Двери, всегда закрытые настежь

Виталий Сон, 2017

О чём эта книга? Затрудняюсь сказать определенно. О людях, о выборе который они делают. О мире и своем месте в этом мире. Детские приключения двух мальчиков, которые неожиданно получат продолжение во взрослой жизни. Поставив перед ними выбор Быть или жить. Некоторые главы имеют в качестве эпиграфа стихи по теме главы. Стихи автора. Огромное спасибо Романовой Татьяне Ивановне и Юркевич Наталии Владимировне за помощь в создании этой книги. Без них бы она не появилась на свет. Надеюсь, вам будет интересно.

Глава 8. Друг детства

Стояла аномальная жара — по ощущениям никак не меньше 35 градусов. Даже с учетом стремительно меняющегося климата на земном шарике, для наших мест это все-таки чересчур.

Я слонялся вокруг бетонного куба, стоявшего на месте хибарки Одноглазого, продираясь сквозь заросли малины без особой цели. Просто прежде, чем войти, мне показалось правильным обойти его кругом. Ничего интересного увидеть не удалось — трухлявые деревянные обломки, ржавые скобы да полуистлевшая жестянка с надписью «объект охран»

Жужжали оводы (вернее — слепни… всю жизнь в толк не возьму — почему на островах принято называть слепней оводами?), и солнце, казалось, прожаривало от макушки до самых пяток.

Внутри строения, как ни странно, царила прохлада, и даже попахивало сыростью.

Собственно говоря, со времени моего последнего визита сюда (дай бог памяти… лет двадцать назад?) ничего не изменилось, разве что следы разрушения стали более наглядными.

В самом центре помещения, взломав бетонный пол, умудрилась прорасти березка, причем, судя по внешнему виду, чувствовала она себя прекрасно и не испытывала недостатка ни в воде, ни в свете. «Вообще, странная какая-то березка, — подумалось мне, — Растет себе в бетонном саркофаге и в ус не дует». Присесть было негде и, поразмыслив, я расположился прямо в оконном проеме, подложив под себя для комфорта свой плащ, который за каким-то чертом взял с собой, направляясь сюда. Оставалось только ждать, когда заявится друг детства. В том, что он придет, я ни капли не сомневался. Поезд, которым он, судя по всему, должен был приехать, простучал где-то внизу еще с полчаса назад, следовательно — оставалось ждать недолго. Вокзал находился неподалеку. Я бы, конечно, мог его встретить и на вокзале, но Костя почему-то настоял на том, что доберется сам.

Закурив сигарету, я мысленно вернулся к событиям последнего года, пытаясь проанализировать в какой именно день всё пошло по сценарию, придуманному кем-то очень давно и не учитывавшему ни прошлых жизней персонажей, ни их пожеланий тем более.

По-моему, все началось с той самой зимней рыбалки.

Итак:

Утро субботнего дня задалось не совсем обычно. Вопреки всему, проснувшись с ясной головой и бодрым настроением, выпив кружку кофе, я вдруг понял, что заняться мне абсолютно нечем. То есть, конечно, была куча мелких, пошлых дел, вроде накопившейся за неделю стирки, но почему-то жутко не хотелось тратить на это такой чудесный день. Почему я решил, что он чудесный, и сам толком не мог понять, но тем не менее, был в этом твердо уверен. К тому же, невероятно, до чиха чесался нос. По этой самой причине я не стал звонить Юрке, ибо точно знал всю его программу мероприятий (а новшеств он не жаловал), но, как говорится, от судьбы не уйдешь.

Как раз в тот момент, когда я твердо решился отправится на подъемник турбазы"Горный воздух"и наконец-то попробовать себя в горных лыжах (заведующий пунктом проката, замечательный человек и добрый приятель, давно меня приглашал), раздался звонок в дверь.

С нехорошим предчувствием я поплелся открывать. На пороге стоял Юрка в полном обмундировании для зимней рыбалки с неумолимым выражением на довольной красной морде.

— Старик, собирайся! Мы едем за крабами!

Зная Юрку тысячу лет, я понял, что сопротивление бесполезно, тем более, мои аргументы были смехотворно жалкими. «Лыжи? Это хорошо, но они от тебя никуда не денутся, а свежий воздух и положительные эмоции я тебе и там гарантирую», — так или примерно так ответил бы Юрка. Ну и, как крайнее средство убеждения меня, у него всегда была фраза: «Ты что, старик, хочешь мне праздник испортить? Нельзя быть таким эгоистом. Один хрен — ничего не делаешь!»

Посему, проклиная свою слабохарактерность, я поплелся искать теплые вещи.

Примерно часа через полтора мы уже были в п. Охотском и выгружали из машины снаряжение. К тому времени я полностью смирился с положением вещей и даже стал испытывать предсказанное Юркой удовольствие в неясном предвкушении супер положительных эмоций.

Забыл сказать — Юрка прихватил с собой довольно-таки унылую личность по имени Витек. Мы его ужасно недолюбливали за жмотство и занудный характер. Тем не менее, его пришлось взять (как пояснил Юрка) — тот просто нагло напросился, ибо, будучи приезжим, ни разу не был на крабовой рыбалке (тот мелкий факт, что мы ехали на машине Витька, Юрка просто не отметил в своем сознании).

Забурив лунки и раскидав приманку, мы посмотрели друг на друга с немым вопросом — утро было замечательное, безветренное… Солнце… и абсолютно нечем заняться, кроме ожидания… Поэтому я полез в рюкзак за литром. Не знаю, какая муха укусила в тот момент Юрку (он потом признался, что и сам от себя обалдел), но тот вдруг безапелляционно (впрочем, он по-другому и не умеет) выдал следующее:

— До первого улова нельзя!

С этого самого момента всё пошло наперекосяк…

Для начала скрылось солнце и поднялся неприятный ветерок, но мы ещё бодрились и даже язвительно прохаживались насчет чайников (один из которых по имени Витек еще и навагой решил разжиться, а потому сидел и дергал попеременно двумя удочками)

Когда запас шуток по поводу его лошарских снастей и его самого иссяк, и прошло часа полтора бесполезного ожидания, мы приуныли… Зима все-таки на дворе.

Замерзнув не на шутку, дико ненавидя Юрку (а он отводил от меня глаза с видом нашкодившего кота), я уже было решительно направился к рюкзаку, наплевав на все рыбацкие приметы, как тут раздался дикий Юркин вопль: «Урра!!! Первый улов!!!»

Оглянувшись, я увидел, что Витек сподобился поймать, наверное, самую худосочную наважку на свете, которая почему-то решила свести счеты со своей жалкой, никчемной жизнью именно на его крючке.

Тем не менее, регламент был соблюден, и Юрка уже с негодованием орал мне, чтоб я не тормозил и наливал побыстрее!

Первый литр исчез как-то уж слишком быстро. «Наверно, слишком сильно замерзли», — немного косноязычно пояснил Юрка, отправляя Витька за следующим.

Дальше я помню не очень отчетливо, вернее, совсем смутно… Помню только, что поймали в итоге мы всего трех крабов — двух средних и одного монстра.

Монстра отдали Витьку, потому что:

1) он стал канючить жалким голосом и

2) потому что стрельнули у него еще на литр.

Потом помню подъезд, откуда нас с Юркой выгоняла какая-то злая тетка, не дав нам допить в тепле и комфорте. Юрка же, представившись экстрасенсом и черным магом, наложил на нее заклятье безмужества или безбрачия (точное определение не помню), устрашающе вращая глазами и делая магические пассы остатками литра. За что тут же схлопотал мусорным пакетом по морде, и нам пришлось уступить поле боя, позорно бежав и оставив разложенную на подоконнике закуску.

Потом помню ночной ларек на пр. Победа, где Юрка уговаривал продавщицу взять краба в обмен на пол литру

(ибо с пустыми руками к одной его хорошей знакомой, коих у него множество в такой поздний час заявляться не по-джентельменски).

Помню горотдел,"обезьянник"… как мы туда попали — не помню, но были отпущены в обмен на последнего краба. Затем был г. Корсаков — зачем и как не знаю…

Домой я попал только через три дня.

Когда на совещании директор объявил гл. механику и гл. энергетику (соответственно Юрке и мне) строгий выговор с занесением и последнее китайское от себя, Юрка, сволочь, заявил мне, что я — жалкая, слабохарактерная личность, что мне надо было бы его тогда послать от порога, как можно дальше, и мы оба были бы в шоколаде.

Юрка умер недавно, я узнал об этом только через месяц. Отказало сердце. Проклятая водка.

В общем, как бы там ни было, это очередное лирическое отступление, которое, в принципе, к делу отношения не имело бы… если бы не это «бы».

Спустя три дня после вышеописанных событий, вечером раздался звонок в дверь, и на пороге нарисовался Витек.

— Вот… в машине оставили, буркнул он крайне недовольным голосом (по-моему, он был на меня за что-то зол) и протянув мне пакет, тут же развернулся и потопал вниз по лестнице.

Странная все-таки личность этот Витек… ни ответа, ни привета… ни «здрасьте», ни прощай.

В пакете был мой термос с чаем, до которого дело так и не дошло, мои шубенки, пустая бутылка и еще какая-то коробка, на которую сразу я не обратил внимания.

А заставила меня обратить внимание моя жена Ольга, вернувшаяся с отдыха в санатории:

— Немедленно разбери этот хлам, иначе я выкину его на помойку (реплика была адресована мне, лежащему на диване и страдающему дикой мигренью от непрерывных охов и ахов жены, начавшихся прямо с порога и не утихающих вот уже часа два… послушать ее, так и стадо мамонтов за год не могло бы произвести больших разрушений и натаскать грязи, чем моя скромная персона за какой-то неполный месяц)

С этими словами она, войдя в зал в натянутых резиновых перчатках и с мокрой тряпкой в руках, швырнула на пол пресловутый пакет, о котором я и думать забыл, определив его тогда же за входной дверью.

Вздохнув, я сполз с дивана и принялся разбирать пакет. Видимо, при падении пустая бутылка треснула, и, когда я попытался вытащить ее из пакета, в моей руке, хищно поблескивая острыми краями, оказалась розочка из бутылочного горлышка. Чертыхнувшись, я разостлал на полу газету, аккуратно положил на нее остатки бутылки и продолжил извлечение содержимого. На дне пакета, кроме термоса и шубенок, оказалась картонная коробка среднего размера. В коробке лежала самая неожиданная чепуха из прошлой жизни: мой комсомольский значок, октябрятская звездочка, несколько юбилейных, окислившихся от времени рублевых монет времен Советской империи, мамин дневник, в который она подклеивала мои рисунки, поздравления к восьмому марта и дням рождения, бирка из роддома с моими начальными координатами во времени и т.п. Все это собирала и бережно хранила моя мать. После ее смерти у меня не хватило духу выбросить то, что представляло для нее особую ценность, — вот и кочевала коробка со мной все эти годы по городам и весям.

Как она могла здесь оказаться? Ведь она всегда лежала в загашнике, в куче подобного хлама, который и не нужен, и выбросить жалко.

Ах, да… понимаю… Наверное, в спешке, когда меня торопил Юрка, я схватил ее вместо другой, где у меня хранились булавки для крабовой наживки. А на рыбалке я ее не открыл, потому как вполне хватило Юркиных.

Я сидел и перебирал предметы из моего далекого детства, погрузившись в ностальгическую воронку воспоминаний, поочередно выкладывая предметы на разостланную на полу газету.

Последними я выудил маленький перламутровый перочинный ножик (в детстве я с ним не расставался ни на минуту) и самодельный фонарик, сделанный из квадратной батарейки (таких, по-моему, уже и не выпускают), лампочки от гирлянды и куска изоленты, которой эта лампочка была прикручена к одному из лепестковых контактов батарейки.

Странно, но батарейка не только не окислилась и не вытекла, но выглядела так, как будто только вчера куплена.

Прижав большим пальцем второй лепесток контакта батарейки к цоколю лампочки, я даже был уверен, что она засветится…

Увы… чудес на свете не бывает… все-таки больше трех десятков лет прошло.

Именно этот самодельный фонарик, по словам Одноглазого, когда-нибудь должен был спасти мне жизнь.

Я громко фыркнул, вспомнив Одноглазого. Сейчас, спустя много лет, все произошедшее в тот год, несмотря на отчетливость воспоминаний, казалось мне какой-то нелепой выдумкой, странной сказкой без начала и конца, которую по непонятной причине запомнил на всю жизнь. Интересно, где сейчас мой закадычный друг детства Костя и что с ним? Может, попробовать в одноклассниках его поискать? Сам я терпеть не мог этот сайт и, даже поддавшись в свое время всеобщему ажиотажу и зарегистрировавшись там, вскоре удалил свой аккаунт. Да… все-таки надо побороть свою лень и инертность и пошарить в сети.

Я опустил фонарик на газету и обратил внимание, что выложенные в один ряд предметы как раз составляют моё «вооружение» в ту самую ночь невероятных приключений.

Справа налево лежали: бутылочная розочка, перочинный нож и самодельный фонарик… в порядке, обратном тому, в каком они появлялись тогда в моих руках.

И еще: предметы лежали поверх небольшой заметки о начале масштабного строительства новой дороги, проходящей в том числе и через город моего детства. В связи с этим там должна была произойти перепланировка ул. Набережной, включавшей в себя для начала снос части заброшенных строений и жилых домов. В том числе, судя по всему, это затрагивало и участок Одноглазого, располагавшийся почти в самом начале улицы, на въезде в город.

Это было первое напоминание из прошлого. Довольно скоро я опять и думать забыл о событиях из далекого детства.

Единственные последствия этого напоминания — это то, что я узнал от кого-то Костину почту и даже номер его телефона, на который, впрочем, так и не позвонил, все откладывая на потом. Просто я пока не представлял, что я ему скажу после стольких лет обоюдного молчания. Да и будет ли он сам рад услышать меня?

Второе напоминание я получил на свое день рождение в марте месяце.

В самый разгар веселья, царившего в офисе, в момент, когда выпито достаточно, чтобы представительницами слабого пола забыть о некоторых приличиях, а именно: выпив все вино (кроме которого они ничего, по их словам, не употребляют) перейти на водку и коньяк, но еще до того момента, за которым следует завтрашний провал в памяти, на пороге нарисовался курьер и передал мне под восторженный гул всех присутствующих почтовый конверт.

Взяв с меня автограф на казенном бланке, он исчез так же быстро, как и появился.

Удалившись в коридор, я вскрыл конверт. Оттуда выпал тетрадный листок в косую линейку (триста лет таких не видел), на котором твердым, разборчивым почерком было написано: «Возвращайся домой! Торопись! Дверь закрывается».

Тогда, решив отложить решение головоломки на следующий день, я сунул этот конверт в самый похоронный ящик своего стола.

Третье напоминание я получил собственно вчера. Мне позвонил Костя и в завершение разговора, длившегося без малого час (чего я абсолютно не заметил, хотя для меня и пять минут по телефону — это подвиг), сообщил, что прибывает в город детства завтрашним поездом и назначил встречу на бывшем участке Одноглазого. Я в этот момент как раз находился в командировке в соседнем городке, в километрах ста от места встречи, и поскольку был на колесах, мне не представляло никакого труда оказаться в назначенном месте в назначенное время.

— Хенде хох, фашистская морда! Не двигаться!

Что-то твердое уперлось мне между лопаток. Костя… придурок… кто же еще. Есть некоторые привычки, сопровождающие нас всю жизнь. У Кости одна из таких привычек — это появляться неожиданно и желательно с каким-нибудь дурацким возгласом. В детстве у нас даже существовал определенный ритуал, согласно которому в ответ надо было заголосить что-то вроде:

— Партизанен! Нихт шиссен! Битте! Их бин сдавайся… Их есть немецкий коммуниста и товарища!

С этими словами я, не оглядываясь, схватил его за руку и втащил в оконный проем.

Потом мы долго ржали, обнимались… изо всех сил лупили друг друга по спине и даже устроили шутливую свалку, чуть не сломав бедную березку.

Не буду приводить здесь долгий разговор, касавшийся, как и событий, непосредственно относящихся к причинам нашей встречи, так и относительно белых пятен в жизни друг друга с тех пор, как прекратилась переписка.

Скажу только, что, когда Костя закончил свой рассказ о последних событиях, предшествующих его появлению здесь, я окончательно убедился в том, что Одноглазый и все, что произошло тогда с нами, не сказки, не игры памяти, а настоящая, живая реальность с неприятным, жутковатым привкусом. И самое плохое в этой истории заключалось в том, что она только начиналась.

И ещё — пока Костя излагал свою часть, я все пытался вспомнить что-то важное из моей тогдашней встречи с Одноглазым… какой-то момент, беспокоивший меня.

Но как ни старался, так и не вспомнил.