Маленькое сердце

Владарг Дельсат, 2023

Филипп. Сирота, чьи родители героически погибли, спасая детей во время землетрясения. Хелен. Девочка с настолько слабым сердцем, что для него каждый день может быть последним. Они встречаются на пути в школу колдовства Грасвангталь. Филипп становится ангелом-хранителем девочки, неспособной даже дышать. Но сможет ли он повторить подвиг родителей, забыв о себе ради спасения Хелен? И что встретят эти двое в конце своего пути – гибель или настоящее чудо? Очень скоро им представится шанс узнать ответы на эти вопросы.

Глава

1

Меня зовут Хелен, и я… я… я… Нет, плакать мне нельзя. У меня слабое сердце, и каждый день может стать последним. Это болезнь, которая встречается очень редко. Папа не хотел, чтобы я это знала, но я подслушала его разговор с коллегой. Теперь я живу, зная, что завтра для меня может и не наступить. Поначалу было очень страшно ложиться спать, но потом я привыкла. Человек ко всему привыкает. Я нашла себя в книгах и учёбе, потому что гулять на улице просто боялась. Да и не с кем мне гулять, кому интересна такая девочка, как я? Мне много чего нельзя — бегать, прыгать, плакать… Плавать можно, но только под присмотром и немного — слишком быстро я утомляюсь. Это тоже из-за болезни.

У меня нет будущего, я никогда не смогу родить ребёнка, стать матерью, потому что просто не выдержу такой нагрузки. Значит, не будет и семьи. А какой смысл жить, если счастья всё равно не будет? Любовь для меня может плохо кончиться — привязанность, обида… Однажды в школе меня сильно обидел мальчик, и я… для меня будто выключили свет во всём мире. Парамедики успели и вернули меня обратно оттуда. Там очень холодно и страшно. И совсем-совсем ничего нет. Просто пустота, в которой очень холодно, и всё.

Постепенно у меня развивается сердечная недостаточность, и однажды я стану… Папа запрещает мне говорить это слово, я должна мыслить позитивно, потому что депрессия — это очень плохо. Я мыслю позитивно, и у меня есть надежда. Наверное. Очень слабая надежда, потому что болезнь редкая, и надеяться на транс-план-тацию не стоит. Хотя трансплантация — тоже не гарантия: с пересаженным сердцем долго не живут — лет десять-двадцать. Хотя это тоже шанс. Но не мой.

Папа и дядя-психолог меня тренируют быть сильной, не обижаться и терпеть, когда хочется плакать. Потому как то, что для других девочек слёзы, для меня — смерть. Ну, почти обязательно. А мне нельзя умирать, потому что мама и папа расстроятся. Поэтому я живу для них. Столько, сколько мне осталось. Умирать очень страшно, одна надежда на то, что это случится во сне.

Я учусь больше дома, чем в школе, особенно весной, потому что тогда со мной очень плохо. Но вот совсем недавно к нам в гости пришёл какой-то дядя. Он долго говорил мне, что я — колдунья, я даже посмеялась, подумав, что это его родители пригласили, чтобы мне не было грустно. Но он сказал, что у него нет времени и, наверное, что-то сделал, отчего мама и папа согласились поехать с ним и зарегистрировать меня. Я очень испугалась, потому что такое поведение для моих родителей необычно.

В каком-то большом здании меня зарегистрировали как ученицу, и хотя я пыталась объяснить, но тот дяденька сказал мне замолчать и не отнимать время занятых людей, отчего мне стало ещё страшнее. Потом папа не мог понять сам, почему он меня отпускает в эту школу, из которой я могу и не вернуться. Но почему-то он не смог воспротивиться. Тогда я поняла, что маму и папу заколдовали эти колдуны. Значит, лучше покориться, а то ведь эти страшные люди могут придумать что-то другое. Поэтому я попрощалась на вокзале с родителями и шагнула в вагон обычного поезда, надеясь их увидеть ещё хотя бы раз, а не приехать домой в деревянном ящике. Впрочем, чего уж теперь…

Я тяжело вздохнула и заняла место у окна. Предстояло ехать четыре часа до Женевы, а потом — неизвестно как до школы Грасвангталь, которой нет на карте. Папа проверил. Он мне разложил таблетки и дал с собой, а мама очень плакала. Не при мне, но я же видела. Думая о том, что меня ждёт, я только надеялась на то, что в новой школе есть лифт. Ну нельзя мне… Хотя какая разница, где умирать?

Вагон был вполне обычным, разделённым на купе по шесть кресел в каждом. Прозрачная дверь вела в коридор, по которому то и дело пробегали какие-то мальчики и даже, кажется, девочки. Я уже знала, что школа Грасвангталь — это интернат, нам даже объясняли, почему — что-то связанное с взрослением колдуна, но я ничего не поняла, кроме того, что меня забирают у родителей не спрашивая. Колдуны злые, я это очень хорошо поняла, не зря же их в средние века сжигали на кострах. Вот теперь они мстят, наверное, забирая детей у родителей.

Какой-то мальчик заглянул в купе, вежливо поинтересовавшись, где он может найти какого-то Вольфа, но я не могла ему помочь. Решив пройтись до туалета на всякий случай, хотя мне и не хотелось, я поздно осознала, что это было ошибкой. Возле какого-то купе голова вдруг сильно закружилась, мне стало тяжело дышать — и вдруг вокруг всё погасло.

Очнулась я от того, что какой-то мальчик думал, будто делает мне искусственное дыхание, хотя губы у него мягкие. Дышать неожиданно было легко, что совершенно необычно. Обычно после обморока мне тяжело, но почему-то не в этот раз. Я лежала на полу, а мальчик пытался меня поднять, чтобы посадить в кресло. Наконец, ему удалось это сделать, и я решила представиться:

— Меня зовут Хелен Бок, — сообщила я ему.

— Филипп Кроне, — ответил он и как-то очень по-доброму улыбнулся.

Эту фамилию я знала из книг. Чуть больше одиннадцати лет назад у колдунов случилось какое-то стихийное бедствие, и родители этого мальчика спасали детей, я не поняла откуда. Они погибли, как настоящие герои, всех-всех спасли. Наверное, Филипп тоже герой у таких родителей, но рассказывать ему свою историю я, разумеется, не стала. Вряд ли его это заинтересует. Мы помолчали, а потом постепенно разговорились.

— Ты ко мне не привязывайся, — сказала я. — Я могу скоро умереть.

— Почему? — удивился Филипп.

— Потому что у меня слабое сердце, и каждый день может стать последним, — проинформировала я мальчика, ожидая, что он отвернётся, а мне нужно будет пойти обратно, несмотря на слабость. У меня уже было так, когда я честно говорила о себе, а девочки отворачивались, потому что я такая была им неинтересна.

Но Филипп поступил совсем не так.

— Давай дружить? — предложил он мне, несмело улыбнувшись, я даже удивилась, потому что совсем не ожидала такого.

— Давай, — согласилась я. — Но при одном условии, хорошо?

— При каком? — поинтересовался сын героев-колдунов.

— Ты не будешь плакать, когда я умру, — озвучила я ему своё самое важное условие.

— Ладно, — улыбнулся он мне.

Улыбка у него была такая хорошая, тёплая и искренняя… От неё мир вокруг становился уютным и дружелюбным.

Так мы подружились. Сначала мы много говорили о прочитанных книгах, но в купе постоянно кто-то заглядывал, поэтому Филипп просто закрыл дверь на какую-то палку, и к нам больше никто не зашёл. Оказалось, что он живёт в приёмной семье, где к нему относятся так себе, поэтому он много сидит в школьной библиотеке и жутко умный, почти как я, хи-хи.

Потом мы обсудили то, что узнали о школе, и Филипп предложил настаивать на том, чтобы учиться в одном классе, — так проще будет дружить. Я с радостью согласилась. Мне вдруг стало не так страшно и одиноко. Ведь я впервые куда-то ехала без мамы и папы, а он как будто понимал, каково мне, и не давал скучать все четыре часа дороги. Поезд шёл вперёд, и мы болтали обо всём. А когда мне вдруг взгрустнулось за домом, и я усиленно заморгала, чтобы прогнать подступившие слёзы, он меня обнял. Вот так неожиданно взял и обнял, как маленькую. От этого мне захотелось прижаться к нему, чтобы ощутить тепло. Почему-то, несмотря ни на что, мне было немного страшно, но я боролась с этим чувством, потому что нельзя же.

— Пойдём в моё купе, — предложила я. — Покушаем заодно, а то я забыла, а это плохо.

— Пойдём, — улыбнулся Филипп.

— Только я не знаю, понравится ли тебе, у меня еда немножко пресная, потому что мне нельзя много соли, — извинилась я заранее, и мы пошли в оставленное мной купе.

Я достала судочки, которые мне собрала мама, честно поделившись своими закусками, а мальчик не стал крутить носом, с удовольствием поев и поблагодарив за вкусную еду. Мне стало очень приятно за маму, это ведь она готовила. А потом мы приехали.

На вокзале в Женеве нас собрали и повели к автобусу, и Филипп был постоянно рядом. Сопровождающий сказал, что вещи сами попадут в школу, а мы здесь — в первый раз, поэтому нам покажут какие-то красивости. Автобус ехал, наверное, полчаса, остановившись на какой-то горе, с которой надо было спуститься, чтобы попасть, куда нужно.

— Добро пожаловать на гору Рюбецаль! — сообщил наш сопровождающий. — Она возвышается в Трёхозёрье, у самого Леса Сказок!

Вокруг было красиво, но почему-то страшновато. Однако рядом с Филиппом, который был таким улыбчивым, таким добрым, мне постепенно становилось не страшно совсем. Кажется, он решил стать моим рыцарем, как в книжках. Он вёл меня вниз, помогая не упасть, а потом… Потом были ступеньки, которых я очень боюсь, потому что сильно утомляюсь. Но мы справились.

Потом мы прибыли в школу, где нас выстроили в каком-то зале и распределили по классам, Филипп оказался в одном классе со мной. Я этому так обрадовалась, что не удержала контроль — для меня оказалось слишком много впечатлений за один день. Голова моя закружилась — и всё погасло.

***

— Помогите! — раздался мальчишеский голос. — Хелен умирает!

К мальчику спешили профессора и сам директор, который оказался первым у тела девочки, которую пытался оживить сын героев. Он делал это совсем не колдовским способом, неумело, но заметно было, что очень старается. Простой артефакт заставил девочку снова дышать, после чего директор подхватил её на руки и куда-то понёс. Филипп, не пожелавший оставить девочку одну, шёл рядом. Герр Рихтер видел проблески чувств между этими двумя детьми, поэтому попросил герра Нойманна разрешить детям остаться вдвоём в госпитале школы, на что главный медик просто кивнул, он был занят — колдовал над девочкой, всё больше хмурясь.

***

Я очнулась в незнакомом помещении и почувствовала, что кто-то держит меня за руку. Это был Филипп, который не ушёл и не оставил меня одну. Он такой хороший… У меня никогда не было друзей, потому что дружить с девочкой, которой почти нельзя гулять, неинтересно. Получается, что у меня есть теперь друг?

Было странно себя ощущать здесь, но я постаралась быстро взять себя под контроль, чтобы опять не «выключился свет», потому что частые обмороки опасны. А Филипп, он так смотрел на меня… Ласково, вот как. И мне от этого его взгляда становилось теплее внутри.

Место, где я проснулась, называется госпиталь, что вполне логично, и я сюда попала, потому что не удержала контроль. Это мне сказал подошедший доктор, герр Нойманн. Он не про контроль сказал, а про госпиталь, про контроль-то ему неоткуда знать. Наверное, странно, что я не описываю помещения и убранство старинного дворца — кажется, это дворец — но мне пока просто не до этого. Вот была бы я здоровой, и не нужно было бы постоянно держать контроль… Тогда — да, я рассказала бы о богатом убранстве, коврах на стенах и вон о том красивом гербе…

Герр Нойманн сказал, что это Филипп пытался меня спасти и позвал на помощь. Значит, он мой спаситель. Его родители были героями, спасли многих, а он ещё маленький и спас меня. Я ему об этом сказала, а он покраснел и ответил, что любой бы… Не любой, Филипп, я-то знаю… Но об этом я не стала ему говорить, потому что это и так понятно, а он вон как смущается.

У меня немного побаливало в груди, но в этом нет ничего удивительного, надо просто вернуть контроль на место, и сердце успокоится. Герр Нойманн дал Филиппу какие-то флаконы и сказал, что это для меня.

— Филипп, очень важно, чтобы Хелен пила по столовой ложке вот этой микстуры каждое утро, — сказал герр Нойманн и как-то жалостливо посмотрел на меня.

— Пожалуйста, не жалейте меня, — попросила я его, — потому что, когда жалеют, я не могу установить контроль и опускаю руки.

— Хорошо, малышка, — ответил он, улыбнувшись. — Если будет тяжело ходить, пусть твой рыцарь позовёт меня.

«Рыцарь» покраснел и стрельнул в меня взглядом, а я просто обняла его, потому что он хороший. Он тоже меня обнял, и мы замерли. Мне показалось, что нас обоих окутало тёплое облако, даже захотелось хныкнуть от избытка чувств, но нельзя. У меня вдруг возникло такое ощущение, как будто мы знакомы много-много лет… Но так же не бывает?

Потом герр Нойманн нас отпустил, и мы пошли в гостиную первого класса. Мы теперь первоклассники, у нас есть гостиная, классы самоподготовки и спальни. Ой, да, за дверью нас ждала высокая девочка с каким-то значком на груди. Она сказала, что она куратор первого класса и всё о нас знает, поэтому отведёт нас в гостиную и покажет спальни, где мы отныне будем жить. Бригитта Крюгер, вот так она представилась. А ещё есть Йенс Штельмахер, потому что мы в классе А. Всего первых классов два, А и Б. Логично, правда?

Девочки и мальчики здесь спят отдельно, чтобы не смущаться, наверное. По двое в комнате. Я подумала, что это хорошо, потому что если что… Хотя «если что» — соседка только напугается, и всё.

Заметно было, что Филипп за меня беспокоится, он всё спрашивал, как я себя чувствую, но я ему сказала, что всё хорошо, только устала. Герр Нойманн, наверное, что-то сказал куратору, хотя я и не видела, когда, но Бригитта поселила меня на первом ярусе, куда ведут всего пять ступенек. Хотя для меня и пять могут стать Эверестом… Не буду об этом думать, не буду.

Потом наступил вечер, я и не заметила, когда, и куратор сказала нам идти спать, поэтому я начала прощаться с Филиппом. Ну, как каждый вечер, потому что он действительно очень хороший. Я ему сказала, что он хороший и что если я вдруг проснусь, то хотела бы дружить дальше. Почему-то другие девочки заплакали, а я обняла его на прощанье и пошла в свою спальню… Было, конечно, страшно…

Сил помыться у меня уже не было, поэтому я решила, что утром помоюсь. Раздевшись и скользнув под одеяло, я тихо помолилась… Ну, о том, чтобы проснуться утром, и закрыла глаза. Наступила ночь, но, наверное, Филипп как-то наколдовал мне спокойную ночь, и я крепко спала до утра. Я не слишком много о нём думаю?