Однажды в Ялте

Виктор Михайлович Лысых, 2018

Остросюжетный роман, где интрига проявляется на первых страницах и затягивает в гущу детективных событий и любовных приключений. Однако в произведении много и серьёзных вещей, над которыми задумываешься. К несомненным его достоинствам можно отнести лёгкость слога, яркий авторский стиль и язык образный, живой и динамичный. Присутствует в романе и тонкий юмор, ирония, но есть в нём и холодная, просчитанная сила, мудрость и многогранность. А ещё роман создаёт настроение, заряжает эмоциями и даёт возможность почувствовать яркие краски жизни, ощутить вкус любви и страсти и прелесть вечерней прохлады у моря…

В образе алкаша рисуем картины маслом

На следующий день мы недолго ломали голову над моим новым образом — свободный художник бомжеского вида. Серые мои брюки пришлось хорошенько потоптать и испачкать красками, это же было проделано и с цветной рубахой.

По моему небритому лицу, веселясь, Марина прошлась цветной пудрой и красками, и физиономия приобрела пунцово-синюшный оттенок не просыхающего алкаша. Оттенила она и брови, и круги под глазами. Волосы слегка смазали кремом и взлохматили, а сверху надели умопомрачительную панаму.

Я глянул в зеркало и с трудом узнал себя. Марина дала мне свой старый этюдник, краски, кисти и подрамник с холстом, прибитым кое-как. Показала, как это все устанавливается и используется.

— Холст уже загрунтован так, что можешь малевать, чего душа пожелает — сказала она. — Выбери место где-нибудь наверху, или у моря и самовыражайся. Ходить можешь, слегка прихрамывая, за щеку сунь орех или конфету и смело разговаривай хоть с самим Длинным. В его дубовую башку и мысли не придет, что это ты.

Не скрою, мне иногда хотелось побыть кем-нибудь, кроме себя: перевоплотиться, поиграть. И сейчас такая возможность представилась. И хотя я делал вид, что подобное мне не по душе, но это было не так. В данной ситуации, так выглядеть мне даже нравилось. И предвкушая игру не на сцене, а в жизни, где проигрыш может дорого стоить, я еще больше заводился.

Перекинув через плечо этюдник, слегка подволакивая ногу, я вышел на улицу. Надел очки и спрятал глаза, которые могли подвести, и стало мне легко и свободно.

В первой же забегаловке я купил пива, перед этим долго и со смаком рылся в карманах, выуживая мелочь. Потом небрежно пил и базарил с мужиком, чуть почище меня, о погоде и высоком искусстве. Как оказалось, мужик кое-что знал о малярных делах и поделился этим со мной, рассказав, чем лучше всего отмывать кисти.

Пиво добавило в мою душу тепла и раскованности. Я пошел по улице, чуть выше набережной, придирчиво осматривая все вокруг, и не только на предмет места для наблюдения, а скорее в поисках вида, чтобы рисовать, и нашел. С этого места был виден центральный вход на набережную, порт, а главное — большая часть моря. Да и место было тихое, непроходное.

Расставив все и закрепив подрамник, я стал смотреть на море, и на то, как все это выразить в красках. И тут, впервые в жизни, я сделал для себя открытие, оказывается, море не синее и не голубое. В нем было смешано столько цветов, что и не определить, каких больше. А еще все цвета неба были в нем, но больше всего в море было солнца. Его свет разлился по всей поверхности, искрился и переливался.

Меня увлекла игра цвета, и я решил, что это и надо рисовать. Но вот как? Я попробовал делать это кисточками, а где не получалось, подмазывать пальцем и вдруг понял, что рисовать пальцем мне удобнее.

Я выдавливал краску из тюбика на картонку, смешивал её пальцем и наносил на холст. Смотрел на море и добавлял тех красок, что по моему дилетантскому разумению не хватало на картине. Меня это так увлекло, что я забыл обо всем. Я не видел людей, что проходили рядом, не видел того, что делалось на набережной и у входа на неё.

Потом, когда море вроде бы получилось, я взялся за набережную и за дома на ней. Пальцем рисовал фон, а затем подрисовывал кисточками. Соскребал, вытирал тряпкой и снова рисовал.

Пришел в себя от того, что почувствовал голод, день уже клонился к вечеру. А картина вроде получилась и была она яркая и горячая, по крайней мере, мне так казалось.

Тревожно и радостно было на душе, я сделал то, чего никогда в жизни не делал и даже не предполагал, что смогу.

Собрав вещички, поковылял домой, а точнее к Марине. По дороге купил поесть. Марины не было, и я расслабленно сидел в тенечке у дома, жевал пирожки, запивая молоком из бутылки.

Марина появилась минут через двадцать. Спросила, как дела, и я молча показал картину. Она глянула, удивилась:

— А говоришь, никогда красок в руках не держал, — с сомнением сказала она, рассматривая моё первое художественное творение. — Странно, но у тебя получилось и неплохо. Импрессионистами никогда не интересовался? Ну, пойдем, рамку подберем.

Мы зашли к ней в комнату, Марина поискала в углу и подала раму:

— Эта должна подойти.

Я вставил в неё картину, и она преобразилась, стала законченной вещью.

— И что думаешь с ней делать?

— Завтра понесу продавать, надо же оценить свои неожиданные способности в денежном эквиваленте, а за одно, возможно и клиента своего увижу.

— Карину попроси, она там моими картинами торгует и не только ими, берет на реализацию и у других.

— Ну, нет! Лишаться такого удовольствия не хочу, сам поторгуюсь.

— Кстати, держи 100 долларов, что должна, несколько картин купили, — сказала Марина, подавая деньги, и добавила. — А одну, между прочим, для музея в Харькове приобрели, по крайней мере, так сказал мужик, что покупал.

— Что ж, поздравляю, а деньги оставь. Это будет платой за краску, прокат этюдника, рамку, ну и макияж.

— Как скажешь, — сказала Марина и убрала деньги в карман.