Двери, всегда закрытые настежь

Виталий Сон, 2017

О чём эта книга? Затрудняюсь сказать определенно. О людях, о выборе который они делают. О мире и своем месте в этом мире. Детские приключения двух мальчиков, которые неожиданно получат продолжение во взрослой жизни. Поставив перед ними выбор Быть или жить. Некоторые главы имеют в качестве эпиграфа стихи по теме главы. Стихи автора. Огромное спасибо Романовой Татьяне Ивановне и Юркевич Наталии Владимировне за помощь в создании этой книги. Без них бы она не появилась на свет. Надеюсь, вам будет интересно.

Глава 3. Исчезновение

Костя пропал!

Эту новость принесла на хвосте невзрачная личность по кличке Шепелявый, жившая в соседнем бараке и учившаяся в параллельном классе.

После вышеизложенных событий минуло уже несколько дней. Все это время находясь под домашним арестом, я соответственно ничего не знал о том, что творится в мире, находящемся за входной дверью нашей квартиры.

В момент, когда я узнал о Костином исчезновении, я был занят очень важным делом, а именно, высунувшись по пояс в форточку, пытался взять на верный рогаточный прицел ворону, сидящую на крыше сарая.

Ворона сидела спокойно на какой-то миллиметр левее от крайней точки доступного мне сектора обстрела и насмешливо косила в мою сторону хитрым глазом. Вот потому я, балансируя на животе и судорожно суча ногами в воздухе, пытался выдвинуться из окна как можно дальше.

— Костя пропал!

Я выронил рогатку и смахнул пяткой с подоконника горшок с любимым маминым кактусом.

И хотя кактус в падении впился в мою пятку чем только мог, я не почувствовал боли… настолько был потрясен этой новостью.

— Как пропал?

— Вчера домой не пришел. Сегодня Костина мама приходила в лагерь (имелся в виду летний пришкольный лагерь), и милиция. Спрашивали всех, кто его видел последним.

Невзрачная личность что-то еще бормотала, но я ее уже не слышал.

Костя пропал! Я был почти уверен, что это как-то связано с нашей последней вылазкой.

Мне хотелось немедленно бежать в хибарку Одноглазого, но в трусах и майке далеко не убежать, а всю остальную мою одежду мать на время оставила у соседей.

Оставалось только ждать, когда придет с работы мама, и попробовать уговорить ее отпустить меня погулять. И я ждал.

Ждать пришлось недолго. В тамбуре раздался шум (который могут произвести только несколько человек), затем клацнула дужка навесного замка, и в квартиру вошли:

мать, тетя Зоя (Костина мама) и незнакомый мне дядька со старым, облезлым портфелем.

Тетя Зоя, едва переступив порог квартиры, рухнула на табуретку и принялась причитать. У нее было опухшее от слез лицо и красные глаза. Поначалу я с трудом ее узнал. От нее сильно пахло валерьяной.

Она всегда (до этого) была веселого, доброго нрава… и мне казалось, что она и во сне хохочет или улыбается.

Допрашивали меня долго и с пристрастием. Тетя Зоя периодически принималась плакать, и это было труднее всего выдержать. Дяденька с портфелем оказался то ли следователем, то ли оперативником, в те годы таких нюансов для меня не существовало… милиционер и все тут.

Почему я был твердо уверен, что ни при каких обстоятельствах нельзя рассказывать о том, где мы с Костей были… я не знаю… но тем не менее точно знал: проговорюсь — и Костя никогда не вернется…

Потом тетя Зоя ушла.

А мама поила чаем дяденьку с портфелем, который размяк от горячего чая и сетовал вслух, вот, дескать, что творится в районе… Недавно в соседнем селе мальчик пропал, и по свидетельствам очевидцев, его видели в последний раз разговаривающим с Одноглазым.

И когда пришли за Одноглазым, тот пытался укрыться в доме, а когда это ему не удалось, впал в кому и до сих пор находится в таком состоянии. И поговаривают, будто…

На этом месте я был выслан матерью, заметившей мой неподдельный интерес, за пределы слышимости разговора.

Когда мы остались с матерью одни, она испытующе посмотрела мне в глаза (только она умела так смотреть… как рентген, это был ее коронный прием, против него я всегда был бессилен) и спросила: «Ты правда ничего не знаешь?»

И тут в первый раз в жизни я не дрогнул, не отвел взгляд и уверенно соврал: «Да!»

Дальше события развивались стремительно.

Я уже не помню, каким образом мне удалось ускользнуть из дома, за давностью лет эти мелочи совершенно вылетели из памяти.

Отчетливо помню только с момента, когда я, дрожа от страха и ночной прохлады, перелезал через высокий забор участка Одноглазого.

Как раз в этот момент из-за облаков выглянула полная Луна, и весь двор залил ее жутковатый, мертвенно — голубой свет. Хотя, возможно, мне это тогда просто со страху померещилось.

Единственное в чем я не мог ошибиться, так это все тот же проклятый запах сахарной ваты.

В ту ночь он был особенно густой и липкий.

Я пересёк двор, оглядываясь на каждый воображаемый шорох и был готов в любой момент рвануть обратно. Как только я подошел к стене хибары, мир вокруг смолк.

Наступила полная тишина: ни шороха, листвы, ни дуновения ветра, только Луна и все тот же забивающий ноздри запах.

Я долго стоял, подняв дверку угольника, и собирался с духом, намеренно не глядя в черный провал угольной норы. Мне всё казалось, что там кто-то есть… и что оно, которое там, смотрит на меня и ухмыляется.

Оно ждет, когда я посмотрю на него, потому что знает: если я увижу эту ухмылку, то никогда не решусь пройти дальше. Сколько времени я провел в таком положении, не знаю, может, и несколько секунд, но только они были длиной в миллиарды лет.

Оно, которое ждало меня там, стало терять терпение. Сначала послышался шорох осыпающегося угля, а потом шлепающие и чавкающие звуки, наводившие на мысль о том, что их источник — это сидящая в темноте огромная слепая жаба, питающаяся исключительно маленькими мальчиками.

Тёмный первобытный ужас перед неизвестной опасностью, прячущейся в темноте, шарахнул по мозгам, за долю секунды заполнил все тело от затылка до пяток. Я выронил крышку люка и в один момент оказался за пределами участка Одноглазого, а высокий забор, по-моему, перемахнул, даже не касаясь его.

Я бежал, задыхаясь и поскуливая от безумного страха, мне слышались сырые шлепки за моей спиной. Оно покинуло нору и преследовало меня!

Остановится я смог только возле первого городского фонаря на окраине, светившего тусклым, но таким надежным, живым и теплым светом. Окончательно меня отрезвил проехавший мимо грузовик.

Теперь меня заполнил жгучий стыд, вытеснив остатки ужаса… я струсил… струсил… Хуже того — я совершил предательство. Убежал! Бросил друга одного…там. А он так ждал моей помощи.

При одной только мысли о «там» тело покрылось предательскими мурашками.

Но, сам того еще не осознав, я уже направлялся обратно.

По дороге я подобрал пустую бутылку и, разбив ее о бордюрный камень, превратил в грозное оружие — «розочку». Если верить старшим пацанам (сопливым подросткам лет тринадцати — пятнадцати из нашего квартала, нахватавшимся дешевой блатной романтики), такой «розочкой» умеючи можно легко зарезать человека и даже не одного. Откуда у меня возьмется такое умение и можно ли сравнить человека с огромной слепой жабой-людоедкой, я старался не думать. Острые края бутылочного горлышка, поблескивавшие из моего судорожно сжатого кулака, и жалкий перочинный ножик в другом придавали мне уверенности. Всю дорогу обратно я уверял себя, что нет никаких жаб-людоедок и чертей… это все бабушкины сказки и враки, такие же, как дед мороз, приносящий подарки, (мы с Костей, в отличии от большинства сверстников, тогда уже знали, что в его роли выступают родители, но все-таки писали ему открытки, как все остальные, в надежде на чудо… а вдруг?)

Я настолько преуспел в подбадривании себя, что, оказавшись возле открытого угольника, готов был перерезать хоть целую армию жаб (тем более, что это всё бабкины сказки) и почти нисколечко не боялся!

Минуточку! А почему открыт люк? Я ведь совершенно точно помню, что захлопнул его!

Давешний ужас предупредил о своем возвращении мурашками, побежавшими по спине, и, не дожидаясь, когда он заполонит меня окончательно, с отчаянным криком: «Ма-а-м-а-а-а!» — я нырнул в угольную нору, выставив перед собой оба своих «грозных клинка».

Внутри никого не было. Я стоял, настороженно обшаривая взглядом пустую комнатку с примыкавшем к ней крохотным закутком кухни. Лунный свет бледно, но полно освещал жилище Одноглазого. Не было нужды зажигать самодельный карманный фонарик, сооруженный из квадратной батарейки, лампочки от гирлянды и куска изоленты. К тому же, кажется, я его потерял еще во время своего позорного бегства.

Ничего не изменилось со времени нашего последнего визита сюда — всё оставалось на своих местах… за исключением кровати, отодвинутой к противоположной стене.

Было такое ощущение, что кто-то пытался вытащить ящик из-под кровати, ему это не удалось, и потому он отодвинул кровать. И еще было понятно, что этот кто-то не преуспел в своем начинании.

Ящик находился на том же самом месте.

Немного разочарованный, я сидел на полу и тупо пялился на чертов ящик. Совершенно обыкновенный. Ничего загадочного в нем не было, если не принимать во внимание, что его невозможно открыть и сдвинуть с места. Было абсолютно непонятно, что же делать дальше. Почему я был уверен, что мой друг здесь и нуждается в моей помощи? Сейчас мне все это казалось полным абсурдом. Я уже начал было подумывать о возвращении, как мне показалось, что кто-то зовёт меня… где-то очень… очень далеко.

Как будто ветер доносил издалека чей-то смутно знакомый голос.

Я прислушался… нет… показалось…

И вновь еле слышно: и-а-я… о-о-и-и… е-е-й.

Ту же припомнив Костин рассказ, я прилип к ящику и весь обратился в слух.

Но кроме пульсации своей крови в плотно прижатом к стенке ящика ухе, ничего не услышал.

Крики… если они мне не показались… прекратились. Но теперь я был точно уверен, что доносились они именно оттуда.

И вдруг, заметив в миллиметре от своего кончика носа маленькое светлое пятнышко, я замер на месте, затаив дыхание, боясь спугнуть его судорожным выдохом, который так и просился сейчас наружу.

Прошло несколько томительных секунд… пятнышко стало ярче и шире… я продолжал ждать не дыша… Пятнышко еще более увеличилось, став размером примерно с пятикопеечную монету… Решив, что этого достаточно, я сделал выдох и приник к нему, как к замочной скважине, в твердой уверенности наконец-то увидеть… Что?

Сначала картинка была размыта — просто белая муть со смутными очертаниями.

Постепенно муть рассеялась, и я увидел где-то внизу подо мной последний акт разыгравшейся драмы, предыдущие действия которой я пропустил.

На маленьком пятачке, которым заканчивался узенький серпантин горной тропинки, упиравшейся в отвесную скалу, парень лет двадцати в разорванной на спине футболке метался между трех дверей в стене скалы. Он никак не решался выбрать какую-либо из них. Почти уже решившись, он хватался за ручку одной… но тут же одергивал руку, как от огня, и прыгал к другой двери. Времени на выбор у него не оставалось совсем. Снизу по тропинке наползали на пятачок какие-то странные твари, похожие на грифов, но со змеиными хвостами и совершенно человеческими зубами в нетерпеливо щелкающих клювах.

Передние останавливались в нерешительности перед самым выходом тропинки на пятачок, но сзади напирали все новые и новые… и было понятно: еще пара минут — и парню крышка.

Периодически он бросал взгляд назад и стрелял в приближающихся тварей из огромного старого револьвера. Револьвер, судя по всему, был древней конструкции, после каждого выстрела приходилось взводить курок вручную, как в старых ковбойских фильмах.

Только в вестернах герои делали это быстро и изящно, стреляя, как из пулемета.

У парня с этим дела обстояли куда хуже. Он делал это очень неумело… пару раз умудрившись едва не выронить револьвер из рук. Его неумелость компенсировало только опустошительное воздействие оружия в рядах напиравших тварей. После каждого выстрела не менее десятка монстров падало замертво, и их тут же пожирали напиравшие сзади собратья.

Это давало маленькие паузы, в течение которых осаждаемый тщетно старался выбрать нужную ему дверь. Сверху мне было хорошо видно, что скала на самом деле представляла собой просто стену, за которой находились три коридора, ведущие к трем дверям на площадке.

Один из них (центральный) обрывался в бездонное ущелье, край которого прилегал вплотную к самому порогу.

В дальнюю от меня дверь с воем билась огромная собака… вместо шерсти она была покрыта

стальной щетиной, когти высекали искры из скалы, а хвост, которым она в бешенстве хлестала по бокам, выбивал целые куски бетона из стен коридора.

Пространство за третьей дверью, было укрыто мраком… и было в нем что-то нехорошее… но… все-таки… все-таки… это был единственный шанс.

Когда я перевел взгляд по ту сторону дверей, то увидел, что развязка уже наступила.

Револьвер дал две осечки подряд, и твари приблизились к парню на расстояние вытянутой руки. Они уже никуда не торопились. Он размахивал своим бесполезным оружием, как дубинкой, держа его за ствол, но твари только шипели и не делали ни шагу назад. Похоже, они поняли, что он не в состоянии побороть свой страх перед неизвестным и сделать выбор между тремя дверьми, а значит, никуда не денется.

Спустя много лет я понял, чего он боялся… но тогда искренне не понимал… ведь если сзади верная смерть… какая разница, что тебя ждет впереди… ведь все равно ничего не теряешь?

Время показало, насколько я ошибался. А парень, похоже, уже знал и, видно по всему, решил принять свой конец здесь. В отчаянии швырнув свое оружие в кучу тварей и раскроив одной из них череп, он поднял голову и…

Мне показалось — в голове у меня разорвалась бомба!

Крик о помощи занял всё пространство моей черепной коробки. В этом крике слышалась безнадежность… звавший на помощь не рассчитывал на нее… это был просто крик отчаяния:

— Ви-т-а-а-л-я-я!!! По-м-о-г-и-и!!! Ск-о-р-е-е-й!!!

Это был Костя! Старше на много лет… но это был он!

Впрочем, это я понял позже… а тогда, еще не успев ничего толком осознать, только сообразив, что парень тоже меня может услышать, я кричал диким голосом, разрывая связки: — Правая дверь! Правая дверь!!! Правая!!!

Услышав меня, железная собака горестно взвыла и со всего маха с треском ударила в свою дверь.

— Пра-а-в-а-а-я-я-я!!!

В этот момент кто-то плотно зажал мне рот жесткой ладонью и оттащил от ящика.

Это было уже слишком для детской психики, и я потерял сознание.