Приговоренный

Виктория Викторовна Михайлова, 2018

Какой будет наша страна через пять десятков лет? Мир меняется, и мы постепенно меняемся вместе с ним. Наши дети и внуки построят для себя новую реальность, где человек так же смертен, и так же может ошибиться. Но это не беда. Ведь все можно исправить. Стоит только запустить самую обыкновенную машину времени. Содержит нецензурную брань.

Дом купца Ипатьева

«Такого человека» звали Коловрат Вавилович Санаев. Преподавал он прикладную механику, но образование имел историческое. Выглядел профессор Санаев отвратительно. Всем своим видом он подчеркивал непричастность к моде, гигиене и общественному мнению. Джинсы болтались на нем мешком, свитер был из того мешка сделан, а кроссовки, стоптанные и запыленные, на первый взгляд выглядели, как разные. И, кажется, оба левые.

–Значит так, — мужчина выпустил мне в лицо струю ароматного дыма из облупившегося старенького вейпа, — на «точке» не трындеть. Людям, буде, такие встретятся, в глаза не смотреть. Руки держи в карманах. А лучше пойди, поройся в горшке с цветком.

–Зачем? — удивился я. Но к подоконнику все-таки подошел, и даже сухую землю пальцем потрогал.

–Затем, — спокойно объяснил Коловрат Вавилович, — что чистые ногти раньше были уделом буржуев. А за твою новомодную стрижку, да чистые волосы, там и застрелить могут. Ты уверен, что хочешь выйти на «точку»?

Конечно хочу! Да я ради этого третий год носом землю рою! Ночами в библиотеке копаюсь. Хорошо, что сейчас можно в любом университете мира книги прямо через интернет читать. Иначе пришлось бы мне по миру помотаться. Как и все мои ровесники, я сейчас был уверен, что знаю о Великой Октябрьской революции все. А про расстрел царской семьи могу хоть сейчас написать три, нет, ПЯТЬ дипломов!

–Ну-ну, — апатично кивнул Коловрат Вавилович.

Он подошел к шкафу, достал оттуда обычную картонную коробку, из тех, в которых продают обувь. Внутри оказались жестяные банки с чем-то вонючим.

— Чего застыл? — буркнул он, обильно набирая пальцем какой-то желтой мази из полупустой жестянки, — разоблачайся!

Я окинул взглядом содержимое гардероба. Грязные, залатанные как попало вещи лежали на дне шкафа, висели на гвоздях. Вешалок, и даже перекладины, на которой они могли бы висеть, в шкафу не было. Профессор мотнул головой в сторону стоптанных сапог. В комплекте к ним шли холщевые штаны, покрытая коричневыми пятнами мятая косоворотка, и почему-то кожаная куртка с алым тряпичным бантом на лацкане. Прежде, чем позволить мне водрузить на голову потертый картуз, профессор Санаев щедро смазал мои волосы каким-то жиром.

— Вазелин, — бросил он в ответ на моё возмущенное шипение.

Стало понятно, что это в его глазах были исчерпывающие объяснения. Я тяжело вздохнул и поглядел на себя в запыленное зеркало. Вот оно, лицо моей будущей профессии! Огромный детина, с месяц немытой головой, втиснутый в поношенную одежду с чужого плеча.

— На, — вместо объяснений, профессор сунул мне в рот какую-то кислую таблетку. И через минуту мои зубы имели вид прокуренных кариозных обломков, — все, что куришь, оставляй тут. На «точку» можно брать только самокрутки.

Я заверил его, что не курю. И через полчаса мы вдвоем уже стояли возле «реактора». Профессор выглядел, как бандит с большой дороги. В такой же кожаной куртке, суконных портках, и застиранной крестьянской рубахе под кожанкой. Только на поясе у него болталась черная кожаная кобура. А на художественно состаренных зубах тускло выделялась металлическая коронка. По-хорошему, реактор нужно называть «машиной времени». Но из уважения к создателю этот аппарат так и назвали, «Аппарат времени Хокинга». В будущее он не возит, только в прошлое, и обратно. Откуда выехал, туда и возвращаешься. Да и в пространстве реактор никого не перемещает. Доберешься до места, а там уже своим ходом. Поэтому специалисты и называют это «точкой». А ещё все машины время от времени ломаются. Поэтому историку сейчас и нужна физика, сопромат и высшая математика. В прошлом ты как в космосе. Сам сломал, сам и ремонтируй. И если не починишь, никто тебя не спасет. У меня предательски задрожали коленки.

Сюда, в лес под самым Екатеринбургом, мы на такси приехали. А до города я на самолете добрался, даже проголодаться не успел. Это проще чем трястись на телеге по раздолбанным дорогам, как объяснил мне профессор Санаев. В этом вопросе я ему полностью доверял. Родителям я наврал, что на практику поехал. Хотя чего наврал-то? Много кто из студентов-третьекурсников на «точку» выезжает. Другой вопрос, что меня сюда Аликбек привел по своему пропуску. И если что случится, его из института попрут. Тут же в голову полезли разные мерзкие мысли. Не зря, ой не зря реактор при жизни изобретателя засекречен был! В студенческой среде ходили разные страшилки про оставшихся и оставленных, разорванных при перемещении и погибших при исполнении сотрудниках всевозможных малоизвестных институтов прикладной истории. Я в последний раз глянул на Коловрата. Он невозмутимо курил махорку.

А вот к дому купца Ипатьева, переселенного со всей семьей на дачу, предстояло идти пешком. Подметка от моего сапога почти сразу же оторвалась, и пришлось её подвязать веревкой, любезно предоставленной профессором Санаевым. И пока мы шли по утренним улицам города, я видел, что у многих встреченных нами тоже были драные сапоги, поношенные лапти, а двое мрачных, тощих мальчишек, кативших тележку с огромной бочкой воды, были вообще босиком. Город был на осадном положении, народу на улицах было мало, а те, кого дела все же выгнали в такую рань из дома, спешили поскорее убраться с улицы. Отчетливо слышались тихие глухие раскаты. Где-то стреляли из больших орудий. У ворот стояли две одетые в черное старухи. Одна принесла с собой ведро с тряпками, а вторая держала корзину с какой-то снедью. Коловрат остановился рядом, а я уставился на забор. Поверх стальных прутьев, или из чего там у купца Ипатьева была сколочена ограда, были прикрученные обычной проволокой доски. Никаких просветов между ними не наблюдалось. Все было сделано криво, но крепко.

Женщины оказались монахинями из ближайшего монастыря. Они опасливо косились на нас, но не уходили. А я не знал, куда девать глаза. Руки у меня дрожали, и мне казалось, что это всем заметно. Из-за забора слышался визгливый собачий лай. Наконец, калитка, тюнингованная грубо обструганными досками, приоткрылась, и в щель высунулось небритое тревожное лицо. Мужчина глянул на монахинь, на Коловрата, и долго разглядывал меня. А я стоял, и думал, что надо было послушать Босса, и валить ко всем чертям с исторического факультета. Но тут мужчина что-то проворчал, и нас впустили во двор.

Двор был огромный, но весь какой-то захламленный. Доски, колотые дрова и какие-то хозяйственные инструменты лежали почти у самой калитки. Тут же стояла чья-то тощая лошадь. Телега, которую она, судя по всему, тащила, перегораживала двор посередине, отделяя дом от ворот, намертво заколоченных. По двору с лаем носился нечесаный спаниель. Окна в доме тоже были забиты досками, но уже похуже. Здесь строители меньше старались, а на втором этаже три окна вообще оставили открытыми. Оттуда кто-то выглядывал, но я не стал всматриваться. Все-таки, я здесь человек новый, чужой. Не мудрено, что меня разглядывают.

Открывший калитку мужчина сделал нам знак идти за ним следом. Монахини молча потопали к дверям. Коловрат Вавилович дернул меня за рукав, и я, опустив голову, втиснулся вслед за ним в открытую лишь на половину дверь. В передней было темно. Свет сюда проникал через щели между досками, но его не хватало. Женщины ушли куда-то наверх, а нас с профессором сопроводили в другую сторону. Мы спустились по лестнице, и, пройдя узким коридором, остановились у небрежно побеленной стены в комнате с низким потолком. Тут было всего одно оконце, прикрытое красивой решеткой, но света от него было чуть. В комнате заметно воняло плесенью.

–Вот тут все и произойдет, — выдохнул Коловрат, когда мы остались одни, — через два дня.