Долина истины

Виктор Зимаков

Повествование о предках наших, славянах – что камень веры, истины в основании Сибири, Алтая заложили. Тяжелая доля и юмор из жизни жителей этого прекрасного края.

Казнь красных

В эти неспокойные времена общины староверов, особенно стали, нуждаться новостей, чтобы предупредить возможные нарушения своего уклада жизни и сберечь будущие поколения во всем этом хаосе начала гражданского столкновения, когда-то единого народа.

Староверы проживали в малых селениях, разбросанных по таежным дебрям на многих расстояниях друг от друга. Само расположение не было хаотичным, либо желание совсем скрыть своё местообитания от властей остального мира, а всё зависело, как удобнее поставить мельницу, как раскорчевать и очистить землю под посевы, быстрые доставки своих товаров из тайги, что давала пищу и прибыль.

Не забывая, что происходит в городах империи бывшей, заставило вновь народ православный вспомнить о соборности, как в старину, ибо понимали, что только крепкие сообщества в труде, защите самобытности древнерусской культуры, угодий и хозяйств может сохранить дальнейшее существование их веры.

Связь, как таковая, меж соратниками, по хозяйству разбросанными по горному валу, речушкам этой стороны, а также потаёнными скитами, где обитали священнослужители и хранители старой веры, всегда было на первом месте. Без знания, что творится в соседнем руднике или деревне заставляло прибегать к помощи иной, стародавней. Это и помогло, выжить в краю почти тысячу лет, не знавшего человеческого вторжения. Научились первопроходцы, как то узнавать первыми о появлении лихих людишек, начальства, купцов, иноземцев, разных новостях.

Так вот незаменимыми помощниками всей этой жизненной необходимости быстрого получения новостей о событиях разных, зову о помощи или сборе на общее дело, кто бы подумал, это были — СОБАКИ. Эти четырехлапые друзья сочетали в себе скорость гончего пса, смелость дикого зверя, навыки русской борзой, выносливость самого преданного, честного, исполнительного лишь воли своего хозяина. Одна легавая, хоть и специально обученная, за час преодолевала путь, на который пеший или конный всадник тратил полдня. Когда и от кого это повелось, никто не помнит, но для нужд необходимых в любом малом поселении, заимке, скиту тайному заводили верных друзей. Имелся свой Полкан или Барбос, способный и готовый по зову содержателя уходить в день или ночь, в любую непогоду в указанное место, неся на шее послание либо вещь. Обучал этой науке четвероногих друзей абориген — алтаец Есугей, живший на своем подворье за пару километре от Никольска, на берегу озера. Обычно ему приносили пять-шесть щенков из которых он выбирал чаще одного, нежели двух, кроме того всегда имел уже обученных ищеек-почтальонов. За большую цену мог вырастить также псину с помесью волка. Всё обучение длилось почти полгода, стоило не малых затрат, для того, кто нуждался в таком помощнике. В Карагайке у Гапановича, Молодых, Курановых и других состоятельных мужиков имелись питомцы Есунгея. Странно, что в народе этих животных звали «свистками». Вот и сегодня в самую полуденную жару из Старой Барды на подворье Тимофея Гапоновича примчался чёрный, огромный пес, которого до этого принесла сука, слученная с волком. Потому кабель свободно пересекал все волчьи тропы, а ежели где появлялась стая этих зверей, то не трогали, пробегавшего мимо их, в общем-то, домашнего животного.

В специально сшитом ошейнике, защищающем от влаги и утери, была записка старого друга — Анисима Сентябова, служащего в управе Старой Барды. Он сообщил, что к концу недели в поселки: Еронда, Никольский и Карагайка, выезжает конный отряд под три сотни колчаковцев, для наведений нужного порядка. Ареста скрывающихся в этой стороне беглецов, уклонистов, раненных красноармейцев, а также сочувствующих власти большевиков. Руководит всей этой ратью полковник Белой армии по кличке Ботаник.

Собрались единомышленники с общин веры старой, пригласив своих друзей из числа татар, алтайцев, католиков поляков для решения, как обезопасить народишко, своих

родных от насилия и возможных деяний греховных, от гостей незваных. Какими бы разными по убеждениям не были эти потомки славян, но вот отношение, получившим мужикам, ребятам в схватках боевых меж двух воюющих сторон, было одинаковым. Не взирая, кто ты: красный или белый, потому как хоть и воевали мужики на разных сторонах, а все ж были с одного края сибирского, а потому и здоровья набирались вместе в одном подворье. По наказу старших и приютивших о прошлом своем разговоры не вели, но вот что странно: выздоровев, на прощание выпивали, Богу, молясь перед иконой, просили Его не допустить их новой встречи для пролития крови. Вот уж она, суть славянской плоти и души. Если ж потом сеча сводила родных по крови, то бились мужики на совесть, жестко, беспощадно, казалось бы, бесчувственно, как когда-то по-варварски, люто, неистово. Последний удар наносили, так чтобы не мучился соперник — смертельный.

Вот таких подранков в каждой деревне, вышеперечисленных до дюжины, а где и боле было. Главное же то, что население не дюже радовалось колчаковцам. Потому как жестокость с их стороны не хуже и не лучше была, чем от войск новой власти.

Собравшиеся в прошлом добрые вояки не одну войну с врагом завершили, по-военному решили, что карательный полк колчаковцев наверняка всей силой не двинется в какое-то одно село, а наверняка разделится по три группы, как раз по сотне бойцов. А оно так и было. Поэтому решили в Никольск вообще не допустить оккупантов, потому как там боле всего изуродованных в боях или раненных на сегодня находилось скрывающихся молодых людей от обеих воюющих сторон, тем более что эти молодые люди, более-менее ставшие на ноги, делали добрую работу в поселке. Делали новую мельницу на горной речушке, да валили лес строевой для постройки будущей школы, так что бывшие вояки перед тем, как уйти, каждому на свою сторону за лечение да за приют отрабатывали с лихвой всю эту работу. Решили мужики всё по-простецки: использовать для недопущения вражей силы, настроенной агрессивно, пчел да поросят использовать. Дорога то в Никольск она одна через лощину болотистую проходит, только один мостик «чертовым» прозвали. От того, что подъезжая к нему, вечно что-то ломалось. Ну, а если это место объезжать, то ехать вокруг через селение Кожа за полсотни километров по горам. Ну, а теперь поясню тебе, читатель, суть задумки мужиков-сибиряков. Суть в том, что лошади по натуре животные пугливые, видят плохо и то боковым зрением, а главный её козырь — обоняние. На запахи у них особые отношения: на дух не выносят они запах цветка шалфея, запах свиной, тем более испрожения этих парнокопытных. Присутствие же волка за версту лошадь чует и если посредь дороги волчара помочится, или метку иную сделает, то бедная животина уже не слушает седока, начинает дуреть, брыкаться, сбрасывает сидящего и несется куда попало. Страх на конницу наводит также небольшая стая пчел. Ведь казалось бы для такой животины пять-шесть укусов этого жужжащего насекомого ерунда, ан нет это приводит к смертельному исходу. Так что хозяева всех этих урочищ, полей перед выездом в лощину с тем сатанистским мостком отправили людей, которые по бокам в кустах от переправы укрыли ульи. Ну, а поросенка, чтобы не визжал, хрюкалку колпачком заткнули, да в болотце в железной бочке с дырками меж деревьев подвесили. Волчья стая сразу учуяла наживку, которая с испугу дух испустила вони невозможной, так что конница из первой сотни верховых, как вьючных, тягловых еще до подъезда к «чертовому мостику» вдруг стала испускать дикое ржание, волнение, а потом и вовсе взбесилась. Начала скидывать седоков, ринулась во все стороны: часть в болото, где погибель свою нашла, другие в суматохе, пытаясь выбраться из топкого места, ногами забили нескольких бойцов насмерть, кто-то начал стрелять. Тут еще мужики, что притаились с ульями, палками постучав по верхушке, взбудоражили пчелиные семьи и открыли крышки домиков. Стаи тысячи пчел, разозленные, накинулись на всё живое, что шевелилось и сопротивлялось.

Так что по темноте от всей сотни доблестного войска менее половины вернулись в Старую Барду полностью без обоза, потеряв без боя более тридцати солдат, утопив пушку вместе со снарядами и два пулемета.

Главный же командир с двумя сотнями, еще не зная от конфузе с одним из его подразделений, тоже оказался с двумя сотнями в подобной ситуации. В западне у старого русла горной речушки, впадающей в полноводную Ишу на пути к Карагайке. Слева высокая вершина горы Елтош, на которую нет дорог, а справа более десятка километров болотистой местности. Ну, а посредине речушка с разобранным селянами мостком. Для служивых заново навести переправу не помеха. Рядом березовых, да осиновых околков на любой выбор. Да не тут-то было, как только казачки поднялись, чтобы нарубить лесин нужных, селяне Карагайки, что припрятались вместе с ульями в лесочке, взбудоражили пчелиные семьи и выпустили тех на свободу. И вот эта вся пчелиная злая масса, оказавшись где-то вдалеке от родной пасеки, ринулась на живых лошадей и воинов, нанося такой вред, что практически без боя более дюжины солдат. Почти сотня лошадей разбежалась в разные стороны. Всё это живое, человеческое, наполненное кровью, а также сладко-потная конская масса начинает махать, брыкаться, орать матом, изрыгая из глоток вонючий запах табака и спиртного. Война необычная — слона с моськой, где этот малыш оказывается победителем мудрым, ловким, супротив этих огромных живых существ. Убежать, укрыться от этой мошки жалящей невозможно. Все места доступны для укуса и во всей этой суматохе, так что прятаться бесполезною. Боевой рубака с пикой, карабином, да наганом, с гранатой ничто супротив этой малюсенькой, жаждущей отмщения, пчелки. Лошади на дыбы, всадник об землю мягким местом и бегом туда, к блестящей на солнце болотистой водной глади. И топнет среди кочек в сапогах, в амуниции. Мало того, прямо на виду у остальных, что по взгоркам начала бегать, вдруг полсотни волков появились, учуявших спрятанного среди кустов перед переправой вонючего поросенка. Во многих местах пыльную дорогу волчары пересекли, оставив свои следы с запахом терпким, страшным для лошадей. Эта стая зверей, на запах животного в коробе железном, устремилась, а бедный порося с испугу стрельбу из желудка открыл, да таким жутким ароматом, что животное и даже человек с трудом переносит. Оставшиеся пару часов в живых, но без половины подвод, боеспособные воины прибежали на взгорок, где находился их командир.

Умный оказался Ботаник, видя такой исход, отвел подальше, оставшихся бойцов за сопку. На этот раз разведку выслал из числа наиболее смелых, да умных карателей. Те, через пару часов выяснили причину происшедшего. Командир решил ночью не рисковать, а только с утра пораньше все-таки продолжить движение для выполнения своих карательных задач, но уже в обход этого злосчастного места небольшой тропой, что вели к зимней дороге, вдоль заросшей согры «болота».

Мы же пока постараемся рассказать, что из себя, представляет командир колчаковцев со столь странным прозванием?

Родился и вырос он в семье состоятельного дворянина, родовая фамилия славилась доблестью воинской, так и чиновничей службой Отечеству. Деды, отец, другие родственники православные, богатого сословия, добрые славные традиции уважали. К крестьянам, людям, что по дому и хозяйству работали, относились с уважением. Барин наш успешно закончил столичный университет, экономической направленности, дабы продолжить дело своего отца. При этом странно как-то любил цветы, но не их красоту и разнообразие, а создание своими руками и знаниями новыех сортов и любил дарить эти цветы. По характеру общительный, в общем «путный малый», как говорили близкие. Политику считал уделом людей без чести и совести, а здесь вот он переворот, мятеж, бунт в стране, восстание народа, а перемены всей спокойной, предрешенной, дальнейшей жизни. На глазах этого гуманного юноши бывшие крестьяне под агитацией неких пришлых интернационалистов да социалистов, устроили погром в имении. Ворвались толпой, где хозяева готовились к вручению молодого барина с прибившей аж из

первопрестольной красавицы невесты. Пришельцы, порушив запоры на винном погребе, вылакали спиртное, вытекли на улицу, ну а началось веселье вперемешку вначале с малым хамством, насилием над «барями». Тут хозяин не сдюжил, дал в морду какому-то матросику, тот поднял рёв и тут кровь полилась всего семейства богатеев. Зачинщики и организаторы все с другой местности. На глазах некоторой части сочувствующей своим покровителям, изнасиловали жену хозяина, малолетнюю дочку владельца усадьбы, а затем и невесту будущего собственника всего хозяйства. Когда отец с сыном решили вступиться за поруганных женщин, схватили ружья, шашку, то пьяные защитники нового строя сбили тех с ног, избили до потери сознания. Заставили местных крестьян выкопать яму, куда сбросили живых хозяина дома его жену, обесчестенных дочь и невестку и живыми закопали, а связанного сына заставили всё это издевательство смотреть. Избитого полузадушенного на петле из длинного бича, коим скотину погоняют, молодого человека на месте захоронения живых родных людей, привязали к кресту. Этот памятник злодеи вырвали с могилы родного деда — героя Цусимского сражения. Только наследующей день, вся эта орава пресытевшись кровью своих жертв, покинула оскверненное поселение. Оставшиеся в живых добрые люди сняли с распятия молодого барина, доставили в городскую больницу, где только там и пришел в себя. Уже через месяц, оправившись от пережитого, повзрослевший в миг, изменивший своим добрым идеалам, поседевший, уже зрелый мужчина в должности офицера воевал на стороне Белой Армии. Это был уже бездушный, злой, кровожадный, отчаянный и очерствевший душой не человек, а деспот. Его девиз: « Кто более жесток, тот и побеждает». Но после боя, либо казни он вдруг преображался, и если позволяло время, уходил в поле собирать цветы и, приходя в часть, отдавал их молодой медсестре, очевидно, вспоминая свою любимую.

Чрезмерная жестокость к врагу, смелость такая, будто он искал гибели, полное безразличие к наградам, стяжательству, накопительству, частые удачи в боевых операциях, всё это было отмечено командованием. И вот уже через год, любитель цветов, получает звание полковника, а за глаза прозвище «Ботаник». Оказавшись на службе Колчака, наш почитатель нежных растений, добивается создания батальона по своему усмотрению. Формирует три сотни бойцов из тех казаков, что были вынуждены покинуть свои станицы Дона и Кубани, потому как пролили там много безвинной крови в родных краях среди сородичей, односельчан, воюя как на стороне красных и белых. А сейчас, оказавшись в безысходности, оказались в армии Колчака. Не гнушался полковник принимать на службы бывших убийц, насильников, грабителей, а еще и интернационалистов, что не прижились у большевиков за свою кровожадность и изуверство. В общем, рать безбожная, беспощадная, живущая по волчьим законам.

От автора. Если волк из стаи попадал в капкан и не могу выбраться из ловушки, он обречен на съедение остальными животными, но удивительно другое: если самка оказывалась в ловушке, то самцы не трогали её, а даже для поддержки приносили пищу. В батальоне Ботаника особо не церемонились с теми, кто во время боевых действий терял недвижимость и мог задерживать движение подразделения, особенно при отступлении, таких просто расстреливали. Поэтому, боясь пули от своих же, бойцы скрывали ранения, до прибытия на позиции. Боеспособных воинов для дальнейшего похода на непокорных жителей от двух сотен осталось всего человек сто двадцать. Боеприпасы с расчетами для двух пушек потонули в непроходимой трясине. Ранним утром вместе с туманной дымкой, со стороны Ишы, вся эта злая, разноликая, многоязычная масса наконец-то ворвалась в поселок в двух сторон. Хуже любого зверя вся эта орда растеклась по подворьям в поисках злоумышленников, прятавшихся от колчаковцев. Каким бы жестоким нравом командир этой лихой команды не был, но не допускал он распития спиртного до окончания выполнения военной операции, а главное под страхом смерти расстрела не допускал случаев насилия над несовершеннолетними девицами. Женщинам старшего возраста, незамужним, по обоюдному согласию дозволялось общение с воинами. Но вот если чей-то возлюбленный был на стороне врага и попадался в плен в поселке, то судьба

девицы решалась на усмотрение командира. Потому как пришельцы не по слухам знали, что сибиряки народ хоть и добродушный, но в случае бесчестия молодых девиц с рук не спускали. Мстили жестоко, до смертоубийства, идя при этом на верную погибель, но честь девичью отстаивали бесстрашно все силы ходячего населения.

И надо же такому несчастью случиться. До прихода белых к Аленке Косаревой накоротке заскочил с ближней заставы служивый разведвзвода Красной Армии самого Мамонтова — Измаил Ибрагимов. Молодые уже давно венчаться собирались, а потому по приезду, устав от объятий и ласк, не заметили прихода врага. Уснули крепким сном на сеновале омшаника — место, где на зиму улья вместе с пчелосемьями заселяют. Вот белогвардейский разъезд и заскочил в это отдаленное от деревни Карагайки угодье. Сразу увидев коня из чужого отряда, поняли, что где-то скрывается «краснопузый», да не простой, судя по армейскому не самодельному седлу и притороченному сбоку полевому снаряжению: бинокль, кожаная сумка с картой местности. Всё это возлюбленный бросил здесь же под навесом домика для пчел. Так уж торопился к своей любаве. Повязали того разведчика, да быстро, что тот спросонья, ничего не поняв, продолжал твердить, что не сам покинул пост, а с разрешения старшего, видно пытаясь отвести подозрения от Аленки, что девицу, рядом впервые видит и не знает, а она ему лишь поесть принесла. А он от того, что двое суток в дозоре находился, вот и прикорнул. Аленка, пока чужаки возились с Измаилом, успела добежать до покоса, где отец и другая родня работали. Иван Гаврилович решил уговорить заезжих вояк, те вроде уже и согласились за четыре фута золотого песка коня да флягу меда, отпустить будущего зятя, да не успели. Заявился на подворье сам командир всех этих мародеров.

Как он увидел Алену Ивановну, девицу, не познавшего еще мужчину, помысел, всё сознание и кровь на дыбы внутри у Ботаника поднялось. Обличие незнакомки — копия мечты его прошлой, той кто мужицкому надругательству и смерти подвергась. Его Ольгу благочестивую в сырой глиняной яме заживо закиданной навозной жижей и землей закопали. На мгновение, как будто сердце у Ботаника остановилось, всё нутро наизнанку вывернулось, разум туманом красным покрылся. Вот она — его откровица, дева белица, гений непорочности, суть всей женской стати, привлекательности, очарования, та же изящная обаятельность, неотразимость прелести благолепия неземного. Какова пленительность очей, губ, грудей, окружности плеч, колен, всё это полно жажды желания юности стать наконец-то женщиной. И как в этой таежной глуши такая пригожая краса уродилась. Откуда благородная утонченность в изгибе девичьих бедер, черных ресниц, бровей, карего блеска глаз, это не крестьянское сословие — нет, не может такого быть, еще минуту и ринулся бы лихой офицер к этому девичьему извоянию со всей той любовью, что была затоптана в грязной могиле, но было то, что помешала доброму порыву. Тайна никому неизвестная мучила, томила тело этого здорового, красивого и статного на вид офицера. После утраты любимого человека, исчезло желание находиться в этом хаосе непонятных ему событий. Из мести, горести он не раз пытался сблизиться с разными женщинами: порочными, развратными и теми, кто терял от его внимания голову, но только как необходимо было быть просто мужчиной, самцом, как лик Ольги сметал все желания, обожания, страсть и начиналась дикая боль, немочь, отвращение к самому себе за эту непонятную безумную слабость и нежелание испытывать вожделения и обладания женщиной. И вот сейчас этот голос из вечности, отводивший его от греховности, вдруг стал внушать грубо и насильно совершить обратное. Пока не исполнишь подобное деяние над невинной душой, что сделали с Ольгой, твоё влечение к ушедшей благоверной не исчезнет, а ты, истекая соками мужского желания, утратишь всю мужскую силу, лишишься ума. Стоп!!! Неужели я достоен такой учести, а стоит ли, как судьба какой-то таежной простолюдинки того? Кто она и кто ты, личность достойная уважения, благодати, достатка и заслуживаешь полное право судить других, и ради своего счастливого будущего ты должен исполнить подобную казнь в отношении стоящей перед тобой жертвы. И этот бес напевал так громко и настойчиво, что полковник уверился в

правоте и справедливости казнить это прелестное создание. Оказался смелый в подчинении этого дьявола, но все-таки что-то человеческое еще боролось в нем. Подойдя к колодцу, не снимая пропахшую потом одежду, амуницию, офицер самолично достает одно, второе, третье, четвертое, ведро студеной влаги и выливает на себя. Вместе с полученной прохладой твердеет восприятие всего происходящего и окончательно решает, отринув все прежние моральные устои средь люда православного, устроить здесь же во дворе, проверку своего решения, словно отрезвел полковник от тяжкого похмелья. Приказал разбить лагерь, на ночь, глядя, прямо здесь, в стороне от деревни, где из жилищ амбар, мастерская для изготовления телег, небольшой домик и этот амшаник, где застали влюбленных чуть в стороне с широкой и низкой крышей. Небольшая банька да старая изба для летнего проживания. Всё это хозяйство на берегу речной заводи Иши. Судя по развешенным сетям, рыбы здесь водится в достатке, а значит, солдатам будет свежая уха обеспечена. Рядом загон для скотины, где овцы, несколько дойных коров, всё это было решено под расписку, изъять для нужд армии. У Косарева, хоть и небольшое хозяйство, но чтобы как-то смилостивить гостя незваного, решено было за спасибо на пропитание отдать свинью, пару овечек. Всё семейство было в ожидании, как поведет себя дальше полковник и его охрана — человек двадцать. Среди них четыре казака, судя по лампасам с донских просторов, четыре китайца, пара мадьяр, четыре латыша, остальные русские совсем молодые ребята. Начал командир с того, что подозвал хозяина всего подворья:

— Дочка, что с красноармейцем была, она тебе родная?

— Да, господин полковник, семнадцать годков исполниться, вот обручение на следующей неделе решено провести, война то войной, а кому-то в будущем надо хлеб расти, да убирать.

— Ты мне мужик политику не пой, а отвечай прямо на вопрос. Значит девка твоя не замужняя? Но спуталась с врагом и промеж ними, кроме любовных утех ничего не было?

— Никак нет, вот те крест батюшка.

— Никакой я тебе не батюшка, а командир доблестных войск адмирала Колчака, а потому слушай мою волю, если Аленка твоя согласится быть моей наложницей, подругой, но не женой, так и быть, пристрою её в свою сотню. Ну, а жениха выпороть до крови и в сторону красных отпустить. Ежели отказ получу от девки вашей, то прикажу заживо её закопать, где вам угодно будет, а суженный её пусть всё это видит и с виной той жить продолжает. Не хочу я обесчестить твоё семя хозяин, но и поступить иначе не желаю, за те дела, что ваши поселковые учистили на моем пути. Имею я полное право деревни ваши сжечь дотла и вас здесь всех перевесить. Ну, а раз такое приключилось, даю вам час на раздумие, так что всё решать твоей дочке. Хочет жить она со мной без всяких там брачных уз, значит, жива будет, а нет, то перед вечным упокоением, мои солдатики, кто захочет, попользуются её красотой.

Собралось всё семейство, и так и сяк решали, но вот Аленка не дала своего согласия:

— Ройте, батя, могилу мне, вон домовина, то есть, что дедуня себе мой сколотил, церкви потом меня отпоете.

Попросила еще икону Благородицы. Переполох в деревне всей, не было еще такого, чтобы человека, тем более девицу невинную так жестоко казнили, а перед этим еще и обесчестили. Да все понимали, что открой тогда они ворота деревенские, да хлеб соль победителям выставили, может, и не было бы такого страшного последствия. Все-таки решили деревенские люди, как-то уговорить командира. Через час представители, уважаемые от староверов, мусульман, язычников алтайцев, да и прибывших католиков с поселка Тайна во главе со старостами этих деревень, с повинной пришли на заимку Косарева Ивана Гавриловича, просили любой оброк исполнить, лишь бы девчонку от позора уберечь. Ответ полковника, по военному времени справедлив, хоть и суров:

— Вы мужики, посчитай, полторы сотни моих бойцов покалечили, полсотни лошадей утеряно, но приглянулась мне ваша молодуха, коль захочет стать она моей, пойду вам на уступки. Места здесь глухие. Так и быть не порешу ваше хозяйство, а вот налогом вас таким обложу, чтобы все потери мои восполнили, а кромя этого десять новых бричек с овсом, медом, салом, маслом и спиртным моим бойцам на недельный срок и чтобы пока мы здесь находиться будем, никаких обид в отношении моих воинов. Ну, а на счет того, чтобы молодуху вашу не сильничать, поговорю с солдатами, как они решат, так и будет.

Собрал Ботаник всю свою военную братию, обсказал условия свои и пожелания старейших сельчан насчет Алены. Мужики вояки — православные, те все отказались от желания глумиться над дитем невинным, а вот наемники иноземные, те потребовали взамен утехи с девицей по сорок монет золотой чеканки, таковых человек двадцать набралось. Через час сельский староста принес, то, что хотели так называемые интернационалисты. Родители родственники Алены, в слезах, один дед, видно умом рехнулся, ищет лопату, что поострее, а найдя такую, еще и точить принялся. От звука этого еще тошнее стало всем, кто на дворе был. Как-то странно и для чего убедил этот старый Ботаника, что яму для захоронения внучки разрешить копать под навесом у стены амшаника, мол, при любой погоде будет в сухости, упокоенная кровинушка находится. Полковник на всякий случай решил осмотреть строение изнутри, ощупал, осмотрел всё, заставил от стены убрать поддоны и короба старых ульев, устройства для выгонки мёда. Стены крепкие, из кедрача, пол вроде земляной. В общем, никаких подозрительных причин для рытья ямы под заклание и возможности освобождения закопанной в землю девицы, он не обнаружил. Осмотрел также офицер сделанный дедом для себя гроб, не заметил, правда, что одна боковина, уже наполовину прогнила и чуть надави в этом месте — доска развалится. По приказу старшего копать дозволили родственникам, под присмотром двух воинов. Рыть могилу начал дед Ерофей прям у бревенчатой стены. Подошедший отец Аленки еще попытался высказать недовольство:

— Что ты, мол, старый, совсем умом тронулся, вплотную к бревнам копаешь.

Дед же, отведя в сторону сына, всего-то и сказал тихо:

— Ты, сынок, поди, сам знаешь, что под полом то, внутри постройки у нас подвал обустроенный плахами для тайной клади разной и что улья больно буйные. Благодари Бога, что полковник пол не простучал да не обнаружил люка, что я землей присыпал. Так, что уловите момент, чтобы старший сын Авдей незаметно в омшаник проник через люк в тайный схрон и спуститься. А я как начну копать, метра через полтора, чтобы доски не видны были, он пусть пруток просунет, чтобы не обнаружилась сто стороны воинов та стенка из труслявых тесин, глядишь, и спасем так внучку нашу.

Понял Иван Гаврилович задумку отца своего старого. Хватит, говорит, бабы ныть, вы лучше устелите домовину, где чадо схоронем. Омойте, оденьте, священник пусть сделает, что положено перед похоронами.

Полковник же, чтобы горче Аленке сделать, призвал добровольцев, на глазах публики решил вырезать звезду у жениха. Вызвались опять же за плату определенную трое китайцев, да латыш один. Крепкий оказался разведчик, когда повалили навзничь, да начали кромсать клинками тело молодое. Красноармеец губы молодые до крови сжал, искусал все, пара передних зубов на половину лопнули, кровь горлом пошла, слезы красные залили кровяной пеленой и, но не издал больше никаких звуков. Аленка только глаза закрыла, упала навзничь, прижала икону к груди, о чем-то молила.

Полковник из уважения к мужеству противника своему вернул коня. Привязав, истекающее кровью тело и отдал сельчанам на их усмотрение. Те быстренько к знахарке Матрене потерявшего память солдата отвезли, через неделю выходила чародейка красногвардейца.

Ну, а дальше белый командир, предвидя дальнейшие непредвиденные действия со стороны жителей, всех, кроме родственников Алены, удалил с заимки. Сам же с двумя

десятками подчиненных с интересом наблюдал, как спокойна девушка, исповедавшись перед священником, попрощавшись со своими родственниками, спокойно легла в гроб. Крышку забивать гвоздями не решились и сами родственники под десятками глаз белогвардейцев совершили погребение. Полковник для верности заставил пять-шесть солдат попрыгать на месте захоронения. И еще подсыпать, чтобы больше холм получился. Вся охрана, не смотря на приказ, насчет спиртного, успела уже выпить больше, чем на свадьбе, а не на похоронах. Но уж после погребения, как говорится, сам Бог велел родственники выставили на другом конце построек под навесом десятки бутылей крепчайшей самогонки, что даже сам Ботаник не удержался, хряпнув два стакана сивухи, настоенной на смородине и малине. А дальше дым коромыслом, откуда — то бабы одинокие, чьи мужья погибли на полях сражения. Молодки, что до мужиков чужих охотчие появились. Тут и офицер наш через час почувствовал, как сбывается вещенное дьяволом, что он наконец-то, свершив казнь, будет желать любую женщину. Так, что дьявольский голос продолжал шептать забытьему про свою Ольгу. И Ботаник, испив еще изрядно, прямо на берегу реки занялся любовью с молодой девкой из соседнего села, да так, что разделся догола, задурев от избытка мужицкой удали, бегал от одной бабы к другой, утоляя жажду плоти за столько лет изнывающей от недостатка утраченного удовольствия.

Алена, что предстоит возможное её спасение, узнала в последний момент, прощаясь с родными. Странно, казалось, всё конец настал, пока не почуяла звук ударов о боковину гроба. Уже задыхаясь, учуяла запах свежий, хоть и затхлый в своем пересохшем горле, а потом руки брата. Полчаса сидения в подвале в жутком ожидании, что вдруг кто-то из стражников, что охранял могилу, может войти в помещение и люк потайной обнаружить, но всё кончилось благополучно. На улице на свежем холме пара бутылей и двое часовых на ногах стоять уже не могли, а свалились на свежую землю, разбросанную возле могилы, приказ исполняли: на месте быть, пока не поменяют. Погребенная, через малое отверстие, со стороны не видимое охране, вылезла потихоньку на свободу и скрылась в близлежащем кедраче. Никто, кроме деда и брата, всего этого не видел. Только через час, придя в себя от всего пережитого, Аленка кинулась туда, где скрывался её возлюбленный. Тот, будучи в беспамятстве, но увидев самого дорогого человека, воспринял это за наваждение, впал в сон, да такой крепкий, аж надвое суток. Аленка, стараясь смыть с себя всю эту напасть, холодный пот, что омыл её, пока она в гробу находилась, решила в теплой реке омыться. Поднялась вверх по течению, да нырнув в чистую, теплую, горную влагу, как в детстве, словно рыбка вьюнок, накупалась до устали и по течению с мыслями добрыми поплыла. Луна полная, словно готовая родить. Начало июльской поры ублажала своим светом, успокаивала и влекла куда-то вдаль молодую, здоровую, уже свободную женскую суть. Аленка и не заметила, как оказалась посреди реки, как раз напротив того места, где торжествовал её истязатель, всё еще обремененный плотским желанием к посторонним женщинам. Полковник, уже в хорошем настроении, изумленный яркой луной, парящей над ним, тихим плеском широкой реки, вошел в воду по грудь и увидел посредине реки в белом одеянии Ольгу, плывущую прямо на него. От испитого винного напитка это явление настолько реальным предстало перед глазами его, что он закричал;

— Ольга, Оля, Оленька, я иду к тебе, подожди меня!

Аленка очнувшись, вдруг всё поняла, она знала: чуть в стороне омут страшный и сейчас он не видим, но именно в эту сторону несло её. И плыл к этому зловещему месту её погубитель. Полковник полностью уверившись, что на яву видит только свою Ольгу, еще сильнее поплыл и вот-вот его затянет тот круговорот. Аленка, поняв, что того ждет неминуемая смерть, своим благородством переступила через ненависть к своему врагу и стала махать ему, показывая, чтобы тот возвращался на берег. Но Ботаник уже попал полностью в плен своего воображения и еще сильнее ринулся догонять свою Ольгу, ни крика, ни стона, только легкий всплеск и тело, сотворившее столько греха, тихо,

спокойно, со счастливой улыбкой от встречи с чем-то необыкновенным, дорогим и вечным скрылось в водной глади. Тело полковника обнаружили ранним утром без следов насилия, никакой комиссии, разборов. Командование решило, что это просто был несчастный случай. Алена же, чтобы не вызывать подозрений, этой же ночью удалилась в дальний скит одного из отшельников, где и продолжала жить, а затем, встретившись со своим любимым, вышла за того замуж и родила двух сыновей и двух дочерей. В деревнях же Карагайки и Тайна, до сих пор ходит легенда о девице, которая будучи заживо захороненной, течением подземной реки была вынесена в реку Катунь. И часто является одиноким путешественником при яркой луне, плывущей и взывающей к спасению тех, кто пытается ночью уплывать далеко от берега, любуясь небесным светилом.