Контрразведка показывает зубы. Компромат на Президента

Владилен Елеонский

Российский контрразведчик нейтрализует беглого миллиардера, пытавшегося скомпрометировать президента России, подруга миллиардера помогает скрыться, однако миллиардер гибнет, и британские власти подозревают их в его убийстве.

Глава первая. Тунец, игрец

Упрямо линию всем гнул

И грозных презирал акул,

Спесь виновата, спесь как клеть,

Он, нос задрав, попал вдруг в сеть.

Владилен Елеонский, Сказка о спесивом тунце

1

Лысеющий замполит бригады подводных лодок, похожий на пузатый графин с массивной ручкой, в роли которой выступала внушительная жирная складка на шее, упёрся локтем в бумажную кипу, напоминавшую огромную жабу, раздавленную прямо на столе. Его одутловатое лицо выглядело нездоровым, как у человека, имеющего серьёзные проблемы с желчным пузырём, а чёрные как смоль усы постоянно топорщились, словно он их так специально зачёсывал.

Надо сказать, что с недавних пор замполит развил бурную деятельность, рассчитывая получить тёплую должность и перебраться в Москву. Теперь он неустанно следил за генеральной президентской линией, суть которой каждый день чётко оглашалась с телеэкрана, и фильтровал офицеров-подводников по принципу «свой-чужой», исходя из того, как они понимают задачи, поставленные перед флотом российской администрацией.

В достаточно длинном списке кандидатов на увольнение первым значился тридцатилетний мичман Александр Петрович Маслов, к которому замполит питал особые чувства, — он его ненавидел. Откуда взялась ненависть, догадаться было несложно. Свеча, горевшая в груди мичмана, которую кто-то зовёт душой, а кто-то блажью, просто выносила мозг. Он относительно недавно прибыл с Тихоокеанского флота, однако за короткое время успел довести буквально до белого каления. У боцмана с Икс пятьсот третьей было много достоинств, однако всё портила проклятая свеча. Замполит кожей чувствовал её в каждом офицере и спешил мигом задуть, а если не получалось, тогда одиозное имя с чувством выполненного долга вносилось в этот самый список — заветный трамплин в Москву.

Недавно Маслов послал его куда подальше, когда он завёл с ним очередную сентенциозную беседу, и этот случай явился последней каплей. Замполит взял в руки пульт и живо представил, что это не пульт, а непутёвый Маслов. Как средневековый палач свой остро отточенный топор, он решительно занёс над бордовой кнопкой Off пухлую подушечку большого пальца, словно эта пластмассовая кнопка была не кнопкой вовсе, а лобастой головой надоевшего до смерти мичмана, недавно, кстати, плюс ко всем своим художествам, кажется, закрутившего сладкие шуры-муры со смазливой секретаршей из приёмной комдива.

Вдруг картинка сменилась, диктор произнёс фразу, которая пробила череп подобно кайлу:

— Сегодня в Мурманске открыт памятник конвою PQ-17, — и замполит поспешно отдёрнул палец.

Замелькали кадры репортажа, — на общем плане, ощетинившись стрелами грузовых кранов, вырос порт Мурманска, затем показались угловатые очертания мемориала защитникам Заполярья «Зенитка» с устремлённым в небо пушечным дулом, неподалёку от которого возле таинственного огромного объекта, тщательно укутанного бежевым покрывалом, суетились монтажники в оранжевых жилетах и касках.

В следующий миг их заслонила симпатичная молодая женщина в элегантном светлом английском плаще, её роскошные каштановые волосы были крепко стянуты на затылке. Фигурой она была похожа на гимнастку, а к спортивной стати прибавлялись незабываемый прямой взгляд карих глаз и милые ямочки на нежных, как персик, щеках.

Замполит звучно сглотнул слюну, словно увидел клубнику с вареньем — своё любимое блюдо.

— О, а кто это?

В следующее мгновение он выронил пульт и вскочил, как ошпаренный. Кресло с грохотом уехало из-под жирного зада.

Рядом с незнакомкой выросла гигантская фигура какого-то мичмана, его округлое, но не гладкое, какими обычно бывают округлые лица, а крепко помятое лицо, словно этого офицера только полчаса назад подняли на ноги с глубокого похмелья, производило отталкивающее впечатление, которое, впрочем, компенсировали умные серые глаза.

Замполит задохнулся от ярости.

— А это кто?.. Маслов, так твою!.. Ответственейшее мероприятие, между прочим, и я рекомендовал вовсе не тебя, а мичмана Гусева. Такие средства брошены на кон, и ты хочешь сказать, что ты в доле? О, папа, гляди, что творится!..

Опальный мичман не слышал взбешённого замполита. В этот момент произошло непредвиденное, — белое покрывало зацепилось за что-то и упрямо не желало опадать. Монтажники бестолково дёргали за тонкие бечёвки и, в конце концов, оборвали их.

Маслов не растерялся, схватил багор, который являлся реквизитом памятника, и ловко подцепил им край полога. Покрывало послушно упало, обнажив великолепное бронзовое изваяние носовой части британского сухогруза сороковых годов прошлого столетия.

Присутствующие, — морские офицеры с большими звёздами на погонах и холёные мужчины и женщины в дорогой модной одежде, — дружно зааплодировали. Мичман невозмутимо водрузил багор на место, восстанавливая композицию, и получилось, что все аплодируют вовсе не открытию памятника, а персонально ему.

Наконец, бородатый толстый монтажник важно нажал на кнопку. Военно-морские флаги Российской Федерации и Соединённого Королевства взмыли вверх по впечатляющему флагштоку.

— Памятник открыли британская писательница Маргарита Смит, фигура которой, тем не менее, остаётся неоднозначной для широкой российской публики, и мичман Северного флота Александр Маслов, дед которого погиб, защищая Мурманск, — сказал диктор за кадром.

Потный пухлый палец с силой надавил на кнопку. Диктор поперхнулся на полуслове, и экран, обиженно мигнув, выключился.

Разъярённый замполит заскрежетал зубами.

— Нет, дружок, врёшь, я так просто с тебя не слезу!

2

Живые инструменты, в особенности не на шутку разошедшаяся скрипка, зажигали с пол-оборота. Какие-то мужчины горячей южной наружности выскочили из-за столов, увлекая за собой раскрасневшихся от коньяка грудастых белокурых спутниц, однако оркестр, светя из полумрака белоснежными воротничками, совершенно неожиданно заиграл умиротворяющую мелодию. Гостям с юга пришлось вернуться к своим столикам и с новой силой налечь на водку и икру.

Маслов тонко хохотнул, глядя на происходящее, однако Маргарита, облачённая в модное фиолетовое вечернее платье с глубоким почти до ягодиц вырезом на спине, даже бровью не повела. Она, кажется, ушла в мыслях куда-то очень далеко от оркестра, уютного зала, столика, щедро уставленного закусками, и сцены, на которую в этот самый момент, покачивая гуттаперчевыми бёдрами, выскочила ярко накрашенная танцовщица, и представление продолжилось.

Он жестом указал на стакан с водкой. Она отрицательно качнула головой.

— Постельный режим? — сказал он и снова хохотнул своим неподражаемым подобием смеха. — Эх, девушка, вы в Россию приехали. Очнитесь!

— Я не пью, Саша.

— У вас, кажется, прабабка была русская. Что-то не похоже.

— Моя прабабка за всю жизнь даже каплю спиртного в рот не взяла.

— Она вам с того света поведала?

— Почему с того света? Она жива и здорова, ей сто три года. Я лучше брусничный морс выпью.

— Одному, значит, пить, и на кого в таком случае я похож?

— Вы похожи на одного забавного тунца, хотите, расскажу?

— Нравоучительную басню?

— Может быть.

— Валяйте.

— Тунец всех спесью гнул, в свой жёсткий ус не дул, его не одолеть, но притаилась сеть.

— Хм, просто вы меня совсем не знаете, Рита. Я пью да знаю меру, и не спесь у меня, а доброе довольство жизнью. Я не люблю, когда постоянно пугают — дома, в детском садике, школе, армии, институте и на работе. Стращают новости по телевизору, тёща по телефону, агрессивные мужики в подворотне, сшибающие копейку на бутылку, нахальные попрошайки у церкви и дерзкие цыганки в электричке. Не люблю! Я обожаю, когда весело, а не тогда, когда должно быть весело. Я никого никогда не боялся, ничего никому не навязываю, однако кое-кого с встопорщенными усами почему-то это крепко бесит. Одним словом, его проблемы, у меня проблем нет!

— Саша, по-моему, вы слишком самоуверенны.

— Я понимаю, акула может проглотить, только худо той разбойнице будет, стану я ей ежом в желудке, и околеет она. Вот такая вам сказка на ночь, милая девочка. Давайте пить, наконец!

Она посмотрела на него так, как женщины обычно смотрят на окончательно зарвавшихся мужчин-хвастунов, её глаза потускнели, а лицо, в котором за минуту до этого теплилось искреннее чувство, посерело.

— Теперь я понимаю, почему от вас жена ушла.

Мичман озадаченно вскинул свои густые белёсые брови.

— Хм, ёлы-палы, и откуда женщины всё знают?!

Не дождавшись ответа, он лихо осушил стакан и вновь наполнил его до краёв. Светлое лицо моряка вдруг сделалось ядовито-свекольным.

Она строго нахмурила брови.

— Не пейте больше.

Он расплылся в самодовольной улыбке.

— Брось читать мне мораль, лапочка, я сам знаю, что делать. Думал грешным делом, что сегодня у нас с тобой что-нибудь склеится, а теперь вижу, — в постели мы с тобой выглядели бы как морж и цыплёнок. Смешно, честное слово!

3

Неподалеку от пары, с таким замечательным взаимопониманием открывшей сегодня памятник героическому конвою, а теперь, кажется, погрузившейся на дно полного взаимонепонимания, сидели два каких-то не совсем обычных гостя.

Один с внешностью мастера восточных единоборств был довольно щупл, однако какая-то скрытая сила бугрила его поджарое тело, натягивая чёрный строгий костюм и буквально врезая узел галстука в шею. Именно мастера восточных единоборств часто отличаются интеллигентностью, они выглядят, как сотрудники дома культуры, вводя в заблуждение тех, кому «посчастливилось» открыть их физические возможности, по неосторожности затеяв ссору. Увесистые швейцарские наручные часы не соответствовали образу скромного культурного работника, зато они, как негласный знак, указывали сведущему человеку, что с этим парнем лучше не связываться. Проницательные глаза существенно дополняли портрет, и благодаря их шарму его совсем не портила редкая, словно небрежно выстриженная шевелюра.

Рядом с ним расположился персонаж, похожий на учёного-физика, по рассеянности перепутавшего вход в ночной клуб с дверью ядерной лаборатории. Даже в сидячем положении он казался очень длинным. Его всклокоченные волосы, словно они никогда не знали расчёски, глупые очки с невероятно толстыми телескопными линзами, потёртые до невозможности джинсы и заметно засаленный по краям свитер усиливали комичный образ.

Если бы случайный наблюдатель узнал, что перед ним сидят вовсе не сотрудник дома культуры, а личный помощник президента Российской Федерации по текущим организационным вопросам Аркадий Горин и вовсе не физик-ядерщик, а старший помощник военно-морского атташе Великобритании в России Мэтью Скотт, то, скорее всего, разразился бы саркастическим смехом.

Эксклюзивная бутылка виски, изготовленная в виде башни британского парламента Биг-Бен, величаво возвышалась на столе, подле неё стоял приземистый стакан, на четверть наполненный, судя по всему, жидкостью из бутылки, а рядом с ним замер высокий изящный бокал для коктейлей с только что выжатым апельсиновым соком.

Мужчины, кажется, затаив дыхание, неотрывно следили за тем, как артистка медленно избавляется от смешного розового лифчика, больше похожего на детский лоскут для куклы, однако их губы шевелились.

— Всё готово, Мэтью.

— А кто «тунец»?

Танцовщица обнажила, наконец, искусно подтянутую грудь с упругими коричневыми сосками, однако в этот миг на сцену вывалился разгорячённый Маслов, и она застыла на месте, изумлённо приоткрыв густо накрашенный рот. Скрипка испуганно взвизгнула, и воцарилась мёртвая тишина.

Ещё несколько минут назад он был в отутюженной форме мичмана, теперь же измочаленные форменные брюки и рубашка висели мешком, а галстук съехал на живот. В руке, больше напоминавшей медвежью лапу, плескался стакан с прозрачной жидкостью.

Одним коротким движением он сгрёб танцовщицу в охапку.

— Люди, ёлы-палы, хорошо-то как, а?!

Сосуд в руке дрогнул, словно внезапно началась морская качка, и пахучая жидкость щедро омыла соски. Мичман осторожно поднёс край стакана к накрашенным губам, словно танцовщица вдруг превратилась в младенца, и он решил напоить его материнским молоком.

— За русский подводный флот, есть флот, есть Россия, пей!

Сценический лоск мгновенно слез с артистки, и вместо зажигательной танцовщицы перед зрителями предстала жалкая провинциальная девочка.

— Пей, лапочка, не капризничай!

Она глотнула, страшно выпучила глаза, закашлялась и бросилась за кулисы, а на сцену вылетели два плечистых охранника и выбили сосуд из его руки. Расплёскивая горячительную жидкость, стакан с грохотом покатился по твёрдой гладкой сцене. Громилы навалились на него, а он неожиданно легко отбросил их от себя, словно какая-то незримая пружина сработала на отдачу.

— Не, не угадали!

Один из охранников выставил мощный кулак, целя в грудь, однако разухабистый мичман вовремя взял кисть на излом. Противник как поросёнок тонко хрюкнул от боли и беспомощно рухнул на колени. Тем временем другой подкрался сбоку и совершенно неожиданно ударил кастетом.

Раздался противный чавкающий звук. Моряк упал, как подкошенный, а сцена вздрогнула так, словно началось землетрясение.

Дирижёр оркестра, как видно, попался с юмором. Его палочка призывно взмахнула в полумраке, и оркестр, мгновенно сориентировавшись, вновь заиграл умиротворяющую мелодию.

Охранники поволокли мичмана прочь, его голова болталась в такт тяжёлым шагам тащивших его вышибал, а из-за столика у сцены поднялась тень Риты. Он с трудом приподнял голову, она увидела его густо измазанное кровью лицо и испуганно прикрыла рот ладонями.

Скотт едва заметно шевельнул губами.

— Вот он, «тунец», ты только что видел, как ему выбили зубы.

— Хм, а зачем ему выбили зубы?

— Какая драка без выбитых зубов! А у него должна быть репутация задиры и драчуна, верно?

Горин с чувством поднял большой палец вверх, однако со стороны казалось, что он выразил одобрение работе секьюрити клуба, а вовсе не словам собеседника, который тем временем с блуждающей улыбкой на устах сделал малюсенький глоток из своего стакана с виски.

4

Маслов в форме, но без фуражки вышел из серого унылого здания. Во дворе стояли и лениво курили два патрульных полицейских. Рядом с ними сидела служебная собака — матёрая восточноевропейская овчарка с рыжими подпалинами, чёрной мордой и налитыми кровью глазами.

Увидев его, — небритого, помятого, — полицейские, как бы невзначай отпустили овчарку, решив, как видно, немного развлечься после нудного ночного дежурства. Он небрежно кивнул им и хотел пройти мимо, однако в следующий миг грозный пёс с недовольным урчанием преградил дорогу.

Моряк сел на корточки и улыбнулся беззубым ртом.

— Фто, бфатишка, фак слуфба?

Собака испытующе посмотрела на него и вдруг по-щенячьи завиляла хвостом, как будто забыла, что давно стала взрослой. Он погладил её по холке, она присела рядом, и он достал из врезного кармана форменной тужурки плоское печенье, упакованное в плотную обёртку, — всё, что осталось от богато накрытого стола в ночном клубе.

— У меня фля фебя кое-фто есфть.

Овчарка заинтересованно шевельнула влажным носом. Он разорвал обёртку, вынул печенье, его половинка мгновенно исчезла в пасти, а чуткий нос потянулся ко второй половине, однако он вовремя кинул её себе в рот.

— Не, ёлы-фалы, дафай по-бфатски!

Она, взвизгнув, умилительно переступила лапами, как видно, не желая делиться.

— Ах, Саша, — вдруг укоризненно сказал за спиной бархатный женский голос, — не стыдно обижать собаку?

Он резко обернулся, увидел Маргариту, — красивую, стройную, в светлом плаще, — резко выпрямился и недовольно нахмурился. Она подошла к нему и протянула морскую фуражку.

Губы замечательной девушки тронула сердечная улыбка.

— Вот, возьмите, вы в ночном клубе забыли.

Он, демонстративно чавкая печеньем, выдернул фуражку из её рук.

— Шли бы вы, дефушка! Я фнаю, что вы всё подстфоили. Запфет замфолита обошли, на откфытие памяфника мефя фекомендовали, в нофной клуб фавели, там до кифения дофели, сейфас из полифии выфволили…

— Да, вызволила. Вас в полиции догола раздели и, раздвинув ягодицы, в задницу заглядывали, готовясь отправить в изолятор с клеймом хулигана. Вы этого хотели?

Мичман недобро поджал губы.

— Чефо вы ко мне пфифепились?

Она пристально смотрела на него и упорно молчала. Он холодно смерил её презрительным взглядом, повернулся и пошёл прочь, — вне всякого сомнения, своими дурацкими загадками она ему смертельно надоела.

Маргарита посмотрела в удаляющуюся широкую спину с грустной улыбкой.

— Давай погадаем! Если обернётся, то у нас с ним всё получится.

Овчарка, подняв уши торчком, внимательно посмотрела вслед мичману, затем тонко тявкнула, как щенок, которого дразнит хозяин, не давая любимую игрушку, однако Маслов не обернулся.

5

Президент Российской Федерации Игорь Кольцов, высокий сероглазый с густой светлой шевелюрой и классическим византийским профилем в идеально белой сорочке и новых чёрных брюках вошёл в кабинет с белоснежным вафельным полотенцем на плече. Он только что прибыл с полигона, где прошли успешные испытания новейшего психотронного оружия, однако на передышку времени совсем не остаётся, — висит подписание миллиардного контракта с китайцами.

Как любой нормальный человек, Кольцов прекрасно понимал, что авторитаризм и несменяемость власти есть острая палка о двух концах, и всё же был глубоко убеждён, — чтобы выжить в современном мире, вежливая, так сказать, форма диктатуры пока необходима, соответственно необходимы надёжные источники её финансирования. Доходы от сырьевых ресурсов следует жёстко контролировать, чтобы сохранять стабильность, а широкое самоуправление, о котором грезят анархисты и демократы, не позволяет их контролировать. Строительство магистральных газопроводов, километровых мостов через проливы, проведение глобальных спортивных состязаний и другие подобные масштабные проекты способствуют централизованному накоплению резервов. Главное преимущество таких схем — масштаб и легитимность, хотя враги из либерального стана будут, конечно, твердить, что подобные проекты скрывают незаконное обогащение отдельных частных лиц, замещающих ключевые должности.

В действительности никакого криминала здесь нет, поскольку речь идёт о сохранении управляемости, и любой обыватель прекрасно понимает, что разрушить отлаженную схему желают завистники, причём для того, чтобы делать ровно то же самое. Вот почему Кольцов никогда не боялся разговоров о его якобы преступной деятельности и знал, что народ в своей массе боготворит его. Отдельные маргиналы интернетной блогосферы, собирающие с людей средства на «честные выборы» или «революцию», — не в счёт. Все, кто встал на путь сбора компроматов с последующим шантажом, например, Дмитрий Сырых, на самом деле, не имеют реальной силы, являются моськами, лающими на слона, и неизбежно потерпят фиаско.

Он прошёл мимо дубового рабочего стола, нажал невидимую кнопку, и невысокая потайная дверь отворилась, — там прятался небольшой холодильник. Президент достал бутерброд с маслом и сыром и живо откусил кусочек.

В этот момент неожиданно громко заверещал зуммер на пульте связи, Кольцов вздрогнул, бутерброд выскользнул из руки и, сделав захватывающий кульбит, со всего маху шлёпнулся на пол. Чертыхнувшись, президент с лёгкой досадой нажал клавишу.

— Игорь Владимирович, к вам Аркадий, — сказал в динамике густой мужской баритон.

— Пусть заходит.

В кабинет бесшумно, как тень, вплыл Горин, его лицо было покрыто странной серой поволокой.

— Здравствуйте, Игорь Владимирович.

— Привет, Аркаша! Сегодня ты что-то неважно выглядишь.

Горин заметил бутерброд, однако Кольцов опередил помощника, поднял свой завтрак с пола и бережно сдул с него невидимые пылинки.

— Смотри-ка, маслом вверх, а обычно — вниз.

— Давайте выброшу.

— Нет, счастливые бутерброды съедают!

Он сел в кресло у стола, а Горин присел за боковой столик.

— Давай-ка в темпе, что у тебя.

— Дмитрий Сырых гадит.

Кольцов едва не подавился и укоризненно посмотрел на Горина. Дожевав свой завтрак, он промокнул полотенцем слегка промасленные губы.

— Сбежал за границу, огородился особняками, яхтами, банковскими счетами, и что?

Лицо Горина потемнело ещё больше.

— У него серьёзный компромат на вас.

Кольцов мило улыбнулся.

— Капризная кокетка привлекает к себе внимание.

— Игорь Владимирович, он затеял провокацию, и мы найдём способ донести до него, что времена изменились. Теперь его авантюры вызывают раздражение многих людей, среди них есть опасные, оградить от происков которых весьма проблематично. Если прекратит интриги, то пусть возвращается в Россию под вашу защиту, верно?

Президент около минуты сидел, глубоко погрузившись в мысли, как видно, вспоминая что-то не очень приятное, затем вдруг поднял озорной взгляд на своего помощника.

— Он мне письма покаянные тайком шлёт и одновременно продолжает вредить, миллиардные газовые контракты пытается сорвать, однако если решит вернуться, приму блудного сына, пусть трудится советником в администрации и ведёт себя соответственно, — без претензий на пост теневого вершителя судеб России. Покажи, что там у тебя!

Кольцов пробежал поданный ему документ, отпечатанный мелким шрифтом на одном листе, и удивлённо приподнял брови.

— О, да у вас здесь целая операция! Человек-то надёжный? Как, не наломает дров в Лондоне?

— Он под прикрытием. Майор контрразведки.

— Послушай, а это не тот, который не так давно отличился, боюсь напутать, Сирия и…

— Кипр.

— А, точно!

— Профессионально на Кипре сработал, когда двурушник расслабился в уютном горном отеле, думая, что задание британцев выполнено. Местная полиция обвинила в аварии сильный туман, который так часто случается в горах Троодоса на Рождество…

— Погоди, а откуда информация о флэшке-дельфине?

— Прослушали разговор адвоката Димы с Бизоном.

— Ого! Бизон будет сильно нервничать, узнав такие новости.

— Пусть! Он, кажется, немного зажирел. Такую публику полезно держать в тонусе.

— Нет, разъярённый Бизон — это не совсем то, что надо. Сделайте так, чтобы после начала операции Дима оказался у меня в кабинете как можно скорее.

— Сделаем.

— Кто страхует?

— Капитан первого ранга Кузнецов.

— Он в курсе?

— Частично.

— Новейшая субмарина?

— Так точно.

— Работайте аккуратно.

— Хорошо, Игорь Владимирович.

Кольцов помедлил секунду, затем размашисто завизировал документ и мягко отодвинул от себя, словно пуская в свободное плавание на волю судьбы, которая бывает иногда поразительно капризной.

6

Офицерское собрание проходило нудно и вязко, словно затянувшееся путешествие по непролазной трясине. Замполит в отутюженной форме чернел на возвышении за столом, покрытым истёртым зелёным сукном.

В зале как сельди в бочке томились офицеры дивизии подводных лодок Северного флота. Электрическое освещение не включали, и тусклое октябрьское утро несмело светило сквозь высокие окна, сонно освещая не менее сонные лица.

— Да разве Маслов надёжный человек? — бубнил замполит, словно шаман, читающий заклинание от злых духов. — Маслов, иди сюда, сядь туда!

Мичман поднялся на возвышение и сел на стул, который стоял в углу. Несмотря на то, что на этот раз его форма смотрелась безукоризненно, он выглядел увядшим васильком на осеннем ветру.

В зале вдруг стал нарастать недовольный гул голосов. Замполит поспешно встал и взял в руки лист бумаги с жидко напечатанным текстом.

— Тихо! Мы ставим перед командованием вопрос об увольнении мичмана Маслова из Военно-морского флота Российской Федерации за непристойное поведение.

Несчастный мичман резко вскочил и с испугом посмотрел на замполита.

— Непфистойное? — возмущённо прошепелявил он беззубым ртом. — Эфто фак?

Замполит холодно покосился на свою жертву. Наверное, так волк смотрит на косулю, которая будучи схваченной им за горло, всё ещё на что-то надеется и в отчаянии лягает копытом воздух, не в силах, однако, попасть своему убийце в голову.

— А вот так!

В этот момент в зал вошёл адмирал Крошкин, и большие звёзды на погонах таинственно зажглись в нежном полумраке. Сергей Крошкин имел довольно колоритную внешность, — был высок, статен, обаятелен, улыбчив и в то же время строг. Виски и брови седели у него своеобразно, как будто их местами присыпали сахарной пудрой, а пристальный взгляд глубоких тёмных глаз, кажется, мог свести с ума, словно суперсовременное психотронное оружие.

— Товарищи офицеры! — вытянувшись в струнку, громко сказал замполит.

Офицеры с шумом, как морской шквал, поднялись со своих мест. Крошкин повернулся к залу.

— Товарищи офицеры!

Офицеры уселись на свои места, и вал из голов и плеч, украшенных погонами, исчез так же стремительно, как появился.

— Представляю помощника главнокомандующего Военно-морским флотом России адмирала Крошкина Сергея Петровича! — сказал замполит и подобострастно пододвинул стул, однако высокопоставленный гость отрицательно качнул головой.

— Благодарю, я на минутку. Маслова обсуждаете?

— Так точно, товарищ адмирал.

— Хорошо, а теперь к делу. Экипажу Икс пятьсот третьей остаться, остальные — свободны!

— Свободны, — скорее машинально, чем повинуясь требованию устава, сказал обескураженный замполит.

Офицеры с шумным вздохом облегчения дружно поднялись с мест и мигом освободили зал. В креслах остались сидеть два десятка человек, их ещё минуту назад сонные лица заметно приободрились.

Крошкин достал из кармана узкую бумажную полоску.

— Оглашаю приказ главнокомандующего ВМФ России: «Экипажу Икс пятьсот три действовать по варианту Бета». — Он окинул притихший зал строгим взглядом. — Почему сидим?

Офицеры с грохотом ринулись из зала. Кто-то поспешно приглаживал встопорщившийся на макушке клок волос, кто-то на ходу застёгивал форменную тужурку, кто-то впопыхах наступил впереди бегущему на задник ботинка, однако никто не обмолвился ни единым словом, даже тот, кому наступили на пятку.

Маслов вскочил, чтобы тоже бежать, однако замполит, предвидя его горячее стремление, успел схватить свою жертву за рукав.

— Товарищ адмирал, вот, полюбуйтесь, тот самый, я докладывал, — мичман Маслов Александр Петрович, пьяница с зубами выбитыми. Разве его можно отправлять в поход?

Крошкин вдруг приблизил свои глаза-оливки к глазкам-буравчикам замполита.

— Сейчас сколько времени?

Замполит буквально остолбенел, и его усы мгновенно сникли. Он тупо уставился на свои японские наручные часы, не в силах вымолвить ни слова.

Адмирал повернулся к Маслову.

— Протезист-стоматолог только что прибыл из Москвы и ждёт вас на приём. Имейте в виду, мичман, к понедельнику ваши зубы должны быть как новые. Бегом марш!

Маслов обрадовано кивнул, решительно вырвал локоть из онемевшей от неожиданного поворота руки замполита и мгновенно испарился в тёмном проёме распахнутых дверей, как будто опасаясь, что адмирал передумает.

— Товарищ адмирал, — по лицу замполита побежали багровые пятна, — моральный облик Маслова, — с женой не живёт, к женщинам относится легкомысленно, — и я настаиваю…

— Пойдёмте в буфет, Станислав, извините, забыл ваше отчество. Хочу горячего чаю!

7

Влажный после дождя теннисный корт, мягко освещаемый лучами только что проглянувшего сквозь тучи чуть тёплого лондонского солнца, серебрился искусственным покрытием так таинственно, словно не кортом был вовсе, а застеклённым окном, скрывающим мир сплошных загадок. Два джентльмена в белоснежных шортах и майках с ракетками в руках старались как можно мудрёнее запустить мяч на половину соперника.

Никакого таинственного окна они, как видно, не замечали. Нельзя сказать, что игроки были лишены воображения, однако работало оно у них в довольно узком направлении, — ввести в заблуждение соперника. Такое кредо помогало не только в теннисной игре.

Пол Вселенный, он же Дмитрий Сырых, издали обращал на себя внимание своей необычайно крупной комплекцией, — был высок, плечист и одновременно рыхл, как перекормленный сенбернар. Колорит усиливала крупная голова сорокалетнего мужчины с вьющейся как у известного музыканта-скрипача чёрной шевелюрой, однако лицо слишком явно напоминало крупную собачью морду, поэтому производило отталкивающее впечатление, а тяжёлые, будто налившиеся чугуном глаза вполне могли испугать, если бы он вдруг вздумал подойти к какой-нибудь девушке в тёмной подворотне.

Его оппонент по игровой площадке сэр Ричард Хантер, якобы представитель штаба Королевских военно-морских сил, а на самом деле майор британской разведки Joint Intelligence Committee или сокращённо JIC, казался ровесником Пола. Он был тоже высок и плечист, однако не грузен и тяжёл, а поджар и сух, как породистая гончая.

Такое же крупное как у Пола лицо имело, однако, не усечённый, а выступающий далеко вперёд профиль, и глаза не выкатывались, а сидели глубоко в глазницах, глядя оттуда, как сквозь прорезь рыцарского шлема. Бугристый череп, тщательно выскобленный бритвой, тускло светился оловом.

Пол легко порхал по корту, словно мотыль. Хантер, напротив, двигался неловко, вдруг майор удачно парировал очередной мяч, и он белоснежным ужом скользнул через сетку. Пол не успел среагировать и с досадой зашвырнул ракетку в угол, настроение у него мгновенно испортилось. Хантер сел на лавочку, приставленную к ограждению, взял термос, отвинтил крышку, налил в неё дымящийся кофе и с удовольствием сделал глоток.

Его раздосадованный оппонент по игре рухнул рядом и обтёр взмокшее лицо свежим полотенцем.

— Ричард, осень моя золотая, если бы ты точно так же уделал Кольцова, я соорудил бы тебе памятник на Трафальгарской площади!

Хантер оторвался от кофе и подтянул ноги к себе. Впечатляющие волосатые худые колени выросли перед самым носом его дёрганного, как подросток, собеседника.

— Всё хорошо, мой дорогой друг. К чему так волноваться?

Пол резко вскочил и забегал туда-сюда с лицом, искажённым болезненной гримасой.

— Ричард, ты не понимаешь. Игорь Кольцов тянет руку к спуску!

— Какому ещё спуску?

— Унитаза!

Хантер миг смотрел с недоумением, затем раскрыл рот, вытянул его вверх, словно вдруг решил проглотить солнце, и оглушительно расхохотался. Пол прекратил бегать и укоризненно уставился на собеседника.

— Чего ржёшь, спецура? Плакали мои миллиарды! Кольцов разденет догола, а затем…

— Послушай, Пол, Марго рекомендовала мне тебя как чрезвычайно выдержанного джентльмена, а Кольцов, судя по всему, не такой страшный, каким иногда кажется. Совсем скоро твой человек прибудет по нашему каналу связи, в котором тунцовая сеть играет довольно заметную роль. Всё хорошо!

Пол выхватил термос из крепкой руки майора и стал жадно пить прямо из горлышка, словно вконец обессилевший путник, внезапно нашедший воду в сердце алжирской пустыни. Наконец, кофе закончился.

— Слушай, давай выйдем на моей новой яхте, она записана на Анзора, а Анзор, ты знаешь, здесь под другим именем. О’кей?

— О’кей, Пол.

— Когда в море?

— Мой человек даст отмашку.

8

Погружённая в таинственный полумрак спальня напоминала уютную берлогу средневекового английского феодала, — тесную, с единственным узким решётчатым окном и в то же время с высокими сводчатыми потолками. Правда, огромная королевская кровать, занявшая почти всю комнату, была без балдахина. Здесь раз в неделю на конспиративной квартире Хантер встречался со своим лучшим агентом.

Вспыхнул ночной светильник в виде хрустальной крысы. Рита отпустила шёлковый крысиный хвост, откинула одеяло, и поднялась с постели, — впечатляющая, как богиня. Свет падал так, что одна половина её точёного тела казалась оранжевой, а другая — чёрной.

Она накинула на плечи бархатный халат и направилась к выходу.

— Я в душ!

Волосатая рука потянулась к прикроватной тумбочке, взяла из пепельницы наполовину выкуренную сигару, ушла в полумрак, затем снова вернулась, теперь без сигары, захватила пальцами зажигалку и опять скрылась в полумраке.

Синим пламенем клацнул затвор зажигалки, в следующий миг романтично вспыхнул красноватый огонёк сигары, а ещё через секунду вдруг щёлкнул выключатель, на который нажала Рита. Спальню озарил яркий верхний свет. Хрустальная крыса мгновенно поблёкла. Едва прикрытый одеялом Хантер потёр поджарую волосатую грудь плоской, как пенал, ладонью и с явным наслаждением выпустил изо рта кольцо сизого дыма.

— Ты всё поняла?

Она нахмурилась.

— Послушай, Рич, отрывать меня от члена британского парламента — верх глупости!

— Ты упрямо толкаешь бёдрами не в ту сторону, Марго! Я винтик в системе, меня провернули и поставили в положение, я провернул и поставил тебя в положение, теперь твоя очередь поставить своего похотливого лорда на четвереньки. Успокой его, скажи, что у тебя срочная работа по написанию очередного опуса для очередного сумасшедшего русского олигарха.

— Ах, Рич, многие мужики позавидовали бы твоей работе, если бы знали о ней, однако, увы, твоя работа в основном спрятана под одеялом!

С этими словами, в каждом из которых сочился яд женского сарказма, она вышла из спальни и с чувством праведного возмущения громко хлопнула дверью. Он безучастно почесал наголо обритую голову указательным и средним пальцами, между которыми по-прежнему торчала зажжённая сигара.

Похоже, Хантер давно привык к безобидным вспышкам своей секретной сотрудницы. Маленький недостаток с лихвой компенсировался умением контачить с нужными людьми и редкой способностью снимать напряжение, неделями копящееся на столь неблагодарной работе, когда никакого времени на личную жизнь просто не остаётся. Дверь резко распахнулась, и он, оторвавшись от невесёлых мыслей, лениво повёл воспалённым глазом вбок.

Она, готовясь принять душ, сдёрнула пояс, и из-под раздвинувшегося халата брызнули прелести.

— Рич, а на яхте что делать?

— Только наблюдать, в постель не лезь.

Она снова с шумом раздражённо захлопнула дверь с той стороны. Он уставился в пространство пустыми глазами. Дверь снова распахнулась, и он скривил рот от досады.

— Марго, хватит паясничать! Через сорок минут я должен быть у адмирала Керри. Освободи душ немедленно!

Однако на этот раз вошла не Маргарита, а милый курчавый спаниель с тапочками Хантера в зубах. Он ткнул ими в его голую пятку с татуировкой паука, умилительно прося таким образом вывести на улицу, однако майор грубо отпихнул милое существо ногой.

— Пошёл вон отсюда, пока я лёгкие тебе не отбил…

9

В кабинете адмирала Керри, нежно освещаемом утренним лондонским солнцем, было так же красиво, как в цветочной оранжерее. Слева от массивного орехового рабочего стола светилось окно, прикрытое полупрозрачными шторами бежевого цвета, который, кажется, господствовал во всей обстановке. Именно это окно было главной адмиральской отдушиной в серых разведывательных буднях.

Целая коллекция розовых маргариток в горшках, обмотанных золотистой материей и обвязанных смешными декоративными верёвочками, гордо выстроилась в ряд на просторном подоконнике. Соседнее здание давало тень, от стекла тянуло лёгкой октябрьской прохладой, и ненаглядным питомицам хозяина кабинета здесь было довольно-таки комфортно.

Керри, худой и прямой, как оглобля, седовласый адмирал с бесцветными глазами глубокого пенсионера, все мысли которого теперь лишь о саде и внуках, на самом деле знал толк не только в цветах. Всё же форма Королевских военно-морских сил, хоть и была идеально подогнана к его угловатой фигуре, тем не менее, выглядела нелепо, — домашний халат смотрелся бы более органично.

Он отошёл от окна и расположился в углу софы у столика, на котором белели две чашки, наполненные аппетитно пахнущим чёрным кофе. В кресло напротив сел Хантер, он был в форме майора Королевских Военно-морских сил и выглядел настоящим красавцем. Кажется, в обществе адмирала он чувствовал себя по-родственному и небрежно закинул ногу на ногу.

Разговор шёл спокойно до того момента, пока Хантер не произнёс фразу, которая насторожила старого морского волка.

— Компромат на президента России помещён моим агентом в зуб русского моряка-подводника.

— Хм, а ты, в самом деле, всё хорошо продумал, ребёнок?

— Судите сами, сэр. Мы получаем заветный компромат на зарвавшегося Кольцова и после жёсткого заявления русского военного моряка-перебежчика выставляем прогнивший российский режим на посмешище. Кольцов становится нерукопожатным главой государства.

Хантер говорил весомо и уверенно, однако его слова не произвели впечатления на собеседника. Керри взял в руку чашку, Хантер, словно по команде, сделал то же самое. Адмирал поднёс край чашки к тонким сиреневым губам, однако не стал пить, — резко качнул головой.

— Затея с зубом кажется экстравагантной!

— Разве кто-то подумает, что выбитые и вставленные зубы имеют какое-то значение?

— Скотт сильно рискует, к чему бы это? Обычно так ведут себя, когда имеют двойную крышу.

— Не думаю, что здесь, в самом деле, имеется какой-то риск, а Скотт не таков, чтобы играть на двух столах. Русская субмарина отправляется в заданный квадрат и на заданную глубину, остальное — дело техники.

Хантер невозмутимо глотнул из чашечки, в то время как Керри продолжал держать свой кофе у рта. Высокопоставленный старикан пристально смотрел на своего спокойного, как удав, подчинённого, а тот с холодной улыбкой смотрел в ответ.

— Безумно вкусно, сэр!

— Сам заваривал. — Керри сделал, наконец, малюсенький глоток. — О’кей, ребёнок, миссия ответственная, действуй, мальчик, и будь осторожен, пожалуйста, я тебя знаю.

— Есть, сэр!

Взгляд старого адмирала снова переместился на подоконник. В крайнем горшке маргаритка, та, что слева, кажется, чуть сникла, надо бы подкормить.

10

Сегодня бассейн в распоряжении двух человек, что, впрочем, неудивительно, если учесть, что великолепный водоём оборудован на яхте, владельцем которой является Пол Вселенный. Вот уже несколько дней у него гостит Маргарита Смит. Время надо как-то убить, — человечек из Москвы задерживается с прибытием, и большую часть своего досуга они проводят здесь.

Полу чрезвычайно комфортно рядом с очаровательным автором его книг. Волосатый, как орангутанг, он бросился за Ритой, а она, что есть духу, понеслась прочь в сиреневом бикини, едва скрывающим интимные части её впечатляющего тела. Он с трудом догнал необыкновенно спортивную писательницу и, едва дотянувшись пальцами, всё-таки сумел толкнуть её в лопатку. Она поскользнулась на мокрой плитке, потеряла равновесие и рухнула в голубую воду.

Видимо, услышав шум, в зал вошёл Жеребцов, — типаж, достойный обложки таблоидов о жизни звёзд и их телохранителей. Если бы Квазимодо имел рост под два метра, тогда бы Жеребцов был похож на него. Если бы он к тому же обладал выбритым до синевы черепом, и если бы у него была походка балерины, а плечи штангиста, тогда бы Жеребцов слишком сильно напоминал его. И, наконец, если бы он был плотен, словно вылит из меди, и, кроме этого, имел наряду с пронзающими насквозь жёлтыми горящими глазами леопарда лошадиные губы и кабанью шею, то можно было подумать, что в зал вошёл именно он, Квазимодо, — настолько отталкивающими были его лицо и горбатая фигура.

Просторный чёрный строгий английский костюм сидел на чрезвычайно плотном охраннике, как костюм аквалангиста. Он так облегал его необъятное тело, что, казалось, пуговица, на которую застёгнут пиджак, вот-вот оборвётся и шальной пулей улетит в неизвестном направлении.

— Пол, кони-лошади, ты в порядке?

— Серёга, лошадь ты моя важная, всё о’кей!

— Она ещё долго будет здесь?

— Долго, Серёга, долго.

— Послушай, Пол!..

— Иди, Серёга, лесом!

Жеребцов с недовольным видом покорно вышел. Рита, опрокинувшись на спину, расхохоталась и завлекательно вытянула на воде ноги, которым, наверное, позавидовала бы даже морская нимфа. Пол прыгнул в бассейн с такой силой, что вода хлынула через бортик. Когда он вынырнул, тараща красные глаза, она схватила его за руки, перевернула на спину и стала катать по всему бассейну. Он прикрыл массивные веки, через минуту приподнял их и, повернув голову, посмотрел на писательницу помутившимся от удовольствия взором.

— Ритка, радость моя, с недавних пор мне казалось, что я скоро умру, однако с тобой все чёрные мысли ушли, как будто испарились!

11

Гирляндами новогодней ёлки мигают лампочки на компактном эргономичном пульте управления. Размеренно и негромко попискивает зуммер. Обстановка дышит умиротворением и клонит в сон. Если бы не чёрный столб перископа, торчавший в середине помещения, можно было бы подумать, что здесь не боевая рубка разведывательной дизельной субмарины, а физическая лаборатория.

Икс пятьсот третья под командованием капитана первого ранга Кузнецова — новейшее воплощение российской конструкторской мысли. Сегодня, шестнадцатого октября N-ного года, она курсирует в Английском канале с задачей наблюдения за британским побережьем, возле которого недавно проявилась активность, — началось строительство нового аэропорта в море, в трёх милях от берега. Бесшумность уникальной субмарины позволяет смело проходить в непосредственной близости от боевых кораблей и приборов слежения, щедро разбросанных по всем морям и океанам, обнаружить её присутствие практически невозможно, и пусть Кондолиза Райс говорит, что угодно.

Кузнецов, аккуратно подстриженный коренастый блондин лет пятидесяти с ясными очами цвета аквамарин пребывал в благодушном настроении, — с Большой земли передали, что у него родилась внучка. Старший помощник, худощавый курчавый брюнет с высоким покатым лбом щурил усталые чёрные глаза и, как видно, не разделял настроение командира. Приборы наблюдения не радовали информацией, а игра в прятки, похоже, не была его любимой детской забавой.

Кузнецов склонился к микрофону.

— Внимание, экипаж, сегодня у матроса Петрова, картина маслом, день рождения. Поздравляем и готовимся к праздничному ужину!

Командир отключил переговорное устройство, пролистал вахтенный журнал, дошёл до самой крайней записи, поставил крупную размашистую подпись, положил химический карандаш и взял в руку подстаканник со стаканом, наполненным густым пахучим краснодарским чаем.

Старпом оторвался от приборов, взял с подноса, стоявшего на передвижной тележке, овсяной пряник, откусил от него кусочек и стал сосредоточенно жевать.

— Товарищ командир, мы на границе территориальных вод княжества Силенд.

— Что-то смущает?

Кузнецов, терпеливо ожидая ответ, с наслаждением отхлебнул горячий чай. Старпом, кажется, наконец, подобрал нужные слова.

— Каковы перспективы княжества Силенд? Как ни крути, на самом деле оно является бесхозной зенитно-артиллерийской платформой. В тысяча девятьсот сорок втором году по проекту инженера Маунселла англичане их много построили в море, назвали фортами Маунселла, однако именно эта платформа на беду или счастье оказалась за пределами территориальных вод, и после войны её не стали демонтировать…

— Товарищ командир, шумы, — вдруг сказал в динамике голос акустика. — По характеристикам — прогулочная яхта. Дистанция — два километра. Похоже, курсирует.

— Продолжайте наблюдение, — сказал Кузнецов и, отключив микрофон, повернулся к старпому. — Вы, как видно, интересовались историей княжества, а я знаю о нём совсем немного. Расскажите-ка подробнее!

— В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году отставной британский морской пехотинец захватил эту бесхозную артиллерийскую платформу и провозгласил государство — княжество Силенд. Что здесь началось! Развернулось настоящее сражение за форт с реальной стрельбой, однако английский суд объявил платформу вне юрисдикции Великобритании, и на этом столкновение закончилось.

— Почему вас заинтересовала эта история?

— Специально проштудировал её перед выходом в море, узнав, что мы направляемся в этот район.

— Зачем?

— Хочу знать, какие будут юридические последствия, если мы вдруг войдём в территориальные воды этого странного княжества.

Вдруг корпус субмарины сильно вздрогнул и начал заметно вибрировать. Кузнецов нахмурил густые рыжеватые брови и резко отставил стакан.

— Механик, в чем дело?

— Товарищ командир, — обеспокоенно сказал надтреснутый бас из динамика, — лопастями винта что-то зацепили.

— Машина, стоп!

— Есть машина, стоп!

— Вахтенный, продуть балласт, дифферент на нос, дежурного матроса на корму.

— Есть продуть балласт, дифферент на нос, матрос Петров, приготовиться к аварийному выходу через кормовой люк.

— Вахтенный, зачем Петрова поставили на дежурство? У него сегодня день рождения!.. Боцмана на корму.

— Петров готов к выходу, товарищ командир.

— Хорошо, пусть идёт, впереди награда — праздничный пирог.

12

В закутке ночного клуба спрятался огромный бильярдный стол, на зелёном сукне которого рассыпались замысловатым узором слегка потрескавшиеся желтоватые шары. Приятный рассеянный полумрак дремал вокруг, лишь над столом застыл яркий сноп света.

В закутке никого не было, кроме Горина и Скотта, и они залихватски гоняли шары. Горин, похоже, выигрывал, поскольку количество шаров на столе резко уменьшилось, а он продолжал бить. Вот очередной победный шар снова влетел в лузу, и Скотт широко раскрыл глаза.

— Аркадий, вы меня удивляете. Как можно из такой позиции загнать шар?

— Позвольте удивить вас ещё раз!

В следующий миг ещё один шар влетел в лузу. Скотт с кислой улыбкой отставил кий в сторону.

Горин мило кивнул ему.

— Партия! Я выиграл случайно, Мэтью. Вы не делаете ошибок.

— Ошибки делают все.

— Вы — счастливое исключение!

Скотт заразительно расхохотался. Лет двадцать назад он хохотал точно так же на своём мальчишнике перед неожиданно свалившейся свадьбой, которую друзья-студенты расценили как брак по расчёту, и Мэтью никак не мог доказать им, что дочь высокопоставленного лондонского дипломата в самом деле влюбилась в него по уши. Его объяснения, что он развлекал её так, как не развлекают клоуны в цирке, никто из друзей не воспринял тогда всерьёз, а зря — теперь у них проблемы в семейной жизни.

Горин с довольным видом отложил кий, а Скотт дружески похлопал его по спине.

— Как поживает наш дорогой «тунец»?

Горин хмыкнул и нарисовал мелом чёткий ровный квадрат на отливающем изумрудом сукне.

— Он внутри.

Скотт посмотрел на художественное изыскание с таким серьёзным видом, как будто увидел прямо перед собой нечто более выдающееся, нежели знаменитый «Чёрный квадрат» Казимира Малевича, затем вежливо взял мел из руки Горина и покрыл геометрическую фигуру крупной сеткой, словно собрался играть в крестики-нолики.

— Тунцовая сеть расставлена.

Горин взял мел из руки Скотта и поставил рядом с покрытым сеткой квадратом громадный восклицательный знак.

— Тащите сеть!