Спокойных дней не будет. Книга I. Не в этой жизни

Виктория Ближевская

Если любовь не признает доводов разума, то остается слушать сердце и быть счастливым. Соня и Илья долгие годы не смеют отдаться взаимному притяжению. Разница в возрасте, общественная мораль – все против них. Она выходит замуж за другого, он принимает решение забыть о ней. Но как забыть, когда любая мелочь возвращает его мыслями к этой девушке. И Соня следует за своими фантазиями, совершает ошибки, но без Ильи ее жизнь пуста. И они снова тянутся друг к другу, не зная, куда заведет их любовь.

Глава 4. Взрослая девочка

Через пять дней после свадьбы Николай наблюдал утопающую в пыльной зелени Москву из окна машины, которая из аэропорта отвезла их сразу на Речной вокзал. Собственно, и теплохода он тоже толком не рассмотрел, потому что Соня все время теребила рукав его пиджака.

— Смотри, чайки! Прямо в городе, и так много! А какая красивая форма у капитана! Это ведь капитан?

— Не знаю. — Профессор перевел взгляд на палубу и всмотрелся в нашивки на рукаве белого кителя. — Может, помощник. Я не уверен.

Николай погладил ее нетерпеливые пальцы, а Соня уже думала о другом, и китель капитана ее больше нисколько не занимал. Зато рыжая собачка, вертящаяся волчком возле урны, показалась ей похожей на лисичку из старого детского фильма. А пара старичков в панамках напоминала старосветских помещиков. И каюта оказалась узкая, словно сигара, но все равно уютная. И странный мутноватый иллюминатор с очень толстым стеклом. И вообще все просто прелесть.

Он знал, что она побывала в круизе по Карибам несколько лет назад. Конечно, каюта многопалубного лайнера с бассейнами, теннисными кортами и танцплощадками мало напоминала ту крохотную комнатушку, где теперь были составлены их вещи. Но Соня даже виду не подала, что помнит другой уровень комфорта и обслуживания, и он проникся благодарностью к ней и стыдом за собственную некомпетентность. Когда в туристическом агентстве ему рассказывали о сервисе на корабле, ему и в голову не пришло, какой набор смехотворных удобств может предложить отечественный речной флот.

Громоздкий теплоход отклеился белым боком от пристани и вразвалку устремился к середине реки. Соня вместе с другими пассажирами в радостном возбуждении замахала соломенной шляпкой с голубой лентой в белый горошек на тулье. Чужие провожающие стали махать ей в ответ. Николай обнял жену за талию и напомнил себе, что ни на этом, ни на том далеком берегу их никто не ждет. И что целых две недели не будет ни поздравительных звонков, ни светских визитов, ни даже работы.

Счастливая Соня долго не хотела покидать палубу. Ветер игриво трепал ее выбившиеся из прически блестящие локоны. Она, как вышедшая из темного подвала кошка, блаженно жмурилась, нахлобучив шляпку на затылок.

— Правда, здорово, да?

Она всматривалась в проплывающие мимо берега и посеребренные облаками волны, вдыхала запах реки и представляла одинокий маленький домик над волжским обрывом, кремово-зеленую рощу на пригорке и еще бог знает какие деревенские красоты, поджидающие их в свадебном путешествии.

— Иди в тень, ты обгоришь!

Николай увел ее под навес, а она, глядя на воду, шептала, как зачарованная:

— Ну, подожди. Подожди немножко. Я хочу еще полюбоваться…

— Ты все успеешь. Идем в ресторан, а то пропустим обед.

После трапезы, сытые и утомленные, они вернулись в каюту. Соня устроилась на узкой койке с твердым намерением дочитать взятый в дорогу роман. Но уже через пять минут книжка выпала из ослабевших пальцев и с легким стуком ударилась об пол. Соня встряхнулась, как потревоженный под крышей воробей, и потянулась поднять ее.

— Лежи, — снизошел к ее усилиям Николай и прочел вслух французское имя неизвестного ему автора. — Эрве Базен «Анатомия одного развода». Ничего себе книжка после свадьбы! Соня?..

Но жена уже спала, подложив под щеку ладошку и по-детски приоткрыв рот.

«И когда только успела», — подумал он и вернулся к газете в ожидании вечера.

После ужина на палубе было ветрено и прохладно. Соня зябко куталась в полы его пиджака.

— Когда в последний раз я читал лирику? Даже не вспомню, — продолжал начатый за столом разговор Николай.

— Илья говорит, что ты слишком много работаешь.

— Не думаю, что дело во времени, — после легкого раздумья не согласился профессор. — Лирика для молодых, для создания настроения.

— Что ты! — Соня всплеснула руками, и Николай едва успел поймать падающий пиджак. — Разве Джон Донн писал только для молодых? А Микеланджело? Да зачем ходить за примерами так далеко. Возьми хотя бы Бродского. Та романтика, которую он создает своими «наукообразными» образами, вряд ли затронет сердца юных девушек и их поклонников! Вот, к примеру, «Колыбельная трескового мыса».

Похоже, она собралась цитировать любимые строчки, и ему нужно было срочно ее остановить.

— Но твое же затронуло! — парировал муж и усмехнулся в темноту вечера.

— Ну, видишь ли… У меня и жизни другой не было, кроме моих книг. И потом, я… Ах, да ты поймать меня решил! — Она засмеялась, и ее глаза задорно вспыхивали в свете палубных огней. — Я уже давным-давно взрослая! И я твоя жена. Ты должен относиться ко мне со всей серьезностью и уважением!

— Я и отношусь! — Профессор прижал ее к себе и поцеловал в уголок рта, потом в другой. — Пойдем в каюту?

На палубу высыпала шумная компания молодых людей. Они обошли обнявшуюся парочку, переглянулись и рассмеялись громче.

— Давай еще чуть-чуть постоим? — попросила Соня и прислонилась виском к его плечу. — Такой чудесный вечер!

— Чудесный, — без вдохновения согласился Николай.

Поездка на катере оказалась не приключением, а испытанием. Казалось, те два часа, что утлая посудина боролась с волнами и течением, не закончатся никогда. Бледная Соня сидела на верхней палубе и, зажмурившись, старалась отвлечься от качки и отвратительных ощущений в желудке. С каждой минутой это удавалось ей все хуже.

— Земля! — с пафосом первооткрывателя прокричал над ней Николай, и она приоткрыла один тоскующий глаз.

На берегу ее все еще качало, и пришлось уцепиться за его локоть, чтобы не упасть. Николай усадил ее на большой белый чемодан, который выглядел заблудившимся иностранцем на заплеванном шелухой и окурками волжском берегу.

Два местных жителя с любопытством разглядывали экзотическую путешественницу, подставившую побледневшее лицо ветру. Ее юбка рвалась вверх, обнажая стройные ноги выше разрешенного местной моралью предела, а женщина вяло придерживала ее рукой.

— Укачало, — извиняющимся тоном пояснил Николай, и мужики понимающе переглянулись и снова принялись лапать бесцеремонными взглядами ее колени.

Наконец Соне удалось справиться со спазмами в желудке. Профессор, желая произвести впечатление, с мальчишеским азартом подхватил чемодан и дорожную сумку, и они начали восхождение от пристани по пыльной деревенской улице.

Дом тети Люды стоял на высоком берегу реки. За домом расстилалась целая пашня, превращенная трудолюбивой старушкой в огород. За ним стеной вырастал старый сад, обнесенный ветхим забором, и только за садом начинался обрыв, густо поросший кустами и сорняками и ведущий к узкому песчаному пляжу.

Тетя Люда предоставила молодоженам карт-бланш на весь срок поездки. В конце улицы жила ее одинокая золовка, готовая с радостью принять родственницу в любое время. Николай не был уверен в успехе, когда позвонил тетке, с которой не виделся уже лет семь, чтобы попросить сдать им жилье. Но проницательная старушка так обрадовалась приезду Коленьки, что сама предложила съехать из дома, чтобы не путаться у молодых под ногами. Деньги за постой она отказалась брать наотрез, но в кармане его сумки была приготовлена сумма, достаточная для того, чтобы обеспечить хозяйке приличное существование в деревне на несколько месяцев. По столичным меркам это, конечно, было до смешного мало, но в местном магазине можно было почувствовать себя почти помещицей.

Соня с опаской вошла в обжитой деревенский дом, недоверчиво оглядела бревенчатые стены в сенцах, тронула шероховатый косяк двери, тщательно вытерла подошвы туфель о половик, но не решилась идти в них по крашеному полу и осталась босиком посреди горницы с длинным столом и двумя лавками по обе его стороны.

В углу за ее спиной Николай пристроил чемодан и сумку и водрузил на вешалку пиджак.

— Ну, как тебе? — поинтересовался он, обнимая жену.

— Я еще не поняла, — прошептала она, как во сне. — Это… я даже не знаю, с чем сравнить. Пахнет опилками, хлебом и помидорами, кажется. Мы, правда, здесь, или это только сон?

— Мы здесь и останемся на две недели совсем одни.

— А как же хозяйка?

— Она нас не побеспокоит.

Сад произвел на Соню не меньшее впечатление, чем дом. Она прошлась между деревьями, как цирковая собачка между ног дрессировщика, приласкала шершавые стволы ладонью, поиграла темно-зелеными гирляндами листьев, спасая подол юбки, увернулась от колючей ветки крыжовника, усыпанной полупрозрачными янтарными ягодами.

— Как же здесь здорово! — Она повернула к мужу, остановившемуся под старой вишней, просветленное лицо. — А где ферма? Там, правда, целое стадо? Никогда не видела вблизи коров. Здесь можно спуститься к реке?

— Соня, помилуй! — Николай сунул мокрый носовой платок в карман. — Куда ты так торопишься? Нужно поесть с дороги, переодеться. Мы все успеем.

— Все успеем, — эхом откликнулась молодая жена, пытаясь разглядеть невидимую реку. — Ты устал?

— Не сердись. — Профессор заметил хмурую морщинку между ее бровей. — Я хочу переодеться и попить чего-нибудь.

— Прости. Я ужасная эгоистка. — Соня первая устремилась к дому между ровных грядок с салатом и морковью. — Я тоже купила джинсы. Илья говорит, что приличные девушки не должны носить рабочую одежду. Но иногда мне хочется быть как все другие… неприличные девушки.

Она фыркнула на последней фразе, и Николай прикрыл ладонью глаза от солнца. Яркие лучи, отраженные от стекол дома, казалось, просвечивали ее насквозь. Соня почти бежала к крыльцу, и он поплелся следом в прохладу горницы за крахмальными клетчатыми занавесками.

— Что, если я надену шорты? — сказала она, покосившись через плечо, и продолжила копаться в чемодане. — Хотя там кусты и крапива. Ладно, пусть будут джинсы.

Она натянула короткую трикотажную майку, поддернула молнию и победно посмотрела на дверь.

— Все, я готова! Ах, ну да… Ты голодный. А что у нас на обед?

За обедом нагулявший аппетит профессор уплетал еще теплую картошку из чугунка, отламывал от толстого ломтя кусок хлеба, хрустел сорванным с грядки огурцом. Соня задумчиво скатывала в пальцах хлебные шарики, отрезала от огурца тоненькие кружочки и все время высматривала что-то за окном.

— Что там? — не выдержал муж и отогнул край занавески.

Огород ничуть не изменился, даже ветер не шевелил ветки деревьев, но Соня все равно не могла оторвать глаз от пейзажа.

— Просто красиво и необычно. Ты уже поел? Где тут моют посуду?

— Не думай о посуде. — Николай поцеловал нежное, едва тронутое северным загаром запястье. — Это моя забота. Ты все еще хочешь на реку?

Она вскочила со скамейки и бросилась к двери, как молодой пес, услышавший магическое слово «гулять». Однако, не почувствовав за спиной ответного энтузиазма, возле порога обернулась и виновато опустила глаза, пытаясь скрыть затаенную радость. Они прошли сквозь залитый солнцем огород и прохладно-тенистый сад и остановились перед незапертой калиткой, которая уже не первый год зарастала крапивой и бурьяном. Не без труда им удалось пробиться через заросли травы и покинуть обжитую территорию двора. За забором начинался спуск, и они с осторожностью продвигались среди сорняков, нащупывая под ногами тропинку. Сонина ладонь нетерпеливо подрагивала в его руке.

У воды резко пахло тиной, и Николай поморщился. Он еще помнил запахи детства, когда берега не были захламлены. Но Соня не замечала принесенных прибоем пивных банок и рваных пакетов с почти стертыми надписями «Чипсы». Она смотрела то ввысь, где неторопливо парили и лениво переругивались чайки, то на воду, которая серебристым потоком несла травинки и листья из затопленной березовой рощи, а потом обратила к мужу сияющие глаза.

— Такое раздолье! Какие краски! Если не смотреть в сторону пристани и не оборачиваться на деревню, то кажется, что никакого двадцатого века нет и в помине!

— И забыть, что дохнет рыба. Что затоплены луга и леса, — подхватил профессор.

— Все так плохо?

— А ты телевизор не смотришь?

— Почти нет. Илья говорит, что современный человек и так получает сплошные стрессы.

— Ну да, кого волнуют такие мелочи, — усмехнулся неприятно удивленный Николай. — Хотя у него производство. И проблемы экологии, наверняка, влетают ему в копеечку. Сейчас это все завязано в один клубок: деньги, политика, охрана природы.

— Наверное. — Растерявшаяся Соня пожала плечами и засомневалась, встать ли, по привычке, на сторону брата или, сообразуясь с новой ролью, поддержать мужа. — Он не говорит со мной о работе.

Теперь она смотрела на реку уже другими глазами, в один миг лишившись розовых очков. Николай ощутил неловкость оттого, что расстроил Соню, хотя в его планы это вовсе не входило.

— А о чем же тогда?

— Сложно сказать. — Она задумалась, пытаясь вспомнить хотя бы один серьезный разговор с братом, но память услужливо предлагала только милые пустяки. — Он все время занят или в отъезде.

Найдя для себя приемлемое объяснение, Соня осмотрела берег и уселась прямо на песок, обхватив колени руками. Николай примостился рядом.

— Значит, тебя растили мамки да няньки? — сменил тему он, мысленно нарисовав подобие резного терема, как на лубочных картинках в сказках о царских дочках.

— Нет, ты не думай! — спохватилась Соня, почуяв иронию в его словах. — Он очень хороший. Просто раньше у него было больше сил для семьи, а теперь все отнимает бизнес. И мы уже давно не дети.

— Так живет каждый, кто много работает.

Николай вспомнил бесконечные дни и ночи в клинике с такими же оторванными от личной жизни коллегами.

— Он особенный, — устремив глаза к другому берегу, возразила Соня. — Я бы не хотела другого отца. С ним так спокойно…

— Да ты влюблена в него! — со смехом догадался профессор.

— Перестань!

Соня похолодела от ужаса, что муж без труда раскрыл ее самую сокровенную тайну.

— Девочки нередко влюбляются в отцов. Обычный комплекс Электры, — без задней мысли сказал профессор, и у Сони отлегло от сердца. — И по той же причине отцы больше любят дочек, балуют их, ревнуют, отваживают женихов.

— Какая же это любовь, — неосторожно вздохнула она, — если выдаешь дочь замуж за один вечер.

Николай сцепил пальцы и с преувеличенным интересом принялся следить за высоким полетом одинокой чайки. Вернувшаяся в реальность Соня вдруг осознала бестактность сказанного и покосилась в его сторону, лихорадочно соображая, как исправить ситуацию.

— На реке чайки живут, как голуби в городе. — Он заговорил первым, чтобы как-то сгладить неловкость. — Роются в мусоре, питаются падалью. Но когда они вот так величественно парят, совсем об этом забываешь.

— Они как парусники на горизонте, — деревянным голосом отозвалась она, не сводя с мужа настороженного взгляда.

Он продолжал следить за фланирующей вдоль береговой линии птицей, воссоздавая в памяти образ облупившейся зеленой голубятни на окраине Киева сорок лет назад, когда Соня накрыла его руку своей.

— Коля…

Профессор встретился глазами с женой и забыл о небесах. Она, уловив перемену в его настроении, придвинулась ближе, обняла за шею, потянула к себе. Пачка сигарет, заправленная мимо кармана, упала рядом. Николай целовал жену, и ветер перебирал волосы у него на затылке. Чайка, уставшая наматывать в пустынном небе круги, как одинокий гонщик на ночном автодроме, шумно спустилась на берег и приблизилась к лежащим людям. Руки женщины пытались освободить мужчину от рубашки, и птица, пользуясь моментом, подобралась еще на несколько шагов к раздавленной пачке.

— Ты у меня красавица.

Под закрытыми веками она видела другого мужчину, чьи поцелуи сводили ее с ума далекой июньской ночью.

— Скажи еще, — с тихим стоном попросила она, закинув руки за голову и выгнувшись навстречу его поцелуям.

Янтарный птичий глаз отражал то мятую белую коробочку с торчащей из угла сигаретой, то две причудливо переплетенные на песке фигуры.

— Ты мое маленькое счастье. Я люблю тебя.

Тот, другой, никогда не баловал ее нежными словами. Ему было проще отчитать ее за провинность, чем похвалить и приласкать.

— И если когда-нибудь ты сможешь ответить мне взаимностью…

Пара неловких шажков, и загнутый клюв вцепился в оброненные сигареты. Чайка, зорко наблюдая за людьми, бочком отступила на безопасное расстояние, чтобы внимательнее рассмотреть свою находку.

— Я постараюсь быть тебе хорошей женой, как обещала Илье.

В тот же миг Николай потерял интерес к любовной игре на берегу. Сонина рука снова потянулась обнять его, но он поднялся, застегнул рубашку и облизнул пересохшие губы. Она безуспешно попыталась вернуть его на песок, но он отряхнул брюки и подал ей руку.

— Пойдем в дом. Ты сгоришь без привычки.

Соня секунду помедлила и ловким движением поднялась на ноги. Чайка, распотрошившая пачку и не нашедшая ничего полезного для себя, подняла к животу скрюченную лапу и обиженно втянула голову.

Николай подтолкнул жену вверх по тропинке к дому, и Соня понуро побрела назад, почти физически ощущая бурлящую в нем обиду. Старый сад больше не казался ей таинственным и красивым, а раскидистые деревья так и норовили вцепиться в волосы корявыми ветками. Уже на пороге профессор без слов прижал ее к себе и тут же отстранился, чтобы открыть дверь. Соня босиком прошла по теплому деревянному полу к железной кровати, занимавшей один из углов. Пять пузатых подушечек в белых кружевных наволочках покоились пирамидкой на разноцветном лоскутном покрывале.

Лежа на кровати с закинутыми за голову руками, она наблюдала, как муж методично распаковывает чемоданы. Когда вещи были разложены, Николай похлопал себя по карманам в поисках сигарет, достал из сумки другую пачку и вышел за дверь, даже не взглянув на жену. Она с досадой отвернулась к стене и снова вспомнила об Илье.

Когда профессор вернулся в дом, Соня соскользнула с кровати и стянула через голову майку.

— Коля! Иди ко мне… пожалуйста.

Николай остановился в дверях, любуясь женой, но Соня по-своему расценила его нерешительность, избавилась от джинсов и, вернувшись на лоскутное покрывало, вытянулась во весь рост на прогнувшейся кровати.

Он непослушными пальцами дернул хлипкую щеколду, отрезав их от всего мира.

— Иди скорей! — понизив голос, потребовала соблазнительно-невинная Соня, за несколько дней брака освоившая способ улаживания недоразумений, и перевернулась на бок.

И четыре из пяти подушечек полетели на пол, сброшенные нетерпеливым движением тонкой руки.

Когда ковш Большой медведицы зачерпнул темное небо, разлитое над яблонями, а в деревне один за другим стали гаснуть желтые огни ламп и голубые экраны телевизоров, Соня отложила в сторону прочитанную книгу. Николай, принявший душ и вымывший посуду, уселся на лавку возле стола. Соня спустила ноги с кровати и задумчиво раскачивалась из стороны в сторону, словно завороженная дудочкой кобра.

— Давай сыграем в «морской бой».

— Во что?!

Теперь уже он сам был не прочь поваляться на кровати в неге заслуженного за день отдыха.

— В «морской бой». — Соня пересела на край скамейки и заглянула в его вытянувшееся от удивления лицо. — Чертишь квадрат, расставляешь кораблики. Ты что, не играл в детстве?

— Играл, конечно. Лет тридцать пять назад.

— Так давай сыграем сейчас!

Соня легко толкнула его лежащую на столе ладонь теплыми подушечками пальцев, как заигрывающий с хозяином щенок.

— Еще бы в «классики» предложила или в «казаки-разбойники», — рассмеялся он и с ловкостью охотника перехватил ее ускользающую руку, а она подняла брови и растерянно посмотрела на мужа. — Ну, да, забыл, что ты совсем не дворовый ребенок.

Конец ознакомительного фрагмента.