В одном чёрном-чёрном сборнике…

Влада Ольховская, 2022

Когда ночь станет длиннее дня, деревья сбросят листву, а пронзительный ветер задышит морозом, придет Ночь Хэллоуина. По улицам разбредутся беспокойные духи, призраки поднимутся в мир живых, чтобы напомнить о себе, и демоны постучатся в вашу дверь, требуя угощений. Желательно, побольше сладостей. Этот праздник давно стал международным и отмечается повсеместно. Отметить Хэллоуин, а заодно, подарить приятные подарки, решил и ЛитРес. Конкурс страшных рассказов «В одном черном-черном городе» стартовал 13 сентября, а список победителей был объявлен непосредственно в день Хэллоуина, 31 октября. Шорт-лист включил 13 авторов, в тройку лидеров вошли Гаямов Артем с рассказом «Никто любит меня», «Ведьмины болота» Александры Никогосян и «Лунный зверь» Евгении Райнеш. Произведения победителей вошли в книгу «В одном черном-черном сборнике…». Из множества заявок жюри конкурса выбрали рассказы, которые одинаково хорошо увлекали и пугали, имели неординарный сюжет и действительно отвечали понятию «страшная история». На страницах сборника читатели найдут истории о мальчике, которого мучают видения, о жертвах демонического убийцы, о загадочной картине, сломавшей жизнь, о монахе в ведьмовской деревне, а также мистическую драму термиста Данилы в заводских декорациях. Атмосферный и мрачный сборник произведений молодых талантливых авторов станет отличным дополнением коллекции настоящих ценителей хоррор-литературы.

Александра Никогосян. «Ведьмины болота»

Глава 1

… — Внимание! — гнусаво сказал громкоговоритель… — Поезд номер… Повторяю…

Молодой человек, над головой которого как раз и расположился гнусавый громкоговоритель, в повторах не нуждался. Он прекрасно понял, о чем идет речь, подхватил за выдвижную ручку небольшой чемодан на колесиках, повесил на плечо старенькую спортивную сумку и двинулся к выходу на перрон. Одет он был просто — джинсы, тонкий кашемировый свитер и кроссовки. Не слишком длинные светлые волосы, собранные в хвостик, и аккуратная, ухоженная бородка. Звали молодого человека Роман, двадцати шести лет, не женат.

Его можно было принять и за удачливого бизнесмена средней руки, и за врача, и за геолога. Да за кого угодно…

На самом же деле Троицкий Роман Викторович был потомственным священником, в его роду был даже священномученик, расстрелянный за Христа в тридцать седьмом году прошлого века.

* * *

За три с лишним года служения священником отец Роман научился любить совершенно посторонних людей как своих родных, с болью смотрел, как тяжелым грузом висят на них грехи, утягивают в тоску, отчаяние и депрессивное болото безразличия. Как мог помогал им вытаскивать на свет Божий эти забытые и полузабытые грехи, к исповеди подходил не формально, а ответственно и очень серьезно. Иногда люди стеснялись и не говорили самого важного, иногда и грех за грех не считали…

«Подумаешь, все так делают, я один, что ли…» — так мыслили многие, ошибочно полагая, что раз «все» — то не так уж и страшно…

Отец Роман твердо верил, что с его разрешительной молитвой Господь снимает с человека груз ошибок. Было тяжело, иногда очередь исповедников растягивалась на три-четыре часа, не меньше, особенно по праздникам, но и тогда отец Роман не отступал от своих правил. Не отпускал человека, пока не выскребет до донышка, не очистит до блеска тот сосуд, который доверил ему Господь. Отец Роман творил из грязной темной свалки достойное жилище для Духа Святаго.

Было тяжело. Очень. И физически, и духовно. Молился отец Роман за каждого искренне, самозабвенно, до упаду.

«Ну ничего, человек ко всему привыкает, — думал молодой священник, идя вдоль состава до нужного ему седьмого вагона. — Вот в дороге отдохну, да и места там красивые… Природа…»

Чемоданчик резво подпрыгивал на трещинках и бугорках разбитого асфальта, колесики его были приспособлены скорее для паркета, нежели для обычных дорог. С виду чемоданчик был небольшим и симпатичным, а внутри удобным и очень вместительным, что и прельстило молодого монаха.

Доехав до третьего вагона, нежный чемодан показал свой нрав, отплюнув от себя разом оба колеса. Отец Роман сбился с шага, оглянулся, оценил масштабы бедствия.

— Да уж… не гонялся бы ты, поп, за дешевизною… — пробормотал он, но расстраиваться не стал. Колеса тоже искать не пошел. Подхватил чемодан за ручку, поудобнее перевесил сумку и двинулся дальше.

* * *

Ехать ему было недалеко — одну ночь. На поезде, потом на автобусе. Совсем рядом.

Отец Роман нашел свое купе, закинул в багажное отделение искалеченный чемодан, сумку поставил на полку. Достал спортивный костюм, но переодеваться пока не стал, решил дождаться попутчиков и проводницу.

Присел возле окошка и стал рассматривать толпу, которая разноцветным облаком клубилась на перроне. Кто провожал, кто встречал, кто в одиночестве, как и сам отец Роман, искал свой вагон.

Сколько людей, сколько разных судеб!

«И всех, всех любит Господь, — подумал отец Роман. — Всех без исключения. А многие даже не знают об этом…»

Эта мысль неотвязно преследовала его уже который год, было очень обидно и жалко людей. Но… Насильно мил не будешь, и батюшка никогда и никому не навязывал свою точку зрения и свою веру. Только если спрашивали. А спрашивать в последнее время стали все чаще и чаще. И это радовало.

* * *

Наконец в купе заглянула девушка.

— Здравствуйте, — еле слышно прошептала она.

— День добрый! — приветливо откликнулся батюшка.

Девушка поставила на полку свой рюкзачок и села рядом с ним.

Громкоговоритель на перроне объявил об отправлении поезда и состав тут же послушно дернулся и медленно, почти бесшумно, поехал. Казалось, что не вагон едет, а перрон откатывается назад… Это потом, когда поезд наберет ход, начнется любимое отцом Романом перестукивание колес, под которое так уютно читать или просто дремать… Любил поезда отец Роман, ничего не поделаешь… Ты уже не здесь, но еще и не там… Дорога, и кто знает, что произойдет в этой дороге, и что там, с той стороны? С кем повезет познакомиться, с кем повстречаться? Случайных встреч не бывает, отец Роман знал это точно.

В купе вошла проводница, забрала у них билеты, взяла деньги за постель и чай и пошла дальше.

— Ну, с Богом! — тихонько сказал отец Роман, глядя в окно, и перекрестился.

Девушка тоже перекрестилась. На душе у священника стало тепло и радостно, как становилось всегда, когда он встречал родственную душу где-то вне храма. На шее у девушки отец Роман заметил шнурочек, на которых многие носили крестики.

По очереди переоделись в дорожную одежду. Оказалось, что костюмы у них совершенно одинаковые, только у девушки размеров на пять поменьше.

Почему-то это очень их рассмешило. Настороженность растаяла, они сели друг напротив друга и стали знакомиться.

Проводница принесла чай, и процесс пошел еще веселее. Девушка, которая представилась Вероникой, достала из рюкзачка пирожки, аккуратно разложила их по одноразовым тарелкам, следом на столе появились вареные яйца, картошка, огурцы и помидоры. Батюшка, сгорая от стыда, смог предложить только пачку магазинного печенья. Девушка улыбнулась и махнула рукой — ерунда, мол, какая, даже не думайте об этом!

Глава 2

После чая Ника спросила:

— А куда Вы едете, батюшка? В отпуск?

— Нет, меня перевели на другой приход. Служить еду, — ответил священник. — Деревня такая маленькая, но и им церковь нужна. «Ведьмины болота», слыхали?

В купе наступила какая-то нехорошая тишина. Вероника побледнела и опустила глаза. Внимательный иеромонах сразу заметил перемену в ее настроении.

— Что-то не так? — осторожно спросил он.

— Я там живу, — вдруг проговорила Вероника. — Не надо Вам туда, батюшка, не надо! — Ее бледная кожа, широко распахнутые испуганные глаза, дрожащие губы, очень насторожили батюшку.

— Объясните, в чем дело? — тихо, но настойчиво спросил священник.

Вероника вздохнула, закрутила тугим жгутом салфетку, которую давно тискала в руках, и решилась:

— Это не сказки, батюшка. Это действительно деревня ведьм и колдунов. Не нужен им храм!

— Значит, и Вы, Вероника, ведьма? Иначе как Вы там живете?

— Я — нет. И бабушка моя, Анна — нет. Остальные — да. Возвращайтесь домой, батюшка, не надо Вам туда!

— Да как же я вернусь, меня назначил Владыка на ваш приход… Ладно, думаю, все не так страшно, — слегка натянуто улыбнулся батюшка. — Приедем, разберемся… Да и решим, что с вашими колдунами делать. Утро вечера мудренее.

Умывшись и вернувшись в купе, отец Роман обнаружил, что Вероника уже лежит на своей полке, до подбородка натянув простынку. Было темно, только над его полкой был заботливо включен ночник. Батюшка улыбнулся.

Поезд начинал притормаживать, подъезжали к какому-то городу. Снаружи доносились распоряжения диспетчера о перегоне составов на другие пути, по потолку и стенам купе медленно проплывали отражения фонарей.

Батюшка взглянул на дорогие часы (подарок отца на окончание семинарии. Как тогда сказал отец? — «Береги время, сынок, его осталось не так уж много»). До утра оставалось совсем недолго. Отец Роман собрался было завалиться спать, но его взгляд совершенно случайно упал на Веронику.

Девушка не спала и даже уже не лежала. Она сидела в уголке своей полки, прижавшись спиной к стене и подтянув коленки к самому подбородку. Сверху натянула простынку и молча блестящими глазами смотрела на батюшку.

— Отец Роман, не надо. Не надо Вам туда ехать. Вы думаете, что компьютеры, смартфоны и прочая лабудень заменили древнее страшное зло?

— Ника… Я священник, я много чего слышал и видел. В том числе и одержимых. Это очень страшно, да. Но в наше время в центре страны в обычном лесу — целая деревня ведьм? Ну согласитесь, верится с трудом. И потом, название еще это — «Ведьмины болота», тоже жути навевает… Давайте спать, Ника. Храни вас Господь! И ангела ко сну!

Батюшка перекрестил Нику, перекрестился сам и улегся спать, уютно зарывшись в подушку.

Он закрыл глаза, погружаясь в сладкую дремоту под перестук колес… Прочел про себя девяностый псалом, потом пятидесятый, помолился святителю Николаю… И уже почти во сне начал творить Иисусову молитву. Эта молитва была для него как воздух.

Ника все так же сидела на полке, боясь сомкнуть глаза. И не зря. Воздух между полками купе сгустился, превращаясь в некое подобие скрюченной старухи.

Старуха злобно сверкнула глазами на Нику, но сейчас же перевела взгляд на священника.

Отца Романа как ледяной водой окатило. Спросонья он испугался, подпрыгнул, ударился головой о верхнюю полку… Страшная старуха мерзко захихикала и погрозила ему кулаком.

— Ну что, дурочка, — обратилась она к трясущейся Нике. — Кого тащишь-то с собой? Говорили тебе! Говорили?! Ох, тяжко тебе теперь будет, девка. Тяжко.

— Это не я! — ничего не соображая от страха, крикнула Ника. Его Владыка назначил!

При слове «владыка» старуху от хохота чуть не разорвало. А Ника потом еще долго будет корить себя за малодушие и трусость. «Не я!»

— Ой лиха беда,

Да черна вода,

Кто в болото зайдет,

Тот живым не уйдет!.. — зловещим голосом вдруг стала подвывать бабка. Внезапно бабкины руки покрылись блестящими черными перьями, нос вытянулся и превратился в длинный загнутый клюв.

— Не надо, перестаньте! — уже в голос рыдала Ника.

Старуха продолжала что-то каркать, но что именно — этого отец Роман понять уже не мог.

Он смотрел на представление со своей полки, и все это переставало казаться ему смешным. Он стал вслух читать «Да воскреснет Бог»…

Бабка зло сверкнула на него бездонными страшными глазами и пропала. Остался только болотный запах и небольшое черное облачко, впрочем, и то и другое быстро развеялось.

Отец Роман встал и подсел к Нике. Девушка была на грани обморока. Бледная, как привидение, с клацающими зубами и огромными испуганными глазами.

— Простите меня, отец Роман! — еле слышно пробормотала она.

— Простить? Да за что же?

— Ну… Я сказала, что это не я Вас везу, а Вы сами…

— Так ведь правду сказала! Чего ж извиняться! А что это было, я не понял?! Ты знаешь эту баб… Старушку?

— Да… Она приходила Вас предупредить.

— Ничего не понимаю. Как приходила? Что значит приходила? В идущий на полном ходу поезд? И где она сейчас?

— Она дома сейчас. А как приходила — не знаю. Честно…

— Ладно, Ника. Нам пару часов осталось поспать. Давай я тебе псалмы тихонько почитаю, а ты ложись.

Ника послушно сползла на подушку, натянула на себя одеяло и закрыла глаза. Со священником не страшно.

* * *

Наконец ее сморил сон, но даже во сне она вздрагивала и всхлипывала. Отец Роман без устали наизусть читал псалом за псалмом.

С каждым прочитанным псалмом молодой монах все больше убеждался, что все это было только видением, ночным кошмаром.

— Да, — говорил он сам себе. — Девочке что-то привиделось, а я в темноте принял тень за какую-то старуху… А стишки? — тут же спрашивал себя отец Роман. — Стишки эти «болотные», глупые, я тоже сам себе придумал? Господи, помоги! Пресвятая Богородица, спаси нас! Не понимаю, ничего не понимаю…

Взглянув на спящую Нику, он стал вспоминать свой вчерашний разговор с Владыкой. Сказано было немного, поэтому отец Роман помнил практически каждое слово.

Глава 3

Поздоровавшись и благословив молодого иеромонаха, Владыка указал ему на одно из кресел. Отец Роман послушно сел.

— В общем, дело такое, — помолчав, начал Владыка. — Поедешь в деревеньку одну, почти заброшенную. Там когда-то монастырь был, знаменитый на всю округу. Пропал монастырь. Ни в архивах, ни в летописи нету. Разрушили, видать, до основания, разорили подчистую. Даже камушка не нашли. Чудотворная икона там где-то спрятана. Надо найти.

— Простите, — начал отец Роман, — но если там не осталось даже церкви, то…

— Там есть изба, освященная под храм. Там и служить будешь, и жить, во второй половине.

Больше мне послать туда некого. Семейным даже на хлеб не хватает, прихожан почти нет. Да и просто… бегут оттуда все…

— Почему? — несказанно удивился отец Роман.

— Да ерунда, в общем… — как-то неохотно проговорил Владыка. — Говорят, в той деревне ведьмы да колдуны живут. Деревенька так и называется — «Ведьмины болота». Глупости, в общем! — Владыка неожиданно хлопнул ладонью по столу. — Бабьи сказки. Там и дворов-то, в этой деревне — то ли десять, то ли двенадцать. Вот и будешь, батюшка, окормлять местных, да монастырь потихоньку разыскивать. Хоть какие-то развалины, хоть пару камней должно же было от него остаться? Надо найти, будем восстанавливать. Больше мне послать туда некого. — И замолчал. Надолго. — Ах да! Вот тебе подъемные. Сколько-то протянешь, а потом еще поможем. Там тратиться и некуда. — Владыка протянул монаху тощенькую пачку денег.

Отец Роман взял деньги, посидел еще немного, потом встал и подошел к Владыке:

— Благословите, Ваше Преосвященство.

— Бог благословит! — перекрестил иеромонаха Владыка. — Завтра же и поезжай! Ну, с Богом!

Вспомнив этот разговор, отец Роман немного напрягся. Что за бесовщина происходит? Двадцать первый век на дворе. Ведьмы, колдуны… Старухи-вороны…

В конце концов, незаметно для себя, продолжая шептать молитву, отец Роман тоже задремал.

* * *

Солнечный луч резанул по глазам, и монах разлепил отяжелевшие веки. Спросонья даже не сразу понял, где он и что происходит. Перекрестился, взглянул на смятую подушку Ники. Самой девушки на полке уже не было. Она, уже одетая и причесанная, стояла возле окошка в коридоре, напротив их купе. Дорожный костюм она успела сменить на узкие голубые джинсы и джинсовую курточку.

Отец Роман прикрыл двери, переоделся, быстро сложил свою и Никину постель, свернул матрасы. Мусор со столика уже, похоже, утащила Ника.

Батюшка подхватил пакетик с умывальными принадлежностями и вышел из купе. Ника обернулась и заулыбалась.

— Доброе утро, батюшка! — от ночных страхов и следа не осталось. Свежее личико, сияющие глаза, толстая черная коса, перекинутая на грудь. Добрая, какая-то домашняя, милая улыбка. Глядя на нее, и отец Роман заулыбался. Потом ему ни с того, ни с сего вдруг подумалось:

— Интересно, как она живет в этой деревне? Там, поди и женихов-то нет. Колдуны одни… Господи, помилуй… Глупости какие. А дорога-то и закончилась, — с грустью отметил отец Роман. — А я своего любимого перестука колес так и не наслушался… Зато сны-то какие снились, — улыбнулся он, вспомнив старуху, покрытую перьями. Ясным солнечным утром ночной кошмар превратился в смешной сон.

Поезд замедлял ход. Городок, куда они приехали, был совсем крохотным, поезд останавливался здесь всего лишь на две минуты.

Глава 4

— Ну что, Ника, веди, — с улыбкой сказал священник. — Как добираться-то до этих твоих болот? Мне сказали, автобус ходит.

— Автобус — да. Только он приедет через два часа, а потом еще по окрестным деревням часа полтора мотаться будет. Проще всего пешком, через лес, — серьезно ответила девушка.

— Через лес проще? — удивился отец Роман.

— Ну да. Быстрее. Только вот… — Ника с сомнением взглянула на батюшкин чемодан. — Как вы с ним, да через лес?

— Ну-у, это-то как раз не проблема, — улыбнулся монах. — Мы его вот так! Раз! И в путь! — отец Роман поднял чемодан, обхватив его руками, и прижал к груди. Потом снова поставил на перрон, перевесил сумку через голову, справа налево, чтоб не сползала, и опять подхватил чемодан. — Ну, Ника, вперед!

Девушка улыбнулась, поправила свой рюкзачок и направилась к ступенькам, ведущим с перрона вниз. Дальше начиналась тропинка. Насколько хватало батюшкиного зрения, она прямой, как струнка, дорожкой вела прямо в густой смешанный лес. До леса было совсем недалеко.

Нести чемодан оказалось все-таки тяжело, хотя и был он размеров небольших. Священник то и дело перехватывал его поудобнее, но тот упрямо, словно живой, норовил выскользнуть из рук.

Ника, шедшая впереди, оглянулась и остановилась, глядя на мучения батюшки.

— А давайте, мы его на палку повесим за ручку и понесем вместе, — предложила она.

— Ну уж нет, — не согласился отец Роман. — Еще чего не хватало, чтоб девушки тяжести носили!

Ника внимательно взглянула священнику в глаза. Глаза у него были пронзительно-голубые, словно полуденное летнее небо.

«И вообще, — вдруг подумалось Нике, — какой же он красивый!», но она быстро отогнала от себя эти мысли и отвела взгляд. Отец Роман спокойно стоял, словно и не им только что любовалась красивая, совсем молоденькая девушка. Он уже давно привык, что к его внешности молодые, да и не очень, представительницы прекрасного пола относятся не так, как надо бы относиться к монаху. И научился не замечать восхищенных взглядов и не слушать шепотки за спиной.

— Так что? Идем? — спросил он Нику.

Та молча развернулась и пошла вглубь леса. Лес был густым, тропинка постепенно потерялась, заросшая травой и нападавшим на нее лесным мусором — шишками, ветками, целыми корягами… Стало понятно, что тропинкой этой почти никто не пользуется. Однако Ника продиралась вперед без всякого страха, и отцу Роману ничего не оставалось, как прижимать к себе скользкий чемодан и стараться не отстать. Бросить тяжелый чемодан было никак нельзя — там лежали иконы и книги.

«Она сказала — час. Всего один час», — успокаивал сам себя батюшка.

Минут через сорок Ника остановилась, сбросила с себя рюкзак и села на большое поваленное дерево.

— Привал, — объявила она, сдувая со щек и лба прилипшие волоски, выпавшие из растрепавшейся косы. Достала из рюкзака термос и две одноразовых стаканчика.

Батюшка с облегчением опустил чемодан на траву, снял сумку, ремень которой успел основательно натереть ему шею. И сел прямо на траву, вытянув ноги и прислонившись спиной к дереву.

— Далеко еще? — не сдержался и малодушно спросил он.

— Нет, совсем рядом. Полчаса еще — и дома, — улыбнулась Ника и протянула ему стаканчик с кофе.

— Слава Тебе, Господи! — с облегчением произнес священник и благодарно принял из рук девушки дымящийся стакан. — Спасибо, Ника! И когда ты успела кофе заварить? В поезде еще? У, шустрая какая, спаси тебя Господь!

Кофе придал сил, и оставшуюся часть пути преодолели легко. Батюшка даже по сторонам успевал поглядывать и любоваться густым нетронутым лесом.

Засмотрелся на пушистую елочку и наткнулся на спину Ники. Она остановилась и ждала батюшку. Впереди булькали, воняли, пускали пузыри и квакали болота.

Ведьмины болота.

— Идем? — спросила девушка.

— Куда идем? Как? По болоту? — батюшка покрепче прижал к себе чемодан и стал внимательно оглядывать местность в поисках кочек, мостков или хотя бы просто досок. Болото издевательски дышало и всхлипывало, никаких мостков батюшка не обнаружил.

— Прямо идем, — спокойно сказала Ника. — Это не болота, это неявь.

— Что? Неявь? Нет, подожди, смысл я понял, но что это за слово?

— Древнее слово, его у нас в деревне только и знают, — смутилась девушка. — Наваждение, морок… Ведьмы наложили, заклятье от чужих. На самом деле дальше такой же сухой лес, как и тот, что мы с вами прошли.

Отец Роман недоверчиво смотрел на Нику. Так не бывает! Нет никаких ведьм! И никаких заклятий нет! Предрассудки есть, самовнушение — есть, приметы глупые есть. А заклятий нет!

Ника весело рассмеялась и шагнула прямо на булькающую поверхность болота. Оглянулась на священника, поманила его пальчиком и смело пошла вперед. По болоту.

Отец Роман смотрел ей вслед, не зная, на что решиться. Лучше бы он потерял несколько часов и поехал на автобусе, как все нормальные люди… Это что же получается — Ника ненормальная?

Священник поудобнее перехватил чемодан и, не переставая читать молитву, шагнул вперед. Шаг, еще шаг, еще… Ника права — болота — только видимость! Под ногами шуршала обычная травка.

— Господи, помилуй, — прошептал отец Роман. — Куда я попал?

Глава 5

Болота, булькающие и пускающие пузыри, словно настоящие, они прошли быстро. Снова появились березки, елочки, какие-то кусты. И тропинка. По ней они и вошли в крохотную деревушку. Батюшка во все глаза смотрел по сторонам. Одна улица, десяток домов… И тишина. Только ветер шуршит по верхушкам деревьев.

— Ника, почему так тихо? Ведь это же деревня… Ну, коровы там, собаки… Курицы… Дети, в конце концов!

— Ведьмам курицы без надобности, — каким-то странным голосом, тихим и напряженным, ответила Ника. — А детей вы еще увидите.

Про детей девушка сказала таким тоном, что священнику как-то сразу расхотелось их видеть. Какие дети могут быть у колдунов и ведьм? Березовые чурки? Берестяные куклы?

Он уловил в голосе Ники нотки самого настоящего страха. Ему и самому сделалось как-то не по себе. Да как же она живет здесь? Почему не уезжает?

Дома стояли молчаливые, серые, будто нежилые… Друг напротив друга, по шесть с каждой стороны пыльной дороги.

— Ника! И это все? Вся деревня? — отец Роман надеялся, что Ника сейчас рассмеется и скажет, что во-он там, с той стороны, еще много домов и людей, и коровы там есть, и козочки…

Но девушка тусклым и мрачным голосом подтвердила то, чего так боялся батюшка:

— Да. Это все.

— Так. Отлично. — Монах взял себя в руки и спросил: — Мне сказали, что здесь есть изба, освященная под храм. Где?

— Давайте сначала к нам, а то бабаня… в смысле бабушка Аня, волнуется. А потом я Вам все покажу.

Они прошли по пустынной улице, в полной тишине, до самого крайнего домика. Домик был очень старый, скособоченный, почти по самые окошки вросший в землю.

— Осторожно, батюшка, здесь ступеньки нету, — предупредила Ника священника и ловко перепрыгнула зияющую пустоту. Небрежно бросила рюкзак на перекосившееся крылечко и распахнула перед отцом Романом дверь.

— Ника! — окликнул священник. — Подожди! Прежде чем я войду в дом, скажи мне, кто здесь живет.

Ника обернулась, и на какое-то мгновение священнику показалось, что девушка сердится. Но нет. Она улыбнулась и сказала:

— В доме только бабаня, мы с ней вдвоем живем. Не бойтесь.

* * *

В домике оказалось неожиданно чисто и уютно. Крохотные сени вели в одну-единственную комнатку. Половину комнатки занимала настоящая русская печка. Пол был аккуратно застелен полосатыми ковриками-дорожками. Остальное пространство занимали кровать с горкой подушек, большой сундук, а посередине комнатки красовался круглый стол, накрытый древней скатертью с бахромой.

За столом сидела и что-то вязала на спицах старушка. Именно старушка — милая, маленькая, кругленькая, в голубом платочке на седой голове. Отец Роман с трудом расцепил затекшие руки и наконец-то избавился от покалеченного чемодана, поставив его на пол.

Увидев внучку с незнакомым молодым человеком, старушка резво вскочила на ноги, бросила спицы на стол и подбежала к вошедшим.

— Ну наконец-то! Слава богу! Ника, что ж так долго-то, я уж волноваться начала! Автобус-то давно уехал! — она поцеловала внучку в щеку, оглядела и подозрительно спросила:

— Али пешком шли? Опять через болота эти проклятые? Ох, что же это я! Здравствуйте, батюшка! Благословите! Меня Анна Трофимовна зовут.

Она повернулась к отцу Роману и смиренно склонила голову, сложив перед собой ладошки лодочкой.

Отец Роман, давно переставший что-либо понимать, внимательно пригляделся к старушке, рассмотрел на ее груди крестик и только тогда перекрестил ее со словами: «Бог благословит». Потом повернулся к Нике.

— Ника, а что же это получается? Вот бабушка твоя говорит, что автобус уехал давно. Выходит, мы могли на автобусе доехать? Раньше? Зачем же ты меня обманула?

— Простите, отец Роман, — Ника густо покраснела, уши запылали пунцовым цветом. — Я просто прогуляться с Вами хотела… Бабаня, гляди, я вот джинсы себе купила. А тебе платок новый! Красивущий! Павлово-посадский. Не сердись! — и чмокнула бабушку в щечку.

— Прогуляться, значит, хотела, а, Ника? — Пробормотал батюшка. — Со мной и с моим чемоданом…

— Простите, — еще раз прошептала Ника.

— Ладно, Бог простит. Славно прогулялись, не расстраивайся! — ответил священник, оглядел маленькую комнатку еще раз и повернулся к хозяйке. — Вы, значит, Анна Трофимовна? Здравствуйте еще раз! А я — иеромонах Роман Троицкий. Ваш новый настоятель. Где церковь-то ваша, покажете?

— А как же, батюшка, дорогой, все покажем! Ключи-то от церкви как раз у меня и хранятся. Я и прибираю там, за порядком слежу. Вот только покормлю вас обедом, да и пойдем немедля! — безостановочно тараторила старушка, сноровисто бегая от печки к столу и обратно. — Идите-ка пока вон, умойтесь с дороги!

Ника вышла в сени, поманила за собой отца Романа. В сенях на стене висел древний ручной умывальник с ножкой-пимпочкой внизу. Под умывальником стоял тазик, рядом на гвоздике висело белоснежное полотенце.

— Надо же, раритет какой! — улыбнулся отец Роман. — Я с детства таких не видел.

— У нас и сортир на улице, — неожиданно съязвила Ника, покосившись на священника.

Отец Роман даже не нашел что ответить. Просто молча вымыл руки, сполоснул лицо и потянулся за полотенцем.

— А бабушка у тебя какая шустрая, а, Ника? — прервал он неловкое молчание.

— Ведьмы лечат, — хмуро ответила девушка.

— Как? — ахнул отец Роман и бросил полотенце на край тазика. — Она же православная! Как же она к ведьмам-то ходит?

— А она и не ходит. И не знает даже. Это я ей травки приношу разные, да в чай подмешиваю.

— Ника… — священник обессиленно привалился к стене. — Да как же можно-то? Сегодня же ко мне на исповедь!

— Не пойду! — взъерошилась Ника. — Помрет бабаня, что я одна делать буду?

На глазах у нее показались слезы, она захлюпала носом и отвернулась.

— О Господи! — беспомощно прошептал священник. — Прости, Господи, сохрани и помилуй! Ну и что мне с вами делать?

Ника промолчала, а отец Роман вдруг понял, почему отсюда уезжают священнослужители. Не от страха, нет. От безысходности. От невозможности что-то изменить. От глухой тоски в пустой крошечной избушке-церкви.

Но он не уедет! Костьми тут ляжет, а вытянет девчонку и старушку из этих болот! С Божией-то помощью разве есть что невозможное?

Только много позже иеромонах Роман поймет, какая непомерная гордыня сидела в нем…

Глава 6

На обед были борщ, маленькие чесночные сухарики и вареная картошка с укропчиком. В большой миске яркими летними красками играл овощной салат.

— Вы, батюшка, не бойтесь, я помню, что день сегодня постный, так и борщ сварила пустой. — сказала Анна Трофимовна. — Но вку-усный! Кушайте, батюшка, кушайте! Ника, к столу!

Отец Роман прочел молитву, перекрестил пищу и сел за стол. Баба Аня тоже перекрестилась и принялась ухаживать за гостем.

Ел голодный батюшка с превеликим удовольствием, все действительно оказалось очень вкусным. Еле сдержал себя, чтобы не попросить добавки. Негоже монаху объедаться. Поблагодарил хозяйку и спросил:

— Откуда у вас все это великолепие? В городе покупаете?

— Зачем в городе? — обиделась Анна Трофимовна. — Вон за домом огород. Там и картошка, и капуста, и свеколка… Огурцы, помидоры — все свое! Зелень разная. На зиму вот с Никушей запасы делаем, грибы собираем, ягоды. Только муку да яйца покупать приходится. Не растут они в огороде, — хихикнула бабушка.

— Ну, спаси вас Господь за угощение! Пора мне в церковь идти.

— Конечно, отец Роман, сейчас вот и пойдем. Ника, отдыхай, я провожу батюшку.

А священник вдруг разглядел в углу за печкой детскую люльку, подвешенную за массивный крюк к потолку.

— А люлька вам зачем? — не удержался батюшка. — Детей, вы говорите, нет…

— Да приржавела она там, наверху, — ответила Ника. — даже дядька Степан снять не смог. Ну и пусть висит, не мешает…

— Дядька Степан — это кто? Ведьмак? — не удержался отец Роман.

— Не ведьмак. Колдун.

— А разница в чем? — поинтересовался батюшка.

— Разница в штанах… — тихонько пробормотала Ника.

— Вероника! — всплеснула руками Анна Трофимовна. — Да разве ж можно так!

— Ну а что?

Отец Роман молча смотрел на Нику. Да, девчонка не простая. С характером.

— Ну ладно, пора и честь знать. Пойдемте, Анна Трофимовна?

— Иди, бабаня, я все здесь приберу, — ангельским голоском пропела Ника. Отец Роман только головой покачал. Ну и актриса.

* * *

Выйдя за калитку, Анна Трофимовна свернула в противоположную от деревни сторону.

Молча пошла по заросшей тропинке. Отец Роман так же молча шел за ней.

— Знаете, — вдруг начала разговор баба Аня. — А я ведь матушка. В прошлом. Пенсию не заработала, получаю копейки по старости. Никуше восемнадцать, учиться бы ей. Да замуж. Вот и отправляю ее то в город, то в Рыбинку — это село тут недалеко… Большое село, хорошее. Может, найдется жених, да и заберет ее из этих проклятых болот.

— Что же вы не переедете в эту Рыбинку? — тихо спросил отец Роман.

— Дык там дом покупать надо. А где деньги-то у нас?

— А как вы вообще здесь оказались?

— Да так же, как и ты, батюшка. Супруг мой, Царство ему Небесное, священником был. Отправили нас сюда. Нике годик был, она с родителями в городе осталась. А потом родители ее, сын мой да невестка, на мотоцикле проклятом разбились. Забрали мы Нику сюда, не в детдом же ее отдавать. Ей два года тогда было. А Николай Васильич мой через пару месяцев в болоте сгинул. Все остатки монастыря искал. Доискался… — горько закончила Анна Трофимовна.

— В каком болоте? — растерялся отец Роман. — Ника сказала мне, что это только морок, чтоб чужие не лезли…

— Какой же морок, коли батюшка мой сгинул там… А Ника — болтушка. С малолетства тут, все стежки-дорожки знает, вот и провела вас по сухому. Пошутила… Привыкла она тут жить, всему верит. И ведьм этих клятых совсем не боится.

— А Вы? — прямо спросил отец Роман.

— А я боюсь. До жути боюсь. Но Бог со мной, не так страшно, — старушка сжала в ладошке свой крестик. — Знаете, ходят такие слухи, что если кто из батюшек продержится здесь хотя бы полгода и отслужит Пасхальную службу, то ведьмы уйдут. А монастырь вернется.

— Скажите, Анна Трофимовна, неужели Вы действительно верите во всех этих ведьм и колдунов?

— Да как же не верить, батюшка, коли живу я рядом с ними почти двадцать лет? Многого навидалась. Верю… Да…

— А кто они?

— Они-то? Они, батюшка, не люди.

— Как это? — поразился священник.

— Ну вот так. Есть люди, создания Божии. А есть не люди. Из человека сделать ведьму или колдуна невозможно. Порода другая. Понимаете?

— Нет, — честно ответил отец Роман и надолго задумался.

Наконец тропинка уткнулась в большую избу, на крыше которой тускло поблескивал православный крест.

— Ну, вот и пришли, слава богу.

Глава 7

Церковная избушка стояла чуть поодаль от деревни, на пригорке, за избушкой был овраг, по дну которого протекала мелкая говорливая речушка. Дальше, насколько хватало глаз, были болота и лес…

— Во-он там Рыбинка, — махнула рукой в сторону заовражья Анна Трофимовна. — Там и мостки хорошие через болота. Там все ходят-то… И автобус там.

Анна Трофимовна достала связку ключей, побренчала ей, перебирая в поисках нужного.

— Ну вот, батюшка, налево — Ваша комнатка, направо — церковь. — Сказала старушка.

Из сеней и вправду вели две двери. А еще в сенях была печь, которая обогревала сразу обе комнаты. Левым боком келью, а правым — церковь. Там же лежали аккуратно сложенные дрова, стоял большой сундук и старая рассохшаяся бочка.

Для начала отец Роман свернул налево — в свое будущее жилище. Оно тоже оказалось запертым.

Анна Трофимовна уже отыскала нужный ключ и без промедления отперла двери. Отец Роман шагнул в свою комнатку. Огляделся. Кровать, стол, две табуретки, несколько икон на полке в углу. Бок печки занимал целую стену. Роль шкафа играли, по-видимому, несколько больших гвоздей, вбитых в стену возле двери. На одном из них висел зимний толстенный тулуп…

— Ну вот и отлично! — воскликнул довольный батюшка, освобождаясь, наконец, от чемодана и сумки. — Слава Богу!

— Слава Богу! — эхом откликнулась Анна Трофимовна. — Какое счастье, что Вы приехали, батюшка! А то ведь старая я, — вдруг пригорюнилась старушка. — Думала, помру, да и закопают, как собаку, и отпеть будет некому. Вы уж у нас подольше продержитесь, а, батюшка? А кушать у нас будете. И не возражайте. Вам все равно негде продукты брать. И платить вам никто ничего не будет. Прихожан нет. Довел же Господь терпеть эдакое на старости-то лет… И по супругу моему, по деткам никто панихиду сколько уж не служил…

Анна Трофимовна настолько расстроилась, выплеснув из себя свои горести, что расплакалась уже по-настоящему.

Пришлось отцу Роману старушку успокаивать и обещать, что он не уедет, пока ее не отпоет и не похоронит как положено. Для неверующих людей так себе утешение, но баба Аня успокоилась, заулыбалась, утерла лицо концами платочка.

— Ну что, Анна Трофимовна, теперь в церковь?

— Ох, да-да, что ж это я, — старушка торопливо отсоединила от общей связки ключей колечко, на котором висело три больших ключа, и протянула священнику. — Вот, батюшка, от Вашей комнаты, от домика и от церкви. Владейте! Осматривайтесь, устраивайтесь, а я побежала. А на ужин приходите, мы с Никой Вас ждать будем!

— Подождите, Анна Трофимовна! Спаси Вас Господь за то, что церковь хранили да присматривали. У меня один вопрос и одно… не знаю… В общем, на ужин я не приду, вы уж не обижайтесь! Я монах, ужинать давно отвык. Мне бы только чайник да чашку…

— Есть, отец Роман, все есть! У Вас в комнатке все и найдете.

— А вот еще вопрос… — помолчав немного, продолжил священник. — Скажите, Анна Трофимовна, стоит ли мне идти знакомиться с жителями деревни? Ну, со всем этими колдунами, ведьмами… Все равно мне придется ходить по деревне и окрестностям, остатки монастыря искать…

— Ну а что ж… Сходите, — тихо, нехотя откликнулась старушка. — Сходите. Вы им пока что не враг, вообще никто… Простите. Только знайте — имени у них спрашивать нельзя, не ответят. Все колдуны — Степаны, все ведьмы — Глафиры. Так уж повелось.

— Как же вы их различаете? — Удивился батюшка.

— А на что мне их различать? Да Вы сами потом поймете, — невесело улыбнулась Анна Трофимовна. — Что ж, побегу я.

— С Богом! — ответил отец Роман и повторил — Спасибо за все еще раз, Анна Трофимовна! Ох, подождите, забыл, еще вопрос! Где тут у вас кладбище? Надо бы сходить, панихиду отслужить…

— Кладбище? — Анна Трофимовна как-то странно посмотрела на батюшку. — Да ведь не помирает у нас никто. Хотя… Выйдете из церкви, повернете налево, в лесочек, там тропинка и полянка. Сами увидите. Только надо ли оно Вам?.. Ну, побежала я!

Анна Трофимовна ушла. Отец Роман распаковал сумку и чемодан, расставил свои книги и иконы, зажег лампадку.

Взял ключи и пошел знакомиться с церковью.

Комнатка, освященная под храм, была небольшая и до слез пустая, нищая, хоть и чистенькая.

На стенах были пришпилены большие, вырезанные из настенных календарей бумажные иконы, роль подсвечников играли два тазика с песком… Алтарь был отделен красной потрепанной занавеской.

Батюшка с опаской и громко бухающим сердцем отдернул занавеску и ступил в алтарь. Огляделся. Удивился. Огляделся еще раз, уже внимательнее. И упал на колени:

— Слава Тебе, Господи!

В алтаре было все как положено, вся необходимая для богослужения утварь.

Большое деревянное Распятие, семисвечник, несколько настоящих, ручного письма древних икон… В том числе икона Божией Матери «Взыскание погибших», в честь которой и была освящена эта церковь. И монастырь, который предстояло найти и восстановить батюшке, — тоже был в честь этой иконы. Очевидно, что и чудотворной была она же…

Большое Евангелие, богато украшенное разноцветными камушками и с серебряными уголками. В качестве закладок из Евангелия выглядывало несколько атласных ленточек. Апостол, Псалтирь… Потир, антиминс, дискос^[1]… Все, все было готово для совершения литургии.

«Только вот где я просфоры брать буду? — задумался батюшка. — Придется с Божией помощью самому печь научиться».

Вдоль стен стояли большие емкости с лампадным маслом и несколько больших ящиков с хорошими, большими восковыми свечами.

Надо растопить печь и идти в деревню. Идти не хотелось. Очень. Батюшка затеплил в алтаре лампадки, долго стоял и молился.

Может, сначала на кладбище?

«Не малодушничай!» — сам себе приказал отец Роман. Прошел в свою комнатку, быстренько надел подрясник, на голову — выцветшую скуфейку, подпоясался кожаным ремнем с тяжелой пряжкой. Большой наперсный крест, подумав, надел на шею, но спрятал под подрясник. Намотал на руки четки и вышел из комнаты.

В монашеском одеянии отец Роман вмиг переменился. Какой там врач, какой геолог?! Монах, истинный воин Христов. Былинный богатырь. Синие пронзительные глаза смотрели из-под низко надвинутой скуфьи так, словно бы видели все насквозь. Переодевшись, отец Роман сразу почувствовал себя лучше, привычнее и защищеннее. В джинсах он ощущал себя каким-то… голым.

Монах вышел на крылечко, запер двери на ключ и отправился по пыльной тропинке назад, в деревню. Шел он медленно, перебирая четки и глядя себе под ноги.

Глава 8

Возле калитки домика Анны Трофимовны его окликнула Ника:

— Отец Роман! Какой Вы красивый! В деревню?

— Да, Ника. Расскажи, что там и как.

— Ну что как… С одной стороны три Степана — колдуны. С другой — две ведьмы — они Глафиры. Ну и все.

— Пять получается, — задумчиво сказал батюшка. — А домиков-то больше! Где же остальные?

— Не знаю, — беспечно пожала плечами девушка. — Всегда так было.

— Ну… Всегда так всегда. Да, Ника, у меня к тебе просьба. Ты печку топить умеешь?

— Батюшка! — звонко рассмеялась Ника. — Конечно, умею! Я ж всю жизнь в деревне! Вот когда мне лет пять было…

— Хорошо, Ника, спасибо. — Отец Роман протянул девушке ключи от церкви. — Протопи, пожалуйста. Сыровато там.

* * *

Первый дом, в который пришел иеромонах, принадлежал колдуну Степану. Дом пускать священника явно не хотел. Уже в сенях батюшке пришлось вступить в небольшое, но кровопролитное сражение.

Войдя в сени, отец Роман остановился на пороге, давая глазам привыкнуть к почти полной темноте. Немного света пробивалось сквозь сроду немытое крошечное окошко под самым потолком.

Наконец батюшка решился и сделал первый осторожный шаг вперед. И немедленно зацепился подолом подрясника за какую-то железяку. Подол затрещал, железяка зло заскрипела и задребезжала. Батюшка нагнулся, отцепил подрясник и осторожно шагнул в сторону… И, разумеется, наступил на грабли, которые хоть и немного боком, но все-таки исправно сделали свое дело — подскочили и длинной деревянной ручкой пребольно ударили батюшку по голове. Удар немного смягчила скуфейка, но щеку все равно разодрала какая-то заноза. Отец Роман почувствовал, как по щеке потекла кровь.

Оглядевшись по сторонам, он приметил большую бочку с крышкой, на которой стоял ковшик. Монах осторожно сунул палец в ковшик. Обычная прохладная жидкость, наверное, вода. Уже не осторожничая, он зачерпнул в ладонь воды из ковшика, желая промыть кровоточащую рваную рану. Щедро плеснул жидкость на щеку и взвыл. Жидкостью оказался крепчайший, ядреный огуречный рассол… Рану как огнем обожгло.

Отец Роман как мог стер рукавом рассол со щеки, разодрав при этом рану еще сильнее.

Постоял, перекрестился, помолился. Сделал следующий осторожный шаг, попал ногой в какую-то лоханку. Пока высвобождал ногу из этого корыта, почувствовал, как вторую ногу, словно змея, обвила толстая веревка. А может, и правда — змея?

Отец Роман остановился, содрал с ноги мелкое корыто, с шумом отбросил его как можно дальше вглубь сеней. Нагнулся и стал высвобождать вторую ногу из веревки, понимая, что только больше запутывается в ней… Пришло в голову, что хозяина нет, а дом стережет этот вот хлам.

«Да ты с ума сошел, Роман! — сам себя одернул священник. — Какой хлам, какие сторожа? Обычные вещи! Просто не видно ничего, вот и не могу пройти. А ну, монах, возьми себя в руки!»

Отец Роман снова начал молиться. Спокойно, виток за витком, распутал веревку и аккуратно положил ее возле бочки. Осторожно двинулся дальше, обходя веревку и грабли стороной, и наткнулся на большой сундук, пребольно ударившись коленом об оббитый железом угол. Нагнулся, чтобы потереть ушибленное колено. Оперся одной рукой о сундук. Сундук немедленно поехал в сторону, как по рельсам. Не удержавшись на ногах, батюшка рухнул в подпол, который и скрывался под сундуком.

Приземлился он на кучу досок, из которых торчали острые гвозди. Под богатырским телом батюшки доски затрещали, заскрипели. Сломанными острыми зубьями хватали священника за рясу, до крови расцарапали лицо и руки.

Да еще и скуфейка при падении куда-то отлетела.

Батюшка почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Да что же это такое! Ссадины болели, разодранная щека благоухала солью, чесноком и укропом, жгла огнем…

Отец Роман осторожно пошарил вокруг себя в поисках скуфьи, стараясь делать как можно меньше движений. Нашел! Ухватил свою шапочку, но она вдруг яростно запищала и укусила батюшку за руку.

«Крыса!» — с омерзением сообразил монах и отбросил гнусную тварь подальше. Сердце выскакивало из груди. Ну и что — крыса? Тоже тварь Божия! Да вот только Божия ли, здесь, в этом колдовском логове? Тут же со всех сторон раздался писк, срежет и шебуршание серых тварей.

Отец Роман пошевелился, с осторожностью выбираясь из кучи занозистых, со множеством торчащих гвоздей досок. Взглянул наверх. На пол что-то мягко шлепнулось. Он нагнулся, провел рукой по пыльному полу. Скуфья! Она, родная! Батюшка осторожно отряхнул ее от пыли, перекрестил и надел обратно на голову.

Теперь надо выбираться отсюда. Раз уж на весь этот шум и грохот, что учинил в сенях батюшка, из избушки никто не выглянул, то встречаться с ним явно не хотят и помощи ждать неоткуда.

В подполе стояла непроглядная темень, но батюшка каким-то образом сумел нащупать среди обломков целую длинную доску. Примерился, приставил ее к краю дыры в потолке…

Перекрестился и начал осторожно, еле-еле ползти по доске наверх. Больше всего на свете он боялся услышать треск и рухнуть обратно в подпол с крысами. Но Бог миловал. Добравшись до верху, он крепко уцепился пальцами за края дыры, немножко полежал на доске, собираясь с силами, и резко подтянулся, перекинув тело наверх, в сени. После кромешной тьмы подпола сени показались ему достаточно светлыми. Он еще раз оглядел все вокруг. Заметил топор, огромный молот, моток колючей проволоки… Какое счастье, что он не попался этим «стражам» по пути!

На этом знакомство с домом закончилось. Первого колдуна Степана отец Роман так и не увидел.

* * *

Во второй дом отец Роман попал без труда. Посреди комнаты, словно поджидая его, стоял кряжистый бородатый мужик лет пятидесяти, очень похожий на древний лесной пень, мшистый и заросший чем попало.

— Здравствуйте, — сказал священник. И тут же подумал, что желает здравствовать колдуну…

— Ну… — буркнул колдун.

— Вы Степан?

— Ну…

— Простите, отчества Вашего не знаю.

— Ну…

Отец Роман начал потихоньку закипать.

— Позвольте представиться — я иеромонах Роман, новый настоятель церкви.

— Ну…

После десятого или пятнадцатого «ну» священник поймал себя на мысли, что ему хочется взять полено и треснуть колдуна по нечесаной заросшей голове. Сдержался. Понял, что делать ему здесь больше нечего.

— Прощайте, — сказал он.

— Ну-ну, — донеслось в ответ.

К третьему Степану священник даже не пошел. Издали увидел такого же лесного пня, как и второй Степан. Третий колдун стоял возле своей калитки, усмехаясь и поигрывая топориком, и смотрел на батюшку.

Батюшка плюнул, перекрестился и направился на другую сторону улицы — к ведьмам.

Ведьмы оказались поприветливее. Первая Глафира, красивая, дородная, румяная, очень приходу батюшки обрадовалась, все зазывала чайку отведать — «душистый, на травках!».

Батюшка, услышав слово «травки», шарахнулся от Глафиры, как от чумной. Ну уж нет, он как-нибудь без чайку.

Развернулся и пошел прочь, слушая, как за спиной издевательски, но все-таки непостижимым образом привлекательно и завораживающе, звучит смех первой Глафиры.

Второй домик оказался пустой, где пребывала хозяйка — только ей и известно.

А вот третий дом принес отцу Роману много интересного.

Спокойно прошел через двор, опять же заросший сорняками, постучался в дверь. Из домика послышалось приветливое:

— Проходите, батюшка! Открыто!

Отец Роман решил ничему не удивляться, потянул на себя дверь, та со скрипом распахнулась, и священник шагнул в комнату. Огляделся. Печь (ну куда же без нее!), кровать, стол, шкаф, чистенькое окошко. На окошке какие-то цветы в горшках. Лавочки вдоль стен. Обычный деревенский домик.

Хозяйка, очевидно, последняя, третья Глафира, тоже была симпатичной и приветливой. Толстая русая коса вокруг головы, блестящие серые глаза, нарядное платье…

— Здравствуйте, — осторожно начал священник.

— Здравствуйте, отец Роман!

Священник на секунду опешил, потом все-таки решил продолжить разговор:

— Я новый настоятель церкви, иеромонах Роман Троицкий. Надеюсь…

На что надеялся батюшка, узнать не удалось.

Из угла вдруг послышалось шипение, сначала неразборчивое, потом достаточно ясное, чтобы отец Роман сумел разобрать:

— Нашш штоятель… Штоятель, да не нашш, не нашш…

— А ну, тихо будь! — прикрикнула хозяйка. Шипение прекратилось. — Не обращайте внимания, батюшка, не слушайте ее!

— Не нашш… не нашш…

Батюшка пригляделся и в темном углу на лавке сумел разглядеть кучу тряпья, из глубины которой сверкал один-единственный, но зато очень выразительный злобный глаз.

— Кто… Что это? — спросил отец Роман.

— Да кто ж там может быть, — рассмеялась Глафира. — Тряпье одно! Вот, смотрите, пальто старое, тулуп, шаль… — Глафира одну за другой поднимала вещи и демонстрировала их батюшке. — Платье мое…

Платье она обратно в кучу не бросила, а стала рассматривать на свет, вертела его туда-сюда.

— Вот ведь паршивка, и платье мое уперла!.. — воскликнула ведьма.

— Кто паршивка? — немедленно уцепился за слова отец Роман.

— Да кто… Куча эта… Ууу, я тебя! Размету и сожгу, поняла?

Тряпье не испугалось, собралось обратно в кучу, не забыв прихватить и платье, и оттуда снова послышалось шипение:

— Не нашш штоятель… Не нашш…

— Глафира, где все ваши дети? Почему в деревне нет детей?

— Дети? — удивилась ведьма. — А зачем ведьмам дети? И потом, детей может иметь либо верховная ведьма, либо тот, кому она разрешит.

— А кто у вас верховная ведьма?

Глафира сначала уставилась на батюшку с неподдельным изумлением, а потом начала хохотать. Хохотала долго, до упаду. Тряпичная Куча тоже шипела и шамкала что-то.

Священник постоял еще немного, развернулся и, не прощаясь, вышел.

На свежем воздухе голова начала проясняться. Отец Роман подивился своей глупости — и чего он вообще пошел к этим… не человекам? Что хотел узнать? Зачем, зачем?

Глава 9

Монах шел по пыльной дороге, молился и перебирал четки. Ссадины и ушибы нещадно горели, но он старался не обращать на это внимания. Возле дома Анны Трофимовны ему пришлось притормозить. Баба Аня стояла у калитки и словно бы поджидала его.

— Боже мой! — воскликнула она. — Что с Вами, батюшка?!

На бабушкин крик из дома выскочила Ника. Мрачно взглянула на священника:

— Ну что, сходили, познакомились?

— Сходил, — виновато ответил отец Роман.

— И с кем же Вам посчастливилось побеседовать? — язвительно поинтересовалась Ника.

— Ника! — прикрикнула Анна Трофимовна. — Помни, с кем разговариваешь!

— Ничего, Анна Трофимовна, ничего страшного. — Тихо сказал священник. — А побеседовал я со Степаном, который все время говорит «ну», и с Глафирой, у которой куча тряпья говорящая. Шипела на меня все время, — неожиданно пожаловался священник.

— Ну понятно. Значит, в дом Вас не пустили Степан-крыса, Степан-топор и Глафира-травница.

— Возможно. Скажите, речка там, в овраге, чистая? Мне бы искупаться… Да подрясник постирать.

— Да зачем же речка, батюшка, дорогой! — воскликнула Анна Трофимовна. — Сейчас баньку затопим! Огород мне сегодня поливать не надо, такой славный дождичек прошел, время есть…

Батюшка оглянулся на сухую пыльную дорогу, на поникшие травки и мелкие цветочки…

— Дождичек? — с недоверием переспросил он. — Какой дождичек? Сухотень кругом.

— А-а… Так это у нас над огородом поливало, а им дождик ни к чему.

Отец Роман ничего на это не ответил, молча поклонился и пошел своей дорогой. Банька — хорошо. Речка — безопаснее.

* * *

Всю ночь батюшка молился. Прочел свое длинное монашеское правило, псалмы, акафист «Слава Богу за все». Только под утро его сморил сон. Тяжелый, страшный, нехороший.

Проснулся отец Роман часа через три с дико болящей головой и ломотой во всем теле. Судя по солнцу, было часов восемь утра.

С трудом, как складная линейка, поднялся с колен (так и уснул перед иконами на коврике, руки и голову положив на табуретку). Немного размялся и решил пойти на речку, еще раз искупаться. Вчера ему там понравилось. Водичка прохладная, чистая-чистая. Даже рыбки какие-то плавают.

Сегодня у него еще одно важное дело — кладбище. Может, панихиду отслужить надо… Починить что, поправить на могилках. Ведьмы этим делом явно не озабочены.

Батюшка снял с гвоздика чистый запасной подрясник (вчерашний, пострадавший в доме Степана-крысы, до сих пор сох в сенях, развешенный на веревке перед печкой), взял полотенце и отправился на речку.

После купания отцу Роману полегчало, и он стал собираться на кладбище. Долго думал, что ему с собой взять, и в результате решил ничего не брать, а сходить только на разведку. Прихватил только Псалтирь и кадило.

* * *

Как и обещала Анна Трофимовна, кладбище он нашел быстро. Налево, в лесочек по тропинке, там полянка и кладбище…

Сразило батюшку другое. Кладбища-то как такового — не было! Ни одного креста, ни одного памятника. С трудом разыскал в траве небольшой холмик. Из этой единственной могилы и состояло все кладбище. В изголовье могилы лежал, наполовину вросший в землю, небольшой серый камень. На передней, кое-как обработанной стороне было написано одно слово: «Степан». Ни дат, ни фамилии.

— Ну, значит, так, — тихонько пробормотал батюшка и принялся разжигать кадило. — Мир праху твоему, Степан.

— Спасибо, — раздался детский голосок со стороны камня. Батюшка от неожиданности подскочил и едва не выронил кадило. Осторожно поднял глаза. Рядом стоял мальчонка лет восьми. Весь испачканный землей, глиной, какими-то корешками, взъерошенный. Бледная, до синевы, кожа и темные впадины глаз.

Отец Роман почувствовал, как по спине у него заструился холодный липкий пот. Захотелось убежать.

Но он не убежал. Осенил себя крестным знамением и спросил:

— Ты кто?

— Степан я, — с готовностью ответил мальчонка.

— А что ты здесь делаешь, Степан? Зачем тут гуляешь?

— Я не гуляю. Я тут живу.

— Господи, помилуй, — тихонько пробормотал батюшка. Кажется, он уже все понял, но продолжал расспросы.

— Где живешь? В деревне? Или в Рыбинке?

— Зачем в деревне? Тут живу. — Мальчишка ткнул пальчиком в могилу. — Только мне скушна, вот я и вылазию… Мамка меня веревкой привязала, чтоб по деревне не шлендрал. Вот я и сплю.

— Ты живешь в могиле? — еле дыша, спросил отец Роман.

— Ну да, говорю же тебе! Конь меня убил! — Мальчик посмотрел на небо, на верхушки деревьев и заключил: — Почти сто лет назад. А мамка мне паровоз принесла, чтоб не скучал. — И показал отцу Роману яркоокрашенный, но облупившийся и грязный деревянный паровозик.

— Подожди, какой конь? Нет ведь в деревне живности!

— Ну вот с той поры и нет. Съели, — спокойно ответил пацан.

— И коня?

— Ну а что ж? И коня! Вон он меня как! — мальчишка повернулся, давая батюшке возможность рассмотреть рваную рану на затылке, промятый череп, мешанину из волос, костей, крови и грязи.

Батюшка содрогнулся и только сейчас понял, что разговаривает с призраком! Душу — ее веревкой не привяжешь! А вот призрак… Кто его знает… В призраках отец Роман не разбирался.

— А отвязаться и пойти погулять ты не можешь? — с опаской, осторожно спросил батюшка.

— Нет, — с сожалением проговорил призрак. — Веревку мамка зачаровала. Не развязывается.

— А… А кто твоя мама? — тихо и осторожно спросил батюшка.

— Знамо кто! Верховная!

— А зовут ее как?

— А кто ж знает, — хихикнул призрак.

Батюшка раскрыл псалтирь и хотел подойти поближе, но призрак честно предупредил:

— Не подходи. Укушу!

— Почему? — опешил батюшка.

— Потому что ты — живой. Хотя меня мамка и так оживить обещала. Совсем скоро. Только ей надо, чтоб кто-нить из церковных помер. Инди… Инги…

— Ингредиенты? — невольно подсказал батюшка.

— Ага! Они! Нетути их. Волосы там, ногти свежие… Вот и ждет маманя…

Мурашки забегали по всему телу батюшки, и он отступил от могилы на пару шагов. Он понял, почему деревня терпит под боком присутствие церкви.

А призрак, заинтересовавшись кадилом, протянул руку потрогать позвякивающие бубенчики на цепочках. Длины детской руки явно не хватало, и призрак, прикованный веревкой к могильному камню, стал руку отращивать… Отрастив ее метра на два, наконец, коснулся кадила…

Батюшка, не выдержав всего этого, развернулся и позорно бежал.

А вслед ему несся по полям и лесам довольный, звонкий детский смех и издевательское, насмешливое карканье ворон…

Глава 10

До самого дома, подхватив полу подрясника, батюшка бежал. Такого ужаса он не испытывал никогда. Даже в злом доме Степана-крысы.

Добежав до своей избушки, он увидел, что на крыльце сидит старый, сгорбленный, насупившийся дед.

— Господи, помилуй, — прошептал отец Роман и перекрестился. — Это еще кто?

Дед услышал шаги и поднялся навстречу священнику.

— Здравствуй, батюшка, благослови, — и подставил ладошки лодочкой. — Раб Божий Савелий.

В руках у батюшки была тяжелая книга и кадило. Он слегка запутался, перекладывая вещи из одной дрожащей руки в другую. Наконец освободил правую и благословил деда.

— Жить у тебя буду, — дед безапелляционно поставил священника перед фактом. — Я из Рыбинки. Мои все перемерли давно, одному плохо. Вот я, значит, к тебе… Не прогонишь?

— Нет, — разглядывая большой серебряный крест на шее у деда, ответил отец Роман. — Живите. А как вы узнали, что я приехал?

— Ты печку вчера топил? Дом-то на пригорке, далеко видно. Вот я и догадался. — Довольный дед прищурился и добавил: — Ну и стрекоза ваша, Вероника, разнесла ужо по всей деревне. Все свои запасы привез.

Дед подошел к стоявшей неподалеку тачке и стал перечислять:

— Картоха, капуста, огурцы, сало… Ну да сало тебе ни к чему, сам съем… Мука вот. Сахар. Соль. Все, что было, выгреб и привез вот.

Съестным припасам отец Роман обрадовался, но больше, конечно, он обрадовался тому, что рядом с ним будет жить обычный, нормальный человек.

«Уверен, что обычный? — сам себя спросил монах. И сам же себе ответил — Уверен!»

— Спаси тебя Господь, дед Савелий! — от всей души поблагодарил деда монах, не в силах сдержать улыбку.

— А где был-то? — неожиданно спросил дед.

Отец Роман помрачнел:

— На кладбище ходил.

— Ох, беда! Что ж тебя, милок, к призраку-то понесло! Ох, беда-а! — вдруг по-бабьи запричитал дед. — Они ж тапереча от тебя не отстанут!

— Кто? Ведьмы?

— Они, — подтвердил дед, опасливо оглядываясь по сторонам. — Пока к нему никто не ходил, они спокойны были. А таперича им оживлять его надоть! Да поскорее!

— Что ж делать-то, дед?

— Тебе кто дорогу-то указал?

— Анна Трофимовна.

— Анна? Ох, не к добру это, ох, не к добру.

Тут батюшка и заподозрил, что Анна Трофимовна и есть та самая верховная ведьма… А он ел у нее…

— Так, дед Савелий, я очень рад, что ты пришел! Будем начинать служить! Вот прямо в это воскресенье и начнем! Только вот в Озерки съезжу, просфоры у них возьму. А потом уж сами научимся… В Рыбинке, насколько я понял, церкви нет?

— Не-ет, — протянул дед Савелий, — лет шестьдесят ужо, почитай, как нет. И к тебе они ходить не будут. Не приучены.

* * *

Этим же вечером отец Роман стоял у себя в келье и пытался молиться. Молитва не шла. В голову лезли веревки, грабли, крысы, призраки.

«И все это за два дня, — тоскливо размышлял батюшка. — Подумать только, всего два дня назад я бы даже не поверил, если бы мне все это рассказали…»

Он закрыл молитвослов и вышел на улицу. Там дед Савелий, кряхтя, пытался подвязать кусок рельса к дереву.

— Вот, колокол у нас будет, — отдуваясь, сказал он.

— Дед Савелий, ну чего ж сам-то? Позвал бы меня!

— У тебя свои дела, батюшка! Ты не смотри, что мне сто лет, я еще ого-го!

— Сколько? — поразился батюшка.

— Да-да! — довольный произведенным эффектом, подтвердил дед. — Сто! Ну вот, готово! — дед подергал веревки, потуже затянул все узлы. Поднял с земли неизвестно где раздобытый им металлический прут и тихонько ударил им по рельсу. Железяка послушно отозвалась тихим звоном.

— Во! — сказал довольный дед. Отец Роман заулыбался.

— Дотянуть до Пасхи — вспомнилось ему, — а что! И дотянем!

Спальное место дед Савелий отвоевал себе в сенях, на большом сундуке.

— И за печкой присмотрю! — был его главный аргумент. — А тебе, отец Роман, келья нужна! Иди вон, молись за нас!

Попили чайку, дед завалился спать, а отец Роман вернулся в келью. Поправил фитилек лампадки, зажег несколько свечей и приготовился к молитве. И вдруг заметил на окне, под горшком с фиалками, какую-то записку. Сердце пропустило один удар, а потом бешено заколотилось.

Он осторожно потянул записку за уголок и вытащил небрежно вырванный из тетради листок.

Сел за стол, положил записку перед собой, но, прежде чем прочесть ее, сидел и долго молился. Опять стало страшно.

«… Дорогой брат во Христе! Это проклятое место, уезжай отсюда поскорее! Ни в коем случае ни с кем не разговаривай! Никому не доверяй, брат, никому! По деревне не ходи! На кладбище ни ногой! Если заговоришь с ними — они выпьют из тебя все соки, сделают шизофреником и параноиком с манией преследования. Уезжай! Храни тебя Господь — твой брат во Христе иерей Божий Николай (Правдин)

УЕЗЖАЙ!»

Отец Роман дважды прочел записку. Задумчиво сложил ее вчетверо и подсунул обратно под фиалки. Все равно все запреты он уже нарушил.

Открыл молитвослов и принялся за молитву.

Глава 11

Кое-как пережили с дедом осень. Отец Роман научился печь просфоры, дед приловчился звонить в рельс, звук получался, как у настоящего колокола. Только вот на службу этот колокол звал только одну Анну Трофимовну. Она же пела на клиросе. Ника в церкви не показывалась.

Изводила батюшку то дерзостями, то вдруг ангельской улыбкой с опущенными ресницами.

В свободное время батюшка и дед Савелий ходили по грибы, сушили и солили на зиму.

Наконец полили непрерывные дожди, все засели по домам. Серая, промозглая осень настроения не улучшала.

Отец Роман и дед Савелий все время проводили в церкви. Если не молились, то просто сидели, прижавшись спинами к боку теплой печки, и слушали дождь.

К отцу Роману повадилась таскаться Куча Тряпья. Смотрела в окно и шипела:

— Не нашш штоятель… не нашш…

Иногда слышалось ржание лошадей, лай собак, похрюкивание и повизгивание. Хохот, свист, вопли…

Монах и дед молча переглядывались и принимались дружно читать девяностый псалом.

Иногда отцу Роману звонил Владыка и каждый разговор начинал с осторожного: «Живой, батюшка?»

Частенько ночью приходил Степан-топор и молча пялился на них в окно.

А в ночь перед Рождеством пришел мальчишка-призрак. Видимо, мать, Верховная ведьма, выпустила его погулять. Призрак тоже остановился под окном и стоял там очень долго, не мигая глядя на людей и нарядную елочку. На голове и плечах его уже образовались целые сугробы, но он не обращал на это внимания.

Рождественская ночь оказалась самой страшной. На улице выло, ржало, колотилось в дверь и окна, по крыше кто-то ходил, а во все окна пялились непонятные существа. Батюшка узнал только двоих — Кучу Тряпья, шипение которой было слышно даже сквозь двойные рамы и вьюгу, да призрака Степана.

Для батюшки все дни стали сливаться в один длинный, непрекращающийся кошмар. Его повсюду преследовали крысы, тряпки, какие-то шепотки за спиной, смех. Стоило лечь спать, как под окном появлялся призрачный ребенок. Спать батюшка перестал, есть тоже. Ходил изможденный, с красными глазами, служил еле-еле.

Если и удавалось поспать, то только днем, пару часов, под присмотром деда Савелия. Ночей отец Роман стал откровенно бояться.

Так дотянули до Великого поста.

От батюшки остались одни глаза, и те он старался спрятать. Остерегаться он начал даже Анну Трофимовну. Та все видела и понимала, но только горько вздыхала.

Глава 12

А на Пасху Анна Трофимовна умерла. И отец Роман тут же перестал ее подозревать. Хотя, если подумать, какая уже разница?

Ночью втроем отслужили Пасхальную Службу, вдоволь накричались «Христос Воскресе! — Воистину Воскресе!» — благо, нечисть в эту ночь вела себя ниже травы, тише воды.

Дед Савелий умудрился извлечь из рельса почти пасхальный перезвон, то стуча по ней железным прутом с разных сторон, то вдруг начинал мелкими перестуками пробегаться сверху донизу и обратно. В общем, звон получился что надо! Даже батюшка слегка порозовел.

А Анна Трофимовна вышла из церкви, присела на лавочку подышать. Подозвала отца Романа и вдруг сказала:

— Обман все. Я все вспомнила! Прости, батюшка! Господи, помилуй! — закрыла глаза, сделала последний вдох, и Анны Трофимовны не стало.

* * *

Дед Савелий сколотил гроб, выстругал красивый крест. Батюшка ни столярничать, ни плотничать не умел, поэтому чувствовал себя очень неловко.

Выкопали на сухом высоком холме могилку, вдвоем отнесли туда гроб, с трудом, на длинных полотенцах, опустили его в могилу. Ника стояла рядом, глаза ее были сухими, но красными, а лицо бледным, почти белым.

— Христос воскресе, Анна Трофимовна! — еще раз напоследок сказал иеромонах Роман, и так же, втроем, вернулись в церковь.

Дед Савелий устроился поспать в сенях — устал.

Отец Роман и Ника прошли в келейку монаха.

Ника молча села на табуретку возле окошка. Отец Роман подошел и также молча погладил ее по голове. Девушка обернулась и сказала:

— Ну что, отец Роман, вы выиграли.

— Не понял, Ника, — удивился монах. — Что выиграли?

— Все, — устало ответила девушка. — Помните, я говорила вам про договор? Кто отслужит здесь пасхальную службу, того и место?

— Честно говоря, Ника, я уже и подзабыл. Не до того было. А теперь мне интересно, кто заключал договор?

— Нет никакого договора. Я неправильно выразилась. Решение такое ведьмы приняли. А ведьмы никогда не врут.

— Хорошо, конечно, но что дальше? Монастырь я так и не нашел…

— Будет вам ваш монастырь. Мы уходим.

Отец Роман помолчал, переваривая услышанное. Потом вскинул на Нику пораженный взгляд:

— Мы? Ты сказала — мы? Ника!

— Степан, поди-ка сюда, малыш! — позвала вдруг Ника. Из ничего, из воздуха и теней, соткалась мальчишеская фигурка. Отец Роман моментально узнал малыша-призрака. — Покажись дяде.

Мальчишка с готовностью повернулся. Круглый чистенький затылок, без единой царапинки, светлые шелковые волосенки, которые так и хочется погладить…

Отец Роман смотрел на мальчишку, еще не до конца понимая, что все это значит.

— Видишь? — сказал пацан. — Мама сказала, что оживит меня, и оживила!

— Но подожди! — закричал священник. — Ты говорил, что твоя мама — Верховная ведьма!

— Ну да…

— Ника! — отец Роман в ужасе повернулся к Нике. Та сидела как ни в чем не бывало. О чем-то думала…

— А знаешь, монах, я ведь тебя приворожила…

— Что? — задохнулся отец Роман. — Что ты сделала?

— Да в общем, в результате ничего. Твоя любовь к Богу оказалась сильнее моих приворотов. Так что живи спокойно.

— А Анна Трофимовна? Что за травки ты ей давала?

— Наведенную память поддерживала. Я ж лет на двести ее старше, — вдруг хихикнула Ника. — Внученька…

— Ну а болота? — почти жалобно спросил отец Роман.

— Нет никаких болот, — вздохнула ведьма. — Нет! Или что же, монах, ты хотел, как твой Бог, по болоту, аки посуху?..

Монах опустил лицо в ладони и так просидел довольно долгое время.

«Да… Если вам дороги жизнь и рассудок, держитесь подальше от торфяных болот^[2]…» — вдруг вспомнилась одна из любимых книжек детства.

— А крестик, Ника! Ведь ты носишь крестик!

Ника молча вытянула из-под свитера веревочку. К ней крепко-накрепко был пришит потертый кожаный мешочек. Амулет.

— Значит, ты все-таки ведьма, — еще раз, словно не желая примириться с очевидным, прошептал батюшка.

— Верховная ведьма! А это мой сын Степан. Живите спокойно. Мы уходим.

Батюшка молча смотрел, как ведьма и маленький колдун превращаются в два серо-голубых облачка и медленно вытягиваются в распахнутую форточку.

«Вот и все, — устало подумал монах. — А монастырь я так и не нашел»…

Его свалил сон. Строгий пост, бессонные ночи, длинные службы и потрясения последних событий отняли у батюшки почти все силы.

* * *

Проснулся он от дикого крика деда Савелия. Вскочил, уронив табуретку, и выбежал в сени. Что-то неуловимо изменилось, но монаху было не до этого. Дед пронзительно и невнятно кричал где-то снаружи, совсем рядом.

Отец Роман выскочил из избушки, и сразу же со всего маху влетел в спину орущего деда.

— Дед! Дед Савелий! Что ты?! Что?!

Дед замолчал, обернулся, взглянул на монаха шальными глазами и одними губами прошептал:

— Смотри…

Отец Роман посмотрел. Вынул из кармана подрясника смартфон, поелозил пальцем по экрану и сказал:

— Владыка, Вы должны это видеть! Срочно! Уверен. Да.

Вместо пыльной жуткой деревни, немой и страшной, за ночь вернулся утраченный монастырь.

Толстые каменные стены ограды, кирпичные постройки, в которых явно угадывались трапезная, братский корпус, домик игумена. И, конечно, великолепный красавец-храм с высокой, крепкой колокольней. Даже снизу было видно, что колоколов там намного больше, чем один…

Их избушка тоже оказалась в ограде монастыря и служила, по-видимому, сторожкой.

Отец Роман вместе с дедом Савелием поднялись по ступенькам, перекрестились, дед потянул ручку двери. Она неожиданно легко распахнулась перед пришедшими.

Отец Роман шагнул в церковь первым.

И ахнул. Ни пылинки, ни паутинки, сверкает золото окладов, горят все лампадки…

Царские врата расписаны вручную и украшены резьбой в виде цветов, птиц и виноградной лозы. Алтарь тоже сиял и переливался чистотой и красотой.

— Господи! — закричал отец Роман, падая на колени. — Слава Тебе, Господи!

— Батюшка! — тихонько позвал монаха дед Савелий. — Вот она!

Отец Роман вскочил, вышел из алтаря и увидел посреди церкви коленопреклоненного деда и аналой^[3], на котором лежала ОНА — чудотворная икона Божией Матери «Взыскание погибших».

Икона мироточила, а по всей церкви плыл неземной, свежий, чудесный аромат.

* * *

Игумен^[4] отец Роман отложил псалтирь, встал и посмотрел в окно. К Троице в монастыре было уже около тридцати братий — трудники, послушники, монахи… Дед Савелий жил в сторожке и был счастлив.

Игумен смотрел на монастырский двор, и ему вспоминалась страшная мертвая деревня.

— Да… — подумал он неожиданно, — а ведь через год-два все будет казаться дурным сном. Надо записать, пока не забыл. Ни у одного монастыря нет такой летописи, — грустно усмехнулся отец Роман.

Покопался в ящике стола, вытащил оттуда толстую чистую тетрадь, раскрыл ее и написал:

… — Внимание! — гнусаво сказал вокзальный громкоговоритель… — Поезд номер… Повторяю…

Громкоговоритель расположился как раз над моей головой, поэтому в повторах я не нуждался. Подхватил сумку, чемодан и двинул на перрон. Я люблю дороги… Кто знает, что ждет тебя с той стороны?..

Игумен отложил ручку… К Никто любит меня то ж ему поверит? Ну и пусть. Он просто напишет, как все было…

… Да, как все было. Или не было…

Примечания

1

Богослужебная утварь, необходимая для совершения Божественной литургии. Потир — чаша для причастия.

2

Отец Роман немного путает цитату из книги Артура Конан Дойля «Собака Баскервилей».

3

Высокая тумбочка в церкви, куда кладется праздничная икона, или икона дня.

4

Настоятель.