Моногамия. Книга 3. Половина души

Виктория Мальцева, 2021

Пронзительная история любви. Валерия уверена в том, что у её красивого мужа появилась другая женщина. Вот уже месяц, как он не ночует дома, избегает её и детей. Что это? Измена. Она решает уйти первой и не ждать, пока попросят собрать вещи и освободить дом на берегу залива. Роскошный особняк никогда и не был для неё домом – слишком невероятно для такой обычной девушки, как она. Не может такой яркий и успешный мужчина всю жизнь любить одну женщину, так ведь? У него неизбежно должна появиться другая – моложе и красивее. Габриэль, например. Лера хватает детей и улетает туда, где её ждёт другой. Пусть нелюбимый, но зато надёжный бывший муж.

Глава 4. Снова болезнь

Phaeleh — Here Comes The Sun (feat. Soundmouse)

Аннабель уже восемь месяцев, и Габриель выглядит обворожительно. Она расцвела ещё больше, материнство ей к лицу. Она умна, даже слишком. Во всём подражает своему мужу, хвалит его, лелеет, балует, слушает его рассказы с открытым ртом и заливисто хохочет над его шутками. Она боготворит его, и это проявляется во всём: в её словах, жестах, взглядах и поступках.

Мы с ней вроде как дружим. Она всячески проявляет расположенность и часто прибегает за помощью и советами. Мы вместе ухаживали за её дочерью, когда она заболела, я учила её, как вводить прикорм, как делать массаж ребёнку, как развивать, мы купали малышку вместе, когда Алекс бывал в отъезде. Меня не расстраивала эта вынужденная дружба, я отдавала ей свой опыт бескорыстно, потому что любила Аннабель, ведь это был его ребёнок. Алекс сам советовал Габриель почаще обращаться ко мне, он сказал ей, что я знаю всё о детях.

Аннабель прекрасный ребёнок — ангел с белокурыми волосами и глазами цвета неба. Она похожа на Габриель, а Лурдес — женственное продолжение Алекса. Теперь, когда моей младшей дочери исполнилось три года, это стало особенно заметно: Лурдес — маленькая страстная испанка, хотя испанской крови в ней осталось уже совсем немного. Она такая же смуглая, как Алекс, у неё тёмные волосы и большие шоколадные глаза, такие же изящные брови и в меру полные выразительные губы, которые когда-нибудь станут сводить мужчин с ума. Лурдес будущая смелая красавица, это уже проявляется в её характере, а Аннабель — белокурый ангел, добрый, нежный, беззащитный. И мне хочется, да совершенно искренне хочется заботиться о ней, оберегать так, как если бы это был мой собственный ребёнок.

Алекс в отъезде, и на этот раз он, кажется, в Китае, а может быть и нет. Его перемещения гораздо более быстры, нежели моя осведомлённость о них. Я плохо себя чувствую. В этот период своей жизни я перманентно в отвратительном расположении духа, но теперь ещё и заболела. У меня грипп и обострение хронического воспаления почек. Это плохо, но я не в том состоянии душевной активности, когда человек от страха сразу бежит по врачам. Я, как обычно, в сотый уже, наверное, раз назначаю себе лечение сама по уже давно проверенной схеме, придуманной годы назад врачом из Кишинёвской больницы. Глотаю таблетки, горюю и пишу диссертацию. Вернее, безуспешно пытаюсь на протяжении месяцев сделать некоторые расчёты, которые в бодром состоянии выполнила бы, наверное, за один вечер. Мой грипп совсем разошёлся, у меня температура, высокая, и я запрещаю детям приближаться ко мне: ничего хуже не придумаешь, чем болезнь детей, когда их мать не в состоянии сосредоточиться. Принимаю жаропонижающее и заваливаюсь спать с наслаждением вытягивая зудящие ноги.

Посреди ночи просыпаюсь от острой боли в пояснице, настолько нестерпимой, что с трудом соображаю, где я, и что мне нужно сделать, чтобы её унять. Артём по моему стону понимает, что со мной проблемы, и к тому же серьёзные, и вызывает скорую помощь. В результате я оказываюсь в больничном боксе и не простом, а реанимационном. Мне и в голову не могло прийти, что мои дела так плохи.

Меня усиленно лечат, и я, в принципе, неплохо себя чувствую, но лица у врачей какие-то подозрительно серые, и их диагнозы на английском ни о чём мне не говорят, или же я не слишком сильно стремлюсь в них вникнуть. На четвёртый день моей жизни в реанимации Медицинского центра при Университете Вашингтона, утром, часов в семь, потому что я ещё сплю, дверь в мой бокс резко и с шумом открывается, и я вижу Алекса. Он в бешенстве.

— Почему ты мне не позвонила?

— Да, Алекс, привет. Я тоже рада тебя видеть, — говорю ему вяло.

— Ещё и смеешь дерзить? Какого чёрта я ничего не знаю?

— А должен?

— Не понял…

— Я говорю, что ты не имеешь больше ко мне никакого отношения, так с чего, скажи на милость, я стала бы перед тобой отчитываться?

Он так зол, что мне кажется, ещё немного, и он ударит меня.

— С того, что ты мать моего ребёнка! И это, к несчастью, я изменить не могу!

Он выходит, хлопнув дверью так, что она чуть не вылетела вместе каркасом, на котором висит.

Примерно через час Алекс возвращается с доктором, которого я раньше не видела. Врач долго изучает папку с моими анализами, осматривает меня, задаёт вопросы на русском, он, оказывается, русский, и мне определённо нравится его грамотный, профессиональный подход. Нравится до того, как Алекс задаёт ему вопрос:

— Каковы прогнозы?

— Прогноз при четвёртой стадии гидронефроза неутешительный. У пациентки все шансы отказа обеих почек. Я думаю, самое время начинать подготовку к трансплантации хотя бы одной.

Я в ужасе, меня будто парализовало. Алекс закрывает лицо руками и выходит, а я рыдаю. Как же я могла допустить такое?

Ещё через час меня пересаживают в кресло и поднимают на лифте на крышу больницы. Вижу вертолёт Алекса и не понимаю, что происходит. Спрашиваю, мне отвечают:

— Вас транспортируют в Рочестер в Клинику Мэйо.

— Зачем?

— Извините, я не знаю, просто делаю свою работу. Но вы не волнуйтесь, это лучшая клиника в США. Через несколько часов будете на месте.

Youth — Daughter

Рочестер — красивый город на берегу озера Онтарио. С другой его стороны простирается уже другая страна — Канада и её провинция с одноимённым названием. Рочестер выглядит восхитительно из окна вертолёта, но мне не до красот: я злюсь на себя за свою глупость и безалаберность, и мне страшно… страшно превратиться в рухлядь в тридцать четыре года! Я видела много людей, переживших это, они выглядят и живут, словно безжизненные мумии, и в голове их только одно — заботы и тревоги о не своей, но такой нужной почке: как долго ещё она проживёт в тебе? В этот момент мои переживания по поводу расставания с Алексом кажутся такими ничтожными и бессмысленными.

Но всё оказалось не так уж и плохо. Меня осмотрели, снова провели исследования и сразу же стали лечить новыми методами. Клиника Мэйо специализируется на трудных медицинских случаях, врачи направляют сюда больных со сложными заболеваниями со всех штатов, а также из многих стран мира. Эта клиника славится своими достижениями в диагностике, инновационном и эффективном лечении.

У меня приятная палата, похожая больше на жилую комнату, чем на больничный бокс: в ней есть большой телевизор, софа для посетителей, которую также можно использовать и как кровать, потому что присутствие родственников здесь разрешается и приветствуется даже ночью. Американская медицина считает, что близкие люди помогают пациентам преодолевать стресс, а также сводят к минимуму число медицинских ошибок. Но в моём случае делать это некому — родители далеко, и я им не говорю о том, что болею, нет смысла тревожить их стареющие сердца. Артём не может оставить детей и их школу, так что я живу в этой приятной комнате почти месяц одна. Живу и работаю, потому что время между процедурами, обследованиями и приёмом лекарств нужно чем-то заполнять.

Меня лечит доктор по имени Карлос Алаилло, аргентинец по происхождению, и он так щедро накачивает меня ультрасовременными лекарственными препаратами и процедурами, что результат не заставляет себя ждать: уже через неделю мой диагноз гораздо более оптимистичен, ещё через одну прогноз утешителен, и ещё через одну я уже уверена, что уйду из клиники своими ногами со своими же собственными почками, которые стану теперь беречь и лелеять всю оставшуюся жизнь.

Вообще, за мной так трогательно ухаживали в этой клинике, медперсонал оказался таким душевным, а само это место умиротворяющим, что мне совсем не хотелось домой. Да, больница оказалась лучше моего собственного дома, и, если бы не дети, я, может быть, и не вернулась бы туда никогда.

Когда я вышла из огромных стеклянных дверей больничного холла и стала искать глазами вызванное заранее такси, мой взор тут же наткнулся на чёрный Порше. Алекс вышел из машины, сказал «Привет», забрал мою сумку, закинул в багажник и открыл мне переднюю дверь. Я села молча.

После того, как мы тронулись, он сказал:

— Отвезу в аэропорт, у меня здесь ещё дела. И, пожалуйста, впредь относись к своему здоровью серьёзнее.

Всё. Больше мы не сказали друг другу ни слова. Я знала: он приехал убедиться лично, что со мной всё в порядке, хотя, скорее всего, каждое утро на его прозрачном офисном столе ждал своей очереди отчёт о моих успехах в лечении. Алекс даже был в курсе, в какое время я выйду из клиники, и эта его забота обо мне, участие в моей судьбе в трудную минуту, конечно, очень грели. Но я не забыла, что он мне сказал тогда, в больнице. Будучи в бешенстве, он признался, что жалеет об отсутствии возможности изменить факт моего участия в рождении его ребёнка. Я не забыла этого, и никогда не забуду.