Берегиня. Романтическая повесть

Виктор Кириченко

События в повести «Берегиня» развёртываются на фоне величественных гор и суровой природы Саян, Тянь-Шаня и Гималаев, а героями являются альпинисты и гидростроители – то есть молодые романтики недавней эпохи.Лейтмотив повести – любовь, которая преодолевает все препятствия.

Глава 2. ЗЕРКАЛО

Хуже нет, чем тащиться вторым в связке по такой стене! Ничего не зависит от тебя: ни выбор маршрута, ни темп движения, ни даже общая судьба. Всё решает тот, кто впереди, а твоя доля — торчать на станции и терпеливо ждать, чем кончится его единоборство со скальным отвесом. Выдавать ровно столько верёвки, сколько ему потребуется для свободы движения, но ни сантиметра больше. И ждать… Чего? А чего угодно! Надеяться, что вот сейчас, наконец, сверху долетит долгожданный крик: «Рыба, принимаю!». И бояться другого крика: «Держи!!!». Если только тот, кто сорвётся, успеет крикнуть…

Мало кто знает, как всё это бывает. С одной стороны, потому, что падают люди со стен всё-таки не так уж часто. А с другой стороны, потому, что выжить после срыва повезло немногим. Представить страшно, что значит рывок от тела, пролетевшего хотя бы десять метров в свободном полёте!

А что такое десять метров? Тьфу! Всего-то пять метров выше последнего крюка плюс те же пять метров ниже его, пока не натянется страховочная верёвка. Да ещё сколько-то надо успеть её протравить, обжигая ладони, чтобы смягчить рывок, который запросто может сломать товарищу грудную клетку. Это если выдержат верёвка и крюк… Но какой же идиот будет бить крючья через пять метров? Сквозь них же потом верёвку не продёрнешь!

Вот и Андрюха явно ушёл вверх гораздо дальше, и пока не слышно, чтобы он забил хоть один промежуточный крюк. Да и хрен его так просто забьёшь в трижды долбаный мрамор! По мрамору лучше вообще переть без остановок.

Но что-то не движется наверх верёвка… На тренировках нижний давно бы уже разинул пасть и заорал что-нибудь вроде: «Мужик, ты чего там, гнездо вьёшь?». Да и от тех, кто снизу любуется на всё это мероприятие, замешкавшийся лидер поимел бы полную задницу ехидных комментариев. А стал бы возникать — попросту натянули бы верхнюю страховочную верёвку и сдёрнули бедолагу со скалы. Нефиг, мол, маршрут занимать без толку!

Только здесь не тренировка. И верхней страховки нет. А у тех, кто смотрит на их упражнения снизу, очко, небось, уже вовсю заиграло. Особенно у Нинки. Что-что, а уж её настроение Рыба чувствует, что называется, спинным мозгом. Оно и понятно. Страшное дело на такое со стороны смотреть. Вот когда сам корячишься на скале, страх куда-то

девается. Во всяком случае, не мешает работе. Разве что шея затекает от попыток рассмотреть, что там делает партнёр, да ладони под верхонками взмокают от постоянного напряжённого ожидания.

— Лёша, внимание!

Рыбе показалось, что голос Медведя неузнаваемо изменился. Он ещё раз бросил взгляд на крючья станции, поудобнее перехватил верёвку и затаил дыхание. Сверху раздался стук скального молотка.

Нехороший стук. Крюк у Андрюхи явно не шёл в трещину.

***

–…лезем мы, значит, дюльфером на Шхельду²…

Шура-Келдыш с тоской отвернулся. Димычевы байки он знал наизусть, тем более что за десяток лет их не прибавилось. Таким, с позволения сказать, юмором только тараканов травить в общаге.

Чёрт возьми, кто бы мог подумать, что когда-нибудь общаговские времена будут с ностальгией вспоминаться! А вот ведь как… Ясное дело, конечно, что не по общежитской койке душа тоскует и даже не по молодости, которая на той койке осталась. Что-то неизмеримо большее утеряно. И никак не поймёшь, что же именно!

Толпа в разброде! И разброд этот начался с того, ради чего, собственно, создавали клуб и строили приют. Со спортивных успехов некоторых: тех, кто, вылупив глаза, во все тяжкие ударился, всё дальше и дальше отрываясь от остальных. Оно бы и не обидно было, если бы эти «некоторые» понимали, что за всё в жизни надо чем-то расплачиваться.

За лад в семье — надо! Что бы там Балбес и иже с ним не шипели про Анкиного хахаля, а мужик молодец! Послал лагеря и путёвки подальше — и таскает ихнюю пацанку в рюкзаке по ближним горам. И доволен, между прочим, как слон! Хоть у бабы, если уж как на духу, ни кожи, ни рожи…

За достаток в семье — надо! Шуре нынче тоже пришлось выбирать: то ли на Тянь-Шань намыливаться среди лета за первым разрядом, то ли на шабашку. Семью-то приодеть надо, да и кормить по-человечески. И то: стройка на ладан дышит, денежной работы всё меньше и меньше. Скоро, глядишь, и вовсе не останется.

А за выдающиеся спортивные достижения расплачиваться надо вдвойне и втройне. И не только самим «господам восходителям». Пока тот же Медведь свои мастерские баллы выколачивает в горах, Шура с Васькой без большого звона его бабе огород вскапывают, да домик на даче рубероидом перекрывают. Что поделать — времена дурные. Без своей картошки и других овощей чёрта с два протянешь зиму! То, что здесь можно вырастить на шести сотках, никаким длинным рублём не заменишь. Сибирь — это вам не Сочи!

А с длинным рублём тоже не очень-то получается, хоть Миша Горбачёв и заливается соловьём про кооперативы. Уже пробовали туда сунуться — и поимели первый опыт. Палка эта о двух концах, ещё неизвестно, которым по лбу получишь: то ли чиновники алчные душу вытрясут, то ли свои хай подымут. Особенно если попытаешься что-нибудь не только на «прожор» пускать, а инвестировать, как стало теперь модно выражаться.

В общем, «…позор, тоска — вот жалкий жребий мой…»

— Шура, почему он не бьёт крюк? — Нинка-Фома, она же Рыбиха, отвлекла Келдыша от арии Онегина, из которой, честно говоря, тот знал только последнюю эффектную строчку.

Он недовольно вскинул на неё глаза. На Нинке лица не было. Глянул наверх и всё понял. Так и есть! Медведь с Рыбой «загнили на зеркале»…

Этот двухсотметровый кусок мраморного отвеса, весьма отвечавший своему названию, толпа начала осваивать давненько: едва-едва чему-то научившись у своего первого инструктора. Не зря Пелехов, царствие ему небесное, втемяшивал не в меру ретивым подопечным: «Бойся быка спереди, лошадь сзади, а „значка“ со всех сторон!». Не одобрял, значит, московский инструктор чересчур самостоятельное поведение местных значкистов.

А чего же он хотел, интересно? Ведь основу толпы составили профессиональные скалолазы, проходчики горных склонов. Была такая специальность на строительстве ГЭС, над котлованом которой нависали очень опасные скальные борта. Так что парни страха высоты давно не ведали, да и с амуницией управляться научились задолго до того, как услыхали про альпинизм. А уж здоровья на своём Борусе³ накачали столько, что Пелехов поначалу даже сомневался, были ли они на вершине, или «дуру гонят». Не укладывалось у него в голове, что добротную скальную «двойку» можно промолотить за три часа — и это со спуском на приют!

Мраморное «зеркало» было вполне в русле подвигов толпы и затея Медведя и Рыбы, поначалу, никакого напряга у Келдыша не вызвала. Хотят лезть — пусть лезут! Тем более что и тот, и другой давно обогнали Шуру в спортивном плане — и его авторитет держался лишь на воспоминаниях о былых заслугах по организации клуба. Может, поэтому Андрюха даже головы кочан не повернул, когда Шура ему посоветовал прихватить ледовую «морковку», то есть классический кованый крюк. Чья бы корова мычала, мол…

Эх, золотое времечко было, когда все их амбиции дальше третьего разряда не распространялись. А лучше бы всякими разрядами и вовсе голову не забивать! Так ли важно, кто по каким маршрутам сподобился пролезть? А с другой стороны, взять того же Валеру Хрищатого, что в прошлом году на стройку приезжал. Во, мужик! На Эверест без кислорода взошёл, а гонору — ни малейшего. По-человечески с народом пообщался, а на Деда Кузю вообще как на живого Христа глядел, автограф попросил. А Дед — у него! И оба счастливы… Что ни говори, а в толпе именно такого лидера не хватает. Чтобы и авторитет был — ого-го! — и интеллектом Бог не обидел. Только где же такие водятся нынче? Вот и приходится, пардон, утираться перед «великими скалолазами»…

Шура всё-таки материл себя за то, что утёрся: эти два корифея всё делали через задницу. Вместо того чтобы выпустить вперёд более «моторного» Рыбу, на самый трудный участок Медведь попёрся сам. Забыл, что ли, проблемы со стопой, которую местные и краевые травматологи так и не сумели довести до ума после его печально-знаменитого полёта? И теперь, судя по тому, имел трудности как раз из-за неё.

Шура вновь матюгнулся, на этот раз вслух. Но тётки тоже просекли ситуацию и на нарушителя приличий не возбухли. Всё внимание было устремлено на две человеческие фигурки, распластанные на скале высоко над поляной.

— Шура, почему он не бьёт крюк? — опять прошептала бледная Нинка. — Крикни, чтобы не дурил!

— Цыц! — рявкнул Димыч. — Не блажи под руку! Ему там виднее!

Первый в связке всегда прав — это железное правило альпинизма. Избави Боже давить на психику того, кто все трудности видит прямо перед носом, а не с расстояния в двести метров! Поэтому Келдыш и не думал вмешиваться, по крайней мере, лезть с советами. Да и от крючьев там проку никакого, если только не попадётся полочка с широкой трещиной, заплывшей кальцитом. Вот туда бы в самый раз пошла «морковочка»!

Стук молотка, наконец донёсшийся сверху, не понравился Шуре точно так же, как и Рыбе. Это не крюк, если так дребезжит под молотком! Неужели Медведь собирается через него страховаться?

— Шура… — протянула Нинка, на которую жалко было смотреть.

— Спокойно, мамуля! — с деланной уверенностью буркнул Келдыш. И тут же его осенило: можно подать Медведю перильную верёвку через тот анкер, на котором обычно крепится верхняя страховка. Бежать туда по обходной тропинке — всего-то минут десять. Бухта верёвки была под рукой.

— Нинка, не блажи! — прикрикнул он уже на ходу. — Димыч, пригляди тут!

***

Медведь осторожно переместил тяжесть тела на левую ногу. Правая, здоровая, уже затекла до боли, так что опасался, как бы не подвела и она. Надо бы пошевелить ею хоть самую малость, чтобы разогнать кровь — да как-то не очень это получается. Место слишком поганое. Не дай бог чихнуть — точно слетишь. Так что не до гимнастики…

Махание молотком далось ему непросто. Это вообще был цирковой номер, когда он сначала нащупывал на поясе крюк подлиннее, потом выщёлкивал его из карабина, потом осторожно, зацепившись обоими локтями за неровности скалы, пытался вколотить его в широкую трещину, заполненную какой-то стекловидной пакостью. Замаха, конечно же, не было, да и делать резкие движения он опасался — настолько паршиво стоял. А толку от всей этой мороки не было почти никакого: крюк проткнул мягкую пробку в устье трещины и болтался в ней, как дерьмо в проруби. Только и всего, что под рукой появилась более-менее устойчивая точка. Тут бы «морковку»…

Андрюха скрипнул зубами от злости. Брать ледовый крюк именно для такой ситуации они с Рыбой планировали железно. Надо же было Келдышу выскочить со своими непрошеными советами. Умный шибко! Да будь у него всё в порядке с ногой, и крюка никакого не потребовалось бы. Чего ради?

Вышел в темпе с правой ноги, не глядя хлопнул ладонью по шероховатой скале — держит! Пошёл сходу загружать левую ногу, и уже тянулся другой рукой к отличной зацепке, которую тоже надо было, не задерживаясь, оставить для освобождающейся правой ноги… И чуть не заорал. Где-то в голеностопе, не залеченном позорными коновалами, выплеснулась такая боль, что в глазах потемнело. Мало-мало не отключился, тогда бы точно, хана! Рыбе его не удержать нипочём, хоть и лучший он во всём Келдышевом шалмане. Станция-то на честном слове сделана, страховка по-саянски: «Иди, я тебя вижу!»… Вот когда Андрюху прошиб холодный пот.

Что такое падение, он знал не понаслышке — на всю жизнь запомнив остановившееся время, удары о выступы скалы, режущую боль в руках, пытавшихся хоть за что-то зацепиться. И бесполезно струящуюся вслед страховочную верёвку… Брошенную испугавшимся сопляком верёвку Медведь не простил липовой инструкторше Галке, Гришку же простил и даже разрешил вернуться в секцию. А с этой… Правильно она сделала, что смотала манатки: им бы тут было тесно…

Медведь вновь перетёк телом с ноги на ногу. На что-то всё равно надо решаться — долго так не провисишь! Он попробовал загрузить руки: держат… И крюк не совсем уж бесполезно забит: хоть чуть-чуть, а поможет начать движение. Но решиться грузить левую ногу он пока не мог…

Чего они затихли там, внизу? Сначала ржали над чем-то, может, и над ним, а сейчас как воды в рот набрали. Любуются, мать их за ногу… Дорого дал бы Медведь за то, чтобы ни одна душа не видела его в момент сомнения и страха. Именно страха, если не косить перед самим собой. Только некоторые от такого страха под койку лезут и глаза жмурят, а он здесь, чтобы клин клином выбить. И Рыбу вперёд не пустил, хоть и знал, что Лёшке это элементарное зеркало проскочить — как в сортир сходить.

Пройти здесь он должен сам, иначе к чему всё прочее? Зачем тогда соваться в экспедицию, куда наконец-то его пригласили красноярские пижоны? Какой смысл варить бесконечные трубы в галереях плотины, копать землю на опостылевшей даче, даже бегать на Борус с келдышевскими «непугаными идиотами», если не под силу окажется главная мечта в жизни — ступить на вершину если не Эвереста, то хотя бы пика Победы?..

— Андрей! — Медведь сначала даже не понял, откуда донёсся голос Келдыша. Потом сообразил, что Шурка забежал наверх по тропинке:

— Прими перила! Не дури!

Андрюху затрясло. За кого его принимает этот непрошеный благодетель? Он сцепил зубы и начал, наконец, многократно обдуманное движение: рука, левая нога… Боли не оказалось! Дальше правая, опять левая… Держит! Пошёл!!!

Приняв Рыбу на верхней станции, принципиально устроенной им в полуметре от загнанного в шпур металлического анкера, Медведь даже не глянул в сторону Келдыша, сматывавшего свои бесполезные перила. Собрал в бухту связочную верёвку, покидал в рюкзачок молоток, крючья и карабины, и стараясь не прихрамывать, пошёл по тропинке вниз.

Можно, можно собираться в экспедицию! Обузой он там не будет.

Примечания

2

Явная бессмыслица, то есть то, чего просто не может быть.

3

Пятиглавая гора-двухтысячник, расположенная недалеко от строительной площадки Саяно-Шушенской ГЭС.