Девочка с косичками

Вильма Гелдоф, 2018

1941 год, Нидерланды под немецкой оккупацией. Фредди Оверстеген почти шестнадцать, но с двумя тонкими косичками, завязанными ленточками, она выглядит совсем девчонкой. А значит, можно разносить нелегальные газеты и листовки, расклеивать агитационные плакаты, не вызывая подозрений. Быть полезными для своей страны и вносить вклад в борьбу против немцев – вот чего хотят Фредди и её старшая сестра Трюс. Но что, если пойти на больший риск: вступить в группу Сопротивления и помогать ликвидировать фашистов? Возможно ли на войне сохранить свою личность или насилие меняет человека навсегда? 5 причин купить книгу «Девочка с косичками»: • Роман написан по мотивам подлинной истории самой юной участницы нидерландского Сопротивления Фредди Оверстеген; • Книга переведена на семь языков, вошла в шорт-лист премии Теи Бекман и подборку «Белые вороны»; • Рассказывает о взрослении в бесчеловечное время; • Говорит о близких и понятных ценностях: семья, дружба, свобода, справедливость; • Показывает, как рождается сложный нравственный выбор во время войны. О ГЕРОИНЕ КНИГИ: Фредди Оверстеген родилась 6 сентября 1925 года в городе Харлем недалеко от Амстердама. Фредди было всего 14 лет, когда она присоединилась к движению Сопротивления. Фредди вместе со старшей сестрой Трюс и подругой Ханни Шафт участвовала в минировании мостов и железнодорожных путей (подкладывая динамит), а также они помогали спасать еврейских детей. Но основной её задачей было соблазнять немецких офицеров и завлекать их в укромное место в лесу, где в засаде уже поджидали старшие товарищи группы, которые ликвидировали врага. Фредди не стало 5 сентября 2018 года, за день до её 93-летия. Она не дожила до выхода книги, рассказывающей о её подвиге. О смерти Фредди Оверстеген писали не только в газетах Нидерландов, но и в The Guardian, The Washington Post, The Daily Telegraph, The New York Times, а также в датских, чехословацких, индийских, португальских газетах. «Её война никогда не прекращалась.» The Guardian «Это был источник гордости и боли – опыт, о котором она никогда не сожалела.» The Washington Post «Мать дала сёстрам только один совет: «Всегда оставайся человеком.» The New York Times

3

— Прежде чем я допущу вас на собрание группы, — говорит Франс, — вам придется выполнить одно задание.

Он стоит, прислонившись к большому дубу на краю лесопарка Харлеммерхаут, напротив винного магазина «Де Хаут», где он назначил нам встречу. На его губах играет странная улыбка.

Мы с Трюс переглядываемся. В ее глазах вопрос: «Это что еще значит?» Я пожимаю плечами. Видно, так у них принято, ну и что? Трюс повсюду мерещится подвох!

— Пойдемте, — машет нам Франс и ступает на лесную тропу. Быстрым пружинистым шагом он ведет нас за собой.

Мы входим в лес, в темноту. Пахнет влажным мхом. Я вглядываюсь вдаль, где тропинка сужается. Конца не видно.

Вечер сегодня ясный, но в чаще об этом забываешь. Тропа не такая уж узкая, а деревья высокие. Высокие и черные. Идешь будто по туннелю. Месяц скрывается за облаком.

— Осторожно, барышни, — предупреждает Франс: дорогу преградило поваленное дерево.

Я смотрю то на тропинку, то на спину Франса. Впереди все равно не видать ни зги. Наши ноги почти бесшумно переступают через дерево, шагают по земляной тропе, по сухим листьям, вдоль густых кустов. Как далеко еще идти? Что придется делать? От напряжения у меня сводит плечи. Тут и там из кустов доносится шорох — ночные звери. Мыши, наверное. Или птицы? Понятия не имею. Я выросла в городе.

Постепенно глаза привыкают к темноте. Мы приближаемся к какой-то блестящей поверхности. Черный пруд, вижу я, подходя. Это сюда мы направлялись? Франс указывает на глубокую яму у воды, грязную, грозную яму.

— Сюда мы будем сбрасывать приговоренных, — говорит он.

Я слышу тяжелое дыхание Трюс. Мое сердце рвется из груди. Мы обе не произносим ни слова.

Франс останавливается так внезапно, что я чуть не натыкаюсь на него. Оборачивается и как-то странно, визгливо смеется.

— Скажите-ка, а вот Ханс Мок — где живет? — спрашивает он. — Вы же знаете адрес. Где это?

Я ошарашенно таращусь на него. Разве можно задавать такие вопросы?! Трюс потрясенно разевает рот. Мы никогда не выдадим чужого адреса. Никогда!

Ханса Мока мы знаем, он товарищ мамы по партии. Живет на Зейлвег, напротив лицея Святой Троицы. Старается помогать Сопротивлению как может, но может он немного: Ханс — еврей.

— Зачем вам? — ледяным тоном спрашивает Трюс.

— Попались, дамочки! — шепчет Франс.

Вдруг я вижу: в правой руке у него какой-то тусклый черный предмет. Я отшатываюсь. На нас надвигается его рука с… да, черт подери, с пистолетом!

— Я из гестапо. Наша группа работает на СД.

Свободной рукой он вытаскивает из внутреннего кармана большой кожаный бумажник, раскрывает его и демонстрирует удостоверение со свастикой. Из-за документа выглядывает уголок письма с… марками Третьего рейха? С немецкими печатями? Чтобы рассмотреть как следует, пришлось бы наклониться поближе.

— Мы охотники за головами. — Франс гогочет. — За головами борцов Сопротивления.

Я перестаю дышать. Повисает мертвая тишина. Даже ветер в ветвях не шумит. Лишь в небе, где-то высоко, гудит самолет. Другие звуки внешнего мира до нас не долетают. Здесь только мы и Франс.

— Сволочь! — кричит Трюс.

Франс прячет бумажник обратно в карман и машет пистолетом в нашу сторону.

— А теперь — адрес Мока!

— Кроньестрат, — выпаливаю я.

— Сундастрат, — почти одновременно вырывается у Трюс.

— Да, — сдавленным голосом говорю я. — Номер 20.

Франс хватает меня за волосы и приставляет пистолет к моему виску.

— А теперь — настоящий адрес, — шепчет он.

Он тянет меня за волосы, больно. Мама! О боже, мама. Помоги!

— Я знаю, что это недалеко от вашего дома. Так что хватит выдумывать! — Дуло пистолета сползает к щеке, заставляет меня повернуть голову. — Ну же! Настоящий адрес! — Теперь Франс обращается к Трюс: — Не скажешь, застрелю ее у тебя на глазах. Считаю до десяти. Раз…

Моя голова раскалывается. Руки и ноги цепенеют.

–…два…

Я хочу закричать, но из горла не вылетает ни звука.

–…три…

Холодная сталь упирается в щеку. Я смотрю прямо перед собой. Трюс! Ну говори же! Улица… Какой там у него адрес?

–…четыре… пять…

— Он живет на… на… — Я буквально вижу его дом. Он недалеко от нашего. Такая красивая улица. Высокие дома. Но я не помню, правда.

–…шесть…

Когда отец напивался, он иногда бил маму. А она хорошенько давала ему сдачи и выставляла за дверь. Раз — и готово: проваливай! Была бы мама здесь!

Трюс вся посерела.

— Франс, покажи-ка мне еще раз удостоверение, — звенящим голосом просит она.

Левой рукой Франс тянется к карману, правая, с пистолетом, сдвигается на сантиметр. Холодная сталь на миг соскальзывает с моего лица. Ровно в этот момент Трюс бросается вперед и что есть силы бьет Франса по руке. Пистолет вылетает у него из пальцев. Я вырываюсь, не глядя начинаю пинаться, попадаю ему между ног. Он сгибается пополам, и я запрыгиваю ему на спину. Трюс отбрасывает пистолет подальше. Франс едва держится на ногах, и Трюс тоже наваливается на него. Вместе мы прижимаем его к земле, топчем, царапаем.

— Хватит! — хрипит Франс. — Это была проверка!

Он пытается оттолкнуть нас и подняться. Я впиваюсь зубами в отпихивающую меня руку.

— Проверка! Ай! Хватит! — кричит он. — Это была проверка! Это не взаправду!

Я и слышу, и не слышу его. Мы с Трюс деремся, как слаженный механизм. Как машина. Прикрывая одной рукой лицо, Франс хватает Трюс за запястье.

— Стоп! — с трудом выговаривает он. — Это была… проверка!

Трюс слезает с него, я остаюсь сидеть у него на груди, придавливая коленями. Трюс подбирает пистолет и целится Франсу в голову.

— Ну так стреляй! — ревет он. — Давай же!

— Нет! — выдыхаю я.

Трюс молча отступает на шаг, не отводя пистолет. На щеке у нее краснеет ссадина.

— Жми на спуск! — гаркает Франс.

Конечно, Трюс не стреляет. Я вижу, как она цепенеет. Франс вырывается, и я валюсь на землю. Лодыжку пронзает жгучая боль.

— Он не заряжен! — кричит Франс.

— Что? — не понимает Трюс.

— Пистолет не заряжен!

Наконец до нас доходят его слова. Франс с трудом поднимается на ноги. Хотя уже темно, я отчетливо вижу, что у него ободрана щека. Из носа течет кровь. От элегантного господина в шляпе ничего не осталось, от кинозвезды и подавно. Да и мы не в лучшем виде: моя блузка порвана, а Трюс… Трюс с сомнением смотрит на пистолет. Потом целится в сторону и очень медленно нажимает на спусковой крючок.

Гремит выстрел. Эхом разлетается по тихому лесу. По деревьям пробегает дрожь. Трюс отпрыгивает, я мигом вскакиваю на ноги.

— Обойма пустая! — кричит Франс. В его лице ни кровинки. — У нас не было патронов!

Он зажимает рот рукой, отворачивается. Сгибается пополам. Его тело содрогается. Кажется, будто его рвет, но нет. Франс распрямляется, поворачивается к нам и переводит взгляд с меня на Трюс.

— Проверка… — в очередной раз повторяет он, тяжело дыша. — У нас кончились боеприпасы.

Трюс еще раз жмет на спуск. И еще раз. Раздаются металлические щелчки. И ничего больше.

— Ты мог умереть! — восклицает она. — Ты. Или моя сестра! — Она швыряет пистолет на землю и складывает руки на груди.

— Никому нельзя доверять, — говорит Франс. — Вот чему я хотел вас научить.

— Что ж, у тебя получилось, ничего не скажешь. — Лицо у Трюс такое же бледное, как у Франса.

Он подбирает пистолет.

— Нету у нас боеприпасов! Магазин был пустой. Смотрите. — Он открывает пистолет. — В обойме ничего не было, но здесь… — он указывает на ту часть, что находится выше, — в патроннике, судя по всему, еще оставалась пуля. — Он качает головой. — Я устроил вам экзамен на храбрость. Всего лишь хотел понять, можно ли вам доверять.

— И как? — спрашиваю я. — Доволен? Мы выдержали экзамен?

— Summa cum laude^[10], — отвечает Франс.

— Чего? Какой суммакум? — не понимаю я. — Это еще что значит?

Он еще и мудреными словами бросается, чтобы мы окончательно почувствовали себя тупицами?

— Фредди, пойдем. — Трюс берет меня за руку. — Пора уходить. А то еще нарвемся на патруль.

— Позвольте мне все исправить! — восклицает Франс. — Я не хотел, чтоб так вышло. Честное слово!

Мы притворяемся, что не видим его протянутую в знак примирения руку.

Я ушибла ногу и очень стараюсь не хромать, а Трюс, кажется, вот-вот грохнется в обморок, но мы удаляемся с высоко поднятыми головами.

По дороге домой нас разбирает нервный смех.

— Мы отличницы, Фредди, мы выдержали экзамен! — хихикает Трюс, крутя педали.

— Суммакум-отличницы! — вторю я ей.

* * *

Через несколько дней нас допускают на собрание. И мы идем. Я твердо решаю, что и рта не раскрою. Волнуюсь ужасно, как и Трюс. Как у них там все заведено, мы не знаем, женщин в группе нет, мужчины, конечно, все старики, а мы для них — дети. Особенно я. Хотя сегодня я нарочно не стала заплетать косички.

Мы вежливо представляемся. Кроме Франса, «нашего командира», на собрании (в том же лесу) присутствуют семеро. И действительно, им лет тридцать, не меньше, если не считать Абе. Он не такой древний и, кажется, весельчак: с его губ не сходит усмешка, и он приветливо улыбается мне. А вот вдовцу Виллемсену, мяснику и соседу Франса, похоже, далеко за шестьдесят. У него низкий прокуренный голос, хриплый, как у осла.

— Мы что, нуждаемся в помощи детей? — ворчит он, обращаясь к Франсу — тихо, но не настолько, чтобы я не слышала.

— Провалиться мне на этом месте! Да этой мелкой не больше тринадцати! — громко удивляется другой, рыжий, как лис.

«Мне только что исполнилось шестнадцать», — хочу возразить я, но молчу. Франс смеется.

— Потому-то они нам и пригодятся, — объясняет он. — Их никто не заподозрит.

— Да уж, таких-то соплячек, — бормочет Виллемсен.

Уже сгущаются сумерки, хорошенько рассмотреть остальных собравшихся трудно. Но мы знакомимся с Яном, невозмутимым крепышом с копной светлых кудрей, который работает на стальной фабрике в Эймёйдене и состоит в тамошней группе Сопротивления, с Тео, работником цветочной фермы, серьезным типом с большими глазами и тонкими усиками, и с Сипом, молчаливым силачом, шурином Франса, по профессии, кажется, дорожным рабочим. Что до двух других, то я успеваю запомнить только их внешность и фамилии: Румер, который з-з-заикается и, видимо, поэтому по большей части молчит. Он похож на добродушного пса с грустными карими глазами и обвисшими щеками. Ну и тот лис, Вигер, внешне полная противоположность Румера: рыжий, с худым, резким лицом и бледной кожей.

— И эти девочки не из трусливых, — заверяет Виллемсена Франс.

Я расплываюсь в улыбке и приосаниваюсь. Мне очень хочется быть такой, какой он меня видит. И если я буду делать как он говорит, обязательно стану ей.

— Вы не думайте, наши фамилии ненастоящие, — с хитрой улыбкой сообщает Вигер.

— Нет, конечно, — отзывается Трюс. — Само собой.

Почему Франс не предупредил, что нужно использовать вымышленные имена? Мы с Трюс дружно бросаем на него сердитый взгляд и продолжаем рассматривать остальных.

— Ну и как, Трюс, — спрашивает Вигер, заметив, как она изучает присутствующих, — кто тут тебе по вкусу?

— Здесь собрались не самые смазливые типы, — говорит Франс, многозначительно косясь на Вигера. — Красавчики слишком привлекают к себе внимание.

Мужчины, конечно, разражаются хохотом. Трюс смущенно теребит подол юбки. Я делаю вид, что ничего не слышала.

К счастью, это не то собрание, на котором все с важным видом сидят за круглым столом и перебрасываются заумными словечками. Это всего лишь кучка людей, которые стоят в сумрачном лесу, курят и толкуют о том о сем. Я согласно киваю в ответ на все, что они говорят. А обсуждают они нападение Германии на Советский Союз, подходящие для собраний адреса, предстоящие операции. И оружие: как организовать налет на полицейский участок, чтобы раздобыть пистолеты и боеприпасы.

И теперь я и Трюс — мы с ними заодно.

Франс бросает на меня взгляд и замечает:

— Вы с Абе могли бы быть парой.

Я заливаюсь краской, но он поясняет, что мы с Абе вместе пойдем на задание. Я нужна затем, чтобы на Абе никто не обратил внимания.

— Захвати две бутылки с бензином. Сможешь? — спрашивает Франс.

Получив свое задание, дальше я слушаю вполуха. Я иду на свою первую акцию! Я! Фредди Оверстеген! Уже послезавтра! Вместе с Абе. Я расправляю плечи и смотрю на Трюс. Ее взгляд прочесть невозможно, но, надеюсь, она не завидует.

Франс снова заводит речь о гибели «Гёзов», но его останавливает старик Виллемсен:

— Господи, Франс, да ты перепугаешь детей!

— Меня не напугать! — вдруг выпаливаю я.

Это первое, что я говорю по собственной воле, но я действительно в это верю. По крайней мере, в тот миг. Чем больше я узнаю´, тем больше крепчает во мне чувство: надо что-то делать. К тому же, напоминаю я себе, та история с «Гёзами» случилась много месяцев назад.

— Вообще-то, бояться стоит, — подает голос Тео, тот серьезный тип. У него большие круглые глаза, как у совы. — Я как раз этого больше всего и страшусь — что с нами произойдет нечто подобное. Что нас предадут. Им достаточно опознать кого-то одного из нас…

— Одного! Слышите? — Старик Виллемсен едва не срывается на крик, пинает кучу сухих листьев.

— Одного, — спокойно повторяет Тео. — Установить за ним слежку, пока он не приведет к нам и… — Он беспомощно разводит руки. Верхняя пуговица его рубашки расстегивается, и он краснеет.

— Что будет, если нас поймают? — робко спрашивает Трюс. За все время это ее первые слова.

— Будут допрашивать, — отвечает Тео, застегивая пуговицу. — И ты расколешься, потому что тебя подвесят за запястья, будут бить, пинать. Ты выдашь…

— Вот мерзавцы! — восклицаю я. — Фрицы правда на такое способны?

Я зажимаю рот рукой и отворачиваюсь. Деревья вокруг — темные тени.

— Да, Фредди, способны, — тихо говорит Трюс.

Да, думаю я. Конечно. Я ведь и сама знаю.

— Начиная с сегодняшнего дня вам больше нельзя просто так доверять людям, — говорит Франс, строго глядя на меня.

Я вспоминаю наш экзамен на храбрость, слабо улыбаюсь и киваю. Потом вспоминаю мефрау Кауфман и ее сына. Ведь мы понятия не имеем, кто их выдал. «Нет смысла об этом думать, все равно не узнаем», — вздохнула мама, когда Кауфманов увезли. А потом сказала то же, что и Франс: «В конечном итоге доверять нельзя никому».

Только теперь я по-настоящему понимаю смысл этих слов.

— Я не струшу, — говорю я. — Точно не струшу.

Но я рада, что сейчас темно и никто не видит, как дрожат мои руки и колени.

Примечания

10

С наибольшим почетом (лат.) — одна из высших степеней отличия при сдаче экзаменов или получении академической степени.