Не стирайте поцелуи. Книга 1

Виктория Мальцева, 2021

Основная проблема Леи – она вечный «второй сорт». Это кого-то любят, по ком-то страдают, сходят с ума, а с ней – просто удобно. У Лео свои сложности: после несчастного случая он не может стоять и ходить, но хуже всего боль в спине, настолько сильная, что, порой, вышибающая сознание. Но и это не самое страшное. Лео, похоже, однолюб. Отвергнутый. Два одиночества познакомятся в сети, встретятся меньше чем через сутки и сразу начнут жить вместе. Всё не как у людей – ни любви, ни даже взаимного притяжения. Но парадокс в том, что уже через несколько месяцев эти двое не смогут существовать друг без друга. Правда, ровно до тех пор, пока на сцене не появится Карла – первая любовь Лео. Неприкаянная.

Глава 5. Саванна

HÆLOS — Full Performance (Live on KEXP)

Мой терапевт считает, что каждый человек в первую очередь должен заботиться о своём психологическом комфорте. С её точки зрения, мы не обязаны нести на своих плечах груз чужих поступков и ошибок. Она даже настаивала на том, что человеку с моей историей событий в детстве и отрочестве, работа в хосписе (даже волонтёрская) категорически противопоказана. Правда, ей пока не удалось убедить в этом меня.

Я хочу поступить грамотно, как взрослый человек, не принимающий спонтанных решений и не позволяющий обидам решать свою судьбу. Именно поэтому упираю локти в столешницу и размышляю, вдавив ладони в глазницы так, чтобы проявляющиеся яркие световые пятна отвлекали от одних однобоких мыслей на другие.

Я не знаю, это нормально, вообще, во всем винить женщину? Потому что моей самой первой и непрошенной версией была Карла. Кто она ему?

Вначале я уговариваю себя, что меня переклинило, а потом заставляю в это поверить. Причин может быть масса, и самая первая из них — мы встретились впервые, физически познакомились. Ну что такое виртуальное знакомство? Это же как игра с неограниченными возможностями импровизации.

Он не отвернулся, но насколько я теперь могу упомнить, всё-таки дёрнулся в каком-то таком порыве. Как будто хотел отстраниться, но подавил в себе это. Я сразу почувствовала. Не оторвалась от него только потому, что это было бы ещё глупее, чем сам мой спонтанный и навязчивый поцелуй.

Я решаю взять сутки на размышления и поехать домой — в любом случае нужно отвезти чемодан, проверить почту, привести себя в порядок, взять машину, перевести дух в стенах своей крепости, в конце концов.

Его лицо в одном из последних кадров моей памяти — бледное, осунувшееся, со впалыми от усталости глазами — не позволяет мне открыть дверь в его комнату — спальню без кровати, но с террасой, которую он так усердно искал. Я раздумываю минут пять перед дверью о том, как и что скажу, в какой позе и за каким занятием могу его застать. Теперь, когда эмоции немного улеглись, я в состоянии понять, насколько жестокими были два часа моих раздумий по отношению к нему. Лео, скорее всего, забыл принять утром болеутоляющее. Забыл, потому что происходящее, похоже, и для него «за гранью».

Я оставляю ему записку на столе:

Лео, я уехала домой по делам. Вернусь завтра утром. Поговорим обо всём ещё раз.

Лея

Девушка в нише плачет. Закрыв лицо обеими руками, тихо и никого не беспокоя. Я бросаю свой чемодан у входа, но так, чтобы оставался в поле зрения, сама пробираюсь к ней сквозь кусты и журчащий декоративный ручей. Между прочим, хорошее место: я бы тоже выбрала его из всех дыр, какие можно найти в даунтауне. А главное, район здесь приличный — относительно безопасно. Правда, охрана может выгнать — но это больше субъективный фактор — чаще попадаются те, кто не гонит. Ванкуверцы, вообще-то, добрые.

— Эй! Привет!

Девушка убирает руки от лица. Она не торопится отвечать, но и не выглядит враждебно.

— Тебя как зовут?

— Саванна.

— Я Лея. Давно ты тут?

— Девять дней, — вытирает нос.

— Девять дней! Да ты новобранец!

В её глазах теперь не только усталость, но и подозрения.

— Ладно. Шучу я. Девять дней на улице — вообще не срок. Тебе лет-то сколько?

— Двадцать.

— Учишься ещё?

— Да. В Дуглас Колледже.

— Что изучаешь?

— Бухгалтерию.

— О! Коллега, значит.

И вот теперь она поднимает на меня глаза, а в них проклёвывается интерес.

— Что случилось-то? — пользуюсь оттепелью.

— А, долгая история, — отмахивается.

— Трагедий никаких не произошло?

— Нет.

— Ну, это главное. А остальное — ерунда. Всё можно поправить.

— Отец пропал. И денег не положил на счёт раз в месяц, как обычно.

— Ты ему звонила?

— Конечно, раз сто. Отключён телефон.

— Может, случилось что? Попал в аварию, например.

— Может. Но вообще, вся эта затея с учёбой в Канаде бабушкина была — она всё верила, что я найду здесь свою судьбу. У неё роман был в молодости, вернее, в зрелости с канадским командировочным или что-то в этом духе. Он, конечно, вернулся к жене и детям, но бабка моя остаток жизни о нём так и бредила. Канада была её мечтой, не моей. Пока была жива, следила, чтоб отец деньги давал на эту авантюру, но этой зимой она умерла. А жена отца всегда была против неразумных трат. Последние переводы уже с опозданием приходили или сумма неполная. И хотя диплом будет только в июне, занятия закончились в начале мая — думаю, отключённый телефон с этим связан. Отцовская жена верит, что канадских студентов с порога расхватываю работодатели.

— Почему бы тебе не съездить к отцу и всё наверняка выяснить?

— В Словакию? У меня денег на квартиру нет, откуда возьмутся на билет?

— Мда. Ситуация.

У неё акцент. Не очень сильный, но всё же приличный.

— Ты сама тоже из Словакии? Здесь по студенческой визе живёшь?

— Да, но как найду работу, смогу подать на получение вида на жительство. Я с марта ищу, но пока без толку.

— Была бы шея, а ярмо найдётся. Слушай. Меня тут ангажировали поработать сиделкой у одного парня, и по условиям контракта мне придётся по будням ночевать с ним. Живу я одна, так что квартира моя пять дней из семи будет пустовать. Если хочешь, можешь пожить пока не сообразишь, что делать дальше.

— Ты серьёзно?

— А похоже, что я веселюсь?

Саванна долго разглядывает содержимое моих многочисленных шкафов и полок в гостиной — да, у меня много всего — гораздо больше, чем нужно, объективно — последствия увлечения магазинами старья. Началось это ещё в то дикое время, когда я впервые сняла квартиру — мне нужно было купить много мебели и домашней утвари, а денег, разумеется, катастрофически не хватало. Прожив два года на улице и питаясь, когда, как и чем придётся, иногда в прямом смысле с мусорки — мы знали места — например, контейнеры с просроченными продуктами около магазинов — сэконд-хэнд тебя уже не смущает. Но необходимость превратилась в увлечение в тот день, когда я впервые наткнулась на книгу — точно такую же, как была у меня в детстве, строчки из которой читал для меня голос, которого теперь почти не осталось в памяти. Потом были игрушки «как в детстве», чашки и тарелки, ложки, покрывала и так далее. Я восстанавливала свою жизнь по крупицам чужими вещами, но точно такими же, какие окружали меня когда-то, когда был и дом, и семья, и любовь. Ассоциативный ряд. Эти вещи с почти невыветриваемым запахом курева, кухни и человеческого тела, приносили мне комфорт. И умиротворение. Во время переезда в собственный дом — таун-хаус, точнее — большая часть старья была отправлена на помойку, но много чего осталось, прошло обработку от запаха и потенциальных насекомых и теперь красуется на моих полках в виде игрушек, статуэток, книг. Иллюзия сохранённой истории, в которой нет ни единой фотографии.

— А где фотографии? — спрашивает Саванна, понятия не имя на какую мозоль наступает.

— У меня их нет, — прямо отвечаю.

— Даже детских?

— В первую очередь детских.

И как выяснилось недавно, и во взрослом возрасте я не люблю себя снимать. Надо будет поднять этот вопрос у моего терапевта. Интересно, какое объяснение она придумает на этот раз.

— Я два года прожила на улице. За это время даже то, что сохранилось из дома, было утеряно безвозвратно. Как видишь, я неплохо справилась, хотя лет мне было меньше, чем тебе — шестнадцать.

Самый чудесный возраст: уже не ребёнок, но ещё не взрослый.

— О Боже…

Я жду, пока она спросит, как всё случилось, и она, конечно, спрашивает:

— Как ты оказалась на улице? Почему?

Отвечаю:

— Будешь смеяться, но меня бросил отец. Забрал сестру и пропал. Ровно в мой шестнадцатый День Рождения. Поэтому, как ты можешь догадаться — делаю паузу, чтобы набрать воды в чайник, — я теперь, в некотором роде, терпеть не могу Дни Рождения. Все, не только свой.

— А мать?

— Она умерла от рака, когда мне было десять. Твоя?

— Мне было четыре.

— Саванна, ты можешь занять спальню, которая поменьше, наверху. Там нет полноценной кровати, но у меня есть надувной матрас — пока поспишь на нём, а позже что-нибудь придумаем.

— Да! Конечно.

— Если не хочешь на надувном матрасе, диван в гостиной в твоём распоряжении.

— Матрас — это супер.

— Ну и отлично. Туалетов два — внизу и вверху, а ванная только наверху. Сейчас я найду для тебя полотенца и постельное бельё. Можешь принять душ первой, а я подожду.

— Нет-нет! Ты первая. А я пока что-нибудь приготовлю поесть. Я хорошо готовлю!

— Да? — настроение у меня повышается.

— Да! Могу даже торты печь — проходила специальные курсы. А тебе чего бы хотелось?

Я сосредоточенно почёсываю бровь, вспоминая, какие продукты у меня остались в холодильнике.

— Ты умеешь делать чизкейк?

— Конечно! Какой-ты любишь?

— Самый вкусный.

— Самый вкусный — Нью-Йоркский. Но для него нужна свежая Филадельфия, пачка печенья, густые сливки и масло. У тебя есть?

— Сейчас схожу в магазин и всё будет. Но есть просьба.

— Какая?

— Ты должна научить меня.

— С удовольствием! — и это впервые, когда я вижу её улыбку.