Княжий род. Наследник

Виталий Свадьбин, 2022

Что бы вы сделали, если бы к вам в руки попал древний артефакт, позволяющий путешествовать в прошлом? А вот главный герой Роман Волжин, такую возможность не упустил. Получив наследство от своего деда, в виде древних фолиантов и перстня рода, он воспользовался инструкцией и отправился в далёкие века. Цель Романа – улучшить состояние своего рода. А почему бы и нет? Результат приключений главного героя можно узнать из произведения.

Глава 2. Воинская слава боярского сына.

Конец июня 1555-ый год. Судбищенская битва.

Оставшийся отряд, чуть больше семи тысяч воинов, старшего воеводы Ивана Васильевича Шереметьева можно считать мобильным. Воевода оставил только конных, даже стрельцы были в сёдлах, плюс заводные кони. Тем не менее обоз задавал темп движения. Во все века армии двигаются, ориентируясь на самые тихоходные единицы. А куда без обоза? Корм лошадям везти надо, ратников обеспечивать питанием, запасы стрел, запасы огнебоя для пищалей, ну и шатры с палатками. В общем тыловики нужны, никуда от этого не деться. Через пять дней, в начале двадцатых чисел июня, добрались до села Залеское и двинулись к реке Любовша. Река — это вода, а кони желают пить, они не верблюды. При семитысячном отряде, четвероногих лошадок набирается почти пятнадцать тысяч голов. Шереметьев планировал встать лагерем на отдых, но дозорные, уходившие на расстояние до десяти вёрст, сообщили, что хан Девлет Гирей решил вернуться и наказать воеводу за потерянный обоз. Дозорные русичи схлестнулись с дозорными татарами и взяли пленников, от них узнали, что хану известно малое количество воев у воеводы Шереметьева. Князь Иван Васильевич решил готовится к битве. Выбрали место напротив Судбижского леса, огромное поле, где можно встретить врага. Судбижский лес занимал огромную территорию. В лесу даже была деревенька, меньше десятка дворов, что имела название Судбищи. Шереметьев решил использовать реку Любовши, как преграду, чтобы у татар не было возможности окружить и смять малочисленного противника. Срочно приступили к возведению засеки. Мои холопы не принимали участие, Шереметьев дал мне указ нести дозорную службу. Так что я мотался по округе выискивая дозорных крымчаков. Вместе с Шереметьевым были воеводы Алексей Басманов и Стефан Сидоров, их полк отвели в резервный, чтобы ударить в нужный момент с флангов по татарской орде, потому находились в тылу. Двадцать третьего июня хан Девлет Гирей приблизился к русскому отряду. По моим ощущениям, земля дрожала от такого количества всадников, а пыль поднималась как облако. Именно так и обнаружили орду. Надо отдать должное Шереметьев активно командовал ратниками и воеводами. Бегать в дозорах не было смысла, и я пристроился со своими холопами к стрельцам. Всё-таки когда есть препятствие легче драться с превосходящими силами противника. Меня реально трясло. Может от адреналина, а может от страха.

При устройстве засеки я заставил своих холопов укладывать лесины так, чтобы получались амбразуры. Кто-то из стрельцов увидел и доложил своим командирам. Многие стрелецкие сотники знали меня по прошлому разу, однако позвали Еремея Житина.

— Доброго тебе здоровья, Роман Евстафьевич. Стрельцы наши полюбопытствовали, что вы такое мудрите? — спросил сотник, подойдя к нам.

— Амбразуры, ну или ячейки для стрелка. Удобно стрелять, и татарин не сразу разглядит. Хоть какая-то защита от стрел.

Еремей присел возле одной из готовых амбразур, приложился пищалью. Встал покачал головой позвал стрельцов и велел им делать также.

— Выдумщик ты, Роман Евстафьевич, каких свет не видывал, но всё у тебя как-то правильно придумать получается, удобно. Может ещё что подскажешь, а, боярин?

— Еремей Олегович, вы проверяли насколько далеко летит пуля из пищали?

— Шагов двести, может двести пятьдесят. Если попадёт пуля, то точно поранит. Но попасть сложно. Если только в толпу.

— Именно. Сделаете первый залп шагов на триста, татар будет так много, что точно не промахнётесь. А главное собьёте темп атаки. Успеете второй залп сделать, а потом и третий. Тысяча пуль найдет в толпе жертву. Удачное попадание может лишить сразу три тысячи татарских всадников. У меня картечь, мои люди дадут залп со ста шагов, — пояснил я.

Сотник Еремей хмыкнул и пошёл говорить со своими сослуживцами.

Князь Шереметьев регулярно объезжал и осматривал позицию. Проезжая мимо нас, воевода остановился, наверное, он узнал меня. Да и одеты мы совсем не как стрельцы.

— Я смотрю кто тут возле стрелецкого полка крутится, а это младший Волжин. Ну как, Роман Евстафьевич, готов к битве? Знаешь, что здесь будет самое жаркое место? Конные у нас стоят в резерве, — Шереметьев явно ждал ответа от меня.

— Иван Васильевич, вы ведь тоже здесь находитесь. Почему я не могу встать рядом с воеводой, плечом к плечу, чтобы смотреть врагу в лицо? — я поморщился, опять получилось пафосно.

Шереметьев с минуту смотрел на меня, ничего не сказал, только хмыкнул и поехал дальше. Орда хана Девлет Гирея приблизилась на расстояние двух полётов стрелы. Я смотрел на эту тёмную массу, людей и лошадей, и меня брала оторопь. Орда свое многочисленностью впечатляла. Я же думал о мужестве людей в этом времени. Это вам не стрелять во врага на расстоянии, здесь дело дойдёт до того, что надо будет резать друг друга, глядя в лицо. В этот момент, я твердил себе, что со мной ничего не случится. Ближе к вечеру татары нападать не стали, не двинулись они и ночью. Так что у русских войск оставалось время закончить подготовку позиции. Ночью мне удалось немного успокоится, и я даже задремал. Разбудил меня на рассвете Потап.

— Вставай, боярич, светает. Мы набрали стрел про запас, огнебой закончится сможем стрелы метать, а то и начнём с этого. Твой ханский лук далеко бьёт, если навесом, то сможем дальше, чем на пятьсот шагов метнуть. А там стрела сама найдёт цель в такой «тьме», главное чаще выстреливать, — негромко сообщил Потап.

«Тьмой» Потап называл орду. Сегодня двадцать четвёртое июня, пришла неожиданная мысль. Хан не торопился давать команду к атаке. Солнце начало подниматься над горизонтом, теперь ещё раз удалось рассмотреть орду, заполнившую весь простор поля перед нами.

— Потап, где наши кони? — обратился я к дядьке.

— У леса, Роман Евстафьевич, двое холопов присматривают за ними.

Наши пищали заряжены, горят небольшие костерки, чтобы запалить фитили. Я взял лук, попробовал натяжение тетивы, перед собой положил пять связок стрел. Природа притихла, я обратил внимание, что не слышу птиц. Однако стал нарастать фоновый шум. Попробовал понять, откуда идёт. И стал различать, доносилось ржание татарских коней и выкрики самих крымчаков. И вот татарская орда пришла в движение. На нашей позиции зазвучали команды, я не обращал внимания, стараясь сосредоточится. Среди моих ратников с луками встали четверо. Потап, Идан, Яромил и я. Шум движения конницы татар нарастал. Я наложил стрелу на тетиву, как только татары приблизились к нужной черте, метнул стрелу. Посмотрев в небо, увидел, как большое количество стрел затмевают небо, оказывается не только нам пришла такая мысль в голову. Скорей всего стрелы находили свои цели. Стрела даже на излёте способна нанести ранение. Я заметил, что то тут, то там татарские конники падают вместе с лошадьми или выпадают из сёдел. Я пускал стрелу за стрелой. Орда приближалась, видимого урона мы не наносили. И вот с татарской стороны полетели стрелы. Мы прикрыли головы щитами, присев за лесины засеки. То тут, то там слышен глухой стук, стрелы втыкаются в стволы деревьев. Но раненых среди русичей пока нет. Глянув в сторону стрельцов, увидел, что они готовятся к залпу. Зажгли фитили и ждут нужной дистанции. Сам я продолжал брать стрелы и накидывать в сторону орды. Вот орда приблизилась на триста шагов. На двести пятьдесят. Залп! Бах, бах, бах, бабах… Залп целого полка стрельцов впечатлял. Не только звуком, но и видом. Наши позиции заволокло пороховым дымом. Вот только ветер сегодня на нашей стороне, достаточно быстро дым сносило в сторону. Я смог рассмотреть, как несколько рядов татар рухнули на землю, где-то падали лошади. Задние ряды стаптывали упавших. Стоял стон раненых, ражаные лошадей, топот копыт и визг татар. Я впервый в жизни услышал, как страшно стонут лошади, от такого выражения боли животными «мурашки» бегали по спине. Мы схватили свои пищали, готовые к бою. Стрельцы успели ещё раз выстрелить. Всадники валились, как трава от косы. В одно мгновение мелькнула мысль «может по этой причине смерть ходит с косой». Я мельком глянул в сторону стрельцов, они лихорадочно перезаряжают пищали. А вот и наш рубеж в сто шагов. Залп! Картечь сносила строй всадников в ширину до двух метров. Я взял следующую пищаль. Время растянулось как резиновое. Первые крымчаки достигли засеки, они прыгали прямо с сёдел на бревна, старясь добраться до стрельцов. Шелестели стрелы, визжали татары, ругались русичи, ржали кони. Это походило на сумасшествие. Я не смогу сказать, сколько времени длилась атака татар, мне показалось целую вечность. На мою позицию, тоже карабкались татарские воины, с оскаленными от злости рожами. Выхватив саблю, я рубил по ногам, сам прикрывался щитом от ударов, вновь колол и рубил. И вдруг всё закончилось. Татары начали откатываться назад. Атака отбита. Мои холопы добили раненых крымчаков, что успели перескочить на нашу сторону. Над полем стояли стоны боли и страха раненых лошадей и людей. Я осмотрел своих воинов, все целы, даже раненых нет, а вот среди стрельцов были. Я пошёл к стрельцам для оказания помощи. С собой взял троих, Потапа, Идана и Яромила. Прикроют от постороннего взгляда, когда буду читать заговор на остановку кровотечения. Ни к чему мне лишние разговоры, ещё обвинят в колдовстве. Всем, конечно, не поможешь, но некоторых спасти можно. В этот день татары не повторили своей атаки. С наших позиций стали делать вылазки стрельцы, собирая трофеи. Осуждать их не принято, здесь так заведено. Князья и бояре уже получили свою прибыль с обоза, а вот простые ратники могут только с мёртвых взять оружие и монеты, если таковые найдут. Из моих холопов охотники нашлись, я не стал возражать, был занят ранеными, мои бойцы прикрывали меня щитами, на всякий случай. Думаю, в этот момент никто на меня не обращал внимания. Посчитать потери татар сейчас невозможно, а вот среди стрельцов таковые были. Погибло около сотни стрелецких воинов, раненых не меньше, хотя я точной цифры не знал. К вечеру задымили костры, русская рать готовила еду. Война войной, а обед по расписанию. Возможно, поговорка родилась в глубокой древности. Мои холопы вернулись с поля ближе к вечеру, приволокли целую кучу сабель, ножей и мешок с медными и серебряными монетами. Приволокли пять броней, и десяток кольчуг. Я осмотрел одну бронь, вполне добрый куяк. Разделят потом между собой. Добрые сабли возьмут себе, что не нужно продадут. Если, конечно, мы доберёмся до дома живыми. Я разрешил трофеи унести к лесу, где стояли наши кони.

Вечером я видел воеводу Шереметьева, он проезжал вдоль засеки, но возле нас останавливаться не стал. Вечером я сходил поболтать с Ерёмой, сотником стрельцов. Своим холопам дал задание сделать навесы из жердей, в два наката. Дополнительно проложить потниками для лошадей, сняв с трупов татарских коней. Очень мне не понравилось прикрываться только щитом, когда стрелы тучами падают на позицию русичей.

— Раненых много, отправляют их к обозу. Отойти нам сейчас никак нельзя, засека наша защита, в поле нас татары раздавят. Не уходят поганые, завтра снова начнут, — сетовал сотник.

— Еремей Олегович, как думаешь отобьёмся? — спросил я сотника.

— Ты, Роман Евстафьевич, первый год на службе, как я понял и сразу в такой котёл попал. А отобьёмся или нет, одному богу известно. Воевода Иван Васильевич, говорят ещё вчера гонцов в Тулу отправил, сообщить государю нашему, что не ушёл Девлет Гирей и будет сеча возле Судбижского леса. Может наш государь подмогу пришлёт, да только дней пять им идти не меньше, а то и подольше. За это время наши косточки вороны растаскивать начнут.

— Я помирать не собираюсь. Думаю, разобьём мы хана, непременно разобьём, — ободряюще произнёс я.

Еремей Житин внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. В его глазах я выглядел юношей, не знающим настоящих битв. Вернувшись к своим, обнаружил готовые навесы. Больше того стрельцы, глядя на нас тоже начали делать такую же защиту. Устал я за день чудовищно, так что уснул сразу, как только лёг. Проснулся, как только Потап коснулся меня. Он действует, как нянька, постоянно где-то рядом, но меня не напрягает, пока по крайней мере. Я прислушался к своим внутренним ощущениям. Такого мандража, как в первый день, нет. Даже какая-то решительность появилась. На рассвете в лагере русских началось движение. Со стороны реки татары не смогут обойти засеку, там берега высокие, а вот с другой стороны через лес, вполне могут зайти во фланг. Воевода Шереметьев это учёл, поставив туда детей боярских из поместного войска.

Как взошло солнце татары пришли в движение, но не понеслись лавой на позицию русских, а остановились на дистанции выстрела из лука. Когда стрелы посыпались на нас, я по достоинству оценил вчерашнюю предусмотрительность с навесами. Стрелы даже не пробивали наше укрепление. В паузах я вставал и успевал метнуть пару-тройку стрел в ответ. Вокруг нас земля была утыкана стрелами, как спина ёжика иголками. С нашей стороны не все стрельцы сделали навесы и сейчас раздавались крики раненых. Я сидел под навесом и с тоской думал, что мне бы сейчас не помешал миномёт или крупнокалиберный пулемёт. Вот только взять это чудо военной промышленности негде. Обстрел с татарской стороны продолжался. Сидя под навесом, мы пережидали, а мне в голову лезли глупые мысли. Например, сборщики металлолома смогут хорошо заработать, если поковыряются на этом поле. Железо в этом времени дорогой товар. Но татары всё же решились на атаку. Надеюсь, у них закончился запас стрел. Разогнаться лавой у них сегодня не получится, поле усыпано трупами людей и лошадей. Слава богу, что они ещё не протухли, а то получится газовая атака на наши редуты, если ветерок в нашу сторону подует. Ряды стрельцов начали обстрел, как и вчера. Залп! Вновь стоны раненых и лошадей. Вне всякого сомнения, раненая лошадь издаёт очень неприятный звук, скорее даже жалобный. Второй залп! Когда мы стали стрелять со своего места, стрельцы дали третий залп. Я и мои холопы находились на фланге, но не со стороны реки, а со стороны леса. Потому я услышал какие-то крики и движение на нашем фланге. Девлет Гирей совсем не дурак, он всё-таки послал своих людей в обход через лес. Из леса они, конечно, лавой разогнаться не смогут, но атаковать вполне результативно. Тем временем татары приблизились к засеке и похоже, что на фланге у реки перелезают через завалы брёвен, там завязывается сабельная рукопашная. Я со своими холопами мог бы залп сделать по татарам из леса, но там наши с ними рубятся, начиналась свалка. Мой мозг лихорадочно искал выход. Вся картина боя словно фрагменты замелькала. Вот Потап быстро накладывает стрелы на тетиву и стреляет с близкого расстояния, вот десяток моих холопов торопливо перезаряжают пищали, вот из моих же холопов пятнадцать воинов делают залп по лезущим через засеку татарам. Я сам не заметил, как в моих руках оказался лук, и я стреляю, быстро растрачивая запас стрел. Давление татар нарастало. Частично смяли всадников нашего фланга. Татары прорвались в тыл к нашему укреплению. Начала нарастать паника у русского войска. Я стреляю то и дело поворачиваясь, то в сторону засеки, то в сторону прорвавшихся татар. В какой-то момент я увидел воеводу Шереметьева, он бьётся сразу с тремя всадниками крымчан на саблях. И три стрелы пробивают грудь воеводы. Шереметьев падает со своего скакуна. Ранен или убит? Размышлять нет времени. Тремя выстрелами из лука попадаю в татар, что теснили воеводу.

Падение воеводы Шереметьева с коня наверно стало последней каплей, русичи дрогнули и побежали к лесу, где находились кони. А те, кто были верхом припустили покинуть поле боя. Я выругался матом. Рядом со мной находился Потап.

— Потап, всех наших ко мне! Вооружиться пищалями, приготовиться к стрельбе. Стрелять по моей команде. Будем пробиваться к воеводе, потом к лошадям. Залп! Это разрядили пищали мои воины. «Сука, если выживем, буду просить отца дать им вольную» пролетела неожиданная мысль. Второй залп! Наша картечь прочищает коридор от татарских всадников и кажется мы грохнули кого-то своих. Я подбежал к воеводе, сунул руку под бармицу, нащупал пульсирующую вену на шее. Значит жив пока Шереметьев. Скакун воеводы никуда не убежал, он стоял возле хозяина и казалось, что конь не обращает внимание на творящийся вокруг ужас. Я попробовал приподнять воеводу. Здоров, чёрт бы его побрал, плюс броня на нём. Кто-то из холопов мне помогает перекинуть воеводу поперёк седла. Беру скакуна под уздцы.

— Потап, встаём коробочкой, заряды экономим, — кричу так, что чуть не срываю голос.

Мы начинаем двигаться к лесополосе, там наши кони. Что сказать? Мы прорвались, добрались до наших коней, вскочили в сёдла и покинули место битвы. Хотя я не понимаю, как у нас получилось. Я потерял двадцать своих воинов. За лесополосой находилось поле, это я увидел потом. Оказывается, воеводы Стефан Сидоров и Алексей Басманов у самого леса организовали вторую линию обороны. Там делали засеку немного по-другому. Спиливали деревья, оставляя пни. Стволы деревьев укладывали так, чтобы вершины смотрели в сторону противника. Именно в ту сторону и бежало войско русичей. Воеводам удалось остановить бегущих и организовать оборону на новом рубеже. Использовали даже обоз, поставив телеги в круговую оборону. На старой линии засеки началась резня русских воинов, тех кто пытался бежать пешим. Крымская орда хана Девлет Гирея атаковала трижды новый рубеж. Всё это время я и мои люди прятались в лесу, убивая татарских всадников если они заскакивали к нам, используя только луки и стрелы. Битва прекратилась ближе к вечеру. Татары вдруг начали отходить. Позже выяснилось, что Девлет Гирей узнал о том, что от Тулы с войском идёт русский царь Иван Васильевич Грозный. Не желая губить всех своих людей, хан дал приказ отступать и ушёл на юг. Как только татары отошли, мы двинулись в сторону нашего рубежа обороны. Перед этим я успел перевязать Шереметьева, удалил наконечники из груди, даже два заговора прочитал, на остановку кровотечения и на увеличение жизненных сил. Приложили сухой мох и перевязали. Сам я получил два разреза, повредили кольчугу, а куяк можно просто выбросить. Мои раны лёгкие, разрезали бок и разрез на спине. Убей не помню, где успел получить удары от татарских сабель. Из моих людей в живых осталось двадцать пять человек. После окончания битвы Потап с нашими холопами сходили на место бойни, подобрали пятерых из наших, с тяжёлыми ранениями. Следующие три дня собирали железо на поле боя. Искали живых, уносили мёртвых, чтобы похоронить по крестьянскому обычаю. Отлавливали бесхозных коней, подбирали сёдла с мёртвых животных. У меня вновь образовался обоз. Все наши пищали нашлись, подобрали и стрелецкие. За три дня воевода пришёл в себя и его с охраной отправили в Тулу. Из полка стрельцов уцелело полторы сотни, Еремей Житин тоже остался жив, получив только лёгкую рану. Потянулись русские обозы и конные отряды в сторону Тулы. Всем стало понятно, что хан Девлет Гирей ушёл в степь. Я узнал о количестве потерь. В этой «мясорубке» погибло больше пяти тысяч русских ратников. Тел крымских степняков насчитали больше пятнадцати тысяч. Всех посчитать невозможно. Возле первого рубежа русских находились только фрагменты тел, отдельно руки и ноги. Степняки сами затаптывали своих, перемалывая плоть людей и лошадей в фарш. Мой личный обоз состоял из пятнадцати телег, где сложены трофеи. По местным негласным законам большая часть принадлежит мне. Я разрешил холопам разделить всё серебро и медные монеты. Войску Шереметьева как трофей досталось знамя ширинских князей, одного из сильнейших бейских родов Крымского ханства — карачи-беков, которые могли утверждать Крымских ханов на престоле.

Лето 1555-ый год. Тула. Дорога домой. Царские милости.

Через десять дней мы добрались до Тулы. Встали рядом с общим лагерем. Отца не было с нами, а сам я не знал, что мне делать. Отправляться домой или ждать распоряжений воевод. Мои люди собрали на поле боя табун в триста лошадей, среди них были десяток аргамаков. Видимо знатные степняки владели ими, но они убиты. Мои раненые слуги стали чувствовать себя лучше, я решил прояснить ситуацию насчёт себя. Но неожиданно прискакал царский гонец. Мне сообщили, что меня к себе вызывает царь. Мои раны заживали. Оделся я по лёгкому, купил на тульском торгу кафтан, шёлковую рубаху синего цвета и сафьяновые сапоги, правда чёрные. Порты взял суконные. Приобрёл новый пояс с серебряными бляшками. А то не солидно как-то, сабля дорогая, а пояс простой, непорядок. Пришлось исправить. Пока ждали в лагере, я приручал трофейного аргомака. Меня Потап научил. Разложил перед вороным жеребцом яблоки, морковку и краюху хлеба. Конь выбрал морковку. Каждый день я обкатывал жеребца. Красивый конь достался, масть вороная, на лбу белое пятнышко, ноги до бабок тоже белые и что интересно глаза голубые. Эта порода лошадей относится к ахалтекинской породе. Конь признал меня, может просто ему нравилось хрумать морковку, которой я угощал его два раза в день. Назвал я жеребца «Вороном»

Царь расположился в тереме Тульского воеводы. Приняли меня не сразу, ждал почти час, но вот наконец пригласили в зал, где расположился государь всея Руси. Как себя вести я не знал. На колени падать не стал, просто отвесил низкий поклон, коснувшись рукой пола. Выпрямившись, я стал ждать, что будет дальше. Может мне надо было в пол смотреть? Но я смотрел на царя. Шутка ли, передо мной историческая легенда, о которой историки не перестают спорить. Лицо у Ивана Четвёртого худощавое, волосы длинные, на голове тофья, расшитая золотыми нитями и самоцветами. Нос острый, с небольшой горбинкой на переносице, борода не окладистая, скорее клином. Глаза тёмные, брови сдвинуты. «Взгляд хищника» подумалось мне. Именно взгляд завораживал или замораживал, у меня начали трястись поджилки, но вида я не подавал. Иван Грозный смотрел на меня, как на жертву. А может мне просто показалось. Одет он был в расшитый золотом кафтан красного цвета, красная рубаха, чёрные штаны и красные сапоги, украшенные самоцветами, в руках он держал посох. Царь смотрел на меня минуты три, сидя на троне, скорей всего это походный трон.

— Ты сын боярина Волжина, — спросил или утверждал царь, я так и не понял.

— Точно так, батюшка государь, — слетело с моего языка, а царь усмехнулся.

— Твой род бояр Волжиных хорошо послужил мне и моему государству. Обнаружили богатый обоз, а в битве ты спас жизнь князя Ивана Васильевича Шереметьева. Отец твой и старший брат ранены тяжело. Проси чего хочешь.

— Я царский воин, моя обязанность служить царю. Невместно воину просить награды у государя. Если служба понравится, то государь сам наградит так, как посчитает нужным.

— Даже так? Твои бы слова да моим боярам усвоить. А то так и ждут чего бы урвать, волки, — произнёс Иван Четвёртый грозно.

Он посмотрел вокруг и думается мне, что у многих очко сжалось максимально. Царь минуту разглядывал бояр и вновь повернулся ко мне.

— Адашев! — громко позвал царь.

За его спиной стоял знатный боярин, лет сорока или чуть больше, с окладистой бородой.

— Я здесь, государь, — отозвался окольничий и глава Челобитного приказа.

— Пиши грамоту. Жалую, за службу ратную по защите Трона и Отечества, княжеский титул с правом наследия боярину Евстафию Борисовичу Волжину. Дарю на вечное владение земли, что на юго-западе от Брянска в пятидесяти верстах, на левом берегу реки Десны, со всеми деревнями и смердами. Роману Евстафьевичу Волжину, сыну Боярина Евстафия Борисовича Волжина, жалую шубу со своего плеча и пятьсот рублей золотом. Написал? Дай подпишу, — Адашев подал царю грамоту на подпись, государь подписал, а Адашев поставил печать.

Мне вручили грамоту, а Иван Четвёртый подошёл и сняв свою шубу накинул на меня. Стоя рядом, я понял, что царь достаточно высок ростом. Иван Васильевич вернулся к трону и сел на него.

— Грамоту на владения получит твой отец в Челобитном приказе. В Москве получишь золото в награду по грамоте, что уже у тебя. Нужен будешь призову. А теперь езжай домой, — царь отвернулся от меня, давая понять, что приём закончен.

Я поклонился, сделал два шага назад, развернулся и вышел. В обалдевшем состоянии дошёл до своего скакуна, вскочил в седло и поскакал за город в военный лагерь. За пазухой лежала грамота с печатью на княжеский титул, а поперёк седла лежала соболиная шуба государя всея Руси.

Военный лагерь расположился на реке Воронка, что протекает в девяти верстах южнее Тулы. Я доскакал меньше чем за час до лагеря. Спрыгнув с седла, отдал повод холопу, а сам пошёл на берег и умыл лицо, намочив голову. Потап подошёл вслед за мной, взгляд его был тревожный. Я молча подал ему царскую грамоту. Большинство наших холопов умели читать. Потап прочитал и грохнулся на колени и начал креститься, восхваляя царя и бога. Домой мы отправились на второй день с рассветом. Из-за лошадиного табуна пришлось выбирать маршрут движения, а не двигаться только по дороге. В день получалось пройти только двадцать вёрст, ночью отдыхали и снова в путь. На десятый день наш обоз добрался до поместья отца, который ещё не знает, что имеет титул князя. В первой декаде июля погода стояла исключительная. Нас заметили издалека и когда наш обоз приблизился, ворота уже были раскрыты. Мать выбежала во двор и со слезами бросилась меня обнимать и ощупывать на предмет целостности тушки сына, при этом приговаривала.

— Вернулся, соколик мой ясный. Ромушка, а я глаза все выплакала. Как отца привезли, ночи спать не могу, всё снится, что на поле бранном ты лежишь беспомощный.

Я стоял и не знал, что делать. Убедившись мать взяла меня под руку и повела к крыльцу.

— Я велела баню истопить, сейчас перекусишь с дороги да в баньку, а потом и пир справим. Господи, радость то какая.

За стол усадил всех меня и наших боевых холопов. Мать присела слева от меня и смотрела на меня, а глаза её блестели от влаги.

— Матушка, скажи мне, как отец и брат, всё ли у них хорошо? — поинтересовался я состоянием отца и Богдана.

— Батюшка уже встаёт, как в баню сходишь, он к столу спустится. А Богдан лежит, но на поправку пойдёт, горячки у него нет. Смилостивился всевышний Иисус Христос, день и ночь молю. В Коломну ездила, там в храме за здравие заказывала и молила, чтобы тебя бог сохранил. Услышал Христос слова мои, — продолжала причитать мать.

Мне вспомнилась моя мать, там в 21-ом веке. Стало вдруг грустно. Но пришло время бани, и я пошёл попариться и смыть дорожную пыль. В бане я был один, в смысле без своих ратников. Парили меня две молодухи из сенных девок, обмахивали веником и нежно поглаживали. Рубахи они не снимали, но на мокнувшая ткань не скрывала, стройные тела женщин. Реакция моя предсказуема. Возражений от молодых женщин к интимной близости не последовало. Я давно заметил, что здесь, в этом времени, достаточно часто моются женщины и мужчины вместе. Молодухи сбежали, как только закончили помывку меня любимого. А я даже имён их не спросил. Посидел на веранде бани, выпив ковш кваса. Одел чистое нательное бельё, накинул кафтан и направился в дом. Прежде прошёл в светёлку брата, Богдан спал. Я потрогал его лоб, болезни не было. За моей спиной появилась холопка.

— На поправку пошёл боярич, его травяным сбором поят, чтобы спал больше, — тихо произнесла девушка.

Я кивнул и пошёл в свою светлицу. Здесь уже лежала приготовленная одежда на сундуке. Пояс с оружием висел на положенном месте. Я одел красную рубаху и синие штаны из шёлка. Здесь же стояли красные сафьяновые сапоги. Понятно, что приготовили для меня. Обулся, сверху рубахи накинул ферязь, расшитую парчой и серебряной нитью. Волосы мои отросли, пришла мысль, что не мешало бы посетить парикмахера. Спустился вниз, в трапезную. Отец уже был здесь, мы обнялись. Отодвинув меня на вытянутые руки, отец серьёзным взглядом осмотрел меня и дал команду холопам принести ушат воды и мыльную смесь. Меня усадили на низкую скамейку, рубаху и ферязь пришлось снять. Намылили мне голову и отец, вооружившись небольшим ножом, острым как бритва, принялся сбривать мне волосы на голове. Через пять минут моя голова блестела, как бильярдный шар. Отец подал расшитую тафью.

— Ты воином стал, сын. Быстро перешагнул срок новика. Пойдём за стол.

Стол накрыли действительно как на праздник. Пили вино, но мне понравился хмельной мёд. Закусывали рыбой, на столе лежало несколько видов. Мясных блюд тоже в избытке, даже три поросёнка, запечённые в печи. И когда только успели. Как только утолили голод, отец сразу потребовал рассказ о событиях что я пропустил. Я сидел по правую руку от отца, мать села слева, чтобы смотреть счастливыми глазами на сына. Пришлось рассказывать, в подробностях, с того момента, как отца отправили домой раненым. Судя по тому, как отец задавал наводящие вопросы, он уже расспросил Потапа. Мать молчала, не вмешивалась в разговор. Мой рассказ прерывался тостами, восхвалили бога Иисуса Христа за спасение в битве. Было много тостов в мою честь. На моменте спасения князя Шереметьева, отец расспрашивал ещё более подробно.

— Хороший знак что спасли вы князя. Я его давно знаю, не забудет он такой услуги. А что же холопы княжеские, неужто бросили его? — воскликнул отец.

— Порубили поганые, всех кто рядом с ним был. Может они его в плен хотели захватить. Вот мы из пищалей и вдарили. За пару залпов всех смело как метлой. Хорошо, что конь князя остался, погрузили поперёк седла, наших воинов я построил коробочкой, дали ещё несколько залпов и в лес вырвались, там легче стало. В общем отбились. Прости, тятя, два десятка людей я не уберёг.

— Не кручинься, сына. В такой сече могли и сами головы сложить. Видно, люб ты нашему богу, уберёг он тебя. Ну и сам не растерялся. Потап уже хвалил тебя, говорит почище любого сотника командовал. Хвалю, сын, горжусь тобой. Порадовал меня. Аргомаков на поле подобрали, рассказывай?

— В лесу и на поле. Это уже после было, когда татары отходить начали. Испугался хан, что государь на помощь подоспеет, вот и побоялся, что всё войско погубит.

Я продолжил рассказ в подробностях. Отец слушал внимательно. Когда дошёл до сцены с царём, мать даже ладошки к лицу прижала.

— Государь Иван Васильевич сам тебя вызвал, а сын?

— Конечно сам. Кто бы меня пустил без приглашения? Прошлось одежды купить на Тульском торгу. В общем вошёл, поклонился до земли…

— Неужели на колени не встал, не оробел? — отец был сильно удивлён.

— А чего мне на коленях ползать? Я что прощенья пришёл просить, али милости какой? Он сам меня позвал, вот я и выказал почтение земным поклоном.

Мой рассказ о беседе с царём попеременно вводил родителей в восторг и в восхищение. Они восхищались подарками мне. Прежде чем сказать о царской грамоте, я достал сию грамотку и дал прочитать отцу. Он прочитал раз, недоверчиво посмотрел на меня, прочитал второй раз. Встал крепко меня обнял и, естественно, спросил, как так получилось.

— Государь спросил какой награды желаю. Я ответил, что невместно воину просить за службу ратную, коли царь желает пусть наградит по своему усмотрению. Вот он и подарил шубу и золота на пятьсот рублей. Потом обругал бояр, назвал их попрошайками, а Адашеву велел прямо на месте грамоту написать.

Отец восхищённо хлопал по столу ладонью, да так, что кубки подпрыгивали, а челядь боярская, а теперь уже княжеская, вздрагивала. Праздник получил новую причину продолжения. В этот вечер я напился. Проснулся на следующий день, на рассвете, в объятиях молодо девахи, одной из тех, что парили меня в бане. Однако праздник продолжился. В общем гуляли два дня. Между делом я повидался с братом, идёт на поправку и это хорошо. На третий день отец затащил меня в свою опочивальню, по всей видимости предстоял серьёзный разговор. В дальней стене отцовской опочивальне была комната. Он сходил туда принёс деревянную шкатулку, скорее похожую на сундучок. Резная и выполнена из морёного дуба.

— Я решил прикупить земли, предложили по левому берегу Оки взять от Любичей до Афанасьевки, на восток лесной массив большой в купчую попадает. Шесть крупных деревень, домов по десять и две маленьких, на пять домов каждая. В Москву так и так ехать. В Перово конюшню большую ставить велел, будет где смердам работать, а может холопами разживёмся. Аргомаков разводить будем. Мне Потап сказал тебя вороной признал, тот, что с голубыми глазами, его тоже надо будет с кобылами спаривать, как только в охоту войдут. Дорогие это кони, сын. На такого коня можно три деревни с землями взять. Хотел я чтобы ты съездил в Брянские земли, что государь нас наградил, с тобой Вадима отправлю, он всё осмотрит и оценит, советы его слушай, плохого он не пожелает нам.

— Хорошо, отец. Как скажешь.

— Позвал я тебя ещё об одном деле поговорить. Ты на раненых заговоры читал, откуда прознал?

— Э-э… — промычал я.

— Ладно, понимаю, что не хочешь говорить. Хоть и считают это грехом, но для воина знать полезно.

Отец открыл шкатулку и снял с пальца перстень, из шкатулки достал две книжицы с кожаными страницами.

— В этой книге заговоры записаны. Мне её отец передал и перстень, чтобы я дальше потомкам оставил. Заговоры волхвов древних, про то церковь знать не должна. Во второй книжице записаны роды наши, от меня в глубь века седьмое поколение. Всё это отдаю тебе, раз уж ты проявил интерес. Богдану показывал, но он не имеет желания. Прочтёшь и спрячь, никому об этом знать не надобно. Дай бог, будут наследники им оставишь. Забирай и ступай.

Итак, что мы имеем в сухом остатке. Пока я думал, как мне заполучить перстень, отец отдал его сам. Это упрощает моё возвращение. Займусь тем, что для начала прочитаю, древние записи.

Лето 1555-ый год. Домашние заботы.

Я прочитал фолиант, что передал отец. Сказать по правде, сразу попробовал вернуть себя назад. Прочитал заговор и покрутил перстень, даже свечи были. Но увы, ничего не произошло. Значит мне ещё что-то здесь сделать надо. Будем думать. Мой день начинался с тренировки с Потапом, потом я занимался личными делами, а Потап тренировал новых холопов. По местным законам отцу ближайшее время выставлять в поместное войско не надо, по причине его ранения. Но всегда есть момент, что царь на службу призовёт. Отец уехал в Москву, решать вопросы по документам на княжеское имение, требовалось получить золото из казны, а ещё старший Волжин хотел закупов выкупить. На земли нужны холопы. После тренировок я ездил по нашим Коломенским землям, купчую отец оформил, так что в недвижимости Волжиных прибавилось. По левому берегу Оки стояли деревни Любичи, Дединово, Лисьи Норы, Сельнево, Нестерово и Павлова. Кроме крупных деревень отец выкупил две маленькие в лесном массиве Молодинки и Горки. Ключник Вадим мотался по вновь приобретённым деревням, выстраивая отношения со старостами деревень. Иногда я ездил с ним, не столько для хозяйственных целей, сколько для выгула своего «Ворона». С каждым днём конь всё больше привязывался ко мне, но и я баловал его. Носил ему яблоки, но любил жеребец морковку. Зачастил я в кузню к кузнецу Томиле. Идея сделать пистоли не давала мне покоя. Но, кроме этого, я принёс ещё кое-какие новшества. Как-то случайно увидел соху, оказывается этим здесь пашут землю. Нарисовал рисунок и отдал кузнецу, велев ему сковать из железа плуг, с лемехом для отворота земли. С пистолями дело двигалось не так быстро, как бы хотелось. Вместе с кузнецом мы ломали голову, как устроить кремневый замок, который будет поджигать заряд. Так в заботах и хлопотах прошёл июль. Отец задерживался в Москве. Богдан поправлялся и уже выходил на улицу прогуливаться, даже верхом катался по округе. Он меня освободил от обязанности ездить с ключником по деревням. С братом отношения слегка натянутые, хотя я не могу понять причину. Может он злится, что его чуть ли не в первом бою ранили, а все «плюшки» и достижения достались мне? Не знаю, да и голову себе не забиваю. Богдан даже принципиально ездил на своём прежнем жеребце, не думая брать аргомака. Всю нужную информацию, я по-прежнему получал от спальницы Ульяны, можно сказать она мой агент. Ульяна сообщила, что Богдана к осени хотят обручить, но с кем она не знает. Отец видимо ещё не решил. Точнее у него решение было, но теперь у Волжиных княжеский титул, так что соответственно и пару сыну подбирать надо. Меня пока не тревожат. К концу месяца сами пистоли с кузнецом мы уже сделали. Для изготовления кремневых замков требовался тонкий инструмент. Пришлось свозить Томилу в Коломну, купили то, что искали. В последние дни июля Железняк собрал механизм замка. Начались технические испытания, исправление ошибок. В первых числах августа, проведя очередные стрельбы, я остался доволен. Не сказать, что мы придумали что-то новое. Колесцовые замки и пистоли появились ещё в 15-ом веке. А кремнёвые замки к оружию уже имелись во Франции и Англии. Но где та самая Европа, а где мы? Короче получилось удачно. Пистоль получился сорок пять сантиметров длиной, длина самого ствола двадцать восемь сантиметров. Рукоять нам вырезал один из холопов из ясеня, что имел способности как резчик по дереву. На оголовье рукояти я заставил кузнеца сделать медный шишак. Потап, который всегда крутился рядом спросил.

— Княже, а зачем такой шишак?

Я взял пистоль за ствол и показал, как могу стукнуть по голове противника, плюсом рассказал, что оголовье играет роль противовеса. Тяжеловато держать одной рукой такой пистолетик. Калибр вышел почти восемнадцать миллиметров. В общем если такая пуля прилетит, мало точно не покажется. Ствол пистоля пришлось делать зауженным, чтобы пуля не выкатывалась при транспортировке. Наши испытания показали, что эффективная стрельба на сорок или пятьдесят шагов. Но пуля летит дальше, так что смело можно пулять шагов на сто, если по толпе, конечно. Мой дядька и инструктор Потап это дело оценил, так что кузнец сделал нам две пары. Ружейную сталь использовали из стрелецких пищалей, что привезли трофеями. Вместе с Потап наделали патронов, что я придумал ранее. Пришлось мне потратить карманные деньги в Коломне на закуп бумаги. Шомпол для пистоля крепился с левого бока, так как с правой стороны был кремнёвый замок. Кузнецу я дал задание переделывать наши пищали под кремневый замок и делать парные пистолеты. У Томилы в кузнице работают его два сына, Ждан и Борис. Оба парня проявляют интерес к изготовлению оружия. Думаю отец, узнав об этом подробней, найдёт способ оставить их у себя. Я ждал отца из Москвы, предстояла дорога в Брянск. Но вместо приезда отца пришло письмо. Привёз письмо проезжий купец. В письме отец велел нам с Богданом выехать в Москву. В этом времени воля отца закон, потому мы оба стали собираться в дорогу. Потап и Илья, который уже тоже оправился от ран собрались с нами. По моему мнению, отец из Москвы отправит меня в Брянск, но тащить с собой всех боевых холопов не хотелось. Взяли два десятка опытных, а молодых будут обучать старшие товарищи. Уехать сразу не получилось, сутки ушли на сборы и кое-какие дела по хозяйству. А на утро, когда мы планировали выехать, прибыл гонец с царской грамотой. И что интересно, грамота была адресована мне. Царь призывал меня пред свои очи. Не понимая ровным счётом ничего, тронулись в Москву. К вечеру третьего дня въезжали в Москву, проскакав сто шесть вёрст. Отец остановился у своего приятеля, дьяка Разрядного приказа Василия Карасева, на его двор мы и направились.

Лето 1955-ый год. Царская воля. Новые полномочия.

Вечером за ужином и кувшинами вина выяснилась причина вызова нас отцом. Меня отец звал, чтобы дать наставления перед поездкой на Брянщину. А вот Богдана совсем по-другому поводу. Отец приглядел невесту Богдану. Смотрины невесты уже были, ездила жена дьяка Карасева. Её вердикт — невеста красавица умница и все дела короче. Теперь очередь показать Богдана будущим родственникам. Родню наш папаша присмотрел с княжеской кровью. Князья Талызины из столбового дворянства и благородных касимовских татар. Род свой ведут от мурзы Кучука Тагалдызина, который прибыл из Золотой Орды служить Великим князьям ещё в пятнадцатом веке. Мурза окрестился и взял имя Якова, получив от Великого князя Василия Второго Тёмного наделы в Муромских землях и княжеский титул. В общем род достаточно благородный и древний. Нынешний князь Фёдор Юрьевич Талызин служит воеводой в Нижнем Новгороде, имеет большие наделы в Муромских землях, а также дом в Москве. Вот старшую дочку и отдадут за Богдана. Этому поспособствовал князь Шереметьев Большой. Насколько я понял всё уже решено отцами, остались формальности. Княжну посмотрели, сейчас покажут княжича, потом побухают и проведут церемонию обручения, а осенью, после уборки урожая, устроят гуляние на свадьбе. И не открутиться Богдану никак.

Конец ознакомительного фрагмента.