Моногамия. Книга 2. Муж

Виктория Мальцева, 2020

Алекс увозит Валерию с детьми в США, но в новой семье счастья тоже нет – слишком они разные, слишком сильны обиды и осколки их прошлого. Теперь Алекс и Лера женаты, но живут в разных комнатах и, если пересекаются, всегда ссорятся. Очень скоро Валерия обнаруживает свою главную угрозу – женщин. Их всегда было много вокруг Алекса, соперницы повсюду и твердят одно: «Ты в его жизни временно и ненадолго. Что может дать такая холодная и некрасивая женщина, как ты, такому яркому и горячему мужчине, как Алекс?». Любовь, которая не только обнимает и лелеет, но и больно жалит. Любовь до самого конца… до последнего вздоха… Моногамия

Глава 3. Начало нового

Kings Of Leon — WALLS

Мы прилетаем в полдень, и в доме на берегу нас встречает обедом Эстела.

Эстела — мексиканка лет пятидесяти, несколько раз в неделю приходившая убирать дом, когда Алекс болел. Теперь она будет жить с нами постоянно. Эстела полная, добрая, улыбчивая и очень душевная: она встречает меня объятиями и признаётся, что всё это время «молила деву Марию о моём возвращении, ведь я так нужна ему»... Однако мне почему-то кажется, что Эстела рада меня видеть куда как больше, чем он.

Алекс странный. Очень. И ведёт себя так, будто мы чужие. Я уверена, всё дело в том, что я ударила его — он не может мне простить своё разбитое лицо. Но на самом деле причина другая, и я узнаю о ней не сразу. Оказалось, моя разрушенная семья далась Алексу с большим надрывом: он наступил на горло своим принципам и совести. Он считал, что я сама должна была сделать правильный выбор (то есть, выбрать его) и просто жить с ним. Поскольку он понял, что этого никогда не случится, ему пришлось пожертвовать своей честью и решить всё за меня. Поэтому он и злился, ну и совсем чуть-чуть из-за своего лица. Так он скажет мне потом, а пока не замечает меня.

Как только входим в дом, Алекс объявляет детям:

— Выбирайте комнаты! Лучше всего, я думаю, если они будут на одном этаже с нашей спальней. Как ты считаешь, Лера?

— Да, конечно, — мямлю.

— Ого, какой огроменный дом… он твой, Алекс? — у моего старшего ребёнка, похоже, шок.

— Наш. Мой, твой, Сонин и мамин, — и я впервые за последнюю неделю вижу подобие улыбки на лице своего новоиспечённого супруга.

— Что, весь?

— Весь.

— И бассейн?

— И бассейн, и террасы, и даже пляж. Но ходить туда можно только с взрослыми.

— Я уже взрослый! А сколько тут этажей, Алекс?

— А сколько ты насчитал снаружи?

— Три.

— Да, со стороны дороги три, а со стороны залива — четыре.

— Круууть! — восхищается Алёша.

— Лера?

Я вздрагиваю:

— Что?

— Где наша спальня, ты уже знаешь. Выбирай любую сторону, какая тебе удобнее — правая, левая — как скажешь. Мне без разницы. Сейчас я ненадолго должен уехать по работе. К ужину постараюсь вернуться, — сообщает, только раз коротко на меня взглянув.

Я не жду от него объятий и поцелуев на прощание, но и эта холодность замораживает. Раньше он всегда смотрел на меня, не отрывая глаз, а теперь вот так — коротко и бессодержательно.

Алекс освободился после десяти вечера, пропустив и ужин и всё остальное, что могло бы быть после него. Но и вернувшись, он не поднялся в «нашу» спальню, а продолжил работать внизу, сидя в кресле в гостиной. Дети уже спали, так и не дождавшись его — Алекс уже успел очаровать их до состояния «слепого обожания», а вскоре и вовсе станет их кумиром. Впрочем, и взрослые — все, кого я знала — притягивались к нему, как к электрическому магниту. С детьми же Алекс общался на равных, то есть так, как если бы они были ровесниками: внимательно выслушивал, всегда находил для них время, и они откровенничали с ним даже больше, чем со мной. Ну и, конечно, игрушки: дорогие, сложные игровые приставки для сына, кукольные дома, наряды и ещё много чего для дочки. Он покорил их своими беседами ещё в самолёте, а дом его стал для них родным с первого же дня. Я не переставала удивляться: если бы у меня всё так легко и гладко получалось!

В комнате, которая раньше была «его», а теперь вдруг неожиданно стала «нашей», я не чувствую себя дома. Но и гостем тоже не ощущаю с тех пор, как прожила в этом доме почти три месяца. Правая и левая стороны — это не о кровати, а о выборе гардеробной и ванной комнаты, которых в этой главной в доме спальне по две — для мужа и для жены. Мне тоже совершенно безразлично, где будет «моя территория» — справа или слева, но разве один бельевой ящик для двоих не сближает?

Странно и непривычно залезать под «наше одеяло» и вытягивать ноги на «нашей простыни», когда совсем недавно всё это было чужое — его и Ханны. Но усталость после долгого перелёта берёт своё.

Lana De lRey — Music To Watch Boys To

Я просыпаюсь посреди ночи. Лунный свет заливает белоснежную спальню, а перемычки между стёкол отбрасывают длинные тени, делая её похожей на космическую станцию на орбите далёкой планеты. В комнате так светло, что вполне можно читать книгу без света.

Алекс спит рядом — пришёл, наверное, когда я уже уснула. Его тело повёрнуто ко мне спиной, и я обнаруживаю на ней довольно большую татуировку, сползающую от лопаток на бок до самого живота. Рисунок в этом освещении сложно разобрать из-за его сложности, но я узнаю мелкие замысловатые узоры — Кельтские, скорее всего. Догадываюсь о её предназначении — Алекс закрыл ею свои шрамы, а мне жаль их, они напоминание о том, как дорого он мне достался.

Господи, как же он красив… мужественен! Настоящая здоровая сила растекается по волнам мышц, одетым бархатной кожей. Алекс и раньше был развит физически, но всё же с оттенком женственности в линиях и очертаниях талии, шеи, бёдер, кистей рук. Теперь его мышцы стали грубее и больше — он повзрослел, возмужал, обзавёлся брутальными тату. За прошедшие месяцы его тело окрепло так сильно, что слабость и беспомощность, пережитые всего несколько месяцев назад, кажутся теперь кошмарным сном.

Мне безумно хочется провести ладонью по его плечу, изгибам мышц на руке, талии, но кровать настолько большая, что вероятность случайных прикосновений невозможна. Моя рука легонько тянет шёлковую простынь, едва прикрывающую его бёдра, чтобы обнажить ягодицы: я не знаю, как и чем объяснить это желание, но мне безумно хочется посмотреть на него полностью голого. Я жадно разглядываю его изгибы, но много увидеть мне не удаётся: внезапно Алекс разворачивается на спину во сне и натягивает простынь обратно.

Теперь мне хорошо видно его лицо, и это самый настоящий гипноз… Глаза оторвать сложно, но сейчас, когда он спит, можно спокойно, не прячась и не смущаясь, любоваться. В этот момент мне не верится в происходящее, и в голове рождается глупейшая мысль: «Это, конечно, хорошо — теперь он мой муж, и каждую ночь я смогу наслаждаться им в этой постели, но, с другой стороны, как несправедливо, что такая красота достанется только мне одной! Только я смогу видеть и ценить её, ведь он же не ходит по улице голым!» Мне становится смешно от того, какой бред способен генерировать мой мозг, и я укладываюсь спать дальше, счастливо улыбаясь.

В следующий раз просыпаюсь уже от солнечного света: ещё рано, но его лучи заливают всю нашу спальню. Алекса уже нет в постели, и я успеваю огорчиться, но потом прислушиваюсь к шуму воды в ванной и догадываюсь, что он в душе. Тут же поднимаюсь и бегу во вторую ванную (наверное, свою) чистить зубы. Попутно соображаю, что надо бы напялить какое-нибудь бельё посексуальнее, но внезапно прекратившийся шум воды заставляет прыгнуть обратно в кровать в чём была, без переодеваний.

Пока я кляну себя за то, что не позаботилась о сексуальности своего вида с вечера (чёрт, это так непривычно!) Алекс выходит из душа мокрый, с завёрнутыми в полотенце бёдрами и, не глядя на меня, собирает свои вещи по комнате: смартфон, планшет, приготовленные свежие бельё и одежду. Не сразу, но всё-таки замечает, что я смотрю на него.

Вернее, чувствует:

— Ты не спишь? Прости, я не хотел будить.

— Меня разбудило солнце. Который час?

Он смотрит в свой телефон:

— Ещё только семь. У тебя сейчас, по идее, должна быть акклиматизация, так что, до двенадцати полно времени для сна.

— Уже уходишь? — спрашиваю.

— У меня в десять разбор полётов в офисе, ежедневный, — вздыхает, — потом несколько встреч, но к обеду я постараюсь освободиться. Если получится.

— Вся жизнь по расписанию?

— Вошла в своё обычное русло.

— Ты всегда так много работаешь?

— Мне приходится. Мою работу некому выполнить за меня.

Алекс садится на кровать, чтобы одеться, и теперь я могу рассмотреть его новую тату получше: геометрические фигуры, состоящие из мелких, неизвестных мне символов, похожих на растения, перетекают одна в другую. В целом вся композиция, расположенная ассиметрично и почти по диагонали, очень отдалённо напоминает крыло. Но это не крыло, а скорее лабиринт, гармонирующий по стилю с широким браслетом на бицепсе. Совершенно определённо в этом изображении зашифрован какой-нибудь особый смысл, но Алекс ведь никому не раскрывает тайн своих татуировок.

Я вытягиваю руку и дотрагиваюсь до того места на его позвоночнике, где должен быть шрам, и он на месте, хоть и невидим — мои пальцы ощущают только деформацию на коже.

Foxes — Devil Side

Алекс вздрагивает, закрывает глаза и дышит чаще. Какое-то время мешкает, затем медленно поворачивается и ложится рядом, вплотную ко мне, очень близко. Ещё через мгновение его тёплая ладонь на моей талии — этого я и хотела: сколько уже можно мучить меня? Назвать своей женой и ни разу не прикоснуться, так может только он!

Я не двигаюсь и даже не дышу, потому что мне одновременно страшно и интересно, что сделает он. Больше пяти лет прошло после нашей последней близости, мы оба теперь другие не только в своих головах, но и физически — нас прежних, юных больше нет. У меня есть лишний вес и «неидеальности» в фигуре, и я до звона в ушах предвкушаю момент, когда он станет меня раздевать — сравнение с Ханной потопит мой корабль с одного выстрела.

Но Алекс ничего не делает. Его лицо зависло над моим так близко, что мы могли бы целоваться дыханием. Его взгляд долго блуждает, пока, наконец, не встречается с моим, и вот это он умеет делать превосходно — гипнотизировать. Я не знаю, какой силой нужно обладать, чтобы вынести это томление его близостью, эту пытку ожиданием первого прикосновения и сдаюсь: закрываю глаза и тянусь к его не до конца зажившим губам, едва касаюсь их, но жду в ответ много… Так много, как может дать мне только он.

Но Алекс не отвечает. И это странно, потому что даже осознавая лишнее на своих бёдрах и животе, недостаточную длину ног и полное отсутствие золотого загара на коже, я всё равно знаю, как желанна для него, ощущаю это каждой своей клеткой, расцветающей в эту секунду жаждой близости.

Мы сейчас далеки друг от друга, но постель — это то место, где супруги всегда мирятся. Вы ненавидите друг друга, вас съедает обида, но вот ваши ступни соприкоснулись под одеялом, и всё уже кажется не таким трагичным. За ними бёдра, и вы уже искренне хотите обняться, а когда его рука нежно нащупывает вашу в примирительном жесте, вы больше не можете сдерживаться — вы любите друг друга, вы прощаете, вы живёте дальше. Так всегда было, так всегда будет.

Смотреть на его разбитое лицо стыдно и больно, поэтому придвигаюсь ещё ближе и целую его губы в том месте, где они разбиты, со всей нежностью, какая у меня есть. Я всё ещё думаю, что он обижается на меня за тот удар, за преднамеренно причинённую боль, и прошу его губы своими о прощении.

И они прощают. Прощают жарко, горячо, неистово. В последний раз вот так, съедая друг друга, мы целовались пять с половиной лет назад…

Как же это долго!

Как же долго я ждала тебя… любимый!

Желаний и чувств к нему так много, и они настолько безлимитны, что я боюсь потерять сознание. Но он не даёт мне этого сделать: попутно стаскивая пижаму, целует всю. На этот раз, Алекс не дожидается, пока я назову его имя, делает всё быстро, но и этого ему мало, он поднимает меня и переворачивает нас так, чтобы главная роль досталась мне.

Я замираю от неожиданности, а Алекс, глядя мне в глаза, ослеплённые ярким, рвущимся в наши окна солнцем, кладёт свои ладони на мои бёдра и надавливает на них, предлагая выбирать ритм нашего движения. Это совершенно не та позиция, к которой я привыкла — так я вся на виду. Алекс полулежит, откинувшись назад, на локти, и безмолвно предлагает мне делать всё, что я захочу. А я хочу целовать его и целую в глаза, губы, ласкаю его мокрые волосы, вдыхаю запах кожи. Я двигаюсь и двигаюсь так, как хочу сама, а он смотрит и смотрит, не отрываясь, на то, как я схожу от близости с ним с ума.

Это совершенно не похоже на то, что мы делали в постели раньше, что ОН со мной делал, а делал он многое, настолько многое и разнообразное, что я мысленно прозвала его «богом своих удовольствий».

Но, не на этот раз: сегодня Алекс не делает НИЧЕГО, вообще ничего. А я изголодалась по нему до такой степени, что несмотря на его пассивность задыхаюсь от наслаждения и продолжаю сходить с ума…

По правде сказать, я и сама не ожидала от себя ничего подобного.

Он знал, насколько красив, и то, очевидно, что эта красота делала со мной. Он не любил меня в то утро, а позволял любить себя, как позволял многим, и в этом и вправду что-то было. «Мы начинаем всё с нового листа, теперь всё будет по-другому!» — так я тогда думала.

Но очень скоро пойму, что наша первая близость вовсе не была актом взаимной любви — Алекс просто отдал мне своё вновь безупречное тело для удовлетворения моих только потребностей в любовании, сексе, ласках. Именно это и было в его выражении лица, его глаза словно кричали мне: «Это тебе нужно? Так сильно ты этого хочешь? Тогда бери! Бери, я не жалею, я даю это всем. Бери, но не жди от меня большего».

В то утро я и не подозревала, что сама стала одной из армии тех, кого впоследствии так сильно презирала. Ещё позднее я узнаю, что сексуальная инициатива должна исходить только от Алекса, в обратном случае в его мозгу запускался некий скрытый патологический механизм.