Кусочек счастья

Виктор Сайгинов

Вниманию читателей предлагается первая книга профессионального моряка, капитана дальнего плавания. Произведения написаны живо, эмоционально, с чувством юмора и философским осмыслением.

КУСОЧЕК СЧАСТЬЯ

ГЛАВА 1

Жена ушла от меня на первом году нашей совместной семейной жизни. Считаю, что поступила разумно в сложившейся на то время обстановке и я ее не осуждаю строго за произошедший между нами разрыв. В те далекие годы я ничего не мог дать молодой и красивой женщине кроме самоуверенности на прекрасное будущее и диплома об окончании мореходного училища. Пылкая любовь и молодость аргументы веские, но и они не всегда берут верх над злополучной малоопытностью и неустроенностью в быту. Молодые специалисты, а тем более семейные пары направленные по распределению к месту работы чаще всего сталкиваются с огромной проблемой и насущный вопрос жилья решают самостоятельно и зачастую не всегда успешно, что несомнен — но отражается на дальнейших взаимоотношениях между супругами.

Руководство пароходства поставило меня в очередь на получение жилья как молодого специалиста и передо мной открылся горизонт получить квартиру через несколько лет. Как и многие подобные нам мы с женой обосновались в пригороде в покосившейся времянке частного сектора с баснословной месячной платой за проживание с удобствами под открытым небом и с несбывшейся мечтой о небесном рае в шалаше.

Свалившиеся на наши головы неурядицы и недопонимания сделали свое грязное дело и как для многих молодых семей так и для нас оказались барьером сложным и непреодолимым. Мы оказались не готовыми к подобным испытаниям ни с финансовой, ни с моральной точек зрения. Нас к этому не подготовили старшие, не научила школа, не подсказали учебные заведения, нам не уделило должного внимания государство. Мы оказались на распутьи. В этой житейской неразберихе достаточно нескольких разговоров на повышенных тонах и база для разрыва семейных отношений готова в своей классической формулировке — не сошлись характером. На смену житейским неурядицам незамедлительно пришла позиционная гордыня, она то и загнала нас в тупик из которого обратного пути мы не нашли.

Я ушел в дальний рейс с шаткой надеждой, что с возвращением все образуется и мы заживем в понимании и согласии и нами будут гордиться наши родители. Но все произошло с точностью до наоборот. Жена ушла от меня. В ее решении и поступке немалую роль сыграла моя «любимая теща», которая всегда при удобном случае подчеркивала, что моряк это человек непутевый и для ее дочери, воспитанной в музыкальной среде с возвышенными идеалами об искусстве, не пара. Моя возлюбленная вернулась в родительский дом. Ей подыскали достойную пару и она вскоре переехала к гражданскому мужу в благоустроенную квартиру навсегда порешив мои радужные надежды о семейном счастьи.

По окончании рейса мне вручили повестку явиться в суд для решения вопроса о разводе, а заодно и предписание прибыть незамедлительно в отдел кадров для детального объяснения моего «аморального» поведения по отношению к моей супруге. В те годы партийные и профсоюзные органы не допускали и не принимали причин разрушения семьи, а тем более тех семей, где один из супругов имел допуск посещать страны «загнивающего» капитализма. Как правило, в подобных ситуациях виноватым оказывался моряк. По окончании всех разборок и нравоучений меня лишили допуска, то есть закрыли визу и направили исправляться на буксир каботажного плавания на неопределенный срок.

Нетрудно представить состояние молодого штурмана, лишенного возможности расти по служебной лестнице на судах заграничного плавания с перспективой подняться на капитанский мостик в должности капитана. В одночасье все рухнуло. Отпала необходимость проживать на съемной жилплощади, а так как весь мой житейский скарб вмещался в небольшой чемодан, которому с лихвой хватало места в крохотной каюте линейного буксира. Он совершал регулярные рейсы вдоль морского побережья именно сюда я был назначен третьим помощником капитана. Я с облегчением на сердце расплатился с хозяйкой, выслушал добросердечное ее материнское напутствие и заверение, что у меня все сложится благополучно и отправился повышать морскую квалификацию к месту своего назначения.

Через несколько недель моей службы в новой должности не на лесовозе, а на буксире я ощутил, что из меня вышел весь внутренний негатив который, раздирал изнутри после несправедливого наказания. Я понял, что есть большие корабли и малые, есть дальнее и местное плавания, существуют взаимоотношения простых исполнителей с большими чиновниками и должностными особами от прихоти которых зависят многие судьбы людей. Во всем этом присутствовала необъяснимая и непонятная прелесть самоутверждения личности в окружаемом тебя мире и желание выбраться из этого заколдованного круга одних губила, а других выталкивала на гребень бурлящей волны жизни, в которой необходимо или плыть или погружаться в морскую пучину. К моему большому счастью я попал в среду настоящих моряков с огромным профессиональным и жизненным опытом который в будущем сыграл для меня неоценимую услугу и я им благодарен за все чего достиг в будущем.

Мои соученики как-то с непониманием относились к моей самоуспокоенности и удивлялись, что я не жаловался на свою работу, не завидовал им в их успешном продвижении по службе и не выражал зависти, что не могу посещать и наслаждаться прелестью средиземноморских и других портов. Мне нравилась моя работа и я выполнял ее с легкостью настолько, насколько позволяли мои знания и приобретенный опыт буксировщика. Иногда, сойдя на берег, я навещал хозяйку, у которой мы с женой квартировали. Она никогда не задавала мне вопроса, на который я не смог бы ответить чистосердечно. Это меня в какой-то степени успокаивало и даже радовало. Стал замечать, что все реже и реже возвращаюсь к образу, покинувшей меня жены. Боль и обида улеглись и я смирился с холостяцкой жизнью.

Неожиданно меня вызвали в отдел кадров. Начальник отдела по работе с моряками заграничного плавания посмотрел на меня исподлобья и стараясь показаться предельно строгим, спросил.

— И до каких пор мы будем отсиживаться в каботаже, уважаемый?

Вопрос для меня был таким неожиданным и ошарашивающим, что я сразу почувствовал себя партизаном белорусских лесов. В голове лихорадочно завертелась мысль — «или я где-то прокололся в профессиональном вопросе или где-то сболтнул, что-то непристойное, порочащее наш политический строй и руководство страны Советов»?

Я в какое-то мгновение и не осознавая, что говорю, выдавил из себя, — Сколько потребуется начальству.

Моя рожа на тот момент была настолько наглая и безразличная ко всему тому, о чем спрашивали меня, что высокопоставленный чиновник, к которому, как правило, входили просители на полусогнутых ногах, вдруг сдержанно улыбнулся и сказал.

— Ну и наглец! Вот анкета, секретарь объяснит и подскажет как без ошибок заполнить. документ. Свободен!

Меня «вытолкнули» из кабинета, который был наделен государством — казнить или миловать. Появилось достаточно времени чтобы не торопиться с возвращением на буксир, побыть наедине самим с собой и обмозговать, как поступать дальше. Я даже поймал себя на мысли, что в меня закралась боязнь сменить каботажное плавание на дальнее заграничное.

На буксире я был, как говориться, в своей тарелке, а перспектива оказаться на новом теплоходе и с незнакомым коллективом меня как-то не особенно радовала. Прошло много месяцев как мои соученики бороздили просторы морей и океанов, некоторые даже шагнули во вторые помощники капитана и считали себя заправскими моряками. А что я? Обыкновенный бесперспективный, среди женского сословия, каботажник. Захотелось основательно выпить, но я передумал, побродил какое-то время по набережной и вернулся на судно. Капитан выслушал меня внимательно и кратко сказал.

— Я очень рад за тебя.

Через несколько дней мне прислали замену и я начал изнурительную процедуру переаттестации на должность третьего помощника капитана судов дальнего плавания. По окончании всех формальностей и получении паспорта моряка я был направлен на новый теплоход, который достраивался на судоверфи в Ленинграде. Опасения мои и тревоги развеялись окончательно как только я поднялся по судовому трапу. Экипаж встретил меня радушно и приветливо. Старпом, как и положено по этикету, представил меня капитану. Капитан посмотрел на меня оценивающим взглядом и спокойно сказал.

— Приступайте к работе.

Настало время и мой теплоход благополучно покинул гостеприимный Ленинград и началась моя новая удивительная и полная увлекательных событий и романтики морская жизнь.

Как и следовало ожидать — из очереди на получение жилья меня исключили как убежденного. холостяка, но это меня мало огорчило. По стране катился бум кооперативного строительства. жилых домов где можно без особого труда. заполучить квартиру на любой вкус, только плати деньги. Я так и поступил и уже через два года имел в собственности двухкомнатные апартаменты. За работой как-то не находилось времени, что-бы задуматься над вопросом — привести хозяйку в дом. Видимо, боязнь оказаться вторично разочарованным в семейной жизни меня сдерживала от столь серьезного шага. Не исключено, что это обстоятельство способствовало успешному моему росту по служебной лестнице. Спешить было некуда и заботиться было не о ком.

На теплоходе, который дал мне вторую жизнь после буксира, я дослужился до старшего помощника капитана и даже подменял капитана, когда он списывался в отпуск и отгулы, но время неумолимо двигалось вперед и настал момент когда и мне дали разрешение преодолеть еще одну ступень роста, сдать экзамен на звание капитана дальнего плавания и занять должность капитана на другом судне. Экипаж который вывел меня в люди я покидал с огромным неудовлетворением и горечью утраты. Трудно было осознавать то, что теперь только на тебя ложится вся ответственность за дела и поступки и ты не имеешь права на ошибку, перед тобой нет надежной спины за которую можно спрятаться, нет умного и надежного наставника. Я стал капитаном и был наделен волей судьбы очень большими, царскими, полномочиями и этой властью необходимо распоряжаться взвешено и честно. Задача трудная, но вполне выполнимая и я понес эту ношу, как и многие другие смертные, подобные мне.

У моряков северян издревле считалось, что если судно огибало самую северную точку Европы, мыс Норд-Кап, то значит рейс подходил к концу и если кто собирался в отпуск или отгулы мог спокойно укладывать вещи в чемодан. В каюту постучали. Вошел начальник радиостанции, в руках у него была радиограмма, он положил ее на столик и сказал.

— Замену подтвердили.

Радист вышел, а его подавленное состояние потаенным методом переметнулось ко мне.

Я впервые ощутил чертовскую усталость за полтора года работы без отпуска и мной одолело желание — побыстрее передать командование судном подменному капитану и укатить на Юг к теплому и ласковому Азовскому морю, на берегах которого прошло мое детство, где в пребрежных камнях руками ловил лупоглазых бычков. Теперь они стали таким дефицитом в консервированном виде, что их невозможно заполучить даже на представительские цели.

В такие моменты время начинает свой отсчет не на сутки, часы и минуты, а на секунды в ожидании замены. Появляется внутреннее неудовлетворение и кажется, что судно следует не полным ходом, а главный двигатель работает с перебоями и лаг отсчитывает неправильно пройденные мили. Хотелось на ком-то выместить свой внутренний негатив, даже необоснованно повысить голос на кого-то, но мне пришлось пересилить это отвратительное состояние и взять себя в руки, так как статус капитана не позволял этого делать на виду у подчиненных. Окончательно мое предотпускное настроение подняли старший механик и электромеханик. Они без предупреждения ввалились ко мне в каюту с бутылкой шотландского виски и я не смог им отказать. В их присутствии высказал свои намерения:

— Высплюсь на сеновале, отрощу бороду, подальше спрячу форменный костюм и в облике дикаря — катер на воду и на рыбалку к дядьке Терентию недельки на две, половить непревзойденную шиловскую тарань.

Гости пожелали сбыться всем моим мечтам и разошлись, а я оставшись наедине опять мысленно переметнулся в свой родной поселок. Единственное, что меня тревожило так это первые минуты встречи с мамой. Мне предстояло выдержать ее пристальный, требующий ответа, взгляд и как в прежние приезды развести по сторонам руки ответить виновато.

— Не встретил, мама, да и времени не было.

Скупую слезу она смахнет кончиком косынки, отведет в сторону взгляд синеватых глаз и не мне, а братьям, их у меня трое, как бы жалуясь и ожидая поддержки скажет:

— Видимо не даст мне и ваш брат внучку понянчить.

От этих ее грустных слов станет тоскливо и неуютно, что окажись рядом сверхзамухрышка то взял бы ее за ручку и не задумываясь о последствиях повел бы под венец. Почему мама всегда говорила о внучке? Да потому, что из подрастающей нашей смены по лини близкой родни кроме племянников у меня никого не было. И почему в их шаловливый мужской коллектив бабушка с неослабевающей надеждой хочет вклинить существо плаксивое и капризное? Племянников я любил искренне и всегда старался выполнять их капризы и желания. С нескрываемым восторгом завидовал братьям, что у них растут сыновья и возможно моя смена на капитанском мостике. На мою искреннюю зависть все реагировали с большим сочувствием и пониманием, выражали надежду, что в следующий мой приезд в нашем поселке состоится очередная свадьба с размахом, максимально приближенная к старым обычаям и традициям. А это значит с костром через который должна промчаться линейка запряженная парой гнедых лошадей, с молодыми и их свидетелями.

Но реальность и на этот раз подтверждала, что кроме разочарования близким и знакомым я ничего не привезу. В три дня, которые мне положено по Уставу на передачу дел я уложился и с приказом о списании с судна и рапортом о проделанной работе предстал перед начальником пароходства, что-бы исполнить последнию процедуру — оставить написанную собственноручно бумагу с указанием точного адреса моего местонахождения на время отпуска. Начальник пожелал приятного отдыха и неожиданно задал вопрос.

— Как вы относитесь к тому, чтобы поработать годика три — четыре за границей? Министерство морского флота разместило большие заказы на строительство сухогрузного. флота на зарубежных верфях и нужны очень ответственные специалисты по контролю за исполнением заказа правительства.

— Доверяете, значит поеду, — ответил я не раздумывая.

— Вот и договорились, будем рекомендовать.

Вечером с друзьями мы отметили мою отходную в ресторане. Они одобрили мое согласие поработать за кордоном, подняли несколько бокалов за удачу, а утром в приподнятом настроении я улетел на Юг.

ГЛАВА 2

Я позвонила в Москву и сообщила, что цела и невредима, устроилась с комфортом и чувствую себя. превосходно. Взволнованный, чуть повышенный голос любимой мамочки настойчиво требовал указать ей место моего нахождения, но об этом я умолчала. Пусть думают, что нахожусь в Крыму или на Кавказе, обзванивают своих многочисленных друзей и разыскивают меня у них. Если не догадаются и им не придет в голову мысль — позвонить на центральный переговорный пункт и узнать из какого города позвонили, то никогда не догадаются, что я без чьей-либо подсказки, проявив впервые самостоятельность, нарушила традиционные маршруты семейного отдыха, оказалась в рыбацком поселке на берегу Азовского моря и снимаю получердачную уютную комнатушку с маленьким окошком с видом на море, о котором только и слышала — самое теплое, самое спокойное, самое рыбное.

В нем нет лазурной, чарующей глаз голубизны, накатывающегося на каменистый берег с грохотом белоснежного прибоя. Оно кроткое и ласковое, его волны не пугают, а наоборот успокаивают и убаюкивают и мне было как-то неудобно перед ним, что до этого была влюблена и отдавала предпочтение более маститому водному простору с его экзотическими берегами и горными вершинами. Я шла не торопясь по раскаленному песку пляжа. На мелководье бултыхалась звенящая голосами беззаботная детвора. Их переполняло счастье от свободы и всего того, что творилось вокруг. Я завидовала им и корила себя за то, что не могу освободиться от слов мамы.

— Виктория, ты поступила легкомысленно, подумай о нас, мы обеспокоины твоим поступком, Альберт Петрович в отчаянии. Может объяснишь причину своего странного бегства?

При упоминании имени Альберт Петрович я положила телефонную трубку и сразу пожалела, что обидела маму. Альберт Петрович это достаточно известный актер и режиссер о большом таланте которого мне дома говорили и постоянно напоминали и всегда напоминают при удобном случае. Он много лет дружен с моими родителями и они относятся к нему с большим уважением, так как сами принадлежат к элите артистических звезд. Что касается меня то, Альберта Петровича я помню с того времени когда стала понимать, что он приносит для меня красочные кульки наполненные сладостями и вручая их мне улыбаясь говорил одну и ту же фразу удивления и восторга — «просто невеста!» Родители в ответ также мило улыбались и подтверждали полушутя, полусерьезно неоспоримый биологический факт-«растет не по дням, а по часам.» Все дружно смеялись потому, что было весело и забавно.

Прошло немного времени и сладости сменились подарками. Как школьнице это мне нравилось и приносило взволнованное удовлетворение, но вскоре надоело. Пыталась отказываться и не принимать, но все в один голос твердили, что это плохая манера и я могу обидеть и оттолкнуть от себя расположение знаменитого человека, потерять с ним дружбу которая для других так лестна и недоступна. Мне искренне завидовали однокласницы, затем сокурсницы, просто знакомые, друзья и подруги. Но советовать, что-либо остерегались, а как поступить правильно сама я не знала. И вдруг в одно мгновение все перевернулось. Был чудесный летний вечер. На нашей даче в подмосковьи собралось много гостей, чтобы отпраздновать мой дебют на сцене, зачисление в труппу и успех удачно сыгранной роли после окончания театрального института. Мы с мамой на несколько минут уединились в беседке сада и услышанные из маминых уст слова ошеломили меня и заставили посмотреть на окружающий мир иными глазами. Мама говорила с подчеркнутой деловитостью и серьезно. После каждого слова выдерживала паузу, чтобы сказанное убедительно проникало в мою растерянную от неожиданности душу.

— Доченька, счастье само идет к тебе в объятие, уважаемый Альберт Петрович просит твоей руки. Лучшей партии трудно представить. Это такое счастье быть рядом с таким талантищем! Ты не представляешь, как мы с папой рады.

Я промолчала и вернулась к гостям, но оставаться среди них желания не было, угнетала боль и обида. Я смотрела на себя с позиции подопытного кролика, которого до поры до времени растили и опекали, чтобы в будущем в торжественной обстановке и церемонии зарезать. И вот настал всеми одобренный, всеми кроме меня, миг жертвоприношения. Мне обрисовали радужную перспективу моего дальнейшего счастливого бытия, которого я не понимала и не представляла на данном этапе. Стало, по-детски, страшно, что дружеские отношения должны перерасти в официальные супружеские обязанности. Выйти замуж я была готова в четырнадцать лет. Тогда Альберт Петрович был моим кумиром, его я любила, гордилась и ждала внимания, ревновала к поклонницам, думала о. нем по ночам, хотела быстрее подрасти и отдаться ему. А сейчас? Нет. Детская любовь сама собой прошла, а повзрослевшая не увлекла. Остались уважение к другу моих родителей и, неоспоримое признание его таланта, но этого так мало чтобы начинать создавать семью и считать себя счастливой по настоящему.

Разница в возрасте меня не пугала. Подобных браков сколько угодно. Восстало и пробудилось во мне другое. Нужно ли приносить себя в жертву ради благоустроенности, вещизма, положения в обществе, карьеры, а заполучив все это сполна, платить собой человеку, к которому не испытываешь любви? Кто оценит и по какой шкале подобные самопожертвования и оправдают ли эти жертвы дети зачатые в безразличии и рожденные как дань продолжения рода? Пришло понимание и твердая уверенность, что каждая девушка, женщина должна иметь право на любовь в любом ее проявлении: то ли долгая и безоблочная, то ли мимолетная с разочарованиями и болью, но чтобы она и только она была в жизни влюбленных. Мне не хотелось отдавать этого неизведанного будущего не испытав на себе его магического очарования.

С дачи я сбежала не предупредив гостей и возвращалась домой в полупустой ночной электричке одна. В памяти, как с магнитофонной ленты скручивались годы отделенные школьным выпускным балом. Именно тот день стал поворотным в моей судьбе, именно тогда моя нерешительность в полной мере проявила себя и взяла верх и определила мое будущее Преемственность поколений, о которой мне постоянно напоминали родители, определили мою профессию. Только сейчас поняла, что совершила ошибку, не послушала совета школьного друга и не подала документы в другой институт, в котором мы мечтали учиться вместе на факультете журналистики. Этому не суждено было осуществиться, о чем я часто сожалела, но не теряла надежды исправить допущенную ошибку.

С того памятного дня на даче прошло несколько лет. Ко мне пришел успех на сцене, я стала востребована на ведущие роли и жизнь вполне бы меня устраивала, если бы не это злополучное — «НО»? Альберт Петрович не отказался от прежних намерений заполучить меня в свои объятья, и желание родителей соединить меня с ним брачными узами осталось прежним. Заняв, с виду, безобидную позицию терпеливого отвергнутого неудачника, он все эти годы с присущим ему умением и осторожностью актера и профессионального режиссера целенаправленно перековывал мое сознание в нужном, для обеих сторон направлении.

Имея в доме единомышленников и получая от них значительную поддержку, совместно спланированная идеологическая атака стала приносить обнадеживающие результаты. Меня как зверька обложили со всех сторон опытные охотники и я почувствовала, что начинаю мириться с судьбой, становлюсь кроткой и послушной уготованной для меня доли. Закулисные пересуды, навешенный необоснованно, но умело скрываемый от постороннего глаза мой гражданский брак с Альбертом Петровичем, надломили и без того слабую мою сопротивляемость и стойкость.

Наступил момент и мнепоказалось, что я потеряла право быть сама собою, без разрешения старших встречаться с друзьями и приятелями, а тем более с мужчиной которого могу полюбить. Это ужасное по своей катастрофичности открытие доказало, что как самостоятельная личность способная противостоять кому-то или чему-то, я не существую. Меня просто напросто раздавили как букашку и как нищенке на паперти бросили милостыню выбрать путь жены или любовницы. В моем положении и тот и другой были равнозначны и в перспективе ничего хорошего не обещали. Но вдруг какая-то сверхъестественная сила, в которую я никогда не верила, перевернула мое сознание, пробудила во мне внутренний протест и волю к свободе. Воспользовавшись случаем, что в квартире никого не было я в считанные минуты собрала минимум необходимого в дорогу, вызвала такси и помчалась на железнодорожный вокзал, чтобы ближайшим поездом уехать из Москвы куда угодно и как можно побыстрее. Я сознательно не предупредила о своем бегстве ни знакомых, ни родителей. Мне необходимо было доказать, что могу самостоятельно принимать решения, не чувствую себя опекаемым ребенком и не потерплю над собой насилия.

Конец ознакомительного фрагмента.