1918 год: Расстрелянное лето

Виктор Тюрин, 2021

Профессиональный военный попадает в тело поручика царской армии на альтернативной Земле. Идет 1918 год. Гражданская война. Уже с первых минут осознания себя ему придется бороться за свою жизнь. Украина. Ростов. Москва. Все это вехи извилистого пути, который он прошел за два летних месяца. Военный до мозга костей, воспитанный приемным отцом, боевым офицером, прошедшим ряд горячих точек, был выращен на одной-единственной фразе: «Политики и партии – ничто, Россия – всё». Казалось бы, теперь можно выбрать любую дорогу, по которой он сможет пойти, вот только выбор был сделан им давным-давно. Он был и остается русским офицером, готовым служить России. Книга содержит нецензурную брань

Глава 2

Я вступал в новую жизнь в теле молодого, полного жизни, мужчины. Ощущение здоровья, несмотря на избитое тело, было для меня несколько непривычно, так как последние полгода той жизни были для меня не самыми лучшими в плане физического здоровья. Да и сейчас полностью радоваться жизни мешала моя настороженность, которая автоматически сканировала окружающее меня пространство в поисках опасности. Новый мир, непонятная обстановка, подозрительные, а значит, опасные, люди. Если раньше, занимаясь очередным заданием, я получал строго выверенную информацию, которую старательно просеивал и анализировал, выбирая наилучший вариант развития событий, то сейчас оказался словно в вакууме, даже не зная как строить свои отношения с людьми, которые достались мне в напарники.

Все, что я узнал от Митрича, касалось только жизни близлежащей области, да слухов, которые доносились до местных крестьян, причем их понимание событий было далеко от реальности. Теперь, когда выдалась возможность, мне хотелось узнать от своих спутников все про себя, а заодно, кто они и почему мы оказались в одной группе.

Две лошади в упряжке легко несли тачанку по степи. Посмотрел вдаль. Там, впереди тачанок, маячила далекая фигурка «тевтона», который представлял в нашей маленькой группе разведку. Освоить оружие для меня не представляло проблемы, хотя все, что мне довелось держать в руках, до этого видел только на картинках, а вот скакать на лошади, я это понимал, у меня не сразу получится. Никогда раньше мне не доводилось иметь с ними дело. Впрочем, насчет этого я тоже не волновался, придет время, буду сидеть на коне как влитой, наподобие штаб-ротмистра. Сведения, полученные от старого крестьянина, которым можно было верить, касались только нескольких близлежащих сел да направления, в котором находилась железнодорожная станция. Теперь мы ехали к ней, так как, опять же по слухам, на этой большой узловой станции стояла воинская часть гетмана Скоропадского, который довольно лояльно относился к Белому движению, а значит, у нас были шансы сесть на поезд и, наконец, добраться до Ростова.

Что я еще выяснил у старика, так это, что в одном конном переходе (опять же по слухам) начинается власть народного атамана Бережного, который, охраняя свою территорию, бьет всех, кто ему попадется. Кроме него, в степи можно наткнуться на петлюровцев. Так же, по словам Митрича, можно было понять, что если нам удастся выдержать правильное направление, то спустя пять-шесть часов по правую руку мы увидим Андреевку. Это село, как сказал Митрич, было большое и зажиточное, поскольку в нем, единственном на всю округу, располагалась церковь. Каждое воскресенье сюда съезжались хуторяне из окрестных деревень на воскресную службу, после которой шли на базар, где можно было купить или обменять на продукты все то, что так необходимо было в крестьянском хозяйстве — конскую упряжь, гончарные и скобяные изделия, сельскохозяйственные орудия.

— Здесь же по воскресеньям торговали лошадьми и домашним скотом. Народу было — яблоку упасть негде! А какая медовуха…

— Понял. Хорошо жили. Что еще скажешь про окрестные места? Может, про офицерские части что-либо слышал?

— Ничого не знаю… Только Чека недавно приезжала, так ихний командир говорил, что банда в наших местах появилась. Сабель в двадцать — двадцать пять. В двух деревнях сельсоветы поразгоняли и людей поубивали. Еще сказал, эти бандюки поезд остановили и пограбили.

— Что за Чека?

— А я знаю, вашбродь? Они тогда собрали всех крестьян и рассказали о банде. Еще сказали, там одни кулацкие сынки, которых надо стрелять, как бешеных собак.

— Давно они были, Митрич? — спросил я его.

— Дык два дня назад как уехали, — крестьянин удивленно посмотрел меня. — Они же вас и привезли, вашбродие. Хотели релюционный суд устроить, да только их дозор, высланный в степь, вроде бы как нашел следы тех самых бандитов. Так они на лошадей — и галопом в степь. Взяли двоих наших. Саньку Голо-деда и Мишку Сарыча. Они наши места хорошо знают. Вот…

— А кто у них главный?

— Кто его знает? Он мне не докладывал, зато бумагой хвастался. Дескать, кого хотим — того и стреляем, дескать нам на это все права дадены.

— Выглядит он как?

— Не наш он. Городской. Как есть городской. Лицо худое, бледное. Очки на носу, совсем такие, как у нашего батюшки. Тот их всегда надевает, когда бумаги пишет.

Я решил сменить тему, тем более что на данный момент меня интересовала больше всего железная дорога.

— Станция большая? Часто там останавливаются поезда?

— Большая, вашбродь. Только вот насчет поездов ничого не скажу. Раньше, при царе-батюшке, когда проходил поезд Москва — Ростов, на перроне обязательно оркестр играл. Трубы, сказывают, у них так начищены, что глазам смотреть больно. Сам не видел, поэтому врать не буду, но мой сродственник, Колька Батурин, в мастеровых, на этой самой станции работал. Так он все это и рассказывал.

Сейчас я не просто вспоминал рассказы старика, а анализировал их, раскладывая крохи полезной информации у себя в голове. Мне, в моем положении, любая мелочь годилась.

— Как легко дышится на свободе! И на сердце радостно! А вам как, Вадим Андреевич? — неожиданно прервал мои мысли подполковник, управлявший лошадьми.

— Действительно, хорошо. Знаете, степь мне море напоминает. Как ветер подует, так вся волнами ходить начинает. А дышится и правда легко, тут вы правы, господин подполковник.

— Это вы бросьте, Вадим Андреевич. Зовите по имени-отчеству. Вот если по службе нам доведется встретиться, то тогда извольте по чину обращаться, а сейчас мы с вами просто попутчики, и как ляжет наша дальнейшая судьба, один Бог знает. Я, собственно, чего решил к вам обратиться. Вы же там были? Расскажите.

— Там? На том свете, что ли? — уточнил я.

— Вам лучше знать, Вадим Андреевич. Но уж больно мне интересно, что там? Если это нечто личное или тайное, то я не настаиваю.

— Нет тут ничего тайного, а вот непонятного много, — и я рассказал подробно про свой сон-явь.

Подполковник довольно долго молчал, думая о чем-то, а потом сказал:

— Вот вы сказали про выбор. Вас кто-то спросил?

— Нет. Ни вопроса, ни голоса не было. Просто, я как-то понял, что мне предстоит сделать выбор.

— Значит, не каждому это Бог дает, — неожиданно сделал свой вывод Донской. — И это правильно. Вот только теперь вам надо думать: почему Господь над вами смилостивился? Это знак свыше, и вам его надо обязательно понять.

«Мне бы это тоже это хотелось…» — и тут снова мои мысли перебил громкий голос Донского:

— Штаб-ротмистр знаки подает! Может, воду нашел!

Дело в том, что при нашем поспешном бегстве мы забыли про воду, а после засады нашли в телеге трехлитровый бидон со спиртом и четыре фляжки, которые наполнили водой. Лошадей тогда напоили, но после четырех часов непрерывной скачки под палящим солнцем мы и лошади хотели пить, а тем, что у нас осталось, не хватило бы напоить даже одну лошадь. Вдруг кони, вытянув морды, как-то странно зафыркали, а подполковник неожиданно для меня перевел их поведение на человеческий язык:

— Точно-точно. Воду наши лошадки почуяли. Где-то тут недалеко. Да вон и наш барон скачет.

Фон Клюге даже в красноармейской форме имел залихватский вид гусара. На голове кубанка с красной лентой, снятая с командира-кавалериста. За спиной кавалерийский карабин, накрест, через плечо перекинут ремешок, на котором висит деревянная коробка с маузером. Вот только лицо подвело бравого гусара. Сплошные синяки и кровоподтеки.

— Есть вода, — он показал рукой. — Там овраг. Низина и кусты густо растут. Я не приближался, но следов вроде нет.

Ключ мы нашли, вот только при этом наткнулись на секрет красных. Не было у господ офицеров навыков следопытов, да и замаскировались большевики хорошо. Нас они заметили уже давно, вот только понять никак не могли, кто это по степи шастает. Малое количество людей, красноармейские звездочки на фуражках, избитые лица и тачанки, по которым точно не скажешь, что это господа офицеры или бандиты катаются по степи. После короткого совещания красные бойцы решили, что это, скорее всего, анархисты, так как все они все с придурью, а когда марафетом зарядятся, так и вообще…

Мы уже подъезжали, как из кустов неожиданно поднялся красноармеец и поднял руку, приказывая остановиться.

— Стоять! Кто такие?!

— От белых гадов из плена бежим! — брякнул я первое, что пришло мне в голову. — Здорово, товарищи! Сволота золотопогонная мордовала нас! Чуть со свету не сжила!

— А чего форма на вас новая, раз с плену бежите?!

— Так отряд наш порубленный, как есть, нашли, — скороговоркой продолжил врать я. — Видно, бандюки налетели и порубали. Бой там был страшный. Десятка два побитых было.

Я понял, что заврался окончательно, и уже не знал, что говорить дальше, как вдруг неожиданно раздался выстрел и красноармеец рухнул на землю с простреленной головой. Донской успел еще раз выстрелить, до того как по нам ударил пулемет, а затем заговорили винтовки. Опередив на мгновение выстрелы, я прыгнул с тачанки, сразу уйдя в перекат, в надежде на то, что густая и высокая трава скроет меня. Мельком успел заметить, как, погоняя лошадь, уходит в степь штаб-ротмистр, как упал с тачанки Донской. По глухому удару тела о землю можно было сказать, что это падал уже мертвец. Слышал полный боли крик доктора, затем ударил отдельный винтовочный выстрел. Возможно, стрелял подпоручик или просто красные добили одного из моих попутчиков. Все это мозг отметил автоматически, чтобы дать понять: я остался один на один с засадой красных, вооруженной винтовками и пулеметом. Не теряя времени, сразу пополз, забирая влево, чтобы тачанка хоть как-то прикрыла меня. Ударил выстрел, недалеко от меня свистнула пуля, кто-то выстрелил наугад, пытаясь проверить меня на испуг. Вдруг испугается и побежит, а тут мы его, голубчика, и возьмем на мушку. Я замер, весь превратившись в слух. Наступила относительная тишина. Было слышно, как жужжит над цветком шмель.

«Сейчас они должны послать пару-тройку человек для контроля. Вот и они…»

За треском кустарника послышался легкий шум шагов, которые осторожно приближались ко мне. Расклад был явно не в мою пользу. Враги настороже, готовы стрелять. Шаг, шелест травы, еще шаг… Тело напряглось, пальцы сжали рукоять револьвера, как вдруг раздались винтовочные выстрелы, а им в ответ ударил пулемет. Я мгновенно среагировал на сложившуюся ситуацию, даже не понимая, что сейчас произошло. Резко привстал и, выбросив вперед руку, дважды нажал на спусковой крючок, целя в двух отвлекшихся на выстрелы красноармейцев, а уже в следующую секунду вскочил и со всех ног кинулся, петляя, в сторону кустов. В мою сторону ударил выстрел, но для бойца мой рывок явно оказался неожиданным, поэтому, торопясь, он промахнулся, а я тем временем уже добежал до кустов и упал в траву, при этом отметив, что один из двух подстреленных мною красноармейцев громко, с надрывом стонал.

«Это хорошо. Отвлекает их внимание. Так сколько их осталось?»

Но на этот вопрос враги ответили сами. Выстрел. Снова выстрел, щелчок затвора, выстрел. Мой мозг сразу принялся за работу: отмечал, фиксировал, сопоставлял.

— Он туда побёг! Сам видел! Климов, заходи слева!

— Симагин, что там?

— Кончил я эту суку белую. Вон тварь валяется, вместе с ево конем.

— Симагин, мать твою, разверни пулемет и ударь по этим кустам!

Послышался треск кустов и тяжелое дыхание солдата, перекатывающего пулемет. Все их действия были бесполезны, так как они не видели меня, а значит, не могли контролировать обстановку. Правда, от случайностей и я не застрахован. Под их крики я спокойно зарядил барабан револьвера и снова отполз метров на десять. Меня и чекистов разделяли кусты, которые не были для меня препятствием, так как я умел стрелять на звук так же хорошо, как если бы они были от меня в прямой видимости. Я смотрел на плотный кустарник, а сам видел живых людей, считывая приблизительное расстояние до них, при этом учитывая нашу разницу по высоте. Непонятно для меня было только положение пулеметчика. Небольшая разница в высоте — и моя пуля уйдет рикошетом от его щитка. Вдруг неожиданно в мою сторону ударила длинная очередь, срезая ветки и листья, которая прошла правее от меня, вслед за ней ударил винтовочный выстрел.

— Климов! Что, попал в гада?!

— Та не…

В этот момент я вскочил и всадил по две пули в кусты, стреляя на голоса бойцов. Ответом были глухие шлепки от падения тел, а затем раздался долгий протяжный стон.

— Сашко! Брат! Погоди! Не умирай! — вдруг надрывно закричал пулеметчик.

Я слышал, как он вскочил и побежал. Снова перезарядил револьвер, слушая, как причитает пулеметчик над телом умирающего брата.

— Сашко! Братишка, что я нашей мати скажу?! Сашко!

Под эти крики я обошел кустарник и вышел ему за спину. Видно, в этот самый момент его брат умер, потому что до этого он поддерживал его голову, а тут осторожно опустил на траву и заплакал, но уже в следующую минуту вскочил на ноги и затряс в воздухе руками. Пальцы были сжаты в кулаки приличных размеров.

— Тварь!! Сука золотопогонная!! Мать твою!! Где ты есть!! Выходи! Руками порву! Горло перегрызу!! Мать твою!..

— Я здесь!

Пулеметчик, резко развернувшись на мой голос, попытался выхватить из кобуры револьвер, но в этот самый момент тяжелое лезвие немецкого штыка вошло ему в грудь. Быстро осмотрелся. К моему удивлению, лошадей было только две. А где тачанка? Пулемет стоял на ровной площадке, для которой специально срезали грунт. Рядом с ним в землю были воткнуты две саперные лопатки. Классическая засада. Вот только на кого? Хмыкнув, стал выбираться из оврага. Выжить я выжил, но радости не чувствовал, так как остался один. Оружие было, направление, хоть приблизительно, но я знал, а вот с лошадьми мне никогда не приходилось работать. За ними нужно ухаживать: кормить, поить, запрягать. Да, я смогу поехать на тачанке, но если придется убегать, то без навыков моя попытка изначально будет провальной, хотя за время короткого совместного путешествия старательно подмечал и анализировал действия Донского, который правил лошадьми.

«Один за возницу и за пулеметчика, — я покачал головой и стал выбираться из оврага. — Впрочем, не из таких положений выходили. Что надо сделать сначала? Напоить, а затем запрячь свежих лошадей в тачанку, после чего двигаться по намеченному маршруту».

Держа наготове револьвер, я осторожно вылез из оврага и пошел смотреть, что осталось от нашего маленького отряда. Раненый красноармеец уже умер, к моему сожалению, так как у меня были к нему вопросы. Военврач и подпоручик были мертвы, как и лошади из их тачанки. Пулеметчик не стал разбираться, свалил их всех одной очередью. Развернувшись, бросил взгляд в сторону места смерти фон Клюге и невольно вздрогнул. В эту самую секунду «покойник» вставал с земли. Вот он отряхнул одежду, поднял винтовку и быстрым шагом направился ко мне.

— Как вы? — поинтересовался я, как только он подошел.

— Живой, как видите, — хриплым голосом, еще полным напряжения, ответил штаб-ротмистр.

— На что вы надеялись, когда в одиночку бросились в атаку на пулемет?

— На вас, поручик, — как-то по-будничному ответил «тевтон». — Вы должны были выжить.

Увидев в моих глазах вопрос, добавил:

— Вас Бог выбрал, он и хранит.

Я несколько опешил от подобного заявления, но комментировать не стал, а вместо этого спросил:

— Что нам теперь делать?

— Большевики здесь сделали засаду на бандитов. Помните, старик-крестьянин сказал, что отряд чекистов в степь за бандитами ускакал? Вот здесь и есть их часть отряда.

— Значит, вы тоже думаете, что они хотели заманить их сюда?

— Ответ очевиден, поручик. Видно, родник здесь один на десятки верст. Местные про него знали, поэтому привели сюда чекистов, — фон Клюге покрутил головой по сторонам. — Все мертвы?

— Все.

— В любой момент могут нагрянуть или те, или другие. Нам надо быть готовыми к их приходу. Так что, поручик, давайте приниматься за работу. Для начала отведем наши тачанки в овраг, потом я займусь лошадьми, а вы стаскивайте трупы в одно место. Хотя бы вон туда, за те кусты. М-м-м… Надо бы наших похоронить. Не по-христиански бросать так их тела.

— Здесь есть две саперные лопатки.

— Вот и славно. За работу, поручик. За работу.

Следующие два часа мы трудились как проклятые, убирая последствия стычки. Только при ближайшем рассмотрении сразу становилось видно, что здесь была схватка. Посеченные пулями кусты, кровь на примятой траве, а также труп лошади, лежащий в ста метрах от оврага. Сняли один пулемет с тачанки и установили недалеко от захваченного пулемета красных. Другая тачанка осталась в боевой готовности, если вдруг придется быстро уходить. Штаб-ротмистр только заменил в ней лошадей на свежую пару. Костер разводить не стали, а перекусили на скорую руку вареными яйцами, салом, хлебом и луком. Запили ключевой водой и стали ждать. Чего? Мы сами не знали. Лично я считал, что нам надо сразу уезжать, но спорить не стал и решил положиться на «тевтона», который предложил дождаться ночи, а уже потом уехать. Я с трудом боролся со сном, сказывалась бессонная ночь, и, чтобы не заснуть, завел разговор с фон Клюге. Тот не то чтобы охотно, но все же поддержал разговор. Начал я с самого себя.

— Михаил Генрихович…

— Извините, что перебиваю, но давайте, если вы не против, упростим наше обращение друг к другу. У меня с училища осталось прозвище Барон. Вот так меня и величайте. Слушаю вас дальше, поручик.

— Пусть так. Вы что-то можете сказать обо мне? Фамилия, родные, близкие?

— Для начала выскажу свое мнение о том, кем вы были до смерти. Скажу прямо, в моих глазах вы были позором русской императорской армии. Мы познакомились уже после того, как нас сняли с поезда. Вы уже тогда напоминали чересчур нервного, дерганого человека. Когда в первый раз вас увидел, вы чуть ли не со слезами на глазах упрашивали наших конвоиров отпустить вас, потому что вам надо срочно вернуться в Москву, где вас ждет какая-то Таня.

— Таня?! — это имя невольно вырвалось у меня.

Вроде маленькой молнии проскочило в моем сознании, осветив микроскопический кусочек чужой памяти. Это была тень чужих воспоминаний, которая не оставила почти ничего, кроме всплывших в памяти нескольких слов: «Буду ждать тебя вечно».

— Да что за… — слова автоматически вырвались, но я оборвал сам себя.

«Таня. Буду ждать тебя вечно. Что это было?»

— Поручик, как вы себя чувствуете? — в голосе штаб-ротмистра слышалось беспокойство.

— Все нормально.

— Нам вместе продолжать путь, и я не думаю, что он будет легкий. Вот я и хочу узнать: у вас что, сейчас приступ был? Вы словно превратились в статую. Замерли и смотрите в никуда.

— Не волнуйтесь, барон. Просто имя Таня почему-то имеет для меня большое значение. Продолжайте, я слушаю вас внимательно.

— Солдаты были не против вас отпустить, но тут приехали чекисты, после чего вы оказались вместе с нами в сарае. Вы то сидели и молчали, неподвижно глядя в пространство, то стучали в дверь с требованием выпустить. Вот и нарвались на коменданта, который в пьяном состоянии пришел посмотреть на классовых врагов. Вы кинулись к нему… Короче, вас забрали на допрос, а потом привезли и забросили в сарай. Через пару часов стало понятно, что вы не жилец на белом свете. Сообщили часовому. Вот только Бог решил иначе: забрал память и вдохнул в вас новую жизнь.

— Вам это не кажется странным?

— Не кажется. Вся моя семья — очень набожные люди. Мне с детства внушали, что все в руке Божьей. Бог взял — Бог дал. То, что произошло с вами, чудо, но главное в этом я считаю другое: вы всем нам спасли жизнь и честь. Мне не страшно умереть с оружием в руках, но быть забитым красными ублюдками… Нет! Мои предки, остзейские бароны, случись такое, перевернулись бы в своих гробах! Еще я вам скажу… Впрочем, сейчас мы говорим о вас. Так вот, в бреду вы постоянно твердили имя девушки и просили ее вас простить, — штаб-ротмистр немного подумал и добавил: — К сожалению, поручик, больше мне нечего вам сказать. Хотя нет, есть еще кое-что. Вы — Вадим Андреевич Беклемишев, поручик — артиллерист. Теперь все.

Ни названный род войск, ни фамилия ничего не затронули во мне. Никого отклика в душе, одна пустота.

— Спасибо, господин штаб-ротмистр.

— Не за что, господин поручик. Только я еще вот что хотел вам сказать: вы каким-то необъяснимым образом изменились, превратившись из овцы в матерого хищника. У меня есть большие сомнения в том, что в своей прежней ипостаси вы могли так ловко сворачивать головы и метать ножи. Подполковник в нескольких словах поделился своим мнением о вас… Погодите-ка! Лошади что-то учуяли! — с минуту барон выдерживал паузу, потом уверенно сказал: — К нам гости, поручик. Встретим их, как полагается русским офицерам.

При этом он ободряюще посмотрел на меня, а я в ответ чуть кивнул головой. Дескать, не подведу вас, барон. Чуть раздвинув кусты, я увидел смутное пятно на горизонте, которое начало быстро расти, и спустя какое-то время уже различал фигуры всадников, несущихся к балке во весь опор. Скоро стало понятно, что впереди скачущие конники, это отряд, который уходит от преследования. Одни из беглецов оборачивались и старались стрелять прицельно, другие, не глядя, просто стреляли через плечо. Вот бандит в папахе догнал красноармейца и стал его обходить, занося шашку над головой. Если до этого боец несся стрелой, пригнувшись к гриве лошади, то тут видно почувствовал опасность и резко выбросил руку с револьвером в тот момент, когда на него уже падало остро отточенное лезвие сабли. Грянул выстрел, и в то же мгновение со всей силы в человеческую плоть впилась шашка, разрубая плечо. Пуля, ударив бандита в грудь, опрокинула его на круп лошади, а тяжелая рана, полученная от шашки, заставила бойца выронить оружие и дико заорать от боли.

Мозг уже не успевал фиксировать всю картину схватки, разбивая ее на отдельные фрагменты. Вот конь, хрипя и испуганно кося глазом, волочит по земле своего мертвого хозяина, чье тело свесилось с седла, зацепившись ногой в стремени. Громыхнул винтовочный выстрел, и во лбу оглянувшегося чекиста появилось аккуратное круглое отверстие, зато с другой стороны тяжелая пуля вышибла изрядный кусок затылочной кости вместе с окровавленными комками мозга, которые полетели в разные стороны. Готовый начать стрелять в любой момент, я продолжал смотреть, как два с половиной десятка озверевших людей рубили и стреляли друг в друга. Если красные скакали молча, то бандиты самозабвенно орали:

— Бей комиссаров!! Мать их!! Руби красную сволочь!!

Фон Клюге, находящийся от меня в трех метрах и до этого молча смотревший на эту смертельную скачку, неожиданно сказал:

— Душа радуется, глядя, как эти ублюдки изничтожают друг друга. А вон там, поручик, смотрите левее, скачет очкарик, о котором старик говорил.

Я посмотрел в ту сторону. Все так. Молодой чекист с лицом студента. Солнце ярко отражалось от стекол его очков.

Когда до балки оставалось метров двести, чекисты резко изменили направление, собираясь подставить бандитов под пулемет, и тем самым мы получили окончательное подтверждение своей догадке. Отряд чекистов, а вернее то, что от него осталось, сейчас заманивал в засаду бандитов. Они уже были в семидесяти метрах от нас, когда барон, даже не скомандовал, а негромко сказал:

— Огонь!

И дульные отверстия наших пулемётов расцветились дрожащими «розочками» огня. Струи пуль секли скачущих людей; фигуры в гимнастерках ломались, выгибались, падали с лошадей, чтобы затем корчиться на земле, крича от боли. Кто-то из красноармейцев закричал:

— Нас предали!! Надо уходить!!

Некоторые из них пытались резко развернуть лошадей, осаживая на скаку и рвя им губы удилами, но спустя секунду-две падали под копыта своих лошадей, сраженные пулеметной пулей. Бандиты, услышав работу пулеметов, стали резко выходить из боя.

Всадники заворачивали лошадей, кто налево, кто направо, пытаясь спасти свои жизни, только мало кому из них удалось уйти. Я насчитал пятерых беглецов, которые, безжалостно нахлестывая коней, убегали в степь, при этом одного из них изрядно шатало в седле. Проследил за ним взглядом. Сначала бандит еще держался в седле, но потом завалился на гриву лошади и стал медленно сползать. Дальше смотреть не стал, а отодвинувшись от пулемета, сел на землю и вытер пот с лица. Гимнастерка прилипла к спине. Повел плечами. Барон все это время смотрел на меня, потом резко поднялся с земли. Отряхнулся.

— Идемте, поручик. Может, там есть кто живой, — и он демонстративно расстегнул кобуру.

Вскочил на ноги и пошел вслед за ним. Живые были, по крайней мере были слышны стоны двух человек. Выдернув из кобуры револьвер, вышел из-за кустов. Только сейчас я смог оценить полностью картину произошедшего стремительного боя. Вперемешку с трупами лошадей на земле лежало более двух десятков убитых человек, когда-то смертельно ненавидящих друг друга врагов, вот только теперь их всех примирила смерть. Фуражки со звездочками соседствовали с папахами и картузами, а винтовки лежали рядом с обрезами и наганами. Бросил взгляд на раненую лошадь. Безуспешно пытаясь подняться, она рыла копытами землю, все больше заваливаясь на бок. Штаб-ротмистр сразу направился к ней, на ходу доставая револьвер. Втянул в себя воздух. Запах пороха и крови резко перебивал аромат разнотравья. Раздался выстрел, и жалобное ржание оборвалось. Огляделся по сторонам. Потерявшие хозяев лошади, отбежав, сейчас стояли в отдалении, прядая ушами и кося в нашу сторону испуганным глазом. С кого начать? Подошел к трупу командира отряда. Молодой парень. На вид лет двадцать или немного больше. Лежал навзничь, раскинув руки и глядя мертвыми глазами в синее небо.

«Он же был в очках», — вспомнил я и огляделся вокруг.

Нашел быстро. Изломанная оправа с одним стеклом лежала в метре от его головы. Снял с мертвеца планшет, затем лакированную коробку маузера. Неожиданно за моей спиной раздался выстрел. Не оборачиваясь на барона, направился к стонущему человеку. Это оказался один из чекистов. Пуля попала ему в бок. Вся левая часть его галифе потемнела от крови. Скосив на меня мутные от боли глаза, он тихо спросил:

— Зачем, товарищ?

На этот вопрос его, без сомнения, подвигла красная звездочка на моей фуражке.

— Я тебе не товарищ.

— Тогда не мучай, сволочь. Стреляй сразу.

Я нажал на спусковой крючок. Повернулся. Барон, сидя на корточках, о чем-то негромко говорил со вторым раненым. Только собрался подойти к нему, как заметил краем глаза еле заметное движение. Резко развернулся, готовый стрелять. В нескольких метрах от меня лежал ничком русоволосый парень. Было видно, что это еще совсем молодой бандит. Мне одного взгляда хватило, чтобы понять, что это не мертвец: тело не обмякло, а наоборот, было напряжено.

— Или ты встаешь, парень, или я тебе сейчас башку прострелю. Выбирай.

Молодой бандит промедлил несколько секунд, после чего приподнялся и встал на колени. Руки сложил перед собой, словно собрался молиться, а в глазах слезы стоят. Ему было сейчас очень страшно.

— Дяденька, Христом Богом прошу, не стреляй. Христом Богом прошу, не убивай! — зачастил он срывающимся голосом.

В какой-то момент лицо мальчишки скривилось, он уже был готов заплакать навзрыд.

«Сколько ему? Шестнадцать? Семнадцать?»

— Вставай, — я качнул стволом револьвера. — Кто? Что? Откуда?

— Я… Я тутошний. С Андреевки. Сенька Мельник.

Неожиданно раздался вопль боли. Мальчишка дернулся и резко повернул голову в сторону фон Клюге, который сейчас вел допрос раненого бандита, подкрепляя свои вопросы прикладами винтовки. С трудом отведя взгляд на дергающееся в спазмах боли тело своего односельчанина или земляка, Сенька бросил умоляющий взгляд на меня, но сразу опустил голову.

— Чего замолчал? Продолжай.

— А чаво говорить? — вытаращил на меня испуганные глаза паренек.

— Нам нужны сведения об этой местности. Где красные, где бандиты. Какие деревни рядом. Станции, города. Это понятно?

— Да, дяденька. Скажу! Только я наше село знаю. Еще деревни есть и станция недалече.

— На станции кто? Красные? Бандиты?

— Не, дяденька. Гетманцы. А в Андреевке и двух деревнях — крестьянская власть.

— Атамана Бережного? — поинтересовался я.

— Антошка Бережной просто бандит, а наш атаман Грушницкий, он народом избранный. За людей радеет, за волю народную, — он посмотрел на меня и почему-то решил объяснить свои слова: — Так мой батя говорит.

Из дальнейшего неровного, сбивчивого рассказа парня стало понятно, что в этой части местности власть в руках атамана Груши. Так по-простому зовут его в народе. Его бандиты порубали сельсоветы в Сергиевке и Грязново, дважды останавливали и грабили поезда. Напали на станцию Иловайская, которая была под большевиками, где перестреляли два десятка охраны из рабочей дружины, забрали их оружие и начисто разграбили пакгаузы. Телеграфист успел сообщить, и на захваченную станцию на мотодрезине срочно выехал на перехват бандитов милицейский отряд по борьбе с бандитизмом, но попал в умело поставленную засаду и погиб в полном составе. Половину того, о чем мне рассказал, Сенька предпочел бы умолчать, но он был подростком и у него не было того опыта, что у меня, поэтому правда быстро выползала наружу. Он бледнел, краснел, кусал губы и, наверно, не раз мысленно клял себя за длинный язык. На вопрос о том, сколько времени он принимает участие в подобных налетах, ответил, что это в первый раз, при этом клялся родителями и Богом, что больше такого не будет. Я ему не поверил, но уточнять не стал. По словам паренька, под рукой местного атамана находились не менее ста сабель и полтора десятка тачанок. Когда разложил в голове по полочкам то, что я узнал у паренька, мне стал ясен приблизительный расклад местных сил. В пределах трех конных переходов, между большевиками и военным отрядом гетмана Скоропадского, которые только и имели силы, чтобы удерживать крупный железнодорожный узел, власть делили две банды. Грушницкого и Бережного. К тому же, со слов Сеньки, кроме прочих противников у народных защитников были еще петлюровские отряды, с которыми уже была одна стычка. Причем произошла она, как я уточнил, не по политическим мотивам, из-за сала и горилки.

— Если у твоего атамана, как ты говоришь, сто хлопцев, то зачем красные послали такой малочисленный отряд чекистов против него?

— А я знаю?.. — при этом паренек равнодушно пожал плечами. — Можа Бережного ловят? У него хлопцев мало, к тому же бают, что он какой-то обоз красных порубал.

— Через станцию поезда хоть ездят?

Сенька не успел ответить, как подошел барон с каменным лицом, а значит, насколько я успел его изучить, очень злой. В руке он держал шашку, снятую с бандита. Бросил только один взгляд на малолетнего бандита, как тот затрясся, словно осенний лист на ветру. Фон Клюге явно хотелось кого-нибудь убить.

— Посмотрите, поручик, — и фон Клюге приподнял руку с шашкой. — Видите, кого это быдло убило?

Только теперь я рассмотрел Георгиевский крест на эфесе, потом вопросительно посмотрел на барона.

— Какого дьявола вы на меня смотрите, поручик?! — неожиданно зло выкрикнул барон. — Вы на шашку… А, черт! Ваша память! Эти мрази убили офицера-храбреца! Это наградное оружие, которое…

— Господин штаб-ротмистр, сейчас не до эмоций.

Тот дернул головой, словно норовистая лошадь, но бешеный блеск своих глаз притушил.

— Вы правы. Извините! Продолжайте, господин поручик, а я пока займусь сбором трофеев.

— К офицерам как твой атаман относится? — продолжил я допрос.

Парень опустил голову.

— Ладно. Так ходят поезда?

— Ходят. Только когда как.

— Гетманцев на станции много?

— Много. Станция большая. Рядом со станцией поселок. Даже рынок есть.

«Рынок, это хорошо. Это очень интересно».

— Пока поедешь с нами. Вставай.

Много чего нам досталось с двух разбитых отрядов. Оружие, патроны, гранаты, двенадцать фляг и одна баклага с водой на три литра. Особенно ценным приобретением стал бинокль, снятый с командира-чекиста. Исходя из полученной информации, мы решили, что фуражки с красноармейскими звездочками здесь плохо принимают, после чего присмотрев себе наиболее чистую одежду, переоделись в гражданское. Нашлись и свежие продукты. Хлеб, сало, лук, вареная картошка и яйца. Помимо продуктов в походных сумках бандитов мы нашли немного драгоценных изделий и семь золотых монет царской чеканки. В кармане командира чекистов я нашел мандат, о котором говорил Митрич. Предельно циничная бумага. Сам себе судья, прокурор и расстрельная команда, а главное, что врага ты определяешь сам. Показал документ штаб-ротмистру. Тот прочитал его дважды, словно не сразу поверил, потом тихо сказал:

— Большевики за все заплатят. За все. Кровью.

Вроде ровно и негромко сказано, но за этими отрывистыми словами была дикая ненависть к красным, удерживаемая сильной волей.

«Ох и непрост этот штаб-ротмистр».

Держа парня под присмотром, мы принялись готовиться к походу. Заполнили водой все найденные емкости. Сложили и пересчитали оружие. Что с ним делать? Бросать жалко, а везти с собой проблемно. Вот куда сунешь третий пулемет? А лошади? Тут я вспомнил слова паренька насчет рынка, а потом посмотрел на барона. Этот точно не станет заниматься торговлей, но он мне не сват и не брат, а я нахожусь сейчас в автономном рейде и должен обеспечивать сам себя. К тому же нет во мне, скажем так, благородства, как у нынешних офицеров, которые старались свято блюсти кодекс офицерской чести. Я знал, что этика русского императорского офицера требовала и на войне придерживаться гуманных способов действий, соблюдать «законы войны», проявлять милосердие, не проливать лишней крови, вот только учили меня в той жизни преподаватели Страны Советов использовать любые методы и возможности для выполнения задания. Быстро обдумав все это, я подошел к барону и коротко рассказал все то, что узнал от паренька.

— Что скажете, барон? — спросил я его после своего рассказа.

— Что тут говорить? Добираемся до станции и ждем там поезда на Ростов.

— А гетманцы?

— Скоропадский неплохо относится к русскому офицерству. К тому же я слышал, что у него много наших служат. Так что собираемся и едем, господин поручик. Время дорого!

— Поезд должен скоро прийти, — вдруг неожиданно сказал сидевший на земле Сенька, уж очень ему не хотелось ехать с нами. Он боялся барона до дрожи в коленках, даже старался не смотреть в его сторону, а уж тем более в лицо. Мыслил он по-детски наивно: офицеры поедут прямо сейчас к станции и раз не убили сразу, оставят его в степи. Зачем он им? Мы почти одновременно со штаб-ротмистром повернулись к нему. Ни он, ни я спрашивать не стали, сам начал, пусть и дальше сам говорит.

— Я разговор подслушал, перед самым отъездом. Батька с атаманом… — он замолчал, так как понял, что сказал лишнее.

— Живо отвечай! Кто твой отец?! В глаза смотри! Ну! — паренька от резкого оклика барона передернуло, словно хлыстом перетянуло. Он вздрогнул, вскинул голову.

— Говори! Живо!

Паренек вскинул глаза на барона, застыл и, не опуская глаз, быстро забормотал:

— Степан Мельник. Батя с детства с дядей Григорием дружит.

— Твой отец у атамана в офицерах ходит?! — теперь уже его спросил я.

— Нет! Он…

— Соврешь сейчас — застрелю, — пообещал ему барон равнодушным голосом.

— Он… — нехотя выдавил из себя Сенька, — пулеметными тачанками у атамана командует.

Парнишку пробрала крупная дрожь. Видно уже решил, раз он сын подручного атамана, то теперь его обязательного убьют.

— Дальше, — бросил барон.

— Атаману верный человек донес. Так они собираются остановить поезд на станции.

— Разве он не должен сам остановиться на станции? — поинтересовался я.

— Это на Иловайской, а Тихорецкую паровоз проходит без остановки.

— А чего не на Иловайской?

— Так там же гетманцы.

— И как хотят остановить?

— Не знаю. Я ведь только начало разговора слышал, а потом меня батька за дверь выставил.

— Значит, когда точно состав прибывает, ты не знаешь?

— Не, дяденька. Думаю, дня… через два.

Я посмотрел на барона, он на меня. Сейчас мы, наверно, думали об одном и том же. На одной станции сядем, а на другом полустанке бандиты остановят поезд, нас выведут в чистое поле и шлепнут. Опять шансов пятьдесят на пятьдесят. Вот как хочешь, так и выбирай. Вот только решать что-то надо сейчас.

«Болтаться в степи нет никакого смысла. Ну, доберемся до станции… А на что потом жить? У нас избыток лошадей и оружия. Может, как-то можно продать…»

— Парень, а на рынке возле станции коней можно продать? Или винтовки?

При этих словах на меня как-то странно посмотрел барон, словно увидел меня впервые и сейчас пытался понять, кто я такой. Паренек сразу не ответил. Было видно, что ему есть что сказать, но при этом он сомневался, стоит ли говорить.

— Слушай, парень, если все у нас хорошо сладится, то мы тебя с собой брать не будем. Там и оставим, — попробовал я подтолкнуть подростка к принятию решения.

— Точно?! Оставите? — его лицо оживилось.

Я кивнул головой.

— Тогда… к дядьке Мирону можно съездить. Он купит лошадей и оружие, — в голосе у парня явно прибавилось уверенности.

«Что-то задумал, сучонок. Риск есть. Голову даю, что этот Мирон имеет прямое отношение к банде, а с другой стороны, у нас есть двое суток в запасе. Если выгорит… Попробую».

«Едем», — решил я и спросил у «тевтона»:

— Вы как, барон, относитесь к нашему маленькому походу к местному барыге?

— Поручик, вы точно дворянин?! — в голосе штаб-ротмистра слышалось неподдельное возмущение.

— Ничего не могу сказать по этому поводу. Память у меня дырявая.

Барон скривился, словно лимон надкусил. Я понял, что дискутировать со мной он не собирается.

— Не знаю, как вас, а меня в этом мире никто бесплатно кормить и поить не будет! — поставил я точку в этом вопросе. — Сенька, сколько ехать?

— К вечеру будем.

Барон осуждающе посмотрел на меня, но говорить ничего и не стал.

— Тогда поедим и поедем.

— Погодите, поручик. Есть еще одно. Лошади.

Я недоуменно посмотрел на него, а потом на коней, которые, постепенно успокаиваясь, стали все ближе подходить к месту схватки. Мне удивительно было видеть, как они спокойно идут между трупами людей, но при этом испуганно всхрапывают и косятся на тела своих мертвых собратьев.

— Что с ними не так?

— Подождите. Потом объясню.

В течение следующего часа штаб-ротмистр осматривал лошадей, после чего освободил часть их от сбруи и отпустил на волю. Подойдя, поймал мой взгляд, пояснил:

— Возраст. Еще два-три года и на крестьянское подворье, сено возить, а у нас сейчас крепких и молодых лошадей хватает.

Мы ехали на двух тачанках, а за нами на длинном поводу скакало восемь лошадей. Одной тачанкой управлял барон, другой — Сенька. Я ехал вместе с ним. Пытался за дорогу паренька разговорить, но тот отвечал скупо, короткими фразами, но и той информации, что я из него выжал, мне хватило, чтобы сложить свое мнение как о личности бандитского барыги, так и его доме. Паренек что-то недоговаривал, но не трудно было догадаться, что дом Мирона представляет собой бандитскую базу, а значит, вполне можно нарваться на нежелательных личностей. На это, скорее всего, и рассчитывал сынок бандита, при этом он намекнул, что Мирон будет разговаривать только с ним, а чужим людям, без всякого сомнения, даст от ворот поворот.

Солнце уже склонилось к горизонту, когда вдали показалась деревня. Придержав лошадей, остановились.

— Штаб-ротмистр, давайте совет держать.

— Так вы вроде все уже сами решили, поручик. Или еще нет?

— Я исходил из того, что нам не нужны лишние лошади и оружие. Ведь они и вам не нужны, не так ли?

— Вы что, в прежней жизни были торгашом? — вдруг со злым ехидством в голосе неожиданно спросил меня барон.

— У определенного круга людей есть такая черта характера — практичность. У меня она присутствует. Так есть какие-то предложения?

— Сейчас надо ехать, потому как стемнеет, дядька Мирон никому уже не открывает. Воров боится, — неожиданно проинформировал нас парнишка.

— Значит, ты говоришь, что кроме Опанаса у него охраны нет? — уточнил я у парнишки.

— Нету, — как-то быстро подтвердил Сенька. — Только если народ какой…

— Народ. Ну-ну.

— Сейчас поедем с тобой, парень. Так вот тот дом Мирона, Сенька?

— Тот. Гляньте. У него один такой высокий забор на всю деревню, а на крыше дома — вон видите — деревянный петух.

— Молодец. Проверить тебя хотел. Барон, вы пока присмотрите за мальчишкой, — с этими словами я спрыгнул с тачанки, а затем, схватив паренька за руку, стащил на землю.

— Как?! Вы же меня обещали взять с собой?!

— А ну цыц, сучонок! — прикрикнул на него штаб-ротмистр, сидящий на облучке второй тачанки. — Лег на землю! И тихо лежи или пулю пущу!

Последнее относилось к истерике парня, который окончательно осознал, что остается здесь, поэтому просто упал на землю и, плача, замолотил по ней кулаками.

Какие-то навыки к езде на лошади тело поручика хранило, поэтому я без проблем уселся в седло. Конь покосился на меня, но нервозности проявлять не стал, только ушами немного подергал. На барона смотреть не стал, так как знал, что увижу ехидную ухмылку на его лице. Тронул поводья, лошадь пошла вперед. На землю стали спускаться сумерки, тени стали длиннее, а дома, как-то разом потеряв четкость очертаний, начали сливаться друг с другом. Полная темнота мне была не нужна, так как работать на незнакомой территории, да еще в полной темноте без специального оборудования, мне совсем не улыбалось. К тому же возможны самые различные сюрпризы. Как я подъезжал, меня могли видеть только с двух соседних домов, но я специально уточнил у парня, какие отношения у бандитского барыги с местными жителями. Ответ меня полностью устроил. Мужик он был жадный, про таких, как он, говорят: за копейку удавится, ни с кем в деревне дружбу не водит и живет особо.

Когда до околицы оставалось метров триста, я остановил коня и стал наблюдать. Если в начавших опускаться сумерках издалека деревня сливалась в одно большое темное пятно, то сейчас можно было хорошо различить дома, заборы, плодовые деревья. Вот и дом, на крыше которого сидит вырезанный из дерева петух. Не то чтобы я четко видел его, но силуэт деревянной фигурки хорошо смотрелся в предвечернем небе.

«Еще полчаса и окончательно стемнеет».

Остановился я не просто так. Мне нужно было понять, есть ли в деревне бандиты. Звуки здесь в степи, как я уже понял, далеко слышны, поэтому если идет там пьянка-гулянка, то до меня бы уже донеслись ее отзвуки. Выждав десять минут, я двинулся вперед. Вдруг неожиданно зафыркал конь. Я посмотрел на него. Что-то чует, а что именно — мне не понять. Увидел почерневшую корягу, торчащую из земли, слез с лошади и привязал к ней животное. Проверил оружие. С собой у меня было два нагана-самовзвода, порядка двадцати патронов россыпью в кармане и штык-нож. Не успел я приблизиться к забору, как во дворе басовито и зло тявкнула собака.

«Большая. А Сенька мне про нее ничего не сказал. Это проблема».

Отойдя на десяток метров назад, пошел вдоль забора, подальше от собаки, высматривая место, где бы мог перелезть. Дойдя до задней стороны дома, остановился, а потом резко бросился вперед, оттолкнулся, схватился пальцами, подтянулся и одним движением бросил тело вниз. Не успел вскочить на ноги и выхватить из-за голенища нож, как из-за угла дома выскочила большая лохматая собака, рванувшаяся в мою сторону. Ее прыжок совпал с моим рывком в сторону, затем последовал резкий взмах руки, и тяжелый штык-нож вошел в шею пса. Пес захрипел, задергался в предсмертной судороге, скребя лапами по земле. Вслушавшись, я сразу уловил тяжелый бег и хриплое дыхание большого, грузного мужчины. Выхватив револьвер, быстро пошел ему навстречу. Мы почти столкнулись, когда здоровяк вылетел на меня из-за угла. Я видел, как его глаза широко распахнулись от удивления, но в этот самый миг рукоять моего револьвера с силой врезалась ему в висок. Послышался хруст костей, мужчину шатнуло вбок, и он медленно стал заваливаться на землю. Мне не хотелось его убивать, но из-за нового тела, доставшегося мне сутки назад, не получилось соразмерить удар.

— Опанас, дурья твоя башка! — неожиданно раздалось откуда-то из-за дома. — Чего ты мечешься по двору, как безголовая курица?!

Я услышал новые шаги.

«Судя по властному голосу, хозяин».

Выйдя из-за угла, я негромко сказал:

— Привет, дядя. Револьвер не купишь?

Хозяин дома оторопел и, наверно, с десяток секунд тупо смотрел на меня и только потом спросил:

— Ты хто?

— Конь в пальто, — ответил я штампом двадцать первого века. — Мне люди сказали, что ты все покупаешь. Или врут?

— Я… Не, я ничего не покупаю. Ошиблись люди.

Скупщик был под стать своему охраннику, крупный мужчина, но жира сейчас в нем было столько же, сколько и мяса. Седой волос уже накрыл виски и часть бороды. На вид мужчина дородный, благообразный, а глаза цепкие, злые и хитрые. Такими большевики изображали фабрикантов или купцов в газетах и плакатах.

— Пусть так. Кто еще дома?

— Никого.

— А жена?

— Уехала днем к сестре.

— Когда будет?

— Завтра к вечеру обещала.

Барыга уже пришел в себя, поэтому я решил его снова удивить.

— Мне Мельник сказал, что атаман скоро поезд брать будет.

— Мельник? Тебе? А ты хто? — в его глазах снова появилось недоумение. Что за птица такая в его двор залетела?

Вместо ответа я схватил его за плечо и развернул лицом к стене:

— Руки вверх поднял и оперся ими на стену. Вот так. Теперь ноги развел в стороны.

Когда он застыл в неудобной позе, внимательно его обыскал, но кроме небольшого ножа, острого как бритва, за голенищем сапога, ничего не обнаружил.

— Пошли в дом. Поговорить надо.

Войдя в дом, мы сели за стол. Несмотря на мои доводы, хозяин дома вбил себе в голову, что я грабитель, а про лошадей и оружие рассказываю для того, чтобы вызнать про его тайники. Почему не постучал в ворота, почему убил его собаку и охранника, на что я ему отвечал: беру вину на себя, а поэтому отдам лошадей и оружие за половину цены. Даже за треть. Когда мне надоело слушать его наглое вранье, я решил его немного припугнуть, вот только на лице хозяина неожиданно появилось непонятное мне, но при этом хитро-злобное выражение.

«Что-то задумал, ублюдок».

— Я все отдам, только жизнь оставьте! Не убивайте! Христом Богом молю! — тут хозяин дома неожиданно сполз со скамьи, встав на колени. — Жить хочу! Все отдам! Все!

При этом он как-то напрягся. Мне даже почудился на его кривящихся губах оскал старой опытной крысы, которая выбирает момент, чтобы броситься на тебя. Интуиция подала сигнал тревоги.

— Встал! Живо! — и я выразительно качнул стволом револьвера.

Мирон несколько секунд колебался, не зная на что решиться, но все же медленно, поднялся на ноги. Засунув револьвер за пояс, я шагнул к нему, специально провоцируя его на действия. Скупщик, посчитав, что у него появился шанс, бросился на меня и налетел на элементарный прием. Когда его туша с грохотом рухнула на пол, я присел и заглянул под стол.

«Так я и думал».

Под столешницей на мягких кожаных петлях висел обрез двустволки. Вытащив обрез, положил его на стол, затем повернулся и посмотрел на Мирона, который только начал приходить в себя. Со стоном приподнялся, оперся на локоть, с дикой злобой посмотрел на меня.

— Долго лежать собираешься?

— Ты… мертвец! Атаман за меня с тебя живого шкуру сдерет! На ломтики порежет!

У меня просто не было времени на долгие разговоры, поэтому пришлось сразу приступить к делу, а спустя какое-то время, захлебываясь соплями и слезами, глотая слова, он рассказал мне все, что я хотел знать. Для проверки его слов я вскрыл три тайника, как в доме, так и во дворе. Доставать ничего не стал, просто убедился, что они там, где он указал. Вот только золота там не было.

— Где золото?

Несмотря на страх, в глазах бандитского скупщика мелькнула бешеная, неуправляемая ненависть. Сейчас он, наверно, продал бы свою душу дьяволу, чтобы иметь возможность убить меня.

— Ничего не скажу. Мучай меня, пытай, сволочь, все одно не…

Вот только слово он свое не сдержал, а еще спустя пятнадцать минут я вскрыл последний тайник в подполе, где в узелке лежали царские монеты, а также драгоценные изделия из золота. Стоило мне все это богатство выложить на стол, как Мирон вдруг по-детски заныл, не отрывая взгляда от горки золота:

— Мое. Это мое. Не отдам. Мое.

Я посчитал, что на этом общение с хозяином можно закончить. Мертвецов, вместе с собакой, оттащил в сарай, в котором находился один из тайников. Оружие для бандитов. Длинный и широкий ящик, битком набитый винтовками и револьверами, лежал в яме, завернутый в двойной слой брезента, присыпанный землей. Постоял несколько минут во дворе, уже в полной темноте, пропуская через себя различные звуки. Людей в деревне вообще не было слышно, только где-то лениво тявкала собака. Приоткрыл ворота, после чего вышел, нашел лошадь и отправился в обратный путь.

От скупщика мне стало известно, что бандиты не собираются появляться здесь в ближайшие несколько дней, так как готовятся к нападению на поезд, поэтому мы с бароном решили переночевать в доме Мирона. После того как схлынул адреналин, на меня навалилась такая усталость, что мне пришлось попросить барона о дежурстве на первую половину ночи. Парень, зайдя во двор и никого из хозяев дома не увидев, все понял и теперь сидел на лавке, съежившись, только изредка бросал на нас испуганные взгляды.

— Поручик, есть будешь?

— Нет.

Уснул я раньше, чем щека коснулась подушки, а проснулся от чувства присутствия чужого человека. Тело напряглось, а рука автоматически скользнула под подушку, выхватывая револьвер.

— Кто тут? — спросил я, нащупав глазами в сумерках стоящую в шаге от меня фигуру человека.

— Тихо, поручик. Тихо, — раздался голос барона. — Вы словно, как зверь. Весьма впечатлен.

— Сколько сейчас времени?

— Думаю, через час рассветет. Нам пора собираться и ехать.

— Почему не разбудили?

— Две ночи без сна — это много для человека, а я свое досплю по дороге. Привычка, знаете ли, у меня такая есть, даже сидя на лошади, могу хорошо выспаться. Вставайте!

Штаб-ротмистр все это время, пока мы с парнишкой готовили завтрак, занимался лошадьми. Накрыв на стол, я позвал барона. Завтракали мы по-царски. Колбаса, горячая вареная картошка, свежий хлеб, зелень. Сенька сидел за столом, не поднимая глаз, вялый и хмурый. Жевал он нехотя, зато нас с бароном уговаривать не надо было, уплетали за обе щеки. После завтрака я нашел объемистый дорожный баул и небольшой саквояж, после чего быстро пробежался по тайникам мертвеца. Брал то, что считал пригодится, как в дороге, так и в дальнейшей жизни. Барон зашел в избу в тот самый момент, когда я укладывал в саквояж ценные вещи, драгоценности и золото. Я повернулся к нему:

— Половина — ваша.

Мне было интересно, как он отреагирует на мое предложение.

— Кто вы? — вдруг неожиданно спросил он меня.

— Человек, как и вы. И еще, как говорили древние: многие знания — многие печали.

— Надеюсь, что ваша фраза не прозвучала как угроза.

— Что вы, барон. Даже в мыслях не было. Ведь вы мой проводник в этом, пока непонятном для меня, мире.

— Проводник. Хм. Надеюсь, что я не введу в наш мир посланца дьявола. Очень не хотелось бы, знаете ли… — фон Клюге несколько секунд задумчиво смотрел на меня, потом добавил: — Впрочем, об этом мы можем поговорить в другой раз, а сейчас нам надо ехать.

Перед отъездом мы уже в который раз за последние двое суток переоделись. Среди всего прочего, найденного в тайниках скупщика, оказалось несколько офицерских мундиров. Один из них пришелся впору барону. Перетянутый крест-накрест кожаной портупеей, с желтой кобурой на ремне, он даже сейчас выглядел настоящим офицером, несмотря на грубые сапоги и солдатскую фуражку. Я же сменил исподнее, рубашку и пиджак, оставив солдатские галифе и сапоги. На вопрос, что мы будем делать с лошадьми, а также оружием и вещами, найденными в тайниках, барон только равнодушно пожал плечами. Что хотите, читалось в его жесте. Единственное, что я захватил из объемных вещей, так это несколько рулонов ткани. Мне подумалось, что это будет неплохой товар для обмена.

Совсем поникший духом Сенька сказал, что до железнодорожной станции от дома Мирона мы должны доехать к вечеру. На этот раз мы запаслись водой, взяв из хозяйства барыги три здоровенных бидона и наполнив их водой, так что отвлекаться и искать источники воды у нас нужды не будет. Ехали мы не спеша, бок о бок, поэтому у меня выдалась хорошая возможность спокойно поговорить с бароном о том, что сейчас происходит в России. Мне было уже известно из разговоров офицеров об окончании Первой мировой войны, о позорном Брестском мире, но только сейчас выяснилось, что я нахожусь на другой Земле, так как последний правитель России Николай II уже полгода находился в эмиграции, причем не в Англии, а в Швеции. Сразу вслед за ним, отказавшись в свою очередь от престола, эмигрировал в Англию его младший брат Михаил Романов. Всероссийское учредительное собрание, собранное на основе многочисленных партий и их зачастую противоположных требований, весьма походило на рыбу, которая судорожно дергается на разделочной доске, перед тем как ее начнут потрошить. Так образно и зло охарактеризовал действия нового правительственного органа фон Клюге. Только вот что случилось потом, как сказал штаб-ротмистр, мало кто понимает, в том числе и сами политики. Буквально за два месяца большевики набрали большую силу, присоединив к себе меньшевиков, либералов и эсеров. В это самое время среди офицеров в армии начались брожения. Часть из них, поддерживающая монархию, при этом потеряв реальных кандидатов на престол, организовывает Офицерский союз, который берет курс на военную диктатуру. Позже к ним присоединяется еще часть офицеров, которые стояли за Учредительное собрание, но, в конце концов, поняли, что оно нежизнеспособно и существует только на бумаге. Тем временем власть большевиков все больше расширяется, начинаются стачки и выступления, появляются различные советы и комитеты, формируются рабочие дружины. Солдаты, по большей части бывшие крестьяне, больше всего интересуются, что будет с землей, они колеблются, но часть из них, поддавшись большевистской агитации, стали формироваться в красные отряды, после чего начались стычки между ними и офицерскими отрядами. Большевики, не теряя времени, формируют свое правительство в Санкт-Петербурге. В отличие от средней полосы России, а также крупных промышленных городов, южная часть России не пошла за большевиками, а осталась за Офицерским союзом. К тщательно собираемой Добровольческой армии только частично присоединились казаки, так как большая их часть не хотела воевать за чьи-то интересы. В то же время в Ростове был организован Промышленный комитет во главе с Ватрушевым, промышленником и банкиром, входившим в первую десятку богатейших людей России. Первым делом комитет ввел лицензии для тех, кто пожелал заняться поставками для Добровольческой армии. Стоили они баснословно дорого, но все торговые люди прекрасно знали, что они окупятся сторицей.

— Значит, у нас тут война Севера и Юга, только русский вариант, — подвел я итог полученной мною информации.

— Не понял, — недоуменно он уставился на меня, но тут же его лицо посветлело. — А! Вы имели в виду войну в Америке! Хм. Можно сказать, что определенное сходство есть.

— Значит, собираетесь выжечь каленым железом большевистскую ересь во всей России. А дальше что? Прежней жизни не вернуть. Многое, очень многое придется менять. И в политике, и в отношении с народом, а главное в своей голове, в своем сознании.

— Значит, будем менять, — эти слова прозвучали у барона зло и жестко.

Щелкнул крышкой часов. Без пятнадцати четыре. Опустив часы в карман, в который раз посмотрел вперед и сразу заметил какой-то отблеск.

— Барон, посмотрите в бинокль.

Тот, припав к окулярам, подтвердил мое предположение. Железнодорожная станция.

С десяток двух-трехэтажных домов, водонапорная башня и золотящиеся на солнце купола двух церквей говорили о том, что мы прибыли к поставленной нами цели. Барон еще пару минут всматривался в смутные на большом расстоянии силуэты зданий, потом сказал:

— Ждите меня, поручик. Поеду. Может, знакомых или сослуживцев найду.

Сняв ремень с кобурой, он вытащил револьвер, затем соскочил с тачанки, засунул оружие за пояс под мундир, после чего ловко вскочил в седло и погнал лошадь. Несколько минут я задумчиво смотрел ему вслед, пока меня не отвлек голос парнишки:

— Дяденька, отпустите меня. Вы уже пришли, я вам больше не нужен.

— Нужен. Еще как нужен. Есть хочешь?

— Ну, зачем я вам?! Сядете в поезд…

— Который потом бандиты остановят, а затем поставят нас к стенке. Ты первый на нас пальцем покажешь.

— Тогда убейте! Извелся я вконец! — чуть ли не в истерике выкрикнул парень.

— Сделаешь для нас еще одно дело и домой к мамке! Обещаю! — я постарался придать как можно больше искренности своему голосу.

— Какое дело? — спросил он недоверчиво.

— Об этом еще пока рано говорить. Впрочем, вполне возможно, что мы оставим тебя прямо на станции.

Дело в том, что у меня появились кое-какие догадки по поводу бандитского налета на поезд, частично подтвержденные скупщиком. Чтобы они окончательно подтвердились, был нужен Сенька. Пока барона не было, я произвел полную ревизию тем вещам, что прихватил из тайников бандитского барыги. Здесь было полтора десятка часов (половина из них золотые, остальные серебряные), наборы иголок, нитки. Для себя и барона взял кое-какие туалетные принадлежности, в том числе несколько флаконов одеколона и туалетного мыла парфюмерной фирмы «Брокаръ». Среди множества разных вещей, которые были абсолютно не нужны деревенскому Плюшкину, я нашел несколько бутылок казенной водки и коньяка компании «Н. Шустовъ и сыновья». Даже я в свое время где-то читал, что эта фирма выпускала весьма качественный продукт, что сделало ее поставщиком Двора его императорского величества. Немало порадовал меня американский кольт М1911 вместе с немецким парабеллумом М.1908. Если парабеллум до этого момента мне был знаком только по картинкам, то с американцем я был неплохо лично знаком.

«Интересно, как ты в эту глубинку попал?»

Перебирая вещи, я не заметил, как прошло время. Когда спустя два часа со стороны станции показался отряд всадников, я развернул одну из тачанок, сел за пулемет, а парнишку пристроил рядом, на подачу ленты. Судя по тому, что всадники ехали спокойно, не торопясь, я решил, что ситуация под контролем. Когда они приблизились, то можно было видеть, как барон оживленно разговаривает с ехавшим рядом с ним офицером.

За ними следом ехали шесть солдат в серой, довольно странной для меня форме.

— Поручик! — приподнявшись в седле, закричал барон. — Все хорошо!

Я выпрямился и обежал маленький отряд настороженным взглядом. Напряжения ни в солдатах, ни в офицере не чувствовалось. Да и барон ехал сюда явно не под принуждением. Всадники остановились в пяти метрах от тачанки.

— Поручик, разрешите вам представить моего товарища по училищу. Сотник Всеволод Буйницкий.

Поднявшись во весь рост, я представился:

— Честь имею, господин сотник. Поручик Беклемишев Вадим Андреевич.

— Честь имею, поручик, — гетмановский офицер тронул коня и остановился рядом с тачанкой. — Мне барон немного о вас рассказал. Тяжелые испытания выпали на вашу долю, поручик. Будем надеяться, что на этом ваши злоключения закончились.

Он протянул мне руку, я пожал ее. Неожиданно его лицо преобразилось, стало строгим и официальным.

— Господа, скажу сразу, мы реквизируем все оружие, лошадей и тачанки. Вам оставим только личное оружие и вещи. Не обессудьте! Что с мальчишкой? — он кивнул на Сеньку.

— Он поедет с нами, господин сотник, — несколько сухо ответил я, несколько задетый официальным тоном и неожиданной конфискацией.

— Дело ваше, — усмехнулся сотник, понявший мою реакцию на свое требование.

Станция оказалась довольно большой и, как мы поняли из короткого рассказа сотника, в прежнее время являлась перевалочной базой для зерна, которое сюда свозилось из ближайших районов. Два мукомольных заводика, маслодельня, несколько пекарен. При станции находились большие железнодорожные мастерские. Сейчас торговля нарушена, часть предприятий стоят, а остальные на ладан дышат. Поезда еще ходят, только не понятно по какому расписанию. Треть населения небольшого городка растворилась на просторах России, разъехавшись в поисках лучшей доли.

Мы ехали по центральной улице, где каждый второй магазин был закрыт и лица людей, которых мы встречали, были по большей части хмуры. Люди были одеты по-разному: рубаха с вышивкой и солдатская гимнастерка соседствовали с английским френчем и костюмом-тройкой. Добравшись до места жительства, которое нам посоветовал сотник, мы познакомились с хозяйкой, вдовой городового, убитого полгода тому назад, во время волнений в городке. Двое солдат помогли мне донести вещи до квартиры. Барон и сотник с легкой усмешкой смотрели, как я, с солдатами, перенес свои вещи в комнату, которую нам выделила хозяйка.

— Отдыхайте, господа. После таких испытаний…

— Погоди, Сева, — остановил его барон. — Сегодня вечером ждем тебя и твоих друзей у себя в гостях, если, конечно, наша хозяйка позволит. Не принимаю никаких извинений.

— Сам хотел напроситься в гости. Уж больно необычна история ваших приключений. Часов в девять устроит?

— Авдотья Фоминишна, можно будет у вас посидеть? — обратился барон к нашей домохозяйке, женщине с круглым лицом и живыми, хитрыми глазами.

— Конечно, господа. Милости просим. Вот только как быть с продуктами?

— Не волнуйтесь, Авдотья Фоминишна. У нас кое-что с собой есть, а если еще что надо, на базар или в магазин схожу, — заверил я хозяйку.