Плакальщик

Влад Райбер, 2023

Я мертвенно красив, бледен и холоден. Мои черты схожи с людьми. Так они выглядят, когда умирают. Мои веки влажные и будто распухшие от слёз, а уголки губ направлены вниз. Мне не грустно. Просто моё лицо всегда такое. Поэтому люди называют меня Плакальщиком. Но это я заставляю других плакать…«Плакальщик» – новый сборник из тринадцати страшных и увлекательных историй писателя ужасов Влада Райбера.

Плакальщик

Дверь на замке. Между окнами и плотными шторами нет и щёлочки, что пропустила бы луч света. На полу скапливался мелкий сор. Хлеб в пакете покрылся зеленоватой и чёрной плесенью. На плите прокисли остатки супа в кастрюле.

Я сидел в квартире тихо, притворялся, будто меня здесь нет. Я знал, что ОНИ слушают. Ждут, когда я выдам своё присутствие.

Желудок рычал от голода, но я не мог выйти наружу, чтобы раздобыть еду. Страх сковывал тело от одной мысли об этом. Я знал, что ОНИ ждут меня там.

Эти шорохи и голоса за дверью. То один, то другой, а то сразу несколько собирались за порогом. Вынюхивали, выслушивали… Кто-то из них шмыгал носом в замочную скважину, кто-то прижимался ухом к двери и хрипло шептал другим: «Тихо! Тихо!».

ОНИ уже нашли меня, но пока не могли войти. Это было вопросом времени. Я знал, что среди них найдётся тот, кто сломает дверь. Им просто нужен достаточный повод для этого. Такая у них игра: «Давай! Скрипни половицей, и мы вломимся к тебе!».

Когда в подъезде тишина, я всё равно хожу неслышно. Двигаюсь медленнее часовой стрелки. Не роняю ни единого звука. Мелкая капля из крана, упав в раковину, создавала больше шума, чем мой шаг.

Пришёл вечер и в тёмной квартире стало черным-черно. И опять ОНИ подступили к порогу. Никто из них не пытался этого скрыть. Тишину разорвали хрипы, свистящее дыхание и мокрый кашель. Эти твари не умеют быть тихими. Их тела всегда издают гадкие режущие слух звуки.

ОНИ слабы поодиночке, но опасны, если сбиваются в кучу. Поэтому мне так страшно.

Когда дёрнулась ручка, я забыл о правилах тишины и протопал по полу, спрятался за угол дивана. Думал: сейчас ОНИ вломятся. Но это была их уловка.

Их шепчущая речь трудноразличима, но по сочетанию звуков можно было разобрать: «Слышали? Он там!».

ОНИ опять дёрнули ручку! Потом загалдели и, кажется, договорились разыскать того, кто раскурочит эту дверь.

Разошлись… Только холодильник тихо гудел, часы тикали и редко капал кран. А я всё так и прятался за диваном. Каким жалким я стал!

Никогда раньше я не чувствовал себя жертвой. Эти страшные существа сделали меня осторожным и вздрагивающим от вида собственной тени. Я навлёк на себя их гнев. И почему их так много в этом старом доме?

Но я не намерен уходить. С чего бы я должен уйти? Это мой дом! Если сбежать — они победят. Я не доставлю им такого удовольствия!

Мои худые руки стали ещё тоньше. Надо было что-то с этим делать, пока совсем не ослаб от голода.

Целая ночь прошла в раздумьях. Как можно спокойно забыться сном, когда точно знаешь, что на тебя объявлена охота?

Утром я, мучаясь от бессилия, пытался задремать, но не получалось. У меня всегда был развитый слух, а теперь он стал особенно острым. Я слышал стуки из-за стен, с потолка и с пола… Это бились их сердца! Десятки мощных сердец непрестанно работали, не совпадая друг с другом по ритму. Они играли, как неумелый оркестр. Шум не давал мне покоя, заставлял чувствовать себя зажатым в ловушке. Хотелось спрятаться подальше, убежать от этих звуков. Они дразнили меня и разжигали ярость.

Кое-как я заснул в углу на ковре.

Ещё один голодный день. Желудок уже не урчал, он прилип к позвоночнику. Вечером голоса за стенкой заглушили все остальные звуки и вырвали меня из сна.

Это был голос отца, который орал на своего сына, кидался злобными угрозами и унижал его. В этом доме могло происходить только такое…

— Так что заткни пасть, — шипел пьяный отец после гневной тирады.

— Я просто… — попытался объяснить сын.

Батя снова взорвался ненавистью:

— Я сказал заткни пасть! Ты дебил, поэтому у тебя всё просто! Ты — дебил. Понял меня?

— Понял… — в голосе пацана звучали обида и подавленный гнев.

— Громко и вежливым тоном! — приказал батя.

— Я всё понял! — чётко проговорил испуганный сын.

Мне казалось, что я знаю, как они выглядят, хотя никогда не видел их. Моё воображение не уступало другим чувствам и в голове сами собой рисовались яркие образы. Батя в пропотевшей футболке, с дыркой на подмыхе. Здоровый боров с пивным животом и зарослями на лице. Сын худой и испуганный. Такой же грязный, не приученный к чистоте.

— Вот так! И ещё раз вякнешь чето-нибудь — пинком под зад с лестницы полетишь. Ты тут никто! Понял? Я же тебе могу так треснуть, что ты сдохнешь, — пьяный был доволен унижениями пацана. — Ха! Ты же понимаешь, что я тебя раз в полную силу ударю и ты сдохнешь?.. Нет у тебя никаких прав… Права есть только у родителей, мелкое чмо!

И эти твари ещё удивляются, что за проклятье нависло над домом! Да они недостойны ничего другого! Они заслуживают только сгинуть!

И опять возня за дверью. Снова пришли ОНИ и привели сильных собратьев. Я услышал этот тяжёлый голос и сразу понял, что двери не уцелеть:

— Полиция! Открывайте!

Я думал: что же мне делать? ОНИ разговаривали между собой.

— Как вас зовут? Никита, правильно?

— Сержант Пустынский. По фамилии меня называйте.

— Извините… Вы такой молодой. Сколько вам?.. Вы бы достали пистолет. Не человеческое это существо! Совсем другое!

— Разберёмся! Вскрывайте!

После этой команды раздался треск. Дверь ломали! Я заметался по квартире. Что же делать?! Что же делать?!

Даже такой голодный, я бы справился с любым из них один на один, но они ломились все сразу. Мне было нельзя показываться им на глаза. Моё существование — тайна. Я должен оставаться легендой, ночным кошмаром, небылицей. Никто не может увидеть меня воочию.

Я открыл окно и вполз на стену в тот момент, когда ОНИ вошли. Повиснув в ночной тишине, я слушал их плевки и кашель. Люди — чувствительные твари. Трупные человеческие ароматы для них — нестерпимый смрад. Не выносят собственного запаха. Что за идиоты?

Я висел над окном и слушал. Бояться уже было нечего — эти твари умеют ходить только по полу, поэтому они и не сообразят, что я затаился, прилипнув к стене фасада.

Их главный вбежал в квартиру. Он кричал: «Руки за голову!». Думал, я буду его дожидаться. Как же!

Ох, не понравится им тот зелёный труп хозяина квартиры в спальне… Ну, вот заголосили… Орут, будто им его жалко. Сами вспомнили о нём, спустя десять ночей, как я его убил, вырвав сердце. Лицемеры! Чтоб вы все сдохли наконец.

Пока они там вопили, я, цепляясь за стену, пополз вверх на чердак. Там мне будет лучше и спокойнее… Но лишь на время. Они нашли очередной труп. Это их окончательно взбесит. Они перероют весь дом в поисках меня. Ничего! Буду прятаться с места на место и гасить их поодиночке.

Под крышей оказалось жарко, воздух был напитан птичьим запахом. Меня это не беспокоило. Только голод мучил меня, а стуки снизу заставляли мозг трещать.

Я поселил ужас в сердцах жителей этого дома. Они колотились с удвоенной силой. Стремительно сокращались, гоняя кровь по их телам. Среди людей быстро распространились слухи о ещё одной жертве, что нашли в запертой квартире.

Всё тот же почерк — разорванная грудная клетка. Нет сердца. Моя работа!

Теперь им страшно. И повод есть. Кто-то из них этой ночью должен лишиться своего сердца, пока я не потерял разум от голода.

Те двое — отец и сын, казались подходящими жертвами. Они жили в своём мирке. Никого не заботило, что происходит у них за стенкой. Их пропажу не сразу заметят. Будет время набраться сил для следующего удара в борьбе с этими тварями.

Мигающие машины уехали. Новые жертвы ждали меня. Хищные инстинкты требовали сделать это немедленно, однако я ждал, когда дом уснёт и сердечные ритмы его обитателей замедлятся.

Я мог расслышать характер боя каждого сердца в отдельности. Люди засыпали почти одновременно. Лишь редкие из них оставались бодрыми.

В нужный час я пролез в чердачное окно и как паук сполз к той квартире. С подбородка капала слюна. Я предвкушал момент, когда вопьюсь зубами в твёрдые мышцы, почувствую вкус крови. Моя жажда неутолима!

За стеклом было спокойно. Отец спал. Сын ходил по квартире на цыпочках.

Повиснув за окном, я вгляделся в своё отражение. Моё неживое лицо осунулось, щёки впали, но всё было не так плохо, как я думал. Люди считают мою внешность мерзкой, она заставляет их дрожать от ужаса. Но всё и должно быть так!

Я мертвенно красив, бледен и холоден. Мои черты схожи с людьми. Так они выглядят, когда умирают. Мои веки влажные и будто распухшие от слёз, а уголки губ направлены вниз. Мне не грустно. Просто моё лицо всегда такое. Поэтому люди называют меня Плакальщиком. Но это я заставляю других плакать…

Будто ветка дерева, тронутая ветром, моя рука слегка постучала по стеклу. Пацан сразу обратил на это внимание. Его маленькое сердце забилось чаще.

Из-за постоянного отцовского психоза пацан научился ходить неслышно. Я и не заметил, как он подошёл к окну. Этот маленький человечёныш был таким, как я его представлял: грязный и худой отрок.

Его глаза были полны испуга, но я знал: он откроет мне окно. Все открывают. Мой взгляд завораживает их. Они всегда впускают меня, даже если знают зачем я пришёл.

Пацан медленно поворачивал ручку. Знал, что пришли за его жизнью, но всё равно не хотел будить отца. Он для него был ужаснее Плакальщика из страшной легенды.

Я влез в комнату, посмотрел на отрока сверху. Он ждал, пытаясь сообразить, что с ним будет дальше… Его маленькое пугливое сердце годилось на закуску, но не как главное блюдо.

За стенкой было кое-что пожирнее. Тот комок мышц звучал оглушительно громко, раздражающе и… аппетитно.

Я зашёл в комнату, залитую красным светом от телевизора. На экране жалкие человечки кипели ненавистью и самодовольством. Потребитель чужой злобы храпел в кресле.

А сердце-то у него было нездоровое. Но мне не важно, как мой кусок мяса справляется со своей работой.

Я встал между грязным человеком и экраном. Моя тень накрыла его. Он храпел и пускал слюни.

Мне стоило только протянуть руку, чтобы прорвать его одежду, проколоть кожу и сломать кости. Люди так хрупки!

Пьяница открыл глаза, когда мои пальцы сдавили его сердце.

Я потянул… Его зрачки расширились от ужаса, когда он понял, что из него вынимают орган, но он не мог вскрикнуть и даже вздохнуть.

Его кровь обжигала мою холодную руку. В последнее мгновение жизни ненавистный человек успел увидеть собственное сердце в моих пальцах. Его взгляд сфокусировался на бордовом комке, а затем глаза погасли. В них не осталось живого блеска.

Он умер и тут же превратился в бесполезную оболочку. Но его сердце всё ещё было живо.

И зубами ухватить трудно — так оно трепыхалось! Я вкусил его с вожделением. Грыз, рвал, пережёвывал и глотал. Тёплые куски ползли по пищеводу, падали в желудок, и по телу разливалось чувство насыщения. Оно гасило мой невроз, облегчало страдания после стольких голодных ночей.

Мой обострённый слух притупился. Теперь я слышал только своё чавканье. В эту секунду всё вокруг стало казаться мне прекрасным. Даже этот труп с остекленевшим взглядом и вскрытой пустой грудью.

У моего кровавого пиршества был зритель. Сын пьяницы наблюдал из-за двери. По характеру звуков его тела я читал, что он чувствует облегчение. Источник его вечного страха мёртв. Он больше никогда его не обидит и не унизит.

Мой аппетит был удовлетворён. Я больше не желал его сердца, а потому не считал нужным сожрать ещё и его. Я не собирался его убивать. Впервые с начала своего существования, мне не хотелось уничтожить кого-то. Мне казалось, что я и этот маленький человек имеем что-то общее. Мы оба одиноки. Мы оба чувствуем облегчение.

Я вышел из комнаты, худой пацан отступил в сторону. Теперь в нём был покой. Он знал, что ему ничто не угрожает. Он видел: страшный Плакальщик уползает в ночь.

Пацан закрыл за мной окно. Наш молчаливый договор вступил в силу.

Я решил не возвращаться на чердак. Не хотелось спать в жаре. На сей раз я выбрал такой же тёмный, но холодный подвал. Влез в маленькое окно, вытянулся на сыром полу и спокойно уснул.

Моё чувство покоя похоже на несуществование — освобождение от бремени жизни. И я наслаждаюсь этим временным состоянием.

Утром, сквозь купол сна до меня доходили голоса. В квартире надо мной начались последствия того, что было сделано недавно. Маленький человек позвал на помощь.

В дом пришла пожилая женщина — родственница выжившего свидетеля. Она пыталась утешить пацана:

— Ой! Что же это делается? Какое несчастье. Ты мой хороший, не переживай. Я тебя не оставлю. Будешь с бабушкой жить. Твой отец меня и на порог не пускал, а теперь я буду о тебе заботится, пока жива. Всё утрясётся! Жалко папку?.. Ты сильно не переживай!

Да он и не думал скорбеть! Когда его батю вынесли из квартиры, этот негодник так и ликовал. Сердце пацана радостно колотилось.

Интересно: с точки зрения человеческой морали, я сделал доброе дело?

Ещё никогда мои действия не играли на руку людям. А вдруг я могу жить так, чтобы им не мешало моё существование? Если я стану разборчив в выборе жертв, они не будут против?

Можно избавлять людей от тех, кого им не жалко. Тогда они станут молчать обо мне…

Так я мыслил в сонных грёзах.

Пробуждение не было спокойным. Грянула подвальная дверь. И я в миг встал на ноги. Знал, что это не предвещает ничего хорошего. Кто бы сюда ни пришёл — он пришёл за мной.

По лестнице пронеслись тяжёлые решительные шаги и в темноте возник человек. Он не походил ни на одну тварь, что встречалась мне раньше. На нём была затёртая кожаная куртка, чёрные штаны, туго зашнурованные ботинки. На его поясе болтались метательные ножи и какие-то пузырьки. На шее висел большой серебряный крест.

Сам он был бородат и суров. Ещё никто не смотрел на меня с таким бесстрашием. Он улыбнулся, показав хищные белые зубы. Он был человеком, как и все остальные жители дома, но обладал несгибаемой волей.

— Демон! — сказал он с яростным восторгом и сощурил ледяные глаза.

Драки было не избежать. Я кинулся на него, думая, что запросто пробью рукой это хрупкое тело и вырву сердце. Но человек сорвал с пояса пузырёк и окропил меня прозрачной жидкостью.

— Изыди, нечистый!

Капли попали мне в лицо, на шею, на руки. Они жгли как кислота! В то же мгновенье я ослеп на один глаз. Он лопнул и вытек, кожу прожигало до костей. Я заревел от боли.

Кого сюда привели эти жалкие людишки по мою шкуру?!

Страх заставил меня повернуться к нему спиной и бежать. Я ещё никогда таких не видел, но, судя по всему, это был охотник, что не раз встречал подобных мне. Мои мучения доставляли ему радость.

Мимо уха пролетел и вонзился в балку метательный нож. С него капало какое-то масло. Сильный горьковато-смолистый запах обжёг ноздри.

Я не успел почувствовать облегчение от того, что эта дрянь пролетела мимо. Второй нож врезался мне в спину промеж позвонков. Масло закипело внутри меня.

Я упал и мои ноги непроизвольно задёргались. Мой крик эхом пронёсся по подвалу.

— Отведай святого елея! — бородатый охотник отмачивал заготовленные фразы. — Изгоняю тебя, нечистый! Сдохни же в муках!

Не стоило ползти, цепляясь ногтями за бетонный пол. Боль была слишком сильна. Я свернулся у стены в ожидании последнего удара.

Но этот охотник желал растянуть мои страдания. Говорил нараспев густым басом:

— Чувствуй принесённые тобой мучения! Пожалей убиенных тобой!

Я наконец узнал этот голос. Это и был тот самый молодой человек с пистолетом, что командовал вскрывать квартиру, где я прятался. Никита Пустынский… так его звали. Как же я его недооценил! Он хорошо знал своё дело.

Охотник ушёл, оставив меня одного. Лезвие ножа выжигало мои внутренности. Это длилось не минуты, а часы. За это время моё тело иссохло. Руки стали похожи на кости, обтянутые синей кожей.

Я просто дожидался, когда мои страдания закончатся, ничего не видел и не слышал…

Чьи-то пальцы взялись на рукоять ножа и с усилием дёрнули. Мне сразу стало легче. Слух пробудился… Этот знакомый стук маленького сердца. Я повернул голову и открыл единственный глаз. За моей спиной стоял пацан.

Он спустился в подвал, чтобы помочь мне.

Уронив на меня сочувствующий взгляд, маленький человек отбросил нож в сторону и ушёл.

Он не хотел моей гибели! Но как мне было спастись, такому слабому и беспомощному?..

Крохотные сердца. Подвал был полон крыс. Они бегали вокруг меня, желая полакомиться моим телом. Я схватил ту, что пожирнее. Из последних сил, сломал ей шею, вспорол ногтем грудь и выковырнул красный комочек.

Он таял на языке как живительный нектар.

«Много мне таких нужно, чтобы хотя бы встать на колени», — но я теперь знал, что не умру. Не сегодня!