Россия – мой тёплый дом

Владилен Афанасьев, 2022

Автор книги Владилен Сергеевич Афанасьев (р. 1926), человек, который в буквальном смысле создал самого себя. Рано оставшись сиротой, испытав все тяготы военного детства, он не просто выжил и устоял, но построил себя как личность. Он искал свою дорогу в жизни, не боялся никакой работы. Свой трудовой путь автор начал курьером в одном из московских НИИ сразу после окончания семилетки в 1941 г. Во время войны трудился рабочим на торфоразработках в г. Ижевске, а вернувшись в Москву в 1943 г. работал на заводе им. Сталина слесарем-сборщиком автоматов ППШ. Много учился. Стал доктором экономических наук, профессором, автором двадцати книг и около 200 научных статей, многие из которых переведены на иностранные языки (от английского, испанского, португальского до китайского и японского). И вот его книга в жанре мемуарной прозы. О себе и своем времени автор пишет легко и просто, заставляя читателя вместе с ним преодолевать житейские невзгоды, влюбляться, путешествовать и испытывать радость научных открытий… О себе и России, без прикрас и с любовью. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 2

Меня спасли книги и театр

1. Артиллерийский казус

В 1941 году, в мае месяце я закончил на хорошо и отлично седьмой класс 40-ой школы ФОНО г. Москвы в Теплом переулке. Моя бывшая няня Даша объяснила этот успех тем, что она вовремя окрестила меня. Встал вопрос о моем дальнейшем образовании. Продолжать учиться в школе в восьмом классе для меня не было возможности из-за введения платы за обучение в старших классах. Деньги для этого требовались мизерные, но и их не было.

Первые деньги мы с сестрой заработали, подрядившись мыть окна в строительном выставочном павильоне, который создавался на базе кавалерийских конюшен в Хамовниках. Заработанные деньги мы намеревались использовать для оплаты продолжения учебы в школе.

Видимо, для того, чтобы лошади не могли подсматривать друг за другом, окна в конюшнях были расположены очень высоко, под самым потолком. Мы таскали тяжеленные лестницы с места на место, а потом со страхом залезали на них с ведрами и тряпками. Жутко устали, пока не вымыли все окна. В кассе павильона платить за наш труд отказались на том основании, что сумма столь велика, что ее нельзя выплатить детям. Нам сказали, что деньги должен получить кто-нибудь из взрослых. Но если у вас нет мамы, говорили нам, пусть придет папа и получит ваш заработок. Папа пришел, деньги получил и сказал нам:

«Я вас кормлю и это мои деньги, а не ваши».

Платить за школу снова было нечем. А учиться было необходимо. Мы понимали, что без учебы мы пропадем.

Образование, по совету отца, мне можно было бесплатно получить, поступив в артиллерийское училище, открывшееся весной 1941 года в конце Кропоткинской улицы (ныне — Пречистенка) в помещении школы рядом с Пушкинским музеем. Курсанты училища, говорил отец, живут «на всем готовом». Мне же претила воинская муштра, без которой, как можно было догадаться, в таком обучении не обойтись. И я, как только мог, тянул с поступлением в училище.

Так или иначе, но настал час, когда мне все же пришлось писать заявление с просьбой о зачислении в артиллерийское училище. Нас — абитуриентов — собралось человек сорок в залитой ярким солнечным светом большой классной комнате. Будущие артиллеристы скрипели перьями, склонив головы над белыми листами бумаги. Скрипел и я. Вдруг за своей спиной я услышал негодующее сопение, кряхтение и раздраженный голос: «Такие неучи нам не нужны»!

Я обернулся.

Передо мной стоял очень симпатичный, невысокого роста с седой головой и небольшими седыми усиками, стройный, подтянутый офицер. Начальник училища? Грозно нахмурив брови и сверкая очами, он негодующе двинулся прочь, презрительно бросив взгляд на мою писанину.

Я обиделся до глубины души, поскольку никак не чувствовал себя неучем. Я не только хорошо учился, но и круг моих умственных интересов для семиклассника был довольно широк: по мере своих сил я пытался разобраться в основах набиравшей тогда силу ядерной физики и почитывал философскую литературу.

«От волнения допустил описку», — стучало у меня в висках. Нельзя же по одной только ошибке делать такое заключение. Впрочем, офицер был прав, ошибка — дичайшая:

«Начальнику Артиллерийского училища…»

Как я мог допустить такую ляпу?!

Гнев офицера вновь заставил задуматься, правильно ли я делаю, что поступаю в военное училище, не испытывая к военному поприщу никакого интереса? «На всем готовом». Но какой ценой? И нужно ли мне это «все готовое»? Ведь целыми днями придется заниматься строевой подготовкой — кругом, шагом марш, смирно, вольно!

«Нет, не правильно! Это не по мне, не мое!» — был мой безмолвный ответ офицеру и самому себе.

Теперь нужно было уходить, желательно по-английски, не попрощавшись. Приняв такое решение, я перевернул злосчастное заявление чистой стороной вверх, и, не двигаясь, стал исподволь наблюдать за офицером, ожидая, когда он повернется ко мне спиной.

Улучив подходящий момент, я встал из-за стола и, стараясь не шуметь, двинулся к двери. К счастью, она была хорошо смазана и не заскрипела. В коридоре, к моей радости, не было ни дежурных, ни постовых. Путь был свободен.

Дома отец к моему удивлению совершенно спокойно отнесся к сообщению о том, что поступление в военное училище не состоялось. «Ничего там хорошего нет, — резюмировал он. — Да и настоящей специальности не получишь».

Через месяц началась вторая мировая война.

2. Детские забавы

Хулиганистое окружение во дворе давало о себе знать. Нередко мальчишки дрались стенка на стенку. Один «двор» с другим «двором». Были и одиночные дуэли. От скуки по пустячным поводам. Культурных развлечений фактически не было. Единственный близко расположенный к Теплому переулку кинотеатр (им. Горького на Зубовской площади) был очень маленький. Хотя билет там стоил дешево — всего десять копеек, но у детей, как правило, не было и этих денег.

Мальчишки развлекались, как могли. Однажды вечером друзья позвали меня на некое факельное соревнование, которые устраивали рабочие, надстраивавшие наш четырехэтажный дом. Пришлось карабкаться в полной темноте по строительным лесам, рискуя сорваться вниз. Наконец тусклая лампочка высветила небольшую группу рабочих, намеревавшихся помериться своими газовыми потенциями. Выигрывал тот, у кого факел был длиннее и продолжительнее. В полной темноте один рабочий за другим, спустив штаны, становились на четвереньки. В определенный момент к голому заду соревнующегося подносилась зажженная свеча. Испытуемый делал усилие, и вспыхивал факел, качественные и количественные показатели которого тут же с энтузиазмом оценивались присутствующими.

Все это было мне неинтересно.

И хулиганили, и подворовывали по мере своих сил и возможностей. То продуктовую палатку обчистят, то заберутся в чужую квартиру. Некоторые ребята нашего двора всерьез становились на путь воровства, как, например, хороший мальчик, мой сверстник, живший в нашем подъезде Шура Кречман, получивший тюремный срок за «взятие палатки».

Передо мной вопрос о честности практически возник, когда меня однажды соседи со второго этажа, уезжавшие (по своей ли воле?) из нашего дома, попросили помочь им перетаскивать вещи. И я не выдержал испытания на честность.

— Мальчик! Помоги принести картинки в рамках. Они лежат на полу у открытой двери на втором этаже, — сказал мне мужчина средних лет. Он наблюдал за работой грузчиков, выносивших из подъезда тяжелую мебель и устанавливающих ее на грузовик. По дороге мне встретились два крепких, обливающихся потом, мужика, с трудом тащивших вниз по лестнице огромный сундук с ручками по бокам — кофр.

— Что там? — спросил один из них, задыхаясь от напряжения.

— Книги! — сдавленным голосом ответил другой и крепко матюгнулся.

Картинки представляли собой скучные фотографии по-зимнему одетых людей на фоне небольшого, жалкого на вид, морского суденышки. Но рамки были великолепны. Схватив примерно половину картинок, отправился вниз. Фотографии решительно не нравились, но рамка могла пригодиться. По дороге одну из картинок швырнул в приоткрытую дверь нашей квартиры. Когда была принесена последняя часть картинок, мужчина сразу же обнаружил пропажу. Он не стал шуметь, кричать, выяснять, куда делась картинка, кто ее утащил. Ведь картинки валялись на полу у его квартиры без всякого присмотра. И взять их мог любой прохожий.

Он посмотрел на меня и сказал усталым голосом:

— Принеси картинку.

Я, конечно, принес. Но и спустя многие десятилетия мне было ужасно стыдно вспоминать эту сцену. Только впоследствии до меня стало доходить, что, возможно, это были фотографии одного из исторических ледовых походов наших героев — полярников, на таких жалких суденышках покорявших суровый Ледовитый океан.

3. Клуб дураков

Как только раздавался звонок с урока, сразу же на углу пришкольного сквера, где он смыкался с Остоженкой, собирались двоечники, второгодники, бездельники и лоботрясы из нашей 36 — ой школы. Ущемленные своей собственной глупостью, они искали друг у друга понимания, поддержки и сочувствия. В школе это сборище получило название Клуба дураков. Причины своих школьных неудач члены Клуба видели лишь во внешних обстоятельствах или в других людях и никогда — в себе самих. На вопрос «Почему ты провалился на экзамене?» — типичный ответ члена Клуба дураков был таков:

Конец ознакомительного фрагмента.