Адский огонь

Виктор Сбитнев

Герой романа «Адский огонь» – Альберт Нидерквель, журналист частной газеты «Курьер». Редактор посылает его на Гриву, где странным и страшным образом горят избы одиноких старух. Причём горят вместе с хозяйками, которых жестокие злоумышленники привязывают простынями к кроватям. Огонь – главная тема во всём романе. Это и огонь, в котором погибают старушки, и алчный огонь, который разъедает людей изнутри, выжигая в них всё человеческое. Но добро побеждает, оно делает лучше и самих героев романа.

Глава десятая. Уха в районной гостинице

Заиграево забрезжило на пригорке уже ближе к сумеркам. Альберт однажды накрепко запомнил, что райцентр стоит ровно на ребре гряды, которая проходит по северу области на сотни километров и теряется где-то в таёжных гущах востока Европы. На хвост ему, слава Богу, больше никто не сел или он попросту этого не заметил. Во всяком случае, нервы его дремали, а желания, наоборот, стали напоминать о себе всё настойчивей. Ему, например, прежде всего, захотелось принять тёплый душ и выпить рюмку-другую водки. На этот приятный случай он прихватил с собой баночку солёных валуёв собственного изготовления и шмат венгерского шпига. Да и чайку крепкого не помешало бы, а то испил он в дороге какого-то фальшивого кофе — так что уже часа три его крепко мутило и если бы не увлечённость дорогой, то верно он бы сходил до кустов освободить желудок от этих придорожных помоев. «Если Проектор в номере, то приглашу и его, — размышлял Альберт. — А если устрелял куда-нибудь, то обойдусь и один. Пожалуй, одному даже лучше. Телек посмотрю или почитаю, а то и попишу. Стих интересный в дороге привязался, про старушку эту, которую мы в горах кормили. Странная она такая, живёт всё время одна, а одиночества в ней ни на грош. Помнится, когда я её спросил об этом, она даже удивилась: „Какое может быть с Богом одиночество? Ты разве не видишь, что он здесь совсем рядом, вон над той скалой за облаком, видишь?“. И, кажется, Альберт даже уловил какие-то характерные серебряные очертания. Впрочем, на высоте более трёх километров могло и пригрезиться. И как она там всё время живёт в разреженном воздухе? Вроде, русская, на стенах иконы, но на столе — Коран. Иногда крестится на угол, но про Шамиля говорит, как про своего сына. Впрочем, и их нынешний президент когда-то воевал с нами. Эх, Ельцин, Ельцин, что ты натворил, горький пьяница! Сколько правильных пацанов из-за твоей глупой спеси полегло и с той, и с другой стороны! И песня эта, которую мне пленные чеченцы пели, всё вертится в башке: „Шамиль ведёт отряд!“. И в Донецке иные из них сейчас за русских воюют. Да, и Ельцин двояк. Демократичней его не было, нет и не будет. И журналистам уже не жить так, как при нём. Увы, всё в этом мире переменчиво и зыбко!» — Уже вслух досадливо охнул Альберт и ловко подрулил к гостинице. Здесь на вахте он узнал, что Семён недавно вернулся от какого-то местного милицейского чина и попросил его пока не тревожить. Видно, сидит что-то обдумывает. Получив ключи от номера и поднявшись на второй этаж, Альберт хищно втянул голодными ноздрями излюбленный им запах свежей ухи. Однако, подумал он, не иначе кто-то готовит прямо в номере. Интересно, из чего? Вроде, речной рыбой тянет, причём, недавно выловленной. Раз так, то и мы что-нибудь спроворим в скороварке. Альберт и в самом деле взял в командировку миниатюрную немецкую скороварку, которую ему подарили в мэрии, после того, как он хитро воспел велопробег в соседнюю область, в котором участвовал сам стопятидесятикиллограммовый городской глава.

В номере было вполне уютно. Правда, телевизор стоял старого образца, а на шторах имелся видимый глазу налёт пыли, но в остальном всё вполне соответствовало статусу гостиничного полу-люкса районного городка. Шкаф, тумбочка, антресоли и кровать тёмной полировки, на стене целых две экспозиции: на одной — красивая осенняя опушка в духе Левитана, а на другой — лесная же река в духе Шишкина. Был тут и штекер под Интернет, и двойная розетка, и приятный коврик на ламинатном полу. Подушек — целых две, а от идеально выглаженного белья пахло дорогим порошком и даже каким-то консервативным ароматизатором, что Альберта поразило особенно, потому что его прежние обонятельные опыты на периферии ограничивались либо душераздирающим амбре цветочного одеколона, либо антимолью, а то и вообще каким-нибудь суровым клопомором типа «Корбофоса» или «Дустина». Альберт разобрал сумку и разложил её содержимое по полкам шкафа и ванной комнаты, а ветровку и выходные брюки пристроил на плечики. Обычно он ограничивался в командировках джинсами, но на сей раз почему-то захватил и отглаженные шерстяные штаны, хоть и погода стояла почти летняя. Вспомнив про запах рыбы, он вышел в коридор, где вскоре нашёл дверь в номер Проектора. Приложив нос к косяку, тут же понял, что уха сварена именно за этой дверью. В следующее мгновение он уже барабанил в эту дверь костяшками пальцев, а когда в проёме появился несколько заспанный Семён, протянул ему руку и сказал:

— Да, ты никак с удачной рыбалки, дружище?

— Пожалуйста, проходи Альберт. Я тут уху поставил, но по ходу задремал. Не привык я к здешним дозам да ещё первача. И голова трещит, и желудок хоть узлом завязывай! — Вид у капитана был, и в самом деле, жалковатый.

— Мы это дело сейчас исправим, — подбадривающе похлопывая пересмякшего Семёна по спине, решительным голосом сказал куда более опытный в этих делах Альберт. — Ты вот что. Пока разливай уху, а я сейчас принесу снадобья от твоей хвори. Буквально через пару минут он вернулся в Семёнов номер с запотевшей плоской бутылочкой и плошкой плавающих в сметане груздей. Семён в это время как раз закончил с ухой и раскладывал сочные жёлтые пласты домашней булки.

— Ну, вот и славненько! — Аккуратно разливая разбавленный ректификат по гостиничным стаканам, с чувством сказал Альберт. — Как говаривал мудрый Воланд, имеющий в таком деле тысячелетний опыт, «надо лечить подобное подобным»! Будем, Семён. За успех нашего с тобой безнадёжного дела! Оба невольно крякнули и, проглотив по груздю, принялись сосредоточенно хлебать густую, засыпанную сверху зеленью уху. Через несколько минут лицо Семёна несколько разгладилось, а недавняя гримаса страдания уступила место рассеянной улыбке и с трудом скрываемому желанию чем-то поделиться.

— Ну, давай, не тяни! — Подбодрил его журналист. Считай, что это твоё первое интервью на Гриве.

— А ты здесь уже брал их, интервью эти? — Полюбопытствовал капитан у разливавшего остатки Альберта.

— Было дело, хотя, знаешь, интервью — это не моё. В молодости — ещё куда ни шло, а с опытом хочется писать что-то посерьёзней. Нет, я использую элементы интервью в своих расследованиях, очерках, в аналитике и прочем. Но в чистом виде мне этот жанр не интересен. Считай, что наша с тобой беседа — это начало крупного материала о криминальной Гриве. Анонимность я гарантирую стопроцентно, если ты, конечно, сам не захочешь стать героем повествования…

— Нет, героем не хочу, а ссылаться на меня — валяй. Я не боюсь! — Обречённо махнул рукой Семён. — Тем более, сам знаешь, если кому-то очень захочется, тот наверняка узнает. Это нетрудно. В управлении нашем трудятся сотни, а потому на каждый роток…

— Не накинешь платок, — завершил журналист капитанскую сентенцию. — Так-то оно так, но самому лучше не выпячиваться, не лезть на рожон. Ты человек служивый, тебя послало начальство и, как говорится, ничего личного. Пойми ты, Сёма, твоя контора… как бы это помягче сказать, чтоб не обидеть?

— Несколько прогнила — хочешь сказать? — Попытался быть невозмутимым капитан полиции.

— В том-то, брат, и дело, что не несколько, а очень даже. А про прокуратуру, которая тут уже побывала, и говорить нечего. Про ФСБ не знаю, у них несколько иная специфика, но они всегда стараются держаться над схваткой, замараться, блин, брезгуют. — Альберт кивнул на налитый до половины стакан. — Давай ещё по маленькой — и к делу! Доев упругие ароматные груздки и дохлебав остывшую, но от этого не менее вкусную уху, коллеги принялись за чай с лимоном и домашним кексом, попутно тыча пальцами в подробную карту Гривы, которую каким-то хитрым образом полицейскому удалось уже раздобыть в Заиграеве.