? — спросила Анна.

— Пока не знаю. Этот капитан мало интересуется делами. Постоянно пропадал на приемах и балах, которые закатывал здесь Шкуро. Много интересуется женщинами легкого поведения.

— Но он смог узнать обо мне. Он знал, что я живу у поручика Лабунского. А мы с ним этого не афишировали!

— Он мог следить за Лабунским и видеть вас.

— Но меня все принимали за проститутку. С чего ему интересоваться проституткой, если он и сам посещает женщин? Нет! Здесь дело более серьезное! Он знал, что я агент ЧК. И мне нужно знать, откуда у него информация.

— Я постараюсь узнать.

— Не нужно стараться. Нужно захватить Рихмана живым. И когда придут наши, мы поговорим с ним в одном из подвалов ЧК. Он обязательно раскроет карты.

— Похитить, адъютанта военного губернатора?

— Разве это так сложно?

— Но его станут искать. А наши еще не завтра войдут в город. Зачем так рисковать? Вас могут схватить люди из полиции! А они передадут вас контрразведке. Зачем так рисковать из-за какого-то адъютанта? Этот Рихман простая пустышка. Наверняка донос он состряпал сам, желая просто очернить поручика. Известно, что между ними произошла ссора. Вот и пустил Рихман клевету на Лабунского.

— Возможно, ДА, но возможно и НЕТ. А если среди нас есть враг, то я хочу знать кто он.

— В подпольном комитете больше 20 человек. И все они делают свою работу хорошо. Листовки ежедневно появляются на улицах.

— Листовки это хорошо. Но нам нужно больше!

— Больше? А агитация среди пленных красноармейцев? А сбор разведывательной информации о белых частях? А хорошо подготовленная агитация среди казаков Шкуро? Скоро его казачки не пожелают сражаться за белую Россию. Подполье делает лишком много! И рисковать нашими людьми я не хочу.

— Я не стану вмешиваться в ваши дела! Выполю задание и покину Воронеж.

— Долго намерены здесь оставаться?

— Мне нужна встреча с агентом.

— С тем самым, что работает среди белых?

— Да.

— И он придет сюда? — спросил резидент.

— Не стоит вмешиваться в такие дела. Никто из подполья этой информации знать не должен.

— Понимаю, но я не из праздного любопытства спросил. Как бы кто из наших его ненароком не пристрелил…

***

Анна Губельман дождалась агента ЧК, ради которого она и находилась в Воронеже. Только она среди здешнего подполья знала его в лицо. Этот агент служил среди белых и давал ценную информацию. И вот сейчас они должны были говорить лично без посредников.

— Наконец-то! Я уже думала, что встреча не состоится.

— Я не мог выбраться раньше.

— Надоело заниматься ерундой и мелочами. Сам понимаешь листовки и агитация дело не моего уровня. С этим могли справиться местные товарищи. Я здесь только ради тебя.

— Тебе грозила опасность, Анна?

— Меня едва не сцапала контрразведка Шкуро.

— Как же так? — удивился он. — Как они могли выйти на тебя?

— Случайно.

— В нашем деле не бывает случайностей, Анна.

— Бывают. Донос написан не на меня. А на поручика Лабунского, в квартире которого я пряталась.

— И в чем обвинили Лабунского?

— В том, что он прячет агента ВЧК.

Мужчина был недоволен:

— А как они узнали кто ты?

— В подполье может быть утечка. Наших дел они не знают. На меня вышли случайно. И я сменила квартиру. Вот и все.

— А Лабунский?

— Он вывернулся. Его вытащил его начальник полковник Кальве. Это он предупредил меня, и я убралась вовремя из его квартиры.

— Но он не знает? Лабунский не в курсе наших дел?

— Конечно, нет. Он знает, что я агент ЧК. Но это он знал и в Ростове 1918-го года.

— Мне это совсем не нравится, Анна. Я не люблю такие случайности. А если это работает контрразведка Добровольческого корпуса?

— Нет. Они не стали бы действовать так топорно. Если бы я была на крючке, кто стал бы писать донос на Лабунского? Сам подумай!

— Ты права. Но времени у нас мало. Я прибыл всего на несколько часов. Мое исчезновение там могут заметить.

— Ты прибыл в Воронеж по своим документам?

— Нет. Рисковать я не стал. Приехал как офицер связи. Они постоянно курсируют здесь и вызывают меньше всего подозрений. Моим положением среди белых я рисковать не могу.

— Что ты привез?

— Важная информация. Генерал Деев начальник штаба тыла Добровольческой армии.

— И что?

— Его сын поручик Деев пребывает в Калужской тюрьме ЧК. Тамошние чекисты еще не знают, кто попал к ним в руки. Тебе нужно срочно вытащить его оттуда.

— Он под своей фамилией?

— Нет. И его нынешней фамилии я не знаю. Информация пришла по линии нашей контрразведки и в мои руки попала случайно.

— Белые хотят его вытащить?

— Да. Потому тебе придется их опередить. Но сделать это стоит так, чтобы даже он сам не знал, что его выпустили агенты ЧК. И наши Калужские товарищи не должны ничего знать.

— Предполагаешь утечку информации?

— Сведений о белых агентах в Калуге среди людей из ЧК у меня нет. Но рисковать мы не станем.

— И как ты предлагаешь его вытаскивать?

— Ты сама его вытащишь. Сделаешь вид, что поверила его легенде и пусть он запишется военспецом в Красную армию.

— Но для этого мне нужно иметь полномочия в Калуге.

— Разве это сложно сделать, Анна?

— Но мне придется покинуть линию фронта в такое время, когда я здесь нужна. Может доверить это агенту среднего звена?

— Нет! — решительно возразил мужчина. — Молодого Деева стоит вытащить тебе самой. Придумай какую-нибудь причину для командировки в Калугу.

— Хорошо. Я все сделаю сама. Но что потом?

— Деева стоит поместить в такую часть, чтобы он не имел возможности сбежать к белым. Лучше всего его оформить в какой-нибудь тыловой отдел.

— Главное чтобы наши не расстреляли его до моего приезда.

— Потому тебе стоит спешить.

— А когда мы его задействуем?

— Думаю, что он пригодится нам только в будущем году…

Глава 2

Капитан Штерн: бои за город Дмитров

Мчались годы в простреленных верстах

По друзьям, не вернувшимся в ряд,

Что застыли в серебряных росах

За Отечество и за царя.

Штаб Самурского пехотного полка.

22-26 октября, 1919 год.

Капитан Штерн снова назначен командиром батальона в Самурском пехотном полку дивизии имени генерала Дроздовского.

Полк этот стал одним из элитных подразделений Добровольческой армии и получил название в честь 83-го пехотного Самурского полка Русской императорской армии. Дело в том, что в августе 1918-го года в состав 1-го солдатского полка, составленного из пленных красноармейцев, был введен батальон в 200 штыков, многие из которых ранее служили в Самурском полку и сохранили его боевое знамя. Сам Дроздовский настоял на присвоении полку имени — Самурского.

Полк отлично сражался в рядах 1-ой и 3-ей пехотных дивизий, участвовал в боях на Кубани и в Ставрополье. В сентябре взял город Суджу.

Ныне командиром полка стал подполковник Нелидов.

Он встретил Штерна с радостью. Дельных офицеров с опытом не хватало.

— Много наслышан о вас, капитан! Вы отлично командовали батальоном. И ваша должность ныне вакантна!

— Рад заступить на прежнюю должность, господин подполковник!

— Вы привели пополнение?

— Двести бойцов. Они выстроены перед штабом!

— Давайте посмотрим.

Подполковник вышел к солдатам.

Перед ним ровными шеренгами стояли бойцы в шинелях. На фуражках и шапках были кокарды и у каждого на рукаве треугольник — русский триколор. Это все что выдавало в них бойцов Добровольческой армии. Погон у многих не было.

— Смирно! — подал команду Штерн.

— Здорово, молодцы! — приветствовал пополнение подполковник.

— Здравия желаем, господин подполковник! — хором ответили солдаты.

— Поздравляю вас с прибытием в славный Самурский полк дивизии генерала Дроздовского! Вам выпала честь служить в полку, который покрыл себя славой на этой войне! И скоро наш полк пройдет под стенами Древнего Кремля!

Последнее заявление не вызвало былого энтузиазма. В скорый поход на Москву мало кто верил.

Нелидов отдал приказ накормить солдат. Затем они со Штерном вернулись в задние штаба полка.

— Что за внешний вид у ваших солдат, капитан? Многие без погон. А офицеры?

— Их даже переодеть не смогли, господин подполковник, — ответил Штерн. — На наших складах для Самурского полка ничего нет. Но разве дело в погонах? У нас по пятьдесят патронов на брата, господин подполковник. Гранат нет. Пулеметов два, но патронов и лент нет.

— Это пленные красноармейцы?

— Так точно, господин подполковник. Они сами сдались под Курском и их отправили на фильтрацию. И вот поставили в строй.

— Как настроение солдат?

— Какое настроение, подполковник? — Штерн стал фамильярным. — Они сдались, ибо не хотели умирать за красных. Но я не думаю, что они горят желанием умереть за белых!

— И как воевать, капитан? — Нелидов не обратил внимания на тон. — У меня половину офицеров перебило. Офицерская рота ныне всего 24 человека. Они первыми идут в атаку и показывают другим примеры мужества и полного презрения к смерти! Но их убивают! Командиров рот нет. Вернее есть мальчишки без боевого опыта.

— А что в моем батальоне?

— У вас в батальоне всего 145 человек. Но с вашим пополнением 345 бойцов. А это уже что-то.

— Боеприпасы?

— Я прикажу выдать вашим бойцам еще по сотне патронов.

— Вы шутите?

— Какие шутки, капитан? Патронов нет! Для моих пушек по два ящика снарядов! Гранат двести штук на весь полк.

Штерн был поражен услышанным.

— Но у нас важный участок обороны, подполковник! Как же нам сдерживать красных без боеприпасов?

— А как мы это делаем, капитан? Штыковые атаки!

— Но какие будут потери!

— В вашем батальоне нет ни одного фронтового офицера с германской войны, капитан. Вы единственный.

— На германской войне так не воевали, подполковник. Много было тогда неразберихи и воровства тыловиков. Но то, что происходит теперь…

— Так не только у нас, но во всей армии, капитан. Ваш штаб в селе Бычки. Там ныне временно командует поручик Рончевский, командир первой роты.

— Это кто такой? Ранее в моем батальоне его не было.

— Ранее он был командиром роты у красных.

— Час от часу не легче! — вскричал Штерн.

— А что вы хотите, капитан? У него опыт войны и смелости хватает. К нам перешёл сам. Добровольно. Ему вернули звание поручика, которое он имел в старой армии…

***

Батальон Штерна был на линии села Бычки. В одной из хат капитан нашел поручика Рончевского, командира первой роты.

— Господин капитан…

— Бросьте, поручик! Не на параде!

— Командир роты поручик Рончевский, — представился тот.

— Капитан Штерн. Ранее командовал этим батальоном. Если честно, то я сам и формировал его в Екатеринодаре. Тогда его именовали — резервным. И вот я снова на месте. Привел пополнение.

— Это хорошая новость, господин капитан. Людей почти нет!

— У вас 145 человек, поручик.

— Никак нет. Девяносто шесть, господин капитан.

— Как? Но в штабе полка мне сказали что 145-ть!

— Пятнадцать ранены и отправлены в госпиталь. 13 дезертиров. Остальные убиты за последние дни. Просто их еще не вставили в сводку.

— Черт знает что такое! Что с офицерами?

— Я и поручик Мотенков, командир второй роты, имеем опыт командования. Остальные недавно произведены в прапорщики. Юнкера.

— Гимназисты? Что унтер-офицер Слуцкий? С вами?

— Прапорщик Слуцкий, господин капитан. И скажу вам по чести. Воюют эти гимназисты отлично! И я рад, что командовать нами в такой час будет настоящий фронтовой офицер.

В хату вошел в сам прапорщик Слуцкий.

— Господин капитан! Рад вас видеть!

— И я рад, что ты жив, прапорщик. Слышал о твоих подвигах. Теперь вместе служить будем.

— А что поручик Лабунский? — спросил Слуцкий.

— Он ныне в Воронеже в адъютантах у военного коменданта. Там тоже работы хватает.

Рончевский сказал:

— Говорят в Воронеже часто балы дают. Шампанское и дамы. Вальсы и мазурка. А вот я уже год на позициях. Но еще хорошо, что жив. Многие мои товарищи давно лежат в земле.

— Ты не завидуй Лабунскому, поручик. Его судьба тоже тяжела. Я и сам служил в Воронеже. Напросился сюда. Обратно в свой батальон.

— Господин капитан, — Слуцкий отвлек Штерна от неприятного ему разговора. — Я ведь не просто так сюда зашел. Солдаты моего взвода, видели в соседней деревне красных.

— В Сосновке? — спросил Рончевский.

— Да.

— И что там делают красные? Это ведь совсем рядом с нами.

— Да, господин капитан. Это рядом. Они приезжают на тачанках за самогоном.

— На тачанках?

— Наши подметили, что там можно засаду устроить и те самые тачанки захватить. Не посмел я без вашего приказа.

— Что думаете, поручик? — Штерн посмотрел на Рончевского.

— У них на тачанках пулеметы. Это нам совсем не помешает. Нужно все обдумать.

— А чего думать? — спросил Штерн. — Прапорщик, у вас есть двадцать надежных парней?

— Наши юнкера, господин капитан. Ныне пулеметная команда.

— Пусть снимут знаки различия. Я сам возглавлю их. И мы всё сделаем быстро и тихо…

***

Червонные казаки из бригады Хотиненко на пяти тачанках и в сопровождении трех десятков конных вошли в деревню Сосновка. Командовал ими Назарук, который некогда был в отряде «царя Глинского и всея Ворсклы». Замашки повстанца он так и не бросил. Любил погулять.

В деревне его хорошо знали и встретили достойно. Были накрыты столы. Назарук говорил крестьянам, после доброй чарки водки:

— Ранее был я среди казаков атамана Гордиенко. Того самого, кто именовал себя царем Глинским. Эх, и жизнь была у батьки! Совсем не то, что у комиссаров! А все почему? Знал батька Гордиенко нужды крестьянские!

Крестьяне зашумели.

— Кто ныне думает про нуждишки наши? Ни красным, ни белым дела до нас нет!

— Верно говорит!

— И те и те грабят! Хлеба им дай! Сала дай!

— А наши детишки пусть с голодухи пухнут!

Назарук стукнул по столу, требуя тишины.

— Думаете, что я сам захотел от батьки сбежать к большевикам? Батька тот мог и белякам отпор дать! И красные были у него вот где! Но ведь убили батьку! А после батькиной смерти повел нас другой наш атаман Иван Хотиненко к красным.

— А чего к красным то? — спросил кто-то.

— Дак они землицу-то мужику дали! Как ни посмотри, а все нам на пользу.

Штерн приказал тихо убрать часовых. Юнкерам делать это не понадобилось. Красные казаки набрались водки и караульной службы не несли.

Назарук еще долго рассуждал бы о бедах и горестях жизни крестьянина, но его прервали…

***

Штерн сказал Слуцкому.

— Все вышло даже лучше чем мы предполагали. Но дело еще не завершено, прапорщик.

— Что вы хотите сказать, господин капитан?

— Большевики валяются пьяные в сарае. Но утром они проспятся. И у нас возникнет проблема — что с ними делать?

— Мы забрали у них тачанки и пулеметы, личное оружие. Пусть убираются.

— Вы предлагаете их отпустить, прапорщик?

— А вы, господин капитан?

— Я ваш командир, прапорщик, но в этой ситуации приказывать не могу. Да и не хочу, если честно. Но я бы оставил всех красных в ближайшем овраге.

— Расстрелять? Но что скажут крестьяне о нас, господин капитан?

— Мы без знаков различия. Местные даже не поняли кто мы. Мало ли вольных отрядов рыскает по тылам красных и белых?

— Крестьяне хорошо поняли кто мы такие. Вы посмотрите на юнкеров, господин капитан.

— В этом вы правы, прапорщик. Но я все равно поставил бы этих «казаков» лицом к оврагу. Пора перестать думать о том, что скажут про нас, прапорщик. Если мы победим в этой войне, то мы будем писать то, что станут говорить потомки. А если победят они, то все равно нас «обольют чёрной краской». И большевики не станут её жалеть. Можете мне поверить, прапорщик.

— Значит…

— Вам решать, прапорщик. А еще лучше спросите юнкеров.

— Хорошо, господин капитан. А что делать с лошадьми?

— С какими лошадьми? — не понял Штерн.

— Упряжки тачанок мы забираем, но есть еще лошади их конных в количестве 30-ти голов.

— Ах, вот вы о чем! Отдайте их крестьянам.

— Крестьянам? Кавалерийских лошадей?

— Нужно же нам хоть что-то им отдать. Тем более что для нас это ничего не стоит. Трофеи. Будь здесь мой друг поручик Лабунский, он бы порадовался такому решению…

***

Утром тачанки с юнкерами умчались в расположение Самурского пехотного полка. Крестьяне Сосновки, получившие такой подарок от белых как тридцать лошадей, собрались на сходку. В сарае все еще находились связанные казаки Назарука. Вопрос был один — что с ним делать?

— Коли отпустить, то они и коней заберут, — сказал один.

— Непременно заберут. Нам что ли оставят? И чего беляки их сами не постреляли?

— Придется нам самим их упокоить, мужики. Коней-то мы уже поделили.

— А как это сделать?

— Чего проще? Они связанные в сарае. Переколем вилами по-тихому и всего делов.

— А трупы?

— В рощу сволокём и прикопаем. А в случае чего все на беляков свернем.

Крестьяне это не юнкера Слуцкого. Они не колебались ни секунды, когда вопрос стоял о тридцати хороших лошадях…

***

В пятницу утром Штерна разбудил курьер из Дмитрова от полковника Туркула, который был командиром 1-го пехотного полка Дроздовской дивизии. Ранее это был 2-й офицерский полк, но с сентября 1919 года он был переименован в 1-й генерала Дроздовского полк.

— Господин капитан! Курьер от полковника Туркула.

— Что? — Штерн сел на кровати. — Что случилось?

— Полковник Туркул прислал курьера. Это по поводу увеличения боезапаса.

— Боезапас? У меня нет ни патронов, ни снарядов для пушек в достаточном количестве.

— Командир Самурского полка Нелидов говорит, что у вас появился транспорт, — сказал курьер.

— Транспорт? Вы про тачанки, которые мы захватили у красных? Есть пять конных колесниц с пулеметами.

— Вот подполковник Нелидов и предлагает вам съездить в Дмитров за боеприпасами…

Город Дмитров.

Бои за город.

28-30 октября, 1919 год.

Командир Самурского полка Нелидов успел убедиться в способностях своего нового командира батальона. Штерн всегда был готов сунуть голову в пасть льва. Вот полковник и отправил капитана в сопровождении двадцати бойцов прапорщика Слуцкого на пяти пулеметных тачанках в опасный вояж.

Капитан Штерн прибыл в город Дмитров, где стоял 1-й полк Туркула, 28 октября.

На заставе его остановили:

— Кто такие?

— Капитан Штерн. Самурский полк.

Капитан показал документы и предписание.

— Вам нужно в штаб к полковнику Туркулу, господин капитан. Я дам вам солдата. Он дорогу покажет…

***

Полковник Туркул молодой мужчина 32 лет, высокого роста и богатырского сложения, успел завоевать славу среди дроздовцев мужеством и презрением к смерти.

После смерти Дроздовского к командирам высшего ранга в дивизии предъявлялись особые требования. Кого попало к себе «дрозды» не принимали.

Антон Василевич Туркул был как раз тем, кто был нужен тогда на передовой на самом опасном участке. Он помнил Штерна еще по Ростову 1918 года.

— Капитан Штерн! Вот так встреча!

— Здравия желаю, господин полковник!

— Сколько же мы не виделись? Около года?

— Нас разбросала война, господин полковник.

— Вы в Самурском полку?

— Командую 4-м батальоном, господин полковник. Прибыл к вам пополнить боезапас.

— Что это у вас? Тачанки? Со звездами?

— Недавно отбили у красных, но закрасить звезды нечем, господин полковник.

— Ныне это даже станет вам в помощь, капитан. Вы знаете, что наша конница отошла и красные в двух верстах от Дмитрова?

— Никак нет, господин полковник!

— А как же тачанки? Если отбили у красных то обстановка вам знакома.

— Отдельные отряды разведки рыскают всюду. Но чтобы большие силы…

В этот момент красные начали обстрел позиций Туркула из пушек.

— Началось, — спокойно сказал полковник. — Так вам нужны снаряды, капитан?

— И патроны для винтовок.

— На станции этого добра хватает. Я отдам приказ на отгрузку. Но как доставить до своих думаете? На тачанках много не вывезешь.

— Может подводы дадите?

— Где их взять, капитан? Бой начинается.

— Господин полковник, — вмешался телефонист, — третий батальон на проводе!

Туркул взял трубку:

— Что у вас подполковник? Вы пропустили их? Черт знает что такое! Где мне взять для вас пулеметную команду? Держите оборону! Да! Я сам приму меры!

Туркул обратился к Штерну:

— А ведь с вами отличная пулеметная команда, капитан!

— Так точно, господин полковник!

— Срочно выдвигайтесь на станцию. Там уже идет бой. Красные бросили слишком большие силы, и фланг второго батальона не сдержал их. Помогите своими пулеметами.

— Я готов, господин полковник!

— И без моего приказа расположения полка не покидать, капитан.

— Как прикажете, господин полковник.

— Потом подумаем о средствах транспортировки боеприпасов.

***

Штерн выдвинулся на станцию. Но там уже вовсю шел бой. Первая и вторая роты третьего батальона Дроздовского полка отбивали атаки красных.

— Слуцкий, нужно спрятать лошадей. Перестреляют.

— Да, господин капитан.

— А вы, господа юнкера, беритесь за пулеметы! Снять станки с тачанок. Отныне мы с вами пулеметная команда!

Штерн отдал приказы и отыскал на позициях командира роты штабс-капитана Моисеева.

— Капитан Штерн! Самурский пехотный полк!

— Штабс-капитан Моисеев. Вас прислали на подмогу? — удивился офицер. — Но я думал, что ваши позиции далеко от Дмитрова.

— Так и есть штабс-капитан. Здесь нет моего полка, но здесь я, и двадцать моих юнкеров с пулеметами. Слышите, как шпарят по красным?

— И сколько пулеметов, капитан?

–Пять. Все отбиты у красных.

— Каким же чудом вы здесь? — спросил Моисеев.

— Прибыл в Дмитров за боеприпасами.

— И попали сразу на веселую пирушку? У вокзала на путях стоит целый склад боеприпасов. Один удачно пущенный большевиками снаряд и будет фейерверк, капитан!

Красные вели обстрел позиций дроздовцев из гаубиц. Взрывы поднимали вверх громадные столбы земли, доски и камни. Всюду стоял адский грохот, и Штерн с трудом мог слышать слова Моисеева.

Затем ответили пушки дроздовской конной батареи.

— Наши! — закричал Моисеев.

Красные поднялись в атаку. Их было много. Штерн понял, что наступают силы не менее чем трех полноценных батальонов пехоты. Пулеметы, удачно расположенные Штерном, помогли отбить атаку. Слуцкий и его юнкера не имели недостатка в боеприпасах. Им доставили несколько ящиков патронов, и они набивали новые и новые ленты. Стволы «максимов»⁵ и «викерсов»⁶ плавились и кипели. Воду для охлаждения не успевали доставлять.

Атака красных захлебнулась.

Канонада смолкла.

Штабс-капитан Моисеев сказал Штерну.

— Отходят. Молодцы ваши юнкера.

— Вчерашние студенты и гимназисты. Возмужали на войне. С такими и Москву брать можно.

— Я просил бы вас задержаться, капитан.

— Охотно. Тем более что есть приказ Туркула.

— Он приказал стоять здесь?

— Я и сам не люблю покидать позицией под огнем. Но и самурцы ждут боеприпасов.

— Пока красные усилили атаку именно на этом участке. Им нужен город Дмитров!

***

Это были атаки на 1-й Дроздовский полк Туркула, который занимал позиции на холмах вокруг Дмитрова. Атаки хаотические и разрозненные. Красные кидали свои части то на один, то на другой участок. Туркул успевал подтягивать полковые резервы на опасные участки, и всюду попытки прорвать оборону были успешно отражены с большими потерями для противника.

Штерн и Слуцкий стали сражаться вместе с первой и второй ротами у станции. На второй день штабс-капитан Моисеев был убит. Штерн временно занял его место в качестве командира первой роты. На третий день боев к ним прибыл Туркул и привел пополнение — молодых и еще необстрелянных добровольцев.

— Где Моисеев? Где командир роты, черт возьми? Отчего нет доклада?

— Господин полковник!

— Штерн? А вы как здесь?

— Командую ротой уже второй день, господин полковник.

— А где штабс-капитан Моисеев?

— Убит, господин полковник.

— Жаль! Хороших офицеров теряем! Рад, что в критический момент здесь оказался такой офицер как вы, капитан.

— Я выполнял ваш приказ, господин полковник.

— Пока командуйте ротой, капитан. Заменить мне вас некем. Сами видите, кого я к вам привел. Мальчишки. Горят задором, но опыта никакого. Мне нужен здесь хоть один толковый офицер. Кстати, это ваши пулеметчики поработали?

— Так точно, господин полковник. Мои юнкера. Почти все больше года воюют.

— Скоро здесь будет наш бронепоезд. Вам станет легче, капитан. А пока держитесь! Не отступать ни на шаг! Вы меня поняли, капитан?

— Так точно, господин полковник!

***

Прапорщик Слуцкий после отъезда Туркула сел на патронный ящик возле капитана.

— Хотите? — Слуцкий предложил разделить кусок хлеба.

— Нет. Спасибо, прапорщик.

— Вы говорили с полковником?

— Мы пока остаемся в Дмитрове, прапорщик

— Я так и думал, господин капитан. Дело будет горячее. На нас наступали не простые мобилизованные. Это хорошо подготовленные солдаты с боевым опытом.

— Больше того, прапорщик. Не просто с опытом. Они готовы умереть за идею. Как и мы с вами!

— И у них численный перевес.

— Я заметил. Хотя удивляться здесь нечему, прапорщик. Дмитров важный стратегический пункт. Красные вцепятся в него мертвой хваткой.

— Скажите, капитан, у вас есть семья?

— Нет. А к чему этот вопрос?

— Просто так. Захотелось узнать о вас еще что-нибудь. А то все говорим о стратегии и боевом опыте.

— Я, к счастью, не успел обзавестись ни женой, ни детьми. Думал, сделаю это после войны. Но она все не кончается с 14-го года.

— Вы сказали к счастью?

— А что?

— А если вас убьют? То кто останется после?

— Зато и плакать по мне никто не станет…

***

Атаку на Дмитров вели большие силы красных — 14 пехотных полков. На этот раз они ударили с трех сторон. Командование большевиков теперь не дало Туркулу возможности перекидывать дополнительные силы на опасные участки.

Пехотный латышский полк выбил две роты второго батальона с позиций. Солдаты не выдержали и стали отступать, после того как были убиты три старших офицера.

Латыши заняли железнодорожный мост.

Туркул сразу вызвал по телефону капитана Штерна.

— Капитан Штерн, господин полковник!

— Капитан! Красные выбили второй батальон с позиций на мосту!

— Я это вижу, господин полковник. Дальше они не пройдут!

— Нужно отбить мост, капитан. Я понимаю, что прошу почти невозможного. Но мост нам нужен!

— Я вас понял, господин полковник!

Штерн бросил трубку и вышел к своим людям.

— Прапорщик!

Слуцкий сразу понял командира:

— Атака на мост?

— Именно так. Полковник просит нас это сделать.

— Я прикажу юнкерам…

— Отставить, прапорщик. Пусть будут у пулеметов. Шансов остаться в живых у нас мало.

Капитан обратился к солдатам:

— Я командую вами совсем немного после гибели вашего командира. Вы показали себя настоящими героями. Вы не отошли со своих позиций! Но сейчас нужно сделать больше! Нужно снова занять мост! Нельзя дать красным там закрепиться, господа!

Латыши спешно создавали линию обороны и ставили пулеметы на мосту. Но белые времени им не дали. Штерн поднял солдат в атаку и пошел впереди своих людей. За ним с винтовой в руках был прапорщик Слуцкий, который уже привык не кланяться пулям.

Капитан был спокоен, и, казалось, уверен в своей неуязвимости, словно высшие силы защищали его. В его руках были револьвер и сабля. Шёл офицер, уверено перешагивая через тела убитых при первой атаке.

— А мост достался им дорогой ценой, прапорщик, — сказал Штерн. — Вы только посмотрите, сколько здесь убитых красных.

— Наших при повторном его занятии будет не меньше, капитан.

Солдатам передалась уверенность командира, и они шли вперед, хотя неприятельские пули косили их. Латыши хотели остановить врага огнем. Заработал пулемет с правого фланга.

— А теперь быстрее, господа! — Штерн взмахнул саблей и побежал вперед…

***

Мост удалось отбить, но потери были громадные. Половина роты осталась лежать на железнодорожной насыпи.

— Они сделали невозможное, — сказал Туркул своим офицерам. — Выиграли для нас время, господа! А как капитан Штерн шел в атаку! Так могут идти на смерть только в Корниловском полку. Впрочем, это утверждение самих корниловцев.

— Так же говорят о себе и марковцы, господин полковник. Но этот героизм Штерна ничего не даст нам, если его немедленно не поддержать.

Туркул видел, что одним пехотным натиском здесь дела не решить. Подошел бронепоезд «Генерал Дроздовский». Туркул приказал телефонистам связаться с ним.

— Дайте мне командира бронепоезда!

— Алло! — послышалось в трубке. — Здесь бронепоезд «Генерал Дроздовский»! Кто говорит?

— Полковник Туркул! Командира бронепоезда! Срочно!

— Здесь командир бронепоезда капитан Рипке, господин полковник!

— Немедленно пускайте поезд на мост, капитан!

— Разрешите доложить, господин полковник. Мост занят красными. Они могли разобрать пути. Боюсь крушения!

— Мост отбили наши. Пути еще не разобраны, капитан!

— Господин полковник!

— Полный ход вперед, капитан!

— Слушаю, господин полковник!

«Дроздовский» успел вовремя. Красные как раз стали теснить роту капитана Штерна. Бронепоезд, грохоча и выкидывая чёрный дым, вкатился на мост. Он врезался в толпу большевиков, разбрасывая их по насыпи. Низ серой брони был забрызган кровью врагов. Пулеметы собирали кровавую жатву.

Штерн при такой поддержке снова поднял своих солдат в атаку…

***

Туркул обнял капитана и сказал:

— Я подам ходатайство о производстве вас в подполковники, Штерн! Вы сегодня это заслужили.

— Вам стоит связаться с моим полком, господин полковник. А то меня и прапорщика Слуцкого сочтут дезертирами.

— А вашего прапорщика в подпоручики! Заслужили! Спасибо вам, господа офицеры!

— Я и мои юнкера служим России, господин полковник.

— Хорошо служите. Коли бы все так служили, то мы уже были бы в Москве!

— Но мне кажется, господин полковник, что города нам не удержать. Огонь артиллерии со стороны красных усиливается. Их бронепоезда подошли ближе, и огонь стал точнее.

— Я это вижу, капитан. И вы совершенно правы. Без резервов нам города не удержать!

— И нам могут оказать помощь? — с надеждой спросил Штерн.

— Нет связи со штабом дивизии, капитан. Хотя, я думаю, что даже если бы она была, помощи не будет. Они превосходят нас числом, и они лучше снабжены! Как ни обидно это признавать. Интендантская часть красных работает много лучше. Не знаете почему, капитан?

— Меньше воруют, господин полковник.

Туркул ничего не ответил на это капитану…

***

Город Дмитров пришлось оставить 1-го ноября 1919 года. Туркул приказал взорвать мост и стянуть полк к вокзалу. На следующий день дроздовцы подошли к селу Рогозное.

Но с другой стороны в него втянулись и красные. И белые и их враги шли колонами по главной деревенской улице. Командир гаубичного взвода капитан Камлач успел раньше красных сняться с передков. Первым же выстрелом он угодил в красную батарею. Дрозды бросились в атаку, захватили пушки и пулеметы красного полка да три сотни пленных…

Глава 3

Капитан Штерн: бои в городе Льгов

Мы сошлись у реки

И скрестили штыки

И в крови башлыки, сабель танец.

Кто-то будет один

На Руси господин —

Большевик, дворянин, иностранец.

Город Льгов.

3 ноября, 1919 год.

Прорваться обратно к Самурцам Штерну и Слуцкому не удалось. Кавалерия червонных казаков перерезала пути. Потому полковник Туркул оставил капитана и его людей у себя.

— Вам не пройти, капитан. «Червонцы» изрубят вас. Да и тачанки ваши мне нужны для транспортировки раненых.

— Нужно сообщить в штаб Самурского полка, господин полковник.

— Уже сообщили. Вы прикомандированы к 1-му генерала Дроздовского пехотному полку.

Юнкера прапорщика Слуцкого влились в первую офицерскую роту. Пока из них никто не погиб. И все 20 человек шагали с отступающим полком. Также ни один из пяти «максимов» и «викерсов» не был потерян.

Штерн ехал на донской лошадке, которую ему дали по приказу Туркула. Он был рядом с полковником.

— Вы совсем пали духом, капитан? — спросил полковник.

— Радоваться нечему, господин полковник.

— Мы не разбиты, мы только отступаем.

— Но разве наступление на Москву не провалилось? — с грустью спросил капитан. — Я рвался на фронт, дабы быть в первых рядах тех, кто войдет в древнюю столицу.

–Мы еще будем в Москве, капитан. Наше дело не закончится, пока большевики не будут разгромлены.

–Сейчас они идут по нашему следу, господин полковник. Воронеж снова у них в руках. Мы не продержали его и месяца! А какие были надежды, когда туда вошли конники Шкуро. На улицах обыватели и дамы бросали цветы под ноги лошадей.

— Мы не просто отступаем, капитан. Мы берем по пути пленных и трофеи.

— То, что произошло у села Рогозное, не более чем случайность. Не будь люди капитана Камлача столь расторопными, неизвестно как дело бы повернулось. А они давят нас числом. Черпают резервы словно из бездонной бочки.

Туркул не ответил капитану. Дела отвлекли его. Прискакал курьер из штаба дивизии.

— Для поручений при штабе поручик Носов. Вам пакет, господин полковник.

Туркул сломал сургучную печать и разорвал конверт.

— Третий Кубанский корпус Шкуро отступает, господа! Казачки в волчьих папахах не желают больше воевать. Вот почему конница Будённого так успешно действует, и красные наступают нам на пятки!

***

Вечером того же дня полк расположился в Льгове. Туркул занял здание жарко натопленного вокзала, дабы люди могли отогреться. Солдаты и офицеры уже несколько дней были на марше и мерзли в шинелях на ветру. Снег постоянно менялся дождем, и шинели напоминали ледяные панцири.

Помимо этого Туркулу и Штерну не повезло. Проверяя охранение, они проскакали по льду небольшой речушки и провалились. Лошади легко вынесли их из воды, но офицеры насквозь промокли.

В комнате, выделенной для Туркула, было натоплено, и полковник предложил капитану по своему примеру снять с себя все, дабы вещи могли просушить. Штерн остался в одних кальсонах. Ординарцы полковника сразу унесли его шинель, сапоги и остальные вещи.

Туркул накинул на плечи легкую летнюю офицерскую шинель из тонкого серого сукна.

— Садитесь, капитан, к столу. Сейчас будет горячий чай. Как раз то, что нам с вами нужно.

Штерн сел.

— Сейчас не помешал бы коньяк, господин полковник. Тот самый, что я пил с поручиком Лабунским в Екатеринодаре в 1918 году.

— Сейчас вместо коньяка самогон, капитан. И того не так много. Ну да бог с ним! Я хочу вас спросить, сударь, не хотите служить под моим началом?

— Я нужен в Самурском полку, Антон Васильевич. Я не могу покинуть их в такой момент. Там мой батальон.

— Вам пора командовать полком или состоять при штабе дивизии. Вы опытный офицер.

— Мое место в бою. Я не мыслю себя на штабной работе. Вот мой друг поручик Лабунский тот смог прижиться в штабе. А я давно в окопах. Был в окопах на германской войне, и ныне хочу быть на передовой. Тем более что благодаря контрразведке я уже побывал в небольшом отпуске.

Ординарец полковника Данило принес им поднос с чаем. Когда он ушел, Туркул сказал капитану:

— На моих глазах погибло за этот год столько храбрых русских офицеров, капитан. Как они поднимались в атаку и шли за мной под развернутыми знаменами. Они были достойны нашего командира генерала Дроздовского. Ныне в моем полку осталось не больше 700 человек. А во всей Дроздовской дивизии не больше двух с половиной тысяч. А было почти шесть тысяч! Но солдат мы наберем! Нужно только отойти в тыл и дать дивизии хоть месяц отдыха, и мы восполним состав. Красные тоже выдыхаются. И тоже несут потери. Проблема только в офицерах, капитан.

— Я никогда не командовал крупными войсковыми соединениями, господин полковник.

— Справились с батальоном, справитесь и с полком, Штерн!

Их разговор был прерван Данилой.

— До вас подполковник Елецкий!

— Елецкий? Откуда он здесь?

— Недавно прибыл в Льгов с отрядом конницы.

Туркул вышел из жаркой комнаты.

–Господин полковник! Подполковник Елецкий из штаба Добровольческой армии!

–Здравствуйте, подполковник. Простите мой внешний вид. Я провалился под лед. Ныне ординарец сушит мою одежду. Как вы оказались здесь?

–У штаба нет связи со многими частями. Это не наша германская окопная война, где были четкие позиции. Там враг. А здесь мы. Теперь все происходит слишком быстро.

— Что Самурский полк? — спросил Штерн.

— С ним связи нет. Но боюсь, что мы его потеряли.

— Потеряли? Слишком быстро вы хороните самурцев, подполковник. Этот полк еще пощекочет нервы большевикам! Попомните мое слово.

— Капитан сам из Самурского полка, — сказал Туркул. — Потому верит в них.

— А как вы расквартировали ваш полк? — спросил Елецкий.

— Первый и второй батальоны по обывательским квартирам. Третий и офицерская рота со мной. Также в здании вокзала разведчики и пулеметный взвод. Солдатам и офицерам нужно поспать в тепле.

— Признаюсь это нужно и мне, — сказал подполковник Елецкий. — Я валюсь с ног, господин полковник. Не поверите, я пять раз натыкался на конницу красных. Пять раз!

***

Ночью Штерна разбудили выстрелы. Загремела артиллерия. В темноте залпами перекатывалась беспорядочная стрельба. Телефонная связь мгновенно оборвалась.

Туркул в кальсонах и сорочке выскочил из комнаты.

Штерн кинулся искать свои сапоги и одежду, но ничего не нашел. Ординарец полковника унес это сушить и не вернул пока обратно. На гвозде на стене была только его фуражка.

— Что происходит? — спросил Туркул.

В зал вбежал унтер-офицер из охранения и закричал:

— Тревога! Красные в городе!

— Что там такое унтер-офицер? — спросил Туркул.

— Беда, господин полковник. Красные ночью незаметно перешли Сейм и напали на наш первый батальон.

— А что же охранение? Заснули черти?! — ругался полковник. — Данила! Где ты, Данила?

— Здесь, господин полковник.

— Где моя одежда? Не голым же мне воевать?

— Еще не просохло…

— Плевать! Неси сюда! И форму капитана тоже.

Полковник и капитан натянули на себе вогкие гимнастерки и шинели. Быстро намотали портянки и влезли в сапоги.

— Просохнуть не успели, капитан. Нужно воевать.

— Не оставят нас красные в покое! — капитан застегнул ремень с кобурой.

— Снова понадобятся мужество и стойкость ваших юнкеров пулеметной команды. А связи как назло нет! И именно в момент, когда она больше всего нужна!

Штерн стал во главе своих юнкеров и вместе с офицерской ротой выдвинулся на позиции.

Красные солидно потрепали первый батальон полка, который застали врасплох спящими. Но помогли солдаты второго батальона. Они завязли бой.

Штерн сразу оценил обстановку. Он имел опыт уличных боев еще с германской войны. Капитан приказал Слуцкому:

— Два пулемета на крышу, прапорщик! Там и там! Мы перекроем им целый квартал, если они сюда сунутся.

— Есть господин капитан!

Юнкера исполнили приказ, и красные попали под перекрестный огонь. Капитан Штерн видел, как носились вкруг огромные ночные тени. Под ногами хрустел снег. Нательная рубашка офицера стала словно ледяной. Капитан страшно замерз, расстегнул ворот и стал растирать грудь и шею комьями снега.

Командир второго батальона капитан Петерс похвалил предусмотрительность Штерна.

— Красные откатилась назад. Но бой вспыхнул с той стороны с новой силой. Там наш первый батальон сражается. Я с двумя ротами прорвусь к ним, капитан. А на вас ложится этот участок. Я оставлю вам третью роту.

— Все будет в порядке, капитан, — успокоил Петерса Штерн.

Капитан снова растерся снегом и поднялся на крышу к прапорщику Слуцкому.

— В темноте ничего не видно.

— Как бы своих не задеть, господин капитан. Вот капитан Петерс увел свои роты. Но посмотрите. На расстоянии их не отличить от красных.

— Полковник приказал всем стягиваться к вокзалу. Там держится наша офицерская рота.

— Скажите честно, капитан. Мы разбиты?

— С чего вы взяли, прапорщик? Разве похоже?

— Но мы отступаем.

— И что с того? Красные недавно драпали, но теперь наступают. Придет и наш черед!

Луна выглянула из-за туч и осветила пространство. Из ближнего проулка показалась солдаты. Они выходили и быстро строили в шеренгу.

— Тихо! — приказал Штерн. — Никому не высовываться!

Он стал смотреть на солдат. Хотел понять кто перед ним. Одна из рот первого батальона или красные?

Солдаты стояли в лунном свете и Штерн увидел красные ленты на шапках! Это красные!

— Враги! — сказал он Слуцкому.

— Точно?

— Красные ленты на шапках. Не видите, прапорщик?

— Теперь вижу.

Командир красных также заметил Штерна на крыше.

— Эй, там! — закричал он. — Какого полка?

— Здесь Первый Офицерский стрелковый генерала Дроздовского полк! — представился Штерн.

Красные взялись за винтовки.

— Огонь по готовности! — закричал командир.

Штерн приказал Слуцкому и пулеметчикам:

— Огонь!

Заработали «максимы» с двух крыш и положили больше двадцати человек. Затем Штерн приказал прекратить огонь и сказал красным:

— Бросай оружие! У меня пулеметные точки в четырех местах! — соврал капитан. — Сдавайтесь! Бросить оружие, если хотите жить! Второй раз предлагать не стану и не стану останавливать пулеметчиков!

Красные бросили винтовки. В плен сдалось больше двухсот человек…

***

Атаки были успешно отбиты со всех сторон. Полк стал собираться на станции. Полковник Туркул узнал, что красные захватили больницу, где было больше сотни раненых дроздовцев. Он срочно отправил две роты освободить их. Он опасался за жизнь своих офицеров. Несколько десятков их лежало в палатах. Все другие были дроздовскими стрелками из пленных красноармейцев. Никто из них не выдал в ту ночь ни одного офицера. Наоборот они скрыли своих командиров. И когда подоспели роты, посланные Туркулом, никто в больнице не пострадал. Красные отступили за Сейм.

Адъютант доложил Туркулу:

— Господин полковник!

— Что еще, поручик?

— Связь восстановлена!

— Отлично!

— Вас простят к телефону, господин полковник! Со станции!

— А кто может меня там просить? Станция оставлена.

Туркул поспешил к телефону. На курской ветке железной дороги стояли четыре бронепоезда. Им не удалось прорваться на Курск-Харьков и они вышли на Льгов.

— Это полковник Туркул! Кто говорит?

— Командир бронепоезда «Иван Калита» полковник Нилов!

— Нилов! Голубчик! Как я рад вас слышать! Где вы находитесь?

— На станции у Льгова!

— Как? — вскричал Туркул. — Как у Льгова? Но отдан приказ взорвать льговские виадуки!

–Полковник, здесь наши бронепоезда: тяжелый «Генерал Дроздовский», «Иван Калита», «Москва» и «Офицер»! Нельзя взывать виадуки!

Но было поздно. Приказ Туркула был выполнен и раздались мощные взрывы.

— Проклятие! — вскричал Туркул. — Но они давно должны были проскочить станцию! Капитан Штерн!

— Здесь, господин полковник!

— Берите своих юнкеров и срочно отправляйтесь на станцию к полковнику Нилову. Возьмите ящики со взрывчаткой!

— Что прикажете сделать?

— Взрывать бронепоезда! — приказал Туркул.

— Как? Взорвать «Генерала Дроздовского» и «Офицера»?

— А что прикажете отдать их красным? Взорвать! Исполняйте!

— Есть, господин полковник…

***

Штерн увидел полковника Нилова в офицерской шинели, почерневшей от машинного масла. Полковник встретил капитана на железнодорожных путях.

Капитан понял, что после взрыва виадуков, которые ныне были превращены в груды камней и щебня, бронепоезда уже не вывести. Их придется бросить.

— Что сказал Туркул?

— Взорвать, — ответил капитан.

Нилов повернулся к своим офицерам:

— Подгоняйте подводы и грузите на них пулеметы, замки орудий, ящики со снарядами. Будем минировать бронепоезда!

— Как же так? — бросился к Нилову капитан Владимир Рипке, командир «Генерала Дроздовского». — Это же наши броневые защитники. Я с «Генералом» в таких передрягах побывал, что он для меня как боевой товарищ!

— И нужно сделать так, чтобы они не стали броневыми защитниками красных, капитан!

Нилов ушел минировать своего «Ивана Калиту».

Штерн сказал капитану Рипке:

— Вы спасли нас в Дмитрове, капитан. Я так и не поблагодарил вас тогда.

— Вы были со своими солдатами на мосту?

— Да, капитан. И если бы не ваши пулеметы.

— А вот ныне придется взорвать его! Посмотрите на него, капитан!

— Это приказ полковника Туркула. Нельзя чтобы бронепоезда достались красным, капитан.

Рипке отошел в сторону. Штерн не знал, как его утешить. На следующий день первопоходник⁷ капитан Владимир Рипке застрелился. Он оставил записку: «В моей смерти никого не винить. Привет орлам Первой батареи»…

Мерефа.

Снова в Самурском полку.

Капитан Штерн шагал рядом со своими юнкерами. Они все еще не потеряли ни одного пулемета, хоть тачанок у них больше не было. Их отдали раненым.

Туркул привел Первый генерала Дроздовского полк в городок Мерефу где уже больше недели стояли кавалерийская дивизия генерала Барбовича, Второй Дроздовский полк и Самурский пехотный полк.

— Наши! — прапорщик Слуцкий показал Штерну на солдат, что стояли в карауле. — Господин капитан! Наши. Это Самурцы! Рончевский!

Поручик Рончевский также сразу узнал прапорщика и капитана.

— Слуцкий? Ты? Жив?

Они обнялись.

— Живой.

— Я мы уже похоронили вас с капитаном. Думали, сгинули в степи под красными шашками.

— Нет, — ответил Слуцкий. — Мы были все это время с 1-ым Дроздовским полком Туркула.

— А нам досталось от конной бригады комбрига товарища Хотиненко, будь он неладен, — сказал Рончевский.

Самурцы вышли к солдатам Туркула и стали угощать табаком. Дивизия сохранила боеспособность и ни одни полк дроздов разгромлен не был. Солдаты делилась впечатлениями.

— А кто это с вами? — спросил Рончевский у Штерна, показав на сотню оборванных вчерашних красноармейцев.

— Влились в наши ряды в Льгове. Там они сдались прапорщику Слуцкому. Он захватил двести человек. Туркул не захотел с ними возиться и распустил. Но сотня пожелала вступить в ряды полка.

— Это ты столько пленных взял? — поручик посмотрел на прапорщика.

— Они сдались капитану, а не мне.

— Но пулеметной командой руководил прапорщик, а не я, — сказал Штерн.

— В честь вашего возвращения, капитан сегодня устроим пир!

— Пир? Мы уже три дня без куска хлеба.

— Наши кашевары постараются для вас, капитан. Здесь есть склад продовольствия, и даже водка найдется.

— Водка?

— И теплая постель, капитан. Я прикажу нагреть для вас воды. Сможете помыться и выспаться на перине!

— Звучит как сказка, поручик…

***

Полковник Туркул сразу отправился в помещение штаба, где расположился генерал Барбович.

— Ваше превосходительство, разрешите доложить…

— Бросьте, полковник!

Барбович обнял Туркула.

— Вам удалось сохранить ваш полк как боевую единицу.

— Я даже пополнил его новобранцами.

— Вот как? — удивился генерал.

— Это те из наших пленных, что были взяты капитаном Штерном в Льгове. Но мои люди измотаны до крайности! Им нужна пища и отдых. Дайте нам горячего супа и сутки для сна! А затем бросайте в огонь!

— Продовольствия в Мерефе хватает. Это в последнее время редкость в нашей армии. Да и обыватели настроены к нам хорошо. Но мы здесь в Мерефе как в мышеловке, полковник. Мы отрезаны красными от наших сил.

— А переправа?

— Единственная занята красными. Там у них пехотная дивизия и латышская конная бригада. Они заняли мост у села Ракитное. Самурцы с наскока сунулись туда, но были отброшены с потерями.

— Готов, после того как вы дадите мне и моим людям выспаться, сделать то, что не смогли сделать Самурцы.

— Кухни всех наших полков готовы угощать ваших людей, полковник…

***

Бой за мост у Ракитного.

Первый генерала Дроздовского пехотный полк снова показал себя. Первый и второй батальоны удалой атакой сбили красных с моста и очистили его для переправы!

Солдаты Туркула взялись прикрывать отход частей Дроздовской дивизии и конного корпуса Барбовича. Все благополучно переправились и Туркул приказал отходить Первому и Второму батальонам. На прикрытии был Третий батальон, офицерская и пулеметная роты, которые и составили арьергард.

И красные пошли в этот момент в контратаку. Это была конница латышей. Туркул сразу оценил обстановку и остановил отход. Командир батальона капитан Петерс расположил своих в две шеренги. С колена и стоя они открыли огонь по врагу из винтовок.

Полковник был во главе офицерской роты, и они тоже открыли огонь.

Красная конная атака захлебнулась и латыши отошли. Но огонь со стороны красной пехоты усилился. И находившийся в первых рядах Туркул вдруг опрокинулся. Петерс бросился к командиру полка. На гимнастерке Туркула была кровь.

— Командир! Господин полковник!

Над ним склонились и другие офицеры.

Туркул с трудом произнес:

— Господа, я жив. Прошу вас думать о позициях, а не обо мне!

Когда полковник стрелял с колена, пуля пробила его правую руку, расщепила приклад винтовки, разбила бинокль и ударила под ложечку. Смертоносный свинец был задержан серебряным образком, который хранился в нагрудном кармане полковника.

Петерс помог полковнику встать на ноги.

— Господа! Я еще не убит!

— Уведите полковника с линии огня! — приказал Петерс…

***

Пулеметная команда прикрывала отступление.

Штерн смотрел в бинокль на позиции красных латышей и прикидывал, удастся ли ему вывести потом своих юнкеров.

— Вашу шинель продырявили в трех местах, капитан, — Слуцкий показал Штерну на оторванный с его правого плеча погон.

— Не поверите, прапорщик, но на моем теле ни одной царапины.

— Вы родились в рубашке.

— На германской войне…

Но пулемётные трели заглушили его слова. Прапорщик так и не услышал, что ответил капитан. Красные поднялись в атаку. Против них шли «ударники», которые хотели вырвать у белых победу. Командиры гнали своих людей вперед. Но свинцовый ливень создал «стену», о которую бешеный натиск разбился.

Пулеметчики заставили красных отступить. Сплошная стена огня не дала им приблизиться.

— Отлично! — сказал Штерн. — Но это ненадолго. Скоро они накроют нас артиллерийским огнем.

— Меня удивляет, что до сих пор не накрыли, — сказал Слуцкий.

— Нужно двум точкам сменить позиции. Прапорщик!

— Прикажете отходить? — догадался тот.

— Вы с десятью юнкерами! — приказал капитан.

— А вы?

— Я пока здесь задержусь. Еще рано бросать позиции. Наши отошли недалеко.

— Тогда я с вами, господин капитан.

— Прапорщик! Выполняйте приказ!

Но артиллерия красных внесла коррективы. Одну пулемётную точку накрыло прямым попаданием. Все люди погибли.

— Проклятие! Точно ударили! — вскричал Штерн. — Уходите!

Капитан ногой толкнул юнкера-пулеметчика и повторил приказ:

— Уходите! Это приказ! Немедленно!

Штерн сам взялся за пулемет.

Снова ударила артиллерия. Но снаряды на этот раз легли далеко.

— Прапорщик! Уводите юнкеров! Вы больше ничего здесь сделать не сможете.

Латыши снова пошли в атаку. Капитан стал стрелять. Первые несколько человек с винтовками упали. Остальные снова залегли.

Слуцкий видел, что юнкера готовы отступать. Они готовы выполнить приказ капитана и уходить. Никто не желал здесь умирать. Еще был шанс выжить.

— Уходите! — приказал он. — Быстро!

Юнкера побежали, сжав в руках винтовки. Пулеметы пришлось оставить.

Прапорщик Слуцкий не смог бросить своего командира. Он залег рядом с ним и стал готовить следующую ленту.

— И охота вам умереть в нынешний день, прапорщик? — спросил Штерн.

— А вам?

— Я слишком давно на войне, Слуцкий. Слишком давно.

— Они подтягивают свежие силы! Поняли, что нас мало осталось! Смотрите.

Штерн отметил про себя, что это конец. Теперь они не сдержат натиска.

«Ну, вот и все, — подумал он. — Моя война подходит к концу. Последние минуты жизни. Может и прав был поручик Лабунский, что остался при штабе Кальве?»

***

Но судьба снова улыбнулась капитану. С левого фланга латышей показались конники. Это были кубанцы генерала Шкуро в волчьих папахах. Эскадрон пробивался через красных, не желая вступать в схватки, но ныне выбора у казаков не было. Или плен или идти на прорыв.

Они разметали латышей и прорвались к мосту.

Есаул остановил коня у пулемета.

— Вы отлично потрудились, капитан. Но ныне советую вам уходить.

— Воспользуюсь вашим советом, есаул. Вы спасли мою жизнь.

— Это вышло случайно, капитан. Так что не стоит благодарности…

Глава 4

Отступление за Дон

Там Шкуро и Мамонтов,

Врангель и Колчак,

За царя Романова,

За своих внучат,

За обиду острую

Бьются ретиво,

Да ещё за Господа,

Бога самого.

Положение на фронте с каждым днем становилось тяжелее. Сплошного фронта больше не было. В тылу у белых активизировались красные партизаны и еще больше осложняли и без того непростую обстановку.

Кубанские части белой армии были полностью деморализованы. Воевать они больше не хотели и уходили на свою Кубань. Сопротивление оказывали добровольческие части. Интендантство Добровольческой армии полностью прекратило снабжение частей. Тыла у армии больше не было. Все разваливалось на глазах…

Ставка главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России

А.И. Деникина.

Главнокомандующий Антон Иванович Деникин часто вспоминал свою Московскую директиву, которую отдал 3 июля 1919 года в Царицине. Тогда ему казалось, что это решение единственно правильное и скоро части Вооруженных сил Юга России войдут в Москву. С большевиками будет покончено. Его поддержали начштаба генерал Романовский, командующий Добровольческой армией генерал Май-Маевский, командующий 1-м армейским корпусом генерал Кутепов. Решительно против выступили барон Врангель, командующий Кавказской армией и генерал Сидорин — главком Донской армии.

И вот наступление провалилось. Антон Иванович знал, что многие в армии винят его. Зачем тогда не послушал Врангеля и Сидорина? Ныне нужно было спасать положение.

На совещании в ставке Деникин предоставил слово генералу Романовскому начальнику штаба.

— Господа, — начал тот, — на западе наши войска удерживают позиции у Фастова. Но 12-я армия красных с боями движется по левому берегу Днепра к Киеву. В центре мы отдали Полтаву и Харьков и ведем бои на линии Константиноград — Змиев — Купянск. На востоке части 10-й и 11-й армии красных ведут наступление на Царицын. Но наша Кавказская армия отбила все штурмы. Общая идея дальнейшей операции ВСЮР⁸ в том, чтобы обеспечить фланги Киев — Царицын и прикрываясь Днепром и Доном перейти к обороне по всему фронту.

Эти слова были встречены тягостным молчанием. Нельзя сказать, что это была новость для командования ВСЮР. Нет. Они хорошо знали положение на фронте. Все ждали слов главнокомандующего.

— Господа, — Деникин подошел к карте. — Я понимаю, что план наступления на Москву провалился. Еще в сентябре я лично не сомневался в успехе нашего наступления. К тому времени мы заняли Полтаву и Харьков. На правом фланге наша пехота заняла города Киев, Житомир, Одессу. Генерал Врангель с Кавказской армией захватил Царицын. Наши части были в шаге от наступающих частей адмирала Колчака. Но, красные организовали оборону и перехватили инициативу.

В помещение вошел дежурный адъютант и передал генералу Науменко телефонограмму от Улагая.

— Ваше высокопревосходительство….

— Что там, генерал? — спросил Деникин.

— Телефонограмма от генерала Улагая.

— Читайте!

Науменко зачитал:

— Конная группа совершенно небоеспособна. Донские части, хотя и большого состава, не могут и не желают выдерживать даже легкого нажима противника, меньшего числом вчетверо. Кубанских и терских частей больше нет. Жалкие обрывки, сведенные мною в один полк, совершенно ни на что не годятся. Артиллерии нет. Пулеметов нет.

Донские части под напором конницы противника отошли в район Лимака и Ямполя. Остальные части переправились у Рубежного. Вся армейская группа, которая переправилась через Донец, к дальнейшим боевым действиям неспособна.

Все мои сообщения относительно состояния конницы есть горькая правда, которой не имею нравственного права скрывать от Вас. Генерал Улагай.

Науменко передал ленту Деникину. Главнокомандующий обессилено опустился на стул.

— Я лично могу засвидетельствовать правдивость слов Улагая, — сказала Науменко. — При мне несколько дней назад полк донских казаков добровольно разоружился. Они бросили свои винтовки, пики и сабли дабы их не послали в атаку. После отхода донского полка с позиций, полк кубанских казаков драться с красными также не пожелал. У меня не нашлось и эскадрона для боя, господа. Казачки с наших плакатов, что рвутся рубить красных — это миф. Господа. Никто не желает воевать!

— Наши части стоят до конца! — сказал командир корниловцев. — Как и дроздовцы!

— Это дела не решит, — сказал Науменко.

— Именно так и решаются дела на этой войне, генерал!

— Я рассказал вам то, генерал, что видел своими глазами, — парировал Науменко. — Если у вас есть боеспособные части, то в моем корпусе их нет.

— Но почему же никто не остановит предателей? Или больше никто не желает спасать Россию?

— Господа! — сказал офицер контрразведки полковник Вольский. — Я знаю, что красные в листовках заверяют кубанцев, что они признают независимость Кубанской республики. Потому воевать им больше не за что. А какое им дело до России?

— Мы оставляем Украину, господа, — прервал начавшуюся перепалку генерал Романовский. — Наши пехотные части отступают почти не встречая красных. Морозы и небольшое количество снега позволяют пехоте делать громадные переходы. Но нет снабжения продовольствием. Тыловые службы совершенно не справляются со своей задачей.

— Нет к тому никакой возможности, — сказал начальник тыла генерал Деев. — Подвижного состава на железных дорогах нет. Госпиталя в катастрофическом состоянии. Никаких лекарств нет. Медперсонала не хватает. В городах свирепствуют тиф и холера.

Деникин понимал, что красным даже не было необходимости усердствовать в своем наступлении. Ему ежедневно докладывали неутешительные вести с фронта. Главнокомандующий хорошо понимал, что его ударной силой была кавалерия. А основу её составляли казачьи части с которых и начался развал. Кубанцы награбив достаточное количество добра в начале осени воевать больше не хотели. Они рвались обратно в свои станицы. Сепаратистские настроения среди них нарастали…

Станция Чалтырь, недалеко от Ростова.

22 декабря, 1919 год.

Поручик Лабунский наблюдал за тем, что происходило на станции из окна штабного вагона. Полковник Кальве пристроил его к штабу тыла к генералу Дееву, и они отступали с комфортом.

— Как вам все это нравится? — спросил Кальве, подойдя к Лабунскому со спины.

— Вы уже вернулись, Густав Карлович? Какие новости?

— Был в армейском штабе на станции. Первый Дроздовский полк отходит походным порядком. Наши оставили Краматорскую и отходят по направлению Константиновка — Ясиноватая.

— А что будет с этим? — поручик показал на многочисленные склады с разным военным имуществом. — Смотрите сколько здесь вагонов. Солдаты таскают тюки с обмундированием, которого так не хватает на фронте. И сколько боеприпасов.

— Я и сам это вижу. Но эвакуировать всё это возможности нет. Сотни вагонов, но подвижного состава нет. А вон те тюки, про которые вы упомянули, будут сожжены.

— А раненые? — спросил Лабунский. — Нет паровоза и для эшелонов с красным крестом?

— Кто станет думать в такое время о раненых, поручик. У нас о живых и боеспособных никто не думает.

— А наш поезд?

— Нас скоро отправят. Наше штабное начальство только погрузит ценности, и мы тронемся.

— Ценности?

— Несколько ящиков золота и разное там барахло. Архивы и еще кое-какое имущество.

— В этом поезде можно было разместить несколько сотен…

Кальве прервал его:

— Я все знаю, поручик. Но не я здесь командую. Я и вы временно прикомандированы к штабу тыла Добровольческой армии. И распоряжаются здесь тыловики. Ни одного лишнего человека мы взять права не имеем без приказа генерала Деева.

— А вы…

— Я говорил, поручик. Все говорил и не один раз. Но мне указали на мое место.

В вагон запрыгнул офицер в потертых шароварах, Лабунского поразили его сапоги, полностью развалившиеся с подошвой перевязанной бечевкой. Вместо шинели на нём была куртка инженера путей сообщения с погонами подполковника.

— Командир артдивизиона подполковник Гиацинтов! — представился он.

— Полковник Кальве.

— Поручик Лабунский.

Подполковник внимательно смотрел на чистые дорогие мундиры и хорошие сапоги штабных офицеров.

— Имущество штаба тыла охраняете, господа? — усмехнулся Гиацинтов. — А у нас пушки вывозить не на чем, господа. Или в армии больше нет нужды в пушках?

Кальве пожал плечами.

— Я три месяца на передовой! Три! Без смены и отдыха. Ничего нет. Ни сапог для артиллеристов. Ни снарядов. А здесь, сколько всего, господа! Валенки обливают бензином и сжигают. Мои солдатики с отмороженными ногами ходят. Говорят, нет в наличии!

— От нас с поручиком ничего здесь не зависит, подполковник.

— А от кого хоть что-то зависит?

— Задайте этот вопрос начальнику тыла генералу Дееву. Если сумеете добиться приема у его превосходительства.

— А я вас знаю, поручик, — Гиацинтов вдруг вспомнил, что видел Лабунского в Новочеркасске. — Вы служили в Дроздовской дивизии?

— Я и сейчас офицер этой дивизии, — поручик показал на Дроздовский знак на своей груди. — Временно прикомандирован к штабу тыла Добровольческой армии.

— Здесь собралось много наших из Новочеркасска. Вот судьба, — сказал Гиацинтов.

— Много? — не понял Лабунский.

— Я совсем недавно видел на станции капитана Штерна.

— Штерн здесь? — удивился Лабунский.

— Во главе пулеметной команды.

— И где он сейчас?

— Да сразу за складами. Вон там, где костры. Видите? Идите туда и вы его застанете. Все равно скорой отправки вашего поезда ждать нельзя.

— Это еще почему? — спросил Кальве.

— Конница Будённого прорвала фронт в Дебальцево. Марковская дивизия в полном окружении. Это дополнение ко всем нашим бедам, господа офицеры. А вы сами понимаете, что это значит.

— Красные станут продвигаться к Ростову! — Кальве посмотрел на Лабунского. — Наши армии оставят Донбасс.

— Ну, зачем так мрачно, полковник. Мы отойдем, и сможем провести перегруппировку войск. Красные также растянули фронт и их части несут большие потери. Нам бы порядок навести в тылу.

— И я здесь по приказу командующего корпусом. В штабе получен приказ, господа. Где ваш генерал Деев? — спросил Гиацинтов.

— Скоро будет в салон-вагоне, — ответил Кальве. — Это соседний с нами. Но попасть туда не так просто как к нам, подполковник.

— Я лично вынужден заниматься проблемами госпиталя, господа, — сказал Гиацинтов. — Моих раненых офицеров никто не собирается спасать.

— И вы хотите, чтобы это сделал Деев? — усмехнулся Кальве.

— Ему придется выделить вагоны под госпиталь.

— Вы шутите? Этот вопрос многократно обсуждался. Генерал скажет, что имущество армии много важнее чем раненные, о которых толку ныне нет никакого.

Гиацинтов спорить не стал, а только сказал:

— До вечера ваш поезд отсюда никто не выпустит. Придется освободить три вагона для эвакуации раненных.

— Деев не согласится, — повторил Кальве.

— Его согласие никому не нужно, полковник. На станции распоряжается не ваш генерал. Здесь полковник Манштейн, командир 3-го Дроздовского полка. Тот самый кого зовут «однорукий чёрт».

— Теперь я понимаю, почему Деев задерживается.

Поручик спросил Кальве:

— Я могу навестить друга? Ведь время у нас ныне есть.

— Не сомневайтесь, поручик, — сказал Гиацинтов.

— Идите, поручик, — кивнул головой Кальве. — Но не задерживайтесь. А вас, подполковник, прошу за мной…

***

Лабунский нашел Штерна. Тот со своей командой укреплялся на позициях на станции Чалтырь. Петр еще издали узнал капитана. Он как раз откинул башлык и снял с головы шапку.

–Два пулемета в тот и в тот угол! — Штерн отдавал приказы простуженным голосом. — И больше мешков с песком! Больше!

Поручик подошел к капитану.

— Здравствуйте, капитан!

Штерн резко обернулся.

— Поручик!

— Так точно! Поручик Лабунский собственной персоной!

Друзья обнялись.

— Ты как здесь, Пётр? Судя по «оперению» все еще при штабе?

— Временно прикомандирован к штабу тыла Добровольческой армии к генералу Дееву. Я хотел добиться перевода в действующую армию. Но полковник Кальве просил меня остаться. Мы вместе отступаем от Воронежа. А ныне такое твориться, что поди разберись, кто и где.

— Это верно. Я здесь с Третьим Дроздовским полком.

— Это меня удивило. Ты ведь был откомандирован из Воронежа в Самурский полк.

— Я туда и отравился. Но затем получил приказ присоединиться к 1-му Дроздовскому полку Туркула. Дрался с ними под Дмитровом и Льговом. Совсем недавно меня перебросили в распоряжение полковника Манштейна с пулеметной командой. Но пойдем в помещение. Нам выделили вон ту часть вокзала.

— А может ко мне?

— Куда это?

— Здесь недалеко стоит поезд генерала Деева. У меня там свое купе.

— Не могу надолго бросить позиции. Лучше ты к нам.

— Хорошо. Идем.

В помещении у печки офицеры грели руки, и Лабунский коротко рассказал о своих приключениях. О том, как они последними оставили Воронеж.

— И что потом? — спросил Штерн.

— Мы выехали в штабной машине. И сразу лишись сопровождения. Наш конвой из взвода кубанских казаков покинул нас.

— И сколько вас осталось?

— Полковник, я и шофер-прапорщик. Три раза едва не нарвались на красные отряды. Дважды нас атаковали какие-то оборванцы. Именовались партизанами. Благо шофер позаботился о ящике гарант и ручном пулемете «Льюис». Отбились. Затем на узловой станции увидели наш бронепоезд. Авто пришлось бросить.

–Это еще почему?

— Бензин, капитан. Никак нельзя было его достать. Пересели на простую крестьянскую телегу. Наш прапорщик реквизировал её у какого-то крестьянина. Хотя он отдал ему взамен автомобиль.

— Без горючего? — засмеялся капитан. — И долго вы путешествовали на телеге?

— Недолго. Немногим больше недели. Полковник Кальве всюду имеет связи и пристроился к штабу тыловой группы генерала Деева. С тех пор я с комфортом путешествую в генеральском вагоне, как не стыдно мне в этом признаваться. Тебе несладко пришлось?

— Какое там! Я постоянно на передовой. Надо же кому-то сражаться с красными. С юнкерами Слуцкого переведён в полк Манштейна. У них не было пулеметной команды.

— И Слуцкий с тобой?

— Да. Скоро вернется в расположение.

— Ты укрепляешь позиции, капитан?

— Приказано создать заслон, если появятся красные. Третий полк занимает позиции по всей линии.

— Какой линии? Здесь я не заметил никакой линии обороны, капитан.

— Они называют это линией обороны, Петр. Хотя укрепления хлипкие.

— Если правда, что конница Будённого прорвала фронт у Дебальцево, то неужели ты думаешь…

— Они прорвались, поручик. Сведения верные. Ныне идет бой у села Алексеево-Леоново. Там Марковская дивизия стоит. И в ней эскадрон штаб-ротмистра Аникеева. Хотя людей у него не больше пятидесяти.

— Я не такой знаток тактики, капитан…

— А и не нужно быть знатоком, поручик. Мы отступаем по всему фронту. Марковцам позиций не сдержать. Они обречены. Им никто не поможет. И скоро мы оставим и Ростов и Новочеркасск. Все города, с которых мы с тобой начинали, поручик.

— В штабе у Деева говорят, что это временно. Даже поговаривают о замене командующего.

— Что? — Штерн посмотрел на Лабунского.

— Многие наши генералы винят во всем Деникина.

— И кто займет его место?

— Кто знает? Кутепов или Слащев. А может Врангель.

— Мне иногда кажется, что армии больше нет, Пётр. Разрозненные части. В большинстве деморализованные. Казаки бегут. Если бы не «дрозды» красные продвинулись бы дальше. Туркулу памятник ставить нужно. Но наши силы также на исходе. Но я же не сказал тебе главного, Пётр! Я видел Софию фон Виллов!

— Где?

— В эскадроне у Аникеева.

— Как же она там оказалась?!

— Я не знаю, времени поговорить у нас не было. Но это была она. Хотя возможно, что она уже и не там, Петр.

— Если она с Аникеевым, то не бросит его. И она с марковцами.

— На первом рубеже обороны.

— Но Марковская дивизия обречена.

— Остатки Марковской дивизии, поручик. Там не больше восьмисот человек осталось. Но мы все ныне обречены, поручик. Может, и я вот здесь умру.

— Погоди хоронить себя, капитан. Можешь выхлопотать для меня место в своем отряде?

— Что? — не понял капитан.

— Я прошу места в твоем отряде.

— Ты сошел с ума, Пётр?

— Нет.

— Ныне места хлопочут в поезде твоего генерала Деева. А в пулеметной команде они есть всегда, тем более для настоящего боевого офицера…

***

Поручик Лабунский вернулся к полковнику Кальве и сказал о своем желании перевестись в пулеметную команду капитана Штерна.

— Мне нужно ваше предписание, Густав Карлович.

— Ты сошел с ума, Пётр?

— Этот вопрос мне уже задавали, Густав Карлович.

— Пётр!

— Я решил, господин полковник.

— Ты готов здесь умереть? Вот здесь на этой грязной станции? Петр ты не ранен и тебе нужно ехать со мной. Мы с тобой долго не останемся в группе генерала Деева. Я получу назначение в штаб Крымского корпуса, и мы окажемся в Симферополе. А затем покинем Россию. Это лучшее, что сейчас можно сделать, Пётр. Эта война уже проиграна.

— Возможно, Густав Карлович. Но я бы хотел остаться здесь. На позициях Третьего Дроздовского полка полковника Манштейна.

— Ты ведь знаешь, кто такой этот Манштейн?

— Много слышал про него. У нас в Дроздовской дивизии он легенда.

— Плохая легенда, Пётр. Этот Манштейн настоящий сумасшедший. Фанатик. Связывать свою судьбу с таким человеком глупо.

— У меня есть причина остаться здесь, Густав Карлович. Поверьте мне на слово…

Станция Чалтырь, недалеко от Ростова.

24 декабря, 1919 год.

Остатки Марковской дивизии попали в плен. У красных оказалось 67 офицеров и 500 стрелков. А также 60 пулеметов и 13 артиллерийских орудий.

Утром про это сообщил своим офицерам полковник Манштейн.

— После боя у Алексеево конники Буденного идут на Ростов и Новочеркасск. Их задача расчленить остатки армии Деникина. Вот так, господа офицеры! Скоро красные пожалуют к нам в гости.

— А где сейчас красные?

— Фронт ныне проходит по линии станция Хопры — село Крым Султан. А это всего в 12 верстах от Новочеркасска.

— А что с остатками Марковской дивизии? — спросил Лабунский.

— Красные не любят наших «ударников», поручик. Ничего хорошего сказать не могу. Особенно это касаемо офицеров. Хотя часть наших кавалеристов штаб-ротмистра Аникеева смогла порваться сквозь заслон.

— Как много? — спросил поручик.

— Говорили около двадцати человек. Но кто может сказать наверняка, поручик? Но и нам скоро здесь будет жарко. Хотя я готов оставаться на передовой и думаю, что мои офицеры станут плечом к плечу.

Лабунский посмотрел на этого кривобокого храброго офицера, которого прозвали «одноруким чёртом». Смерти полковник совсем не боялся. Всегда пытался быть в самом опасном месте. Лично поднимал своих офицеров и солдат в атаку. Пулям не кланялся. Осенью 18-го года, будучи еще капитаном, Манштейн был ранен в плечо. Началась гангрена, и ему ампутировали руку. Но выздоровев, он снова вернулся на фронт к своим солдатам.

В 19-ом году Лабунский много слышал о Манштейне. В войсках его прозвали «истребителем комиссаров». Большевиков он ненавидел и никакой жалости к пленным не проявлял.

Когда Штерн представил ему поручика, Манштейн с неудовольствием посмотрел на хорошую форму адъютанта полковника Кальве.

— Вы штабной? — спросил он.

— Служил при штабе полковника Кальве в Воронеже. Затем совсем недолго при штабе тыла Добровольческой армии.

— Признаюсь, не люблю штабных. Я лично постоянно на передовой. Здесь место русского офицера. А полковника Кальве я видел. Передовую он обходит стороной.

— Я искренне уважаю Густава Карловича, господин полковник.

— Тогда тем более не могу вас понять, поручик. Оставались бы с Кальве. Или проснулось желание воевать?

— Я уже достаточно воевал, господин полковник! — строго ответил Лабунский. — С 1914 года на фронте.

— Господин полковник! — вмешался Штерн. — Поручик Лабунский служил в моем батальоне в Самурском пехотном полку. Проявил себя как храбрый офицер. В Дроздовской дивизии он с весны 18-го года.

— Да вы не обижайтесь, поручик, — примирительным тоном сказал Манштейн. — Служите, коли вам охота быть на передовой. Я нуждаюсь в опытных офицерах. Наши потери сами видите какие.

— Я возьму его к себе, господин полковник. В пулеметную команду.

— Хорошо, капитан. Простите, если обидел вас, поручик.

Полковник приложил руку к козырьку фуражки и ушел.

Так Пётр Лабунский стал офицером третьего Дроздовского пехотного полка…

***

Но полковник Манштейн ошибся по поводу скорого наступления красных. После боя под Алексеево-Леоново кавалерия красных понесла большие потери, а белые смогли стабилизировать фронт. Командарм Будённый решил подтянуть пехотные части и прекратил яростные атаки.

Вскоре капитан Штерн вернулся из штаба и сказал, что добровольцы сами без боя оставили Царицын.

— И нам поступил приказ.

— Отступаем? — спросил прапорщик Слуцкий.

— Так точно, господа. Отступаем. Но разве это так плохо? Я не горел желанием умереть на этой станции.

— И Ростов сдаем, — сказал Лабунский. — Хотя мы этого ждали.

— Говорил я тебе, Пётр, что стоило тебе ехать в поезде генерала Деева. Твой полковник Кальве совсем не дурак. Но ты ведь остался не из-за нас с прапорщиком? — усмехнулся капитан. — Баронесса фон Виллов занимает твои мысли.

Лабунский ответил:

— Я совсем не жалею, что не уехал вместе с Кальве.

— Отступаем на Крым? — спросил Слуцкий.

— Там можно закрепиться, господа. Крым — наш последний оплот. А ты, Пётр, помнится мне, в 18-ом году хотел попасть в Крым?

— Да. Была мысль сбежать из России.

— Скоро все это станет реальностью, поручик. Всем нам придется бежать из России.

— А куда бежать, господа? — спросил Слуцкий. — Где нас ждут?

— Морем в Турцию. А затем можно во Францию, — сказал Штерн. — Хотя если спросить — кому мы там нужны? Наверное, никому.

— И что нам делать во Франции, капитан? — спросил прапорщик.

Их разговор был прерван приходом подполковника Гиацинтова, который командовал артдивизионом.

— У вас здесь тепло, господа. Я жутко замерз.

— Грейтесь, подполковник.

Штерн уступил ему свое место у огня. Гиацинтов протянул свои ноги к печурке. Его рваные сапоги были насквозь промокшие.

— Неужели им не во что вас переобуть, подполковник? — спросил Лабунский.

Тот посмотрел на нового офицера.

— Я вас где-то видел, поручик.

— Два дня назад мы с вами виделись в последний раз, — напомнил Лабунский.

— Точно! Штабной салон вагон Деева! Точно! Как вы здесь в нашем аду?

— Прикомандирован к пулеметной команде третьего Дроздовского пехотного полка.

— Эка вас занесло из штаба.

— Поручик сам просил о переводе, — сказал прапорщик Слуцкий. — А сапоги вам, подполковник, они могли бы и найти. Не дело ходить в таких.

— Все нет времени, господа.

— Дак здесь на станции такие склады. Все равно всё пропадет, коли нам отступать.

— Вы не видели в чем ходят мои артиллеристы. Пришел приказ оставить станцию. Наши готовятся взрывать наши бронеавтомобили и вагоны с боеприпасами.

— Взрывать? — спросил Штерн.

— А что с ними делать, господа? Я и пушки свои взорву. Забрать их нет никакой возможности. Нельзя чтобы все красным досталось. Слыхали, господа, что к нам прорвались пленные.

— Пленные?

— Марковцы, которых захватили красные. Два офицера и медсестра.

Лабунский сразу подумал, что они могут что-то знать о судьбе баронессы фон Виллов.

— А где они сейчас? — спросил он.

— Кто? — поднял голову Гиацинтов.

— Наши пленные, которые возвратились.

— Ах, вот вы о ком. В доме начальника станции. Настрадались в пути. Пусть отогреются. Да и полковнику Манштейну нужно доложить. Вы не мешайте им пока, поручик. Ныне им не до вас с вашими вопросами. Столько людей хотят узнать о судьбе сдавшихся в плен. Но ничего хорошего они все равно не узнают.

— Марковцы слишком хорошо сражались с большевиками, чтобы рассчитывать на снисхождение, — сказал Штерн.

— Да кому нужно их снисхождение? — строго спросил Гиацинтов.

— Тем, кто ныне у них в плену, — ответил Лабунский.

— Не нужно попадать в плен, господа. Это война на взаимное истребление. Или мы их, или они нас. Третьего не дано.

–Вы слишком категоричны, подполковник, — ответил Лабунский. — И там и там русские.

— Большевики, поручик, еще категоричнее чем я. Они уничтожают Россию. Ту Россию, которую мы знали, и которую мы любим. Они строят новый мир без бога. А значит, их мир не будет иметь русской души, Ибо душа нашего народа это православная вера. Наши предки сохранили её в тяжелейших обстоятельствах. Они выстояли благодаря этой вере. А что будет Россия без веры и без бога? Вы думали над этим, поручик?

— Много думал, — сказал Лабунский. — Но думать одно, а видеть иное. А то, что я видел на фронте, совсем не согласуется с вашими словами, подполковник. Вы видели сколько мужиков, ревнителей того самого православия, про которое вы мне говорите, поднимают оружие против нас? А мы идем восстанавливать храмы и веру, идем против большевиков, которые эту веру разрушают.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что хватит произносить громкие слова, подполковник. Православие, бог, душа. Да плевать мужику на душу русского народа! Мужик хочет землю, пару лошадей, корову, десяток овец. А мы забираем у мужика то, что ему действительно дорого. Забрали зерно, забрали овец и кур. А что оставили? Слова о возрождении веры?

Гиацинтову не понравились слова поручика.

— Если вы так мыслите, то отчего сражаетесь на нашей стороне? Шли бы к большевикам.

— Я не большевик, подполковник. Но они побеждают. Вы не видите?

Капитан Штерн, стоявший у окна, заметил бронеавтомобиль, который остановился у главного здания.

— Кого это принесло в наши палестины? — спросил он, прерывая спор, поручика и подполковника, который ему не нравился. Штерн боялся, что Лабунский снова наговорит лишнего.

Гиацинтов подошел к окну.

Из автомобиля вышел офицер в шинели. Штерн сразу узнал его. Это был капитан Дмитрий Васильев из контрразведки Добровольческого корпуса.

— А контрразведка здесь откуда?

— Контрразведка? — удивился Гиацинтов.

— Это наш с поручиком старый приятель по Ростову. Служит в контрразведке Добровольческой армии…

***

Капитан Васильев прибыл на станцию без особого желания. Но у него был приказ от начальника контрразведки. Полковник Вольский приказал позаботиться о том, чтобы все имущество, которое вывезти не было возможности, было уничтожено.

— У нас есть сведения, что агенты красных хотят оставить его для армии Будённого.

— Насколько я знаю, крупные склады у нас есть в Ростове и Новочеркасске. И вывезти оттуда нам практически ничего не удастся.

— Я не о тех складах говорю, капитан. Меня интересуют запасы патронов и снарядов на станции Чалтырь. Это будет настоящий подарок для войск Будённого.

— Значит…

— Проследите, чтобы все было взорвано, капитан!

— Но успею ли я, господин полковник? Пока я доберусь до станции Чалтырь, там уже возможно будут красные.

— Нет. Они остановили наступление на этом участке.

— А что говорят об армии?

— Добровольческая армия будет скоро расформирована, капитан.

— Значит, мы отступаем в Крым?

— Да. Все нынешние отступающие части будут переформированы. Значит, вы через час выезжаете в расположение полка Манштейна к станции Чалтырь.

— Как прикажете, господин полковник.

— И еще одно, капитан.

— Что такое, господин полковник? — Васильев знал, что сейчас Вольский расскажет ему то, ради чего он на самом деле отправляется в пасть чёрта.

— Нам нужен расторопный офицер для выполнения небольшого, но весьма важного задания.

— Задания?

— Вы знаете, что сын генерала Деева не смог выбраться с территории занятой большевиками?

— Нет. Я вообще не слышал о сыне Деева.

— Он был в ЧК. В Калуге. И были сведения о его расстреле. Но он смог выбраться по поддельным документам. Поступил в Красную армию военспецом. И уже почти три месяца воюет против нас в одном из конных полков.

— Воюет?

— А что ему делать? Перейти на нашу сторону у него пока нет никакой возможности. А нынче это еще более затруднено. Генерал-майор Деев узнал про сына с оказией и просил меня помочь.

— И как мы ему поможем?

— Нужно заслать хорошего агента к красным и пусть он вытащит молодого Деева. Я знаю, где его искать, но подобраться к нему сложно.

— И вы предлагаете эту миссию выполнить мне? — удивился Васильев.

— Нет. Вам нужно найти среди офицеров полка Манштейна подходящую кандидатуру. Среди младших офицеров.

— Это миссия для профессионала. Как я найду профессионала среди пехотинцев Манштейна? В нашем аппарате…

— Наших знают в контрразведке красных. Да и нет ныне у меня свободных людей, капитан. Вам ли не знать про наши потери.

— Но что сделает офицер-фронтовик? У меня нет времени готовить его для операции.

— Вот именно, капитан. Может поэтому все и получится.

— Это авантюра, господин полковник.

— Я знаю, но иного выбора нет. Я обещал Дееву, что попробую. И кроме вас мне ныне некого отрядить в полк Манштейна. Нужно найти младшего офицера. Малоизвестного. И такого кто знает Деева в лицо.

— Генерала?

— Да. Того кто видел генерал-майора Деева.

— А это еще заем? Спасать-то нужно его сына.

— Для того чтобы спасти, его нужно узнать. А генерал-майор и поручик, его сын, весьма похожи лицом. И ваш человек должен его узнать.

— Значит, вы не знаете под каким именем скрывается молодой Деев?

— Нет.

— Это осложняет задачу, господин полковник.

— Осложняет. Но нам нужно попробовать.

— Значит вот отчего я еду на станцию Чалтырь? В полку Манштейна многие офицеры Деева видели и узнают его…

***

Капитан Васильев подобрал подходящего кандидата быстро. Это был прапорщик, ординарец Манштейна. Полковник сказал, что офицер это смел и верен делу. Но смелость не была главным, что требовалось для выполнения такого задания.

— Он все сделает, капитан, — заверил полковник.

— Слишком молодой. Ему в тылу у красных придется работать. А времени готовить его у нас нет.

— В данный момент это лучшее что я могу вам подобрать, капитан. Хотя скажу правду — задание странное.

— А что странного?

— Вы ищете человека в моем полку. Это не контрразведка, а боевая часть.

— Именно боевой офицер и нужен. А наши в контрразведке многим известны. Красные, полковник, также умеют работать.

— Ваша воля, капитан.

— Спасибо вам за помощь, господин полковник!

— Честь имею, господин капитан!

— Честь имею!

***

Васильев вышел от Манштейна и во дворе наткнулся на старых знакомых! Он был искренне удивлен, когда увидел Штерна и Лабунского.

— Вот кого никак не ждал здесь увидеть! Неужели это вы?

— Мы! Еще не призраки, а живые люди, — засмеялся Штерн.

— Рад, что вы не призраки! Рад, что вы остались живы, господа. Как вы здесь?

Штерн ответил:

— Я был с первым полком Туркула, а теперь с третьим Манштейна.

— А вы, поручик? Вы ведь были при полковнике Кальве. Я думал, что вы давно в глубоком тылу.

— Я сам напросился под команду капитана Штерна.

— Вас послало мне провидение, поручик!

— Провидение? Вы о чем, капитан?

— Мне как раз нужен надёжный офицер!

— Вам, капитан?

— Управлению контрразведки. Здесь все равно мы не задержимся. Есть общий приказ об отступлении, господа.

— Но какой из меня контрразведчик?

— Вы отлично справились с заданием в прошлый раз. Вы поработали как настоящий контрразведчик в ставке «царя Глинского» атамана Гордиенко, поручик. А всех наших офицеров, что остались в строю, слишком хорошо знают.

— Так вы, капитан здесь оказались не просто так? — спросил Штерн.

— Я служу в контрразведке, господа.

— И как же вам стало известно обо мне? — спросил Лабунский.

— Я и не думал встретить вас здесь, поручик. Наша встреча — чистая случайность. Потому, я и упомянул о Провидении. Я уже подобрал одного из младших офицеров Манштейна для задания. Но тут вы! Это просто чудо!

Васильев обернулся к сопровождавшему его прапорщику и сказал:

— Вы можете отправляться по старому месту службы, прапорщик.

— Но…

— Простите, но мне вы больше не нужны. Я думаю, что вы будете полезнее здесь, господин офицер.

— Как прикажете, господин капитан.

Молодой прапорщик явно обиделся и, отдав честь, развернулся на каблуках.

— Значит, вы, вот его подобрали для вашей миссии? — спросил Лабунский.

— Но я же не знал что здесь вы, поручик.

— Вы не спросите моего желания?

— Дело слишком важное, поручик. И весьма опасное. И если мне пришлось бы отправить того прапорщика, то он не вернулся бы живым.

— А зачем было отправлять? — спросил Штерн.

— Таков приказ, капитан Штерн. Приказ высшего начальства. Итак, поручик?

— Я готов, — ответил Лабунский. — Тем более что при отступлении я в пулеметной команде капитана не так нужен…

Глава 5

Комбриг Хотиненко

Станция города Н.

Январь, 1920 год.

Комбриг Иван Хотиненко встретил Анну Губельман на станции. Он был рад её возвращению. В качестве комиссара бригады «червоных» казаков она была просто незаменима. Умела эта молодая и на вид довольно хрупкая женщина говорить с людьми и подбирать нужные слова. Мало видал в своей жизни Хотиненко таких баб, что мужиками командовать могли.

— Товарищ Губельман!

— Вы словно рады меня видеть, товарищ Хотиненко? — спросила Анна.

— Еще как рад, товарищ Губельман. Разве могу я забыть то, чем вам обязан? Вы открыли мне тогда глаза. А так и был бы до сих пор в банде и носился бы на коне по степи.

— Но теперь-то я вам зачем, Хотиненко? Вы комбриг и даже в Москве побывали.

— Дак много новых людей в моей бригаде, товарищ Анна. А разве найти мне такие слова для них, как вы находили? Сколько раз я вспоминал вас. Неужели к нам надолго?

— Мною сильно недовольны в Москве, товарищ Хотитенко. И я сама попросилась на фронт. Подальше от начальства. А с вашей бригадой мне уже приходилось служить. Послужим еще. До конца.

— До конца? — не понял Хотиненко.

— До окончательного разгрома белых. Опрокинем их с море и будем строить новую жизнь, комбриг.

— Так точно, товарищ Анна.

— Я направлена к вам комиссаром от реввоенсовета 10 армии, товарищ Хотиненко. Отныне вы командир, а я снова ваш комиссар.

— Я только рад, товарищ Анна. Грешно радоваться вашим неудачам, но они снова свели нас вместе.

— Что у вас в бригаде, комбриг? В штабе говорили, что не все хорошо?

— Есть такое дело. Прошу вас.

Хотиненко помог Анне подняться в старую пролетку, запряженную двумя лошадьми. Её он раздобыл специально для неё.

— Вам неудобно будет скакать верхом, товарищ Губельман. Я пролетку расстарался. И кучера вам приискал. Мой вестовой казак. Ванька Смирной. Конями правит исправно. Лихач.

— Спасибо, комбриг. Помещения приготовили?

— Сразу, как только телефонограмму получил. Жилье для вас рядом со штабом бригады. Городок то здесь невелик, как вы знаете.

— Так что у вас случилось, Хотиненко?

— Не сказал бы, что в моей бригаде бардака больше чем в остальной армии, товарищ Губельман. А в штабе всегда у них Хотиненко виноват.

— Вы не правы, комбриг. В штабе вас ценят. Не просто так посылали в Москву на командные курсы.

— А чего на курсах этих? Много там нашего брата фронтовика. А учение нам офицеры царские проводили, товарищ Губельман.

— У них есть чему поучиться.

— Я, товарищ Анна, там много командиров из мужиков видал, что бивали этих самых офицеров. Возьмите хоть Чапаева Василия Иваныча. Жаль погиб комдив. А мужик был стоящий.

Анна по пути расспросила Хотиненко о проблемах в бригаде «червонцев»⁹.

— Присоединили ко мне эскадрон Николаева.

— И что?

— А то, что этот Николаев царский офицер.

— Бывший, — поправила его Анна.

— Дак в моей бригаде мы и без офицерья обходились, товарищ Анна. Мои хлопцы не сильно офицеров любят.

— А что этот Николаев? Давно в Красной Армии.

— Больше года.

— Тогда все хорошо.

— Не верю я офицерику этому. И среди его командиров есть темные личности.

— Товарищ Хотиненко, и я тоже «тёмная» личность?

— Как можно, товарищ комиссар.

— Но я также непролетарского происхождения. И на этом основании можно не верить и мне.

— Я не о происхождении говорю.

— А о чем?

— Сами знаете, что были случаи, когда офицеры перебегали к белым

Анна согласилась. Такие случаи были. Отрицать очевидное она не любила.

— Так в чем подозрения, комбриг?

Хотиненко рассказал:

— Совсем недавно я лично с разъездом моих казаков встретил в степи Далманина, который состоит в заместителях Николаева.

— И что? — не поняла Анна.

— Я думаю, что этот Далманин хотел сбежать к белым.

— С чего вы это взяли, комбриг?

— Он слишком оторвался от своего разъезда, которым командовал. Я потом спрашивал у его солдат — сказали, что Далманин сам пожелал остаться один.

— А зачем? Он объяснил?

— Так лучше скрытно произвести разведку. Он так сказал.

— Резонно, комбриг.

— И я так бы подумал, но они знали, что в степи рыскают небольшие отряды Улагая. И с чего было командиру Красной Армии отделяться от своих людей?

— А кто он? Я о Далманине.

— Унтер-офицер драгунского полка на германской войне. Хотя это только по его словам. Никакого подтверждения этому нет. Не похож он на унтера. Явно бывший офицер.

— Даже если и так, то это не преступление. Ну, скрыл он тот факт, что был офицером?

— Он хотел перейти к белым! И если бы я тогда на него не наткнулся, он бы это сделал. И я думаю, что он такой не один. И его командир Николаев хочет сбежать. А это ляжет пятном на всю бригаду! А отвечать кому?

— А что местное ЧК?

— Не заладилось у меня с ними, товарищ Губельман.

— Хорошо! Я с этим разберусь, комбриг…

***

Солдат возвращался домой. Таких ныне много. Дезертирство из Белой и Красной армий было большим. Многие после германской войны так и не смогли добраться до дома, и их закрутило в круговерти гражданской войны. Иные служили в многочисленных «зеленых» армиях и сражались и с красными и с белыми, затем бросали все и бежали домой к семьям. Возвращались домой солдаты по ранениям, ибо больше службу нести не могли.

Патруль остановил его на станции.

— Кто таков? Кажи документ.

Солдат вытащил аккуратно сложенный лист бумаги и подал начальнику патруля.

Тот прочитал, что товарищ Арсеньев служил в 12-й армии и комиссован вчистую по ранению.

— В пулеметной команде служил? — начальник патруля внимательно посмотрел на солдата.

— Точно так.

— Вот так удача! Нам то как раз такие и надобны. Пулеметчиков нет. А пулеметов хватает. Тому назад неделю у беляков пять штук отбили.

— Дак я комиссованный, братки.

— С чего комиссованный? Руки-ноги на месте. Своими ходишь. С чего комиссовали то?

— Да написано все.

— А поди разбери чего там дохтур накарябал. Ты зараз с нами пойдешь, мил человек. До нашего командира. А он решит чего с тобой делать. Хотя я и так знаю. Будешь служить на тачанке в бригаде товарища Хотиненко.

— А не согласен я дальше служить! — вскричал солдат. — Сколь служить можно? С 14-го года служу!

— Да ты не кипятись, браток, — успокоил его один из солдат патруля. — Скоро контру прикончим и по домам. Недолго осталось.

— Чего недолго? Воюем-воюем. А конца-то и не видать!

— Скоро уже!

Начальник патруля строго сказал:

— Хватит! Я сказал, пойдешь с нами! И баста!

— Это по какому закону меня, комиссованного, обратно призвать можно?

— Как говорит наш комиссар, по закону революционной необходимости.

***

Город Н.

Улица Красных зорь (бывшая Губернаторская)

Штаб кавалерийской бригады.

Анна увидела, что порядка в бригаде Хотиненко стало меньше. В штабе царила толкотня и неразбериха. Дельных письмоводителей не было. Ординарцы толкались у стола заваленного бумагами. Телеграфисты не могли докричаться до начальства из-за шума.

Комбриг приказал всем молчать. Шум стих.

— Чего вы все голосите? Тихо мне! Новый комиссар бригады товарищ Губельман! Прошу вас, товарищ Анна. А ты, Громов, опосля ко мне зайди!

— Что у вас здесь такое, Хотиненко? — спросила Анна. — Что за бардак?

— А как его навести порядок-то? У меня грамотных людей нет! С улицы набираю. А чего они понимают в деле штабном? И я чего в нем понимаю? Был дельный начальник штаба, так забрали его в другую дивизию по приказу товарища Будённого. Мне обещали иного прислать. Да не прислали!

— И кто начштаба?

— Дак мой старый приятель Пашка Громов. Мы с ним ещё у батьки Гордиенко служили. Человек он верный и рубака каких поискать. Но в штабной работе…

— Понятно. Я найду вам начальника штаба.

— Из бывших?

— Из военспецов, товарищ Хотиненко. Но доверять вы ему сможете. Ему сам товарищ Троцкий верит. А если верит Председатель реввоенсовета республики, то вам стоит верить.

— Как прикажете, товарищ комиссар!

Они вошли в небольшую комнату, где были стенной шкаф, письменный стол и пять стульев.

Анна посмотрела в окно и не поверила своим глазам. Люди из патруля вели к штабу человека в солдатской шапке и шинели.

— Хотиненко! — позвала она.

— Да.

— Ваши патрули куда задержанных отводят?

— Дак смотря кого, товарищ Губельман. Ежели шпиёнов то в распределитель. Что-то вроде тюрьмы. Опосля их в ЧеКу сдаём. А ежели солдаты — на гауптвахту. Ныне много разного народа с фронта бредёт. Я их отлавливаю и, ежели специалист по пулеметному али артиллерийскому делу, в бригаду приписываю.

— Подойдите!

Хотиненко подошел к окну.

— Вот этого куда ведут?

— Солдатика? Дак на гауптвахту. Это Сёмкин патруль-то. Он завсегда важных дезертиров ловит. А чего вас это солдатик заинтересовал? Знакомый?

— Нет. Но посмотреть на гауптвахту вашу хочу.

— Так нет ничего проще…

***

Анна Губельман пока еще не была уверена что этот солдат поручик Лабунский. Она видела его издалека. Но был похож. Хотиненко она ничего говорить не стала.

— Кого приволок, Сёмка? — спросил комбриг.

— Дак пулеметчика, товарищ комбриг. В 12-й армии служил.

— И с чего здесь шатается? Где 12-я, а где мы.

— В документе сказано что комиссованный. Но я ведь грамотный не шибко. Привел сюда. Пущай иные разбираются кто таков.

Анна взяла документы задержанного. Там было сказано, что красноармеец Арсеньев служил во 2-ом пехотном Пролетарском полку 12-й армии пулеметчиком.

— Хочу говорить с ним, — сказала она. — С этого и начнем наводить порядок в бригаде, товарищ Хотиненко.

— Дак говорите сколь душе угодно, товарищ Губельман. Хоть сами эту обязанность на себя возьмите. А то у меня голова пухнет от дезертиров и комиссованных.

Анна приказала привести к ней Асеньева. И скоро отставной красноармеец стоял перед ней. Она отпустила конвой.

— Поручик, я начинаю думать, что это судьба нас с вами сталкивает. Вот никак не могла бы и предположить, что встречу вас здесь в городе Н. В первый день моей службы здесь!

— И сам удивлен, Анна. Как ты здесь?

— С сего дня комиссар конной бригады.

— Уже не в ЧК?

— Ныне в армии. А ты? С чего на тебе солдатская форма? Только не говори, что стал дезертиром.

— Нет. Я здесь по заданию.

— Контрразведки?

— Ничего от тебя не скроешь, Анна. Но ты ведь не раскрыла им кто я?

— Пока нет. Но не думай, что стану тебе помогать. Я и ныне беседую с тобой наедине, помня об услуге, что ты мне оказал в Воронеже. Ты, кстати, нашел свою баронессу?

— Нет.

— Я отпустила её и говорили, что она добралась до своих. А ты снова вляпался в дела контрразведки. Зачем тебе это, Пётр? Ваши армии отступают. А точнее говоря — бегут!

Лабунский не мог не согласиться с её словами.

— Ты собираешь сведения? — спросила она.

— Нет. Да и кто стал бы посылать меня за сведениями? Я не разведчик. Вот сразу на станции и попался.

— Тебя взял патруль как дезертира. Хотиненко нуждается в пополнении и потому ловит таких на станции. Зачем в твоих документах указали, что ты пулемётчик? Или так было нужно? Было нужно, чтобы тебя взяли на станции?

— На этот раз задание самое безобидное. Мне нужно вытащить одного человека и переправить его к нашим.

— Штабного? — сразу спросила она.

— Нет. Я же сказал — задание безобидное. Без вреда для вашей армии. Это простой поручик. Сын важного лица из торговых. Вот меня и попросили помочь спасти молодого человека.

— Из торговых? — не поверила Анна. — С чего такая забора о простом поручике?

— Это сын крупного фабриканта.

— И этим занялась контрразведка? Пётр!

— От тебя ничего не скроешь, Анна.

— И чей же он?

— Сын генерал-майора Деева.

— Деева?

— Начальник тыла Добровольческой армии. Вам он пока приносит только пользу в отличие от нас. Снабжение Добровольческой армии крайне плохое.

— И этот поручик здесь?

— Служит в бригаде червонных казаков. Недавно прикомандирован со своим эскадроном.

— Сын генерала Деева служит у нас?

— Так получилось. И его отец желает вырвать сына из Красной армии и отправить его за границу.

— И контрразведка не нашла никого лучше тебя?

— Чем я так плох?

— Хотиненко тебя сможет опознать! Ты ведь знаком с ним еще по ставке царя Глинского.

— Не думаю, что он вспомнит меня, Анна. Много времени прошло.

— Не так и много, Пётр.

— Если считать военные дни — то много, Анна. За это время атаман Хотиненко сделал карьеру в Красной армии. Сколько лиц промелькнуло перед ним.

— Возможно, что ты прав, Пётр. Но что делать мне?

— Ты можешь мне помочь. Вашему делу это совершенно не повредит.

— И как я могу тебе помочь, Пётр? Я ведь комиссар бригады, а не её командир. Да и в этом случае я не всё могла бы сделать. Ты знаешь, отчего я здесь? Мне пришлось уйти на фронт и устраниться от работы в ЧК. Дзержинский недоволен результатами моей работы. И меня спасло заступничество Троцкого. Он и вернул меня на эту должность. Ведь бригаду Хотиненко помогла сформировать я.

— Тебе не верят?

— Дело не в том. Но многие в руководстве ЧК хотели бы подвести меня под трибунал. Потому я не могу больше оказывать тебе поддержку, Пётр.

— Но я не прошу тебя вмешиваться открыто, Анна.

— Сейчас тебе предстоит вернуться в армию, Пётр.

— Вернуться? Но я и не покидал армии, Анна.

— Я не о том. Тебе нужно будет вернуться в образе рядового красноармейца Арсеньева, с чьими документами ты сюда попал. Они хоть настоящие?

— Самые настоящие, Анна.

— А где сам Арсеньев?

— Погиб в степи от банды какого-то атамана. Их ныне столько развелось, что и не сосчитать.

— Тебя внесут в списки бригады, и делай свое дело. Но перейти на строну белых ныне будет трудно. Если поймают — сразу поставят к стенке. Лучше сделать это незаметно во время боя. Но когда он будет? Это вопрос.

— Это всё чем ты можешь мне помочь?

— Всё, Пётр. Рисковать я не хочу. Прости. Я уважаю тебя, ибо ты по-своему человек честный.

— Анна, мне нужно ещё найти молодого Деева.

— Так ищи. Пулеметные команды дислоцируются рядом со штабом. У тебя все будут перед глазами. Особенно командиры. Но не старайся попадаться на глаза Хотиненко…

***

Город Н.

Пулеметная команда.

Январь, 1920 год.

Краском товарищ Далманин жил по поддельным документам и выдавало его только лицо — схожесть с его родным отцом генералом Деевым. Если бы генерал-майор штаба тыла Добровольческой армии был человеком известным, то на это сходство давно обратили бы внимание. Но кто знал Деева среди красных?

Поручик Лабунский увидел его на второй день своей службы в кавбригаде. Он даже не сдержался и крикнул, когда увидел Далманина.

Тот удивился и спросил:

— Мы знакомы, товарищ?

— Никак нет, товарищ командир. Я малость ошибся. Спутал вас с иным человеком.

— Бывает, — Далманин прошел мимо.

Один из его сослуживцев по пулеметной команде спросил:

— Знаешь его?

— Нет.

— А чего кричал? Словно давнего знакомца увидал.

— Ошибся. А ты не по сторонам зыркай, а дело делай. «Викерс» трофейный знать надобно. А ты и разобрать его не можешь.

— Чего не могу? Разобрал ведь. Вот он комплект пружин, про которые ты говорил.

Солдат показал на разложенные на лавке возвратно-боевые пружины.

— «Викерс» это не «Максим» хотя они весьма похожи. Замок его повернут, крышка короба разделена на две половины, затыльник откидной.

— И в чем отличие-то?

— В глубине затворного механизма, — ответил Лабунский. — На «Викерсе» затворная рама ходит вверх, а на «Максиме» вниз. Это позволяет уменьшить затворную раму. И вес пулемета меньше. Я повидал таких на германской войне. Но чтобы поставить его на станок быстро надо привычку иметь.

— Слишком чижолый, — сказал пожилой солдат пулеметной команды. — Я вот про ихнего «Льюиса» скажу. Вот то пулемет. Мы у беляков недавно пять штук захватили.

— Ты ручной пулемет со станковым не равняй, — отрезал Лабунский. — Тоже мне стратег…

***

Встреча с Далманиным обрадовала поручика. Он нашел того, кто ему был нужен. Считай половина дела сделана! Оставалось познакомиться лично и войти в доверие. Вечером он расспросил других солдат про Далманина. Но в бригаде Хотиненко его знали мало.

— Это из новых, из эскадрона товарища Николаева. А они с нами недавно. А тебе чего до Далманина?

— Ничего. Просто так спросил…

Город Н.

Чрезвычайка.

Январь, 1920 год.

Солдат пулеметной команды Терентьев после смены постов направился к дому, где располагалась ЧК. Терентьев был в Красной Армии с марта 1918 года и являлся идейным бойцом. Бригаду «червонцев» несколько месяцев назад усилили такими бойцами.

— Мне до товарища начальника, — сказал он часовому у входа.

— По какой надобности?

— По важной надобности. Ты доложи. Моя фамилия Тереньтев. Я из пулеметной команды.

— Начальника ныне нет. Но есть товарищ Чижов. Погоди здесь.

Вскоре Терентьев уже сидел в кабинете у молодого рабочего, всего два месяца назад призванного в ЧК. Чижов был большевиком и работал на военном заводе, пока его не обязали пойти на службу в органы политического сыска Советской власти.

— Вам чего, товарищ? — спросил он красноармейца.

— Терентьев. Солдат пулеметной команды.

— Рад знакомству. Чижов, уполномоченный ЧК. Чем могу?

— Твой начальник нам про бдительность говорил? — сразу спросил Терентьев.

— Ну, говорил. И чего?

— Я, брат, давно в Красной армии. И нюх на контру имею.

— Но от меня-то чего нужно?

— Донести на контру пришел. Недавно появился у нас некий солдат, Арсеньев фамилия его.

— Появился? — переспросил Чижов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

«Ударники» — ударные боеспособные идейные части обоих армий.

2

«Червонцы» — червонные казаки комдива Примакова. У автора комбрига Хотиненко.

3

Деньги правительства Вооружённых сил Юга России. Сначала появился «донской рубль» денежные знаки Войска Донского — выпущены банкноты номиналом 3, 5, 10, 25, 100. 250 рублей. Позднее появились купюры номиналом в 1000 и 5000 тысяч рублей. Затем правительство Деникина начинает выпускать собственные денежные знаки в Новороссийске, Киеве, Одессе, Симферополе. В августе 1919 года Деникин вводит в обращение купюры номиналом 3, 10, 50, 200, 1000 и 10000 рублей. Эти деньги вошли в историю под названием «колокольчики» из-за изображенного на банкноте в 1000 рублей Царь-колокола. Так же за обилие георгиевских лент на банкнотах эти денежные знаки назывались «ленточками». До марта 1920 года их было выпущено более чем на 30 миллионов рублей. Ни «Донские рубли», ни «деникинские» реальной ценности не имели.

4

Совзнаки — советские знаки — деньги правительства большевиков. С целью преодоления кризиса в 1919-1920 гг. Совнарком снял ограничение на эмиссию денег. Это вело к инфляции, которую большевики считали методом борьбы с классом буржуазии.

5

«Максим» — станковый пулемет, разработанный британским оружейником Хайремом Стивенсом Максимом. Принят на вооружение русской армии.

6

Викерс — английский вариант «Максима».

7

Первопоходники — участники первого Кубанского Ледового похода. Элита белой армии. Носили особые знаки на мундирах.

8

ВСЮР — Вооруженные силы Юга России.

9

«Червонцы» — червонные казаки комдива Примакова. У автора комбрига Хотиненко.