Повелители волков

Виталий Гладкий, 2014

Конец VI века до н. э. Правитель Персидской державы, «царь царей» Дарий I, восстановив спокойствие и порядок в своем государстве, ощутил необходимость в большой и, конечно, победоносной войне, которая должна была сблизить разнородные племена его государства и вместе с тем послужить испытанием твердости этого союза. Он задумал поход против причерноморских скифов и около 512 года до н. э. вторгся с огромным войском в Северное Причерноморье. Но на борьбу с завоевателем поднялись не только скифы, а почти все народы между Доном и Днепром. Особый же вклад в разгром персов внесло немногочисленное и смелое племя джанийцев, которых соседи прозвали «повелителями волков» за их умение вступать в союз с этими гордыми и беспощадными зверями!

Глава 4

Большой царский прием

Основная часть войска для похода на заморских саев собиралось в Сузах, бывшей столице эламитов. Остальные должны были присоединиться по дороге. Окрестности Суз превратились в военный лагерь — шумный, дымный и суетливый, но царь Дарий не захотел перенести большой прием по случаю празднования Новруза — зороастрийского Нового года — в Парсастахру, для чего он построил там дворец. Парсастахра была скорее церемониальным святилищем, нежели престольным городом.

Столицей Ахеменидской державы царь Дарий избрал Сузы, памятуя о той славе, которой этот город пользовался в древние времена. И хотя царский двор был кочующим — осень и зиму он проводил в Вавилоне, лето — в Экбатанах, весну — в Сузах, а время больших праздников — в Пасаргадах и Парсастахре, весь центральный аппарат государственного управления находился в Сузах.

Царь встал очень рано. Предстоял тяжелый, наполненный церемониями день, и ему захотелось немного размяться на свежем воздухе. Дарию оседлали коня, и царь, в сопровождении лишь одного хазарапатиша Артагерса, поднялся на невысокую гору, откуда хорошо были видны военный лагерь и его новый дворец. Старая крепость, где был убит лжецарь Гаумата, стояла запущенной, и Дарий уже подумывал разобрать ее по камешку, чтобы на этом месте разбить рощу.

Проезжая мимо ападаны — залы для торжественных приемов, Дарий не смог, чтобы не остановиться и не полюбоваться стелой из полированного мрамора, на котором искусные мастера-ионийцы вырезали и позолотили надпись — перечень, откуда шли материалы и кто строил новый дворец в Сузах.

Дворец строили все сатрапии империи, и для казны он обошелся совсем недорого, не без некоторого самодовольства подумал Дарий. Пусть его и называют за глаза торгашом, но если ему приходится тратить на нужды государства один дарик, то потом он кладет два на его место в сокровищнице.

Просторный величественный дворец располагался на высокой террасе, имел сто десять комнат, коридоров, внутренний двор и огромный парадный зал для приемов — ападану. Все дворцовые постройки были окружены мощной крепостной стеной. Склон террасы царь велел засадить деревьями хвойных пород, и теперь они радовали глаз яркой зеленью.

Царь гордо расправил плечи и тронул повод коня — у него был повод гордиться собой. Норовистый мидийский жеребец, словно почувствовав возвышенное состояние хозяина, ступал ровно, даже торжественно, не пытаясь встать на дыбы или выкинуть какое-нибудь другое коленце…

Дарий не скупился на дорогие подарки и присвоения почетных званий верным людям. Особенно щедро он вознаграждал тех, кто приносил ему интересные сведения. Царь приучил видеть в соглядатайстве доходное дело, и многие быстро смекнули, каким образом можно хорошо заработать. Кроме того, Дарий выслушивал каждого, кто полагал, что ему есть о чем сообщить царю. Отсюда и пошла молва, что у Дария много глаз и ушей. Люди боялись сказать о царе что-нибудь нелестное, словно он сам мог слышать их речи, или сделать то, что могло причинить ему хоть какой-то вред. Подданным повелителя персов казалось, будто он вездесущ. Поэтому никто не только не осмеливался отозваться о царе без должного почтения, но каждый вел себя так, словно был окружен теми, кто являлся глазами и ушами Дария.

При дворе существовала особая служба, которая производила первичный отбор поступивших сообщений, а в особо важных случаях устраивала доносчику аудиенцию у царя. Ее возглавлял уже немолодой Тирибаз, который и к старости не утратил острого ума и проницательности. Что касается мастигофоров-кнутоносцев, которые стояли шеренгами с кнутами в руках по ходу процессии и стегали каждого, кто хотел протиснуться сквозь толпу поближе к царю, то они находились в подчинении сотника-сатапатиша, помощника Артагерса.

Глядя, как военный лагерь постепенно просыпается, Дарий вспоминал, настолько туго ему пришлось, когда он взошел на трон. Не будь с ним его верных друзей и помощников, с которыми он пошел против Гауматы, Персия уже развалилась бы на куски, а его тело склевали бы грифы-падальщики.

Сразу после захвата престола Дарием против него восстала Вавилония, потом Персия, Мидия, Элам, Маргиана, Парфия, Саттагидия, сакские племена и Египет. А все потому, что его считали узурпатором, который не имел никаких прав на царский трон. Началась долгая, жестокая и кровопролитная борьба за восстановление державы. И, видят боги, он сражался не хуже Кира Великого. Подавив все восстания и восстановив мир в государстве, Дарий подчинил своей власти Фракию, Македонию и северо-западную часть Индии. Теперь границы державы Ахеменидов простирались от реки Инд на востоке до Эгейского моря на западе, от Армении на севере до Эфиопии на юге…

Царь очень удивился бы, узнав, что не только он оказался ранней птичкой. В небольшой комнатушке дворца, неподалеку от женской его половины, происходило совещание, больше похожее на заговор. «Заговорщиков» было двое — один из руководителей тайной стражи, престарелый Тирибаз, и жена царя Атосса.

— Уважаемый Тирибаз, я не понимаю, почему Дарий идет воевать каких-то варваров? — говорила Атосса, стараясь заглянуть в глаза старику. — Я пыталась его отговорить от этого похода, убеждала прежде всего завоевать богатую Элладу. А что мы можем получить от нищих кочевников? Дикие земли? Но у нас земель и так больше, чем достаточно. Новых данников? Так у нашего повелителя казна ломится от ценностей. Почему?!

— Сие есть большая тайна, — строго сказал Тирибаз. — Скажу тебе, царица, по секрету — наш благословенный повелитель даже военачальникам не раскрывает истинную цель похода. А уж кто ему ближе, как не Гобрий и Мегабаз? Я думаю, царь просто хочет сокрушить мощь заморских саев, которые угрожают границам Персии…

— И для этого он послал к царю саев Иданфирсу посольство с предложением сочетаться браком с его дочерью, — с горькой иронией подхватила Атосса.

— Все это так, — согласно кивнул Тирибаз. — Наш царь, да будет благословенно его имя, мудрый политик и стратег. Иногда осел, нагруженный золотом, может заменить целую армию. Но ты еще не знаешь, что Иданфирс отказал нашему повелителю в его просьбе.

— Отказал?! — изумилась Атосса. — Да этот варвар просто сумасшедший!

— Возможно. Тем не менее, я думаю, что поход будет не из легких. Наши осведомители из колоний эллинов на берегах Ахшайны хорошо потрудились, и военачальникам в общих чертах известен путь, по которому будет идти армия, и сила, с которой им придется столкнуться. Она совсем не маленькая.

— Это меня как раз и пугает. Пусть простят меня боги за мрачные мысли, но что будет, если нашего пресветлого царя постигнет участь моего отца? Военный поход — это всегда большие опасности и трагические случайности. А тебе ведь известно, что Артобазан спит и видит себя на троне.

Ксеркс, сын Атоссы и Дария, не был самым старшим из всех сыновей царя; у царя были и другие сыновья — дети от жены, с которой он сочетался браком еще до восшествия на трон. Самым старшим из них был Артобазан, который по этой причине уже заявил свои права на престол — скорее всего, по подсказке матери.

— Артобазан добродетелен, простодушен и не очень честолюбив, — осторожно сказал Тирибаз. — К сожалению, это не те качества, которые нужны повелителю нашей огромной страны. Однако он старший из сыновей Дария, и по закону наследования имеет полное право претендовать на трон.

— Ксеркс — внук Кира! — резко возразила Атосса. — Я считаю, что именно он законный наследник престола.

Тирибаз невольно поежился — Атосса затронула самый болезненный вопрос, который мучил Дария с того дня, как он взял в руки царский скипетр. Атосса конечно же была права, поскольку Кир основал империю и являлся ее законным властелином, а Дарий не имел наследственных прав на престол. Он был всего лишь высокопоставленным вельможей, однако не царской крови. Это не лишало Дария права властвовать при жизни, но после его смерти трон по законам Персии должен был унаследовать Артобазан.

— Девочка моя… прости, царица, что так тебя называю. Но я имею на это право, потому что качал тебя на своих коленях, когда ты была еще совсем крохой. Так вот, мой тебе совет: обратись к Демарату. Он в чести у царя, и Дарий всегда прислушивается к его советам. Конечно, поход на заморских саев состоится, тут уж ничего не поделаешь. Царь своих решений не меняет. Но что касается прав Ксеркса на трон, то здесь без помощи Демарата тебе не обойтись.

Демарат был правителем Спарты. Дарий пригласил его в качестве почетного гостя, чтобы вместе отпраздновать Новруз. Демарат был опытным военачальником, и царь надеялся получить у него несколько дельных советов. Спартанцы и скифы (как греки именовали будущих противников Дария) давно установили дружеские связи, и Демарат знал, как воюют варвары.

— Чем может помочь Демарат? Ему вряд ли известно, как мы живем и какие у нас порядки.

— Царь ценит его за ум и знание законов. Не секрет, что у эллинов очень развито законодательство, и наш великий повелитель не гнушается почерпнуть из этой кладези древней мудрости малую толику в интересах нашего государства. Демарат как-то рассказал мне, что по принципам наследственной преемственности власти, принятым в Элладе, Ксеркс является наследником не только Кира, но и Дария, поскольку он старший сын, рожденный после его восшествия на престол. А согласно греческим законам сын имеет право наследовать то положение, которое отец имел в момент его рождения. Поэтому ни один из сыновей, рожденных до воцарения Дария, не имеет права на персидский трон. Артобазана можно рассматривать лишь как сына вельможи Дария, тогда как Ксеркс — сын Дария-царя. Но прежде я поговорю с Демаратом, а тебе нужно пригласить его на свой прием и дать ему понять, что столь ценная услуга, оказанная царевичу, в будущем может обернуться для лакедемонянина большим, благом.

Атосса схватила за руку престарелого царедворца и горячо воскликнула:

— Ты подарил мне надежду! Я последую твоему совету. И поверь, твоей доброты я никогда не забуду, и если Ксеркс станет царем, — а он им станет! — то будет к тебе более чем благосклонен.

Она радостно выпорхнула из комнаты словно птичка, оставив после себя запах дорогих индийских благовоний. Тирибаз сокрушенно вздохнул и пробормотал:

— Главная милость царей — это когда они не покушаются на твою голову. Но мне в мои годы уже бояться нечего. Собственно, как и ждать больших милостей. Обычно они достаются юным. — Тут он озабоченно нахмурился. — Однако хорошо бы позаботиться о безопасности и Ксеркса, и Артобазана. Похоже, разгорается нешуточная драка за престол, в которой они могут сильно пострадать. Чего очень не хотелось бы — мне импонируют оба. Приставлю я к ним своих людишек. Они будут понадежней «бессмертных», которые могут только щеки надувать от важности, да на парадах щеголять своими красивыми одеждами и дорогим вооружением.

Тирибаз покинул комнату в приподнятом настроении. Вчера, поздним вечером, в Сузы прибыл один из лучших его шпионов, финикийский купец Итобаал. Похоже, он, как обычно, привез важные новости, и Тирибаз уже мысленно прикидывал, какую награду получит от Дария за ценные сведения, добытые купцом из Сидона в землях заморских саев…

По случаю большого царского приема, ападана была украшена зелеными ветками и цветами, а стены и пол покрывали потрясающей красоты ковры. Посреди зала было установлено искусственное дерево с позолоченными и посеребренными листьями; на ветвях висели плоды, украшенные драгоценностями и заполненные душистыми веществами. Царь сидел на своем троне, скрытый златотканой шторой. Сатрапы, их свита, придворные, иноземные гости и слуги двора располагались с другой стороны шторы на расстоянии, предписанном правилами; протокол даже уточнял это расстояние в локтях для каждого из присутствующих.

Царская охрана, — «бессмертные» — выстроенная шеренгами, с оружием в руках и позолоченными поясами, сдерживала толпу. Над головой царя, подвешенный к потолку на золотой цепи, висел тяжелый венец весом около двух талантов, покрытый золотом и серебром и инкрустированный жемчугом, рубинами и изумрудами. Охрана шторы была поручена самому красивому придворному, сыну вельможи, звание которого звучало как «Будь радостен!». Когда он тянул штору, чтобы показать собравшимся пресветлый лик царя царей, никому не разрешалось делать даже малейший жест. Люди должны были опустить глаза к земле и низко поклониться.

Человек, допущенный Артагерсом лицезреть Дария, получив разрешение, завязывал белым платком рот, чтобы его дыхание не осквернило царское величество, а приблизившись, должен был упасть ниц и оставаться в таком положении до тех пор, пока царь не прикажет ему встать. В зависимости от своего ранга, он оставался стоять или получал разрешение сесть на пол ападаны, на мягкие дифр, обшитый золотой парчой, или даже рядом с Дарием, если имел перед ним большие заслуги. Затем, пожелав счастья и многая лета повелителю персов, он припадал к его руке, кольцу, трону или к полу перед троном и пятился назад.

Только спартанский царь Демарат, так же как и шестеро бывших заговорщиков против лжецаря Гауматы, имел право общаться с Дарием, не закрывая рот повязкой и не падая ниц. Демарат поздравил повелителя персов с Новрузом одним из первых, и теперь скромно стоял за спинами придворных, которые пытались отпихнуть друг друга и пробраться вперед, чтобы царь обратил на них внимание. Лицо спартанца было сумрачным, а думы — невеселыми, хотя радушный прием, оказанный ему Дарием, располагал совсем к другому настроению.

Демарата лишала сна и покоя вражда между ним и его соправителем Клеоменом. Царские распри не шли на пользу Спарте и оказались причиной нескольких крупных военных неудач. Чтобы досадить ненавистному соправителю, Демарат отвел войско от Элевсина, чем оказал большую услугу афинянам. А затем, воспользовавшись походом царя-соперника на Эгину, — Клеомен хотел наказать там сторонников персов — не дал ему захватить заложников. Демарат вполне здраво рассудил, что негоже ссориться с таким сильным правителем, как Дарий, и старался наладить с ним, в противовес заносчивому Клеомену, дружеские отношения.

Он и приехал-то в Сузы только потому, что его пригласил повелитель персов. К сожалению, время для поездки было крайне неудачным. Клеомен вступил в союз с Левтихидом, который был из того же рода, что и Демарат. Он пообещал, что возведет его на престол вместо Демарата. И вот Левтихид, этот сын гиены и осла, по наущению Клеомена, под клятвой обвинил Демарата, утверждая, что тот не сын царя Аристона и поэтому незаконно царствует над спартанцами. Левтихид напомнил суду слова, вырвавшиеся у Аристона, когда слуга сообщил ему весть о рождении первенца. Тогда царь, сочтя по пальцам месяцы со дня женитьбы, поклялся, что это не его сын. Свидетелями Левтихид вызвал тех эфоров^[42], которые заседали тогда в совете вместе с Аристоном и слышали слова царя.

Забурлили страсти, искусно подогреваемые Клеоменом, и в конечном итоге совет принял решение вопросить оракула в Дельфах — Аристонов ли сын Демарат. Из-за приглашения царя Дария поездку делегации в Дельфы удалось отложить на неопределенный срок, но Демарат совершенно не сомневался в том, что Клеомен подкупит дельфийских жрецов и добьется своего. Он очень сожалел, что не в состоянии опередить соправителя, но ничего поделать не мог. Оставалось уповать лишь на судьбу…

— Демарат, а, Демарат! — Кто-то теребил царя Спарты за полу праздничного плаща-палудамента. — Послушай!

Рослый Демарат невольно вздрогнул и посмотрел вниз. На него смотрели большие черные глаза мальчика лет десяти в богатой парчовой одежде, затканной золотом. Это был царевич Хшаяршан; лакедемонянин переиначил его имя на свой лад и звал Ксерксом.

— Что хочет твоя милость? — вежливо спросил Демарат.

Он знал, что Ксеркс — первенец Дария от Атоссы, дочери Кира. А значит, не исключено, что именно Ксеркс после смерти своего отца займет место на престоле персидской империи. Поэтому Демарат, искусный дипломат и большой хитрец, относился к мальчику как к равному, и не только по положению, но и по годам. Ксеркс был очень любознателен, однако, как успел подметить царь Спарты, чересчур изнежен и бесхарактерен.

Конечно, когда Ксеркс станет повелителем персов, то характер ему заменит гонор, но Демарат был уверен, что большого толку с него не будет — мальчик туго соображал и не отличался живостью, столь необходимой выдающемуся военачальнику, а также был слишком самоуверен и тщеславен. Умудренный жизнью и дворцовыми интригами, Демарат играл тонкую игру на этих свойствах характера Ксеркса, поэтому мальчик проникся к спартанцу большим доверием и принимал его слова за чистую монету.

— Расскажи мне про свою армию. Правду говорят, что спартанцы непобедимы?

Вопрос неожиданно получился очень коварным. Похоже, Ксеркс не сам додумался до него, кто-то ему подсказал. Демарат поискал глазами наушника-осведомителя тайной стражи, — а он точно должен быть где-то поблизости — но разве можно его вычислить в пестрой многоликой толпе?

— Победить можно любую армию, — осторожно ответил лакедемонянин.

— Даже армию моего отца?

— Я не успел закончить фразу, — с наигранной сердечностью улыбнулся Демарат. — Победить можно любую армию, если во главе ее не стоит повелитель Персии, царь царей Дарий.

— Так ты считаешь, что наше войско сильнее спартанского?

— В какой-то мере да. К тому же оно многочисленней. Но и у нас есть определенные преимущества.

Они говорили шепотом, чтобы не нарушать церемонию, но акустика в ападане была великолепной, поэтому тот, кто хотел подслушать разговор царевича и царя Спарты, мог сделать это совершенно свободно. Но теперь разговор свернул на проторенную колею, — Демарат и Дарий не раз обсуждали достоинства и недостатки спартанского и персидского войска — поэтому лакедемонянин успокоился и стал смелее.

— Какие преимущества? — не отставал Ксеркс.

— Защитное вооружение в первую очередь. У всех наших гоплитов есть металлические панцири и шлемы. А такая защита в бою имеет немаловажное значение. Но и это еще не все. Гоплиты входят в одну фалангу, которая представляет собой линейный строй копейщиков, насчитывающий восемь шеренг в глубину. Дистанция между шеренгами на ходу четыре локтя, при атаке — два локтя, при отражении атаки — локоть. Такое построение словно железный кулак сметает все на своем пути… в особенности неорганизованные войска варваров.

Про варваров Демарат сказал без опаски. Он знал, что персы мнят себя цивилизованным народом, а варварами называют все племена, которые не входят в состав империи. За исключением эллинов. Демарат криво улыбнулся: в Лакедемоне и во всей Аттике считают варварами как раз персов, хотя они этого и не заслуживали. По крайней мере культура Персии была выше, чем в его стране. Но персы не знали демократии, а в глазах эллинов это было едва не преступлением.

Тем временем большой царский прием продолжался. Сотни лиц мелькали перед Дарием — вавилоняне, египтяне, иудеи, арамеи, эламиты, колхи, эфиопы, арабы, греки… — все народы огромной империи в лице своих самых знатных представителей спешили засвидетельствовать преданность повелителю Персии. Живой и непоседливый, царь всегда тяготился этим действом, тем более сейчас — мыслями он уже был в скифской степи, — но положение обязывало, и Дарий продолжал изображать живого бога. Впрочем, это было недалеко от истины — царь объявил себя сыном богини Нейт^[43], и строил храмы ей и другим египетским божествам. И все лишь ради того, чтобы подтвердить свою царскую Хварну.

Царь вдруг почувствовал большую жажду и решил немного передохнуть, чтобы выпить чашу охлажденного вина с тонизирующими пряностями; он сделал знак юноше, приставленному к шторе, и тот поспешил скрыть пресветлый лик повелителя персов от пестрой толпы, заполнившей ападану. Здесь нужно сказать, что ни один народ не был так подвержен влиянию чужих нравов, как персы. Персидские цари не довольствовались тем, что переняли обычаи и костюм мидийцев, они многое заимствовали и у других народов. Персам нравились костюмы ассирийцев, вавилонян, фригийцев, лидийцев… Поэтому в ападане царило буйство красок и смешение различных стилей, что придавало большому приему потрясающий колорит и красоту.

Царь Кир, покорив Мидию, ввел при дворе моду на мидийский костюм, ставший официальным. Мидийская верхняя одежда изготовлялась из тонких шерстяных и шелковых тканей пурпурного и темно-красного цвета, она была широкой и длинной, состояла из кафтана-халата, накидки и шаровар. Мидийский костюм носили лишь приближенные царя и высшие придворные чины, простой народ не имел права так одеваться.

Небольшой перерыв в церемонии царского приема оказался весьма кстати. Тирибаз давно наблюдал за Демаратом, не решаясь подойти и заговорить с ним на интересующую его тему. Ведь спартанец все-таки царь, а Тирибаз всего лишь мелкая сошка, администратор, один из многих царских придворных. Впрочем, Тирибаз не сомневался, что Демарату известно, чем он занимается, а тайную стражу, «уши и глаза царя», побаивались все (в том числе и царские гости из других стран) и старались с ней не конфликтовать.

— Царевич, тебя ждет мать, — строго сказал Тирибаз, обращаясь к Ксерксу.

Мальчик послушно кивнул и поторопился исчезнуть. Он был впечатлителен, как все дети, и этот засушенный старик казался ему скорпионом, готовым нанести удар своим жалом в любой момент. Особенно пугали Ксеркса глаза Тирибаза — неподвижные и холодные, как горный лед.

При виде Тирибаза спартанский царь насторожился. Ему, как и Ксерксу, был неприятен этот старик, но положение Тирибаза при дворе Дария заставило Демарата любезно улыбнуться и изобразить легкий поклон. В ответ Тирибаз тоже поклонился, даже ниже, чем требовалось по этикету, и Демарат насторожился — такое поведение одного из всесильных начальников тайной стражи не предвещало ничего хорошего. Спартанец пытался оставаться спокойным, но ему не удалось скрыть волнение, и Тирибаз мысленно рассмеялся — даже храбрец, способный идти на смерть без сомнений и колебаний, пасует перед тайной службой. Невидимая угроза вызывает больший страх, нежели видимая опасность.

— С твоего позволения, нам нужно поговорить, царь… — Тирибаз был сама любезность.

— Я слушаю, уважаемый Тирибаз.

— Третьего дня наши люди поймали одного грека… ионийца. При нем нашли отравленный индийский кинжал и большую сумму денег. От яда, которым смазан клинок, нет противоядия. Достаточно легкой царапины, чтобы наступила неминуемая смерть.

— Какое отношение этот иониец имеет ко мне?

— Прямое. Он вез кинжал и деньги человеку из твоей свиты. Догадываешься, зачем?

— Догадываюсь… — Демарат крепко стиснул зубы; похоже, Клеомен решил подстраховаться, не очень надеясь на дельфийского оракула.

— Ты уж прости нас, что мы сделали это без твоего согласия, но человека из твоей свиты мы тоже взяли. Чтобы не успел сбежать. А уж как ты там с ним управишься, то не наше дело. Он находится под замком, и твои люди могут забрать его в любое время. Если хочешь его поспрашивать, можем посодействовать. У нас есть большие мастера заплечных дел.

По лицу Тирибаза нельзя было понять, что тот думает. А он в этот момент вспоминал, как допрашивали несостоявшегося убийцу царя Демарата — конечно же упустить столь ценную информацию о состоянии дел в Спарте и Аттике тайная стража не могла. Тем более что изменник оказался не простым человеком, а принадлежал к спартанской знати и был хорошо информирован. Тирибаз мысленно рассмеялся; оказывается, лакедемоняне не такие уж и твердокаменные, как о них говорят. При виде раскаленного прута человек из свиты Демарата заговорил взахлеб, и выложил все, что знал и что не знал.

— Прими мою благодарность, уважаемый Тирибаз, — сердечно сказал Демарат. — Я перед тобой в долгу.

— Что ж, у тебя есть возможность отдать долг… — Тирибаз посмотрел прямо в глаза царю Спарты. — Прямо сейчас.

— Если это не будет противоречить моим понятиям о чести и достоинстве, — сухо ответил Демарат.

«Ох уж эти честняги! — скептически подумал Тирибаз. — Не мешало бы тебе, царь, вспомнить, с чего начался твой конфликт с Клеоменом. Ты оклеветал его, выставил на посмешище. Где тогда была твоя честь? Наверное, спала. А теперь вдруг проснулась. Чудеса, да и только…»

— Ни в коем случае! — с горячностью сказал Тирибаз. — Просто нужен твой совет.

— Совет — это пожалуйста… — Демарат, ожидавший какого-то подвоха, расслабился и облегченно вздохнул.

— Но ты должен дать его самому царю царей…

Демарат поежился, словно ему вдруг стало зябко. Дарий редко прислушивался к советам, тем более, чужеземцев. Он был очень недоверчив и скрытен и считал, что самый лучший советчик — это собственный ум, трезвый и холодный. А уж интриги Дарий распознавал за парасанг^[44]. Похоже, Тирибаз как раз и затевал какую-то интригу. Но назад ходу уже не было — долг платежом красен.

— Захочет ли он выслушать меня, — с сомнением сказал Демарат.

— Захочет, — уверенно сказал Тирибаз. — Тем более что совет твой будет касаться толкования некоторых эллинских законов, в которых ты большой дока… — И он передал Демарату пожелания царицы Атоссы. — Не сомневаюсь, что она попросит тебя об этом лично, но ты должен быть готов к разговору. Ксеркс никогда не забудет о твоей услуге, поверь. Всего несколько слов, сказанных вовремя и по делу, могут сослужить тебе большую службу в будущем.

На том они и попрощались. Демарат со сдержанной радостью, — поговорить с Дарием! всего лишь! какие пустяки… — а Тирибаз с чувством честно исполненного долга. Теперь в этой придворной интриге пусть участвуют другие (естественно, под контролем тайной службы), а его дело — сторона.

Царский прием с небольшими перерывами длился почти до самого вечера. А затем начался долгожданный пир. Сытное угощение получила и армия. Долгожданный Новруз наконец вступил в свои права.

Примечания

42

Эфоры — в Древней Спарте, а позже и в Афинах выборные должностные лица (всего было 5 эфоров), обладавшие широким и не всегда четко зафиксированным кругом полномочий.

43

Нейт — в египетской мифологии первоначально богиня неба, сотворившая мир и родившая солнце. Считалась также покровительницей цариц, богиней войны и охоты.

44

Парасанг — древняя мера длины у персов, египтян и других восточных народов, различных размеров. Обычно это расстояние, которое проходит караван до очередного привала; иначе — расстояние, которое можно пройти пешком за час. Один персидский парсанг = 5549 м.