Приключения. Фантастика

Виктор Житинкин

За основу содержания приключенческих повестей входят описания уже свершившихся происшествий, свидетелем которых является сам автор. В большинстве мистических рассказов в качестве одного из героев участвует тоже автор. Однако большая часть мистических сюжетов написана со слов людей, якобы участвующих в тех описанных событиях и историях. Фантастические рассказы написаны просто и легко, чтение их доставляет даже наслаждение и превращается в настоящий отдых. Читайте и отдыхайте!

ВОЗВРАЩЕНИЕ

На свадьбе было весело, но спокойно. Свадьба была похожа на разыгранный спектакль, красивый спектакль. Молодожены были интеллигентны, потому и друзья их, приглашенные на свадьбу, тоже соответствовали им. Тамада, женщина лет сорока, немного полновата, но энергична, с успехом справлялась с проведением свадьбы по сценарию, где все гости были актерами. Молодежь с удовольствием становились героями очередного розыгрыша комичных ситуаций, которые, обычно, заканчивались весело и назидательно для жениха или невесты. Напиваться, пожалуй, не хотелось никому, или переход к такому состоянию откладывался на самый конец этого мероприятия всеми гостями для того, чтобы пока есть такая возможность повеселиться, воспользоваться ею. Для каждого розыгрыша у тамады были подготовлены яркие костюмы, она переодевала в них очередных героев, которых сама выбирала из числа гостей, обучала словам и действиям, и демонстрировался этот маленький спектакль под громкие аплодисменты, смех и крики оставшихся гостей, которые в этот момент оказывались только зрителями. Все эти спектакли крутились только лишь вокруг жениха с невестой с их самым активным участием.

Виктор Михайлович, отец невесты, был немного не в духе, но такое его состояние исходило лишь от его самого: скакало давление, тяжесть в голове и в груди. Чтобы выйти из него, он, когда прошла уже вся торжественная часть, поставил перед собой большую бутылку водки и, пользуясь занятостью своей супруги, Валентины Григорьевны, которая была вовлечена во все мероприятия тамады, стал частенько подливать себе в стопочку этой энергетической жидкости. Сложилось так, что именно на этом участке стола собрались люди малопьющие, и, потому, ему не приходилось кого-то упрашивать выпить вместе с ним, или ждать очередного общего тоста.

Веселье было еще в самом разгаре, когда он почувствовал себя совершенно плохо. Сказав об этом своей жене, он надумал все же удалиться со свадьбы, чтобы не быть обузой для всех. Еще не хватало, чтобы вместо жениха с невестой, он оказался в центре внимания всех гостей. Нашлись люди, готовые проводить его, свадьба проходила в небольшом кафе не далеко от дома Виктора Михайловича.

Оказавшись в постели, он ни минуты не лежал в сознании, все куда-то провалилось, улетело, пропало.

Очнулся он оттого, что кто-то тормошил его, пытался переворачивать или, возможно, пытался посадить. Белые халаты, мелькавшие перед глазами, не интересовали его, он был ко всему равнодушен, просто, он не мог понять, да и не хотел этого делать, что же все-таки происходит? Над ним склонялись, о чем-то спрашивали, но их голоса сливались в его сознании в монотонный гул. Безразлично заметил он, как безжизненно упала на простыню его правая рука, поднятая каким-то человеком, одетым в белое, он не чувствовал этого падения, рука была чья-то, но не его. Он и сам бы мог так просто подкинуть эту руку, да и вообще столкнуть ее с кровати. Около кровати, у его ног, стояла красивая темноволосая женщина, вроде как, знакомая ему своей внешностью, она тревожно смотрела прямо в его глаза, подперев свой подбородок небольшой пухленькой ручкой. Голоса у головы сплетались, плавали и становились то тише, то громче. Они становились все настойчивее, что-то требовали от него, а он, не отрываясь, все продолжал смотреть на женщину, словно ждал только от нее какой-то команды. Она словно поняла его: оторвала руки от подбородка и сделала ими жест, словно просила подняться, оторваться от постели. Он попытался это сделать, но не сдвинулся даже с места. Хотел оттолкнуться от кровати, но не знал, как это сделать, он увидал только двигающуюся руку и подчиняющуюся ему, он ею чувствовал соприкосновения с кроватью. Он, желая выполнить требования темненькой женщины, что есть сил, оттолкнулся от постели и, даже, хотел взмахнуть ногами, чтобы подняться и сесть. Взлетела в воздух лишь одна нога и уперлась в постель только одна рука. Он неловко завалился на бок, лег на чужую руку и, оказавшись на краю кровати, соскользнул с нее и оказался на полу, ударившись лицом. Только боли он не почувствовал, он с трудом стал поворачивать голову, чтобы посмотреть на ту женщину, которая подала ему знак подняться. Кто-то пытался приподнять его, он же пытался понять, почему не может ничего сделать и, представляете, сообразил, что нужно рассчитывать только на ту руку, которая подчинялась его сознанию, мутному и совсем бестолковому, но его сознанию. Нужно только немного приспособиться к такой односторонней неловкости. Одну сторону его приподнимали люди в белой одежде, он же сам изо всех сил стал работать рукой и ногой с другой стороны. Его усадили на кровать, придерживая со всех сторон, о чем-то спрашивали, он не воспринимал их, а вел себя так, словно все это происходило с кем-то другим, только сердце его бешено колотилось в груди.

Туман перед глазами понемногу стал пропадать, изображения людей прояснялись, совершенно четко он увидел хорошенькую темноволосую женщину, казавшуюся ему знакомой. Он думал о ней и решил про себя, что она все-таки ему приходится своей, но только кем? Он не сводил с нее глаз даже тогда, когда его приподняли и поволокли куда-то на выход, а, затем, на улицу, втащили в машину и повезли куда-то. Она была рядом c ним всю поездку и осталась даже там, куда они прибыли.

Прибыв в больницу и успокоившись немного, он вновь впал в беспамятство, плохо чувствовал боль, когда ему ставили капельницы, ковыряясь в вене острой иглой, плохо реагировал на окрик. На следующий день во время обхода, лечащий врач, прежде чем начать говорить, несколько раз пошлепала его по щекам и, когда он открыл глаза, доктор склонилась над ним и громко сказала:

— Виктор Михайлович! Вы слышите меня?

Он лежал, не понимая, что он него требуют, но он слышал, что кто-то говорит и, вроде бы, спрашивает о чем-то. Пока он так думал, окрик повторился:

— Вы слышите меня, Виктор Михайлович?

Да, это вроде бы кого-то зовут. Не его ли, случайно? Да, да, это же зовет кто-то его. Как хочется ответить, но как это сделать? Никак не собраться.

— Если слышите меня, хлопните глазами!

Это легко сделать. Хлопнуть глазами это просто. Он закрыл глаза, и сразу же, хоровод мерцающих звездочек завертелся, закружился в глазах, вызывая тошноту.

— Откройте глаза! Слышите?

Он снова открыл глаза и, увидев человека в белом халате, хрипло сказал:

— Да.

В дреме, в бессознательном состоянии быстро пролетало время, меняясь на глазах: то темное время суток, то, вдруг, светлое. Просыпаясь, он стал задумываться о своем состоянии, стал вспоминать все с самого начала: кто он такой, почему он здесь, кем приходится ему та хорошенькая женщина, которая ухаживает за ним и спит на соседней кровати. С каждым днем, с каждым часом, он все больше вспоминал о себе, о своих детях, о жене, которая взяла на себя эту благородную, но неблагодарную работу — ухаживать за умирающим человеком. Вот и теперь, она подходит к нему, склоняется над ним и спрашивает:

— Пить хочешь?

Можно еще стерпеть, не пить. Главное, дать ей возможность отдохнуть, пусть полежит, лучше. Ночь опять будет беспокойная.

Он отрицательно качает головой и говорит:

— Спасибо тебе за все.

— Вот уже неделю мы с тобой здесь. Сколько еще пролежим? Кто нас кормить-то будет? Дочкам на шею сядем? Так у них свои семьи, своих забот полно. Нельзя нам с тобой болеть, выздоравливай быстрее. Встанешь на ноги, я стану работать.

Она уходила на свою кровать и ложилась, а ее разговор застревал в его мозгах. Весь долгий вечер он лежал с открытыми глазами и думал над ее словами. Боязни умереть не было. Если не последует выздоровление, лучше исчезнуть совсем, думал он. Только как это сделать? Он лежал и думал о том, как сложится судьба у их детей в его отсутствие, как будет доживать свой век его жена, и с кем? Хотелось, чтобы все у них получилось в жизни. Должно получиться все хорошо. Ведь они умные. Получится, обязательно все получится в их жизни. Полный оптимизма, он засыпал. А этой ночью ему приснился странный сон, который оказался еще и вещим.

Он увидел себя в какой-то пещере, может и не в пещере, но дневного света не было видно, но и темноты не было. Перед ним стояла большая, даже, огромная женщина, монстр. Лица ее он не разглядел. Громовым голосом она говорила ему:

— Витенька! Сынок! Как хорошо, что ты приехал повидаться со мной! Спасибо тебе за это. Но, вот тебе деньги на обратный проезд. Смотри, чтобы завтра твоего духу здесь не было. Уезжай! Немедленно уезжай!

— Мама! — отвечал он. — О каких деньгах ты ведешь разговор? Билет я куплю сам. Что, я до старости лет буду брать у тебя деньги?

— Я сказала тебе: вот деньги и чтоб духу твоего здесь не было. Понял?

Вобщем, прогнала мать сына, и в тот же миг он проснулся, значит, вернулся, хоть и не помнит, взял ли деньги у матери. Открыл глаза. Светало. Он стал вспоминать этот довольно страшный сон. Свою мать во сне он видел живой, не смотря на то, что умерла она уже больше двадцати лет тому назад. И размеры ее были слишком велики для той доброй и маленькой старушки, какой он видел ее в последний раз. А какой голос! Словно гром грохотал!

Рассуждая так, он не заметил, как вытащил из-под одеяла свою правую руку и почесал ею зачесавшийся кончик уха с правой стороны головы. Сделав так, он удивился своему преображению: что это? Мертвая рука ожила? Тогда, кто мог это сделать — оживить всю правую его сторону. Нога тоже стала подавать признаки жизни: легко сгибалась и разгибалась в колене. У него невольно вырвалось:

— Валенька! Валя!

Послышались шаги, она склонилась над ним:

— Пить? Ведь, я же предлагала тебе попить. Отказался. Ой, что я говорю, ведь утро уже. Все-то я проспала!

— Нет, Валенька, погляди, — он вытащил правую руку из-под одеяла и погладил ею волосы жены.

Валя с большим интересом разглядывала его руку, как будто искала какой-то подвох.

— Если я ущипну твою руку, ты почувствуешь? У тебя вроде бы даже и голос другой стал и еще, ты перестал прищепетывать языком! Господи! Слава тебе, господи! Давай, подымайся, садись.

Он, с трудом, но поднялся, опершись руками о кровать, опустил с кровати левую ногу, второй ноге он помог рукой и сел, свесив обе ноги с кровати.

— Валенька! — воскликнул он. — Ты это видела?

— Витька! Что случилось? Почему вдруг, так?

— Валенька! Мне сон приснился…

— Да, брось ты со снами! Я тебя серьезно спрашиваю. Что успело произойти?

— Ты же просила вчера, чтобы я быстрее вставал на ноги, вот и приснился мне сон…

— Дурочка-то не валяй с этими снами!

Ну, что мог ответить он ей? Пока, просто промолчал. Но как приятно было завтракать. Он ел сам, держа ложку правой рукой, с удовольствием глотал пшенную кашу и очень сожалел, видя, как быстро она кончается.

Перед приходом врача, они успели заправить по-человечески кровать, он лег в постель, она накрыла его одеялом, закрыв по самый подбородок. На необыкновенно чистую голову, вдруг, навалилась настоящая дрема, он заснул. По щекам легонько ударили, и громкий голос сказал:

— Виктор Михайлович! Проснитесь! Вы слышите меня?

Легко открыв глаза, он улыбнулся женщине в белом, склонившейся над ним и медленно вытащив из-под одеяла свою больную руку, протянул ее доктору, чтобы поздороваться. Слегка ошарашенная женщина сначала не могла понять, что бы все это значило. Затем она стала разглядывать и щупать сначала протянутую ей руку, потом нашла под одеялом и вытащила вторую руку. Она смотрела на них, переводя свой взгляд с одной руки на другую, словно сравнивая и, в то же время, ничего не понимая. Потом, осознав все, спросила:

— Когда?

— Сегодня, под самое утро. Рассветало уже, — вместо него ответила врачу жена.

— Ну, что ж, бывает и такое, — сказала, заулыбавшись, доктор. — Судьба.

В течение месяца, нога и рука, вроде бы, пришли в порядок, сознание тоже стало ясным. Дело в том, что как в руке, так и в ноге не было той силы, что до болезни. Спускаясь как-то с горки и немного разогнавшись, он резко наступил на больную ногу, она не вынесла нагрузки и подогнулась. Он упал, как подкошенный, несколько раз кувыркнулся, ударился о булыжники, которыми был укреплен этот спуск, с трудом поднялся с земли и сел на камень, не в силах двигаться дальше. Мимо проходили разные люди, знакомые и незнакомые. Они глядели на него, кто-то с сочувствием, кто с неприязнью, принимая сидящего на камне грязного и травмированного человека за поддатого бродяжку, кувыркающегося по косогору от чрезмерного употребления спиртного. Ноги не держат, но отчего они не держат, всем не станешь объяснять.

На работе дела тоже не складываются. Работая в частном предприятии, он, как-то, попытался быстро сменить не вовремя сгоревшую лампу на входе в офис. В это время должен был появиться «хозяин» фирмы. И он появился, тоже не вовремя. Увидев на стремянке человека с лампой в руке, который не был электриком, хозяин окликнул его по имени. Он растерялся, стены помещения, казалось, закружились хороводом вокруг него, и… Да, он упал. Свалился на пол вместе со стремянкой и, как червяк, рассеченный лопатой садовода, извивался и корчился на полу, пытаясь подняться с пола. Хозяин перешагнул через него, не сказав ни слова. Но, через несколько минут, его пригласили к бухгалтеру, чтобы получить расчет.

Для устройства на новую работу пришлось проходить медицинскую комиссию. Он сделал все, чтобы в руки врачей комиссии не попали документы и записи в медицинской книжке о перенесенной болезни. Сделал все — это значит, что он попросту изъял из книжки все лишнее. Подвел маленький клочок бумаги, вклеенный в книжку и написанный таким противным почерком, что он не разобрался в нем и этот клочок как раз и подвел его. В работе ему, естественно было отказано. Борьба с болезнью превратилась в сражение за существование.

Повторный инсульт вернул его в палату интенсивной терапии. Курс лечения начался снова. Несмотря на то, что состояние его было критическим, он слышал все, что происходило вокруг него. Он почти не двигался, глаза открывались с трудом и очень редко. Порой, лечащий врач, похлопав его по щекам и покричав:

— Виктор Михайлович! Вы слышите меня? Посмотрите на меня! — и не получив ответа, слушала его, измеряла давление и уходила, покачав головой.

Он слышал все, что говорила врач, но он находился в таком состоянии, что не хотелось ничего делать, не хотелось даже пытаться что-то выполнить, даже открыть глаза. Он был равнодушен ко всему. Что интересно, однако, услышал, как кто-то рядом говорил о том, что при первом инсульте умирает примерно сорок процентов больных, а при втором — шестьдесят пять. Говорили люди, уверенные в том, что он не слышит их. Но ему почему-то показались интересными эти цифры, и он стал в уме складывать их, получилась сумма, превышающая сто процентов. Он критически подошел к этому вопросу и отметил про себя, что он, видимо, сейчас уже не живой. Даже, когда он был в таком состоянии, чувство юмора не покинуло его. Значит, жива была еще в его душе надежда, поскольку она покидает сознание человека последней. Снова пропало время, его можно было только видеть, но не считать: день за окном палаты интенсивной терапии или ночь. Сознание было в голове, но как понять, нормальное оно или нет? Решил проверить.

Пришла доктор, похлопала по щекам, переговорила с его женой. Ничего нового не сказали, он успокоился. В палату, видимо, вошла заведующая отделением и подошла к его кровати.

— Вы будете осматривать больного? — спросила доктор.

— Что с ним? — спросила заведующая.

— Повторный ишемический инсульт, — сказала доктор диагноз. Затем: — Куда же вы? А с осмотром как?

— А зачем? — ответила заведующая и хлопнула входная дверь.

— Ну, вот! — сказала доктор.

Послышалось всхлипывание его жены. Доктор тоже ушла, а его взяло зло, наверное, все стали считать, что он все равно умрет. Напрасно. Назло всем нужно встать на ноги. Сегодня он наберется сил, хорошо выспится ночью, а завтра всем покажет… Особенно этой, заведующей, которая уже, наверное, похоронила его.

Целый день он с нетерпением ждал ночь, чтобы выспаться, как следует. Жена перед сном напоила его клюквенным морсом, и он почти сразу же отключился.

Вдруг, ему показалось, что он стоит перед большим рубленым домом. Ему нестерпимо захотелось войти в него, но все ворота были закрыты и окна тоже. Он с трудом дотянулся до красивого резного наличника окна, приподнявшись на цыпочках, и постучался. Никто не появился. Тогда, он повторил стук и отошел назад, чтобы видеть окно. Штора отодвинулась и красивая женщина с длинными распущенными волосами, увидев его, нахмурилась, и, не говоря ни слова, стала показывать ему рукой, чтобы он быстрее ушел. Не понимая, в чем дело, он стал делать жесты женщине, чтобы она впустила его, тем более что в ней, в этой длинноволосой и красивой женщине он признал свою мать. Но взгляд ее стал совсем сердитым, и она еще быстрее замахала рукой, веля ему убираться немедленно. Ему ничего не оставалось делать, как развернуться и уйти. В голове осталась только обида, он всхлипнул и открыл глаза, уже светало. Он потянулся рукой к полотенцу на овальной спинке кровати, взял его, протер лицо от подсыхающих слез и снова повесил его на место. Он давно не открывал глаз, да тут, и рассматривать-то совсем нечего: голые белые стены, такой же потолок, большая входная дверь, и тоже белая, на коричневом полу стоят две кровати, на одной из них он, а на другой, должно быть, его жена. Надо же, как хочется поговорить с ней, да будить не хочется. Сколько неприятностей он принес ей! Бедная женщина! Надо быстрее выкарабкиваться из этой ямы и постараться сделать так, чтобы ей с ним жилось просто и легко. Он попробует это сделать, он будет стараться это сделать!

— Валенька! — вырвалось у него.

Она шевельнулась.

— Валенька! — позвал он еще раз.

Она подняла голову, вылезла из постели и подошла к нему. Она склонилась над ним:

— Это ты позвал меня?

— Да, это я.

— Значит, ты вернулся?

— Да, вернулся.

— Постарайся не уходить от меня так надолго.

— Ладно.

ВОСКРЕШЕНИЕ ЕВЫ

В воскресные дни или по вечерам в будни, когда весь медицинский персонал в больнице куда-то исчезал, словно рассасывался, и контролировать больных было некому, в палатах становилось тихо и скучно. Чтение книг тоже надоедало, поэтому, ходячие больные собирались в небольшие группы начинали рассказывать друг другу удивительные истории. Когда и они заканчивались, становилось совсем скучно. Лежать было невмоготу и, любой визит человека со стороны доставлял истинное удовольствие всем обитателям палаты.

Однажды, в субботний вечер, когда делать было совершенно нечего, а лежать, как было сказано, становилось невмоготу, в нашу палату заглянул крепкий мужчина, лет семидесяти от роду. Зашел он, по всей вероятности, по этой же причине, чтобы разогнать скуку, к одному из наших больных, мало-мальски знакомому ему и, поздоровавшись со всеми, присел на его кровать, с краю. На наше счастье, оказался он «непревзойденным балагуром», чем доставил много удовольствия всем больным в палате. Вот от его-то я и услышал истории, в истинность которых некоторые люди совершенно не верили, зато другие, реально представляющие все события, о которых рассказывал этот человек, словно завороженные сидели и слушали о жутких и интересных событиях.

Из всех историй больше всего меня тронула вот эта, с которой и хочу начать свой пересказ услышанного.

В отдаленном от города селении, точнее, в одной из деревень сельского района произошел незаурядный случай. В одной из благополучных деревенских семей заболела девушка лет девятнадцати от роду. Родители, люди еще довольно молодые, делали буквально все, не жалея ни сил, ни денег, чтобы спасти свою красавицу. Но, увы. Однажды утром они не могли разбудить, вроде бы как спящую в постели дочь. От горя они сходили с ума, но пришлось девушку хоронить. Местный фельдшер дал справку о смерти Евы, так звали умершую, родители в районный центр для вскрытия труп не повезли, далековато, да и грязь на дорогах — весна. Не везти же его на телеге, запряженной гнедой кобылой, которая была во дворе. Да еще, родители были даже рады, что представился случай не вскрывать тело молодой девушки, которая еще и замужем-то не была. От этих мыслей еще горче становилось на душе у родителей Евы, одно успокоение — не будут «уродовать» молодое тело.

Подошло время, похоронили Еву на погосте, невдалеке от железной дороги. В самом крайнем ряду вырос свежий холмик могилы. Так вот и оборвалась жизнь совсем еще юной девушки.

Спустя сутки после похорон, проходил путевой обходчик Николай со своей собакой Динкой вдоль железнодорожной линии, выполняя свои обязанности по должности, а когда проходили они мимо кладбища, собака повела себя несколько странно: стала прислушиваться, повизгивать и смотрела в сторону свежих могил. Обходчик спросил у собаки, словно она могла ему ответить:

— Ну, что случилось? Зверя, какого учуяла?

Сюда часто заходили лоси, а бывало и волки бродили невдалеке от деревни в поисках легкой поживы — коз, овец.

— Плюнь-ка ты на них, Динка! Пошли, много нам еще с тобой работы.

Собака крутила хвостом, поглядывала на хозяина, но вновь поворачивала свою морду в сторону могил.

— Ну, что случилось? — Еще раз спросил Николай.

Собака всем своим видом требовала, чтобы хозяин пошел за ней, и стоило только Николаю шагнуть в сторону могил, Динка сорвалась с места и что было сил, понеслась в сторону кладбища. Николай и сам заволновался, глядя на поведение своей собаки. Он пошел за ней следом и еще издали разглядел, как его Динка, подбежав к свежей могилке, принялась передними лапами рыть землю, откидывая комья земли далеко назад.

Когда Николай подошел к собаке, она уже наполовину влезла в рыхлую землю. Сердце его колотилось так, что готово было выскочить из груди. Не было еще случая, чтобы его собака так вела себя. Их ежедневные прогулки мимо кладбища оставляли равнодушной собаку, но тут….

Немного поразмыслив, Николай приказал Динке сидеть у могилы и ждать его, хозяина. Собака сразу выполнила команду, села около вырытой ею норы и с повизгиванием стала терпеливо ждать уходящего хозяина.

Николай, можно сказать, струсил. Собака, ему не была бы помощницей в этом деле. Тут, свидетели нужны, а собака что, хоть и взгляд у нее умный, хоть и чует то, что человеку не дано почувствовать, но сказать-то она ничего не сможет, чтобы спасти хозяина, коли там криминал какой, в этой могиле. Тут уж человеческая помощь нужна. Вот и направился он к небольшой базе ремонтников железнодорожных путей. Там всегда люди есть, да и не так далеко.

Собака продолжала сидеть у могилы, вскакивала, подбегала к норе, вырытой ею же, прислушивалась и, повизгивая, возвращалась и садилась на указанное хозяином место. С хозяином пришли еще двое рабочих, пришли с лопатами и топориком, готовыми ко всему, что могло случиться при вскрытии могилы.

Замелькали лопаты в руках крепких мужиков, рос холм свежей земли, вскоре показались доски настила над гробом. Человек с большой рыжей бородой соскочил в откопанную могилу и вскрыл настил. Тут все, стоявшие вокруг могилы, люди услышали хриплые стоны, вперемежку со скрежетом зубов. Рыжий мужик, поднял глаза вверх, ища совета у людей на краю могилы.

— Что ждешь? Давай, вскрывай, — крикнул Николай. Он уже давно догадался, что тут произошло.

Крышка гроба слетела моментально, рыжий рабочий быстро подхватил ее и подал наверх Николаю.

— Руку дайте! Руку! — истошный крик из могилы разнесся далеко по кладбищу.

Выдернув за поднятые руки мужика с рыжей бородой, все увидели страшную картину: в белоснежном саване с темными пятнами крови, держась руками за края гроба, сидела девушка. Лицо ее было белым, как полотно, широко открытые глаза безумного человека оглядывали все вокруг, а изо рта торчали пучки волос. Волосы на голове ее, торчали дыбом и выглядели прической сумасшедшего человека.

Долго еще решали рабочие с базы и Николай, как вытащить девушку из гроба в могиле. В конце концов, девушка стала соображать, что находится в какой-то яме, внутри деревянного ящика. Она даже пыталась заговорить с людьми, стоящими над ней, но рот, забитый волосами, не дал ей этого сделать. Тогда, девушка, придерживаясь за стенку гроба только одной рукой, стала вытаскивать волосы изо рта освободившейся рукой и отплевываться. Очистив рот, она уставилась своими широко открытыми глазами, полными слез, на мужчин, стоявших на кромке могилы и, скривив лицо в страшной гримасе, закричала:

— Помогите! Помогите, пожалуйста! — она тянула обе руки, белые, как саван, в сторону людей. — Помогите! Не закапывайте меня! Заберите меня отсюда!

Белое, как снег, лицо ее, обрамленное торчащими дыбом волосами, было страшно.

Николай первым отошел от шока, он спрыгнул на доску, оставшуюся от настила, и протянул руку девушке. Она моментально вцепилась в нее своими холодными руками. Николай повернул лицо к мужикам, словно искал поддержки и чуть выдавил из себя:

— Ледяная! Живая ли она? Может, мертвец вылезти хочет из могилы?

Мужики замерли от таких слов Николая, потом один из них, тот, что с рыжей бородой, тоже опустился в могилу, со спины подхватил девчонку под руки и легко поставил ее на ноги. Вдвоем с Николаем они подали ее стоящему на земле рабочему. Выбравшись из ямы, Николай быстро подошел к еле стоявшей от бессилия девушке, взял ее за плечи и, заглядывая ей в глаза, медленно, но громко спросил:

— Ева! Ты знаешь меня?

— Да, дядя Коля, знаю вас, — ее язык чуть шевелился, но в глазах ее появился живой блеск разумного человека.

— Ну, вот, — взвыл Николай. — Слава богу, что так все кончилось!

Немного подумав, он поправился:

— Оно, конечно, не все еще кончилось. С родителями-то, что не приключилось бы. С ума сойдут, увидев тебя. Матери твоей на похоронах плохо было. С сердцем. Тут она не выживет. Подумать надо, как поступить с тобой.

— Николай, а ведь придется тебе ее взять домой к себе. Места у тебя много, такая домина. Мать с отцом подготовить надо, морально. А могилку мы сейчас закопаем, да поправим все, чтобы и не подумал кто, что неладно тут, — предложил свою идею рабочий с рыжей бородой.

Николай пожал ему руку за совет, и хотел было вести Еву к своему дому. Тут второй рабочий, что поменьше ростом остановил его, схватив за рукав.

— С ума сошел, мужик! На, надень мою одежду на девку-то, как до дому доведешь, вернешься, да принесешь мне все. Не так и далеко тут, получасом обернешься.

Рабочий быстро снял с себя пиджак и штаны, обувь примерили, больно велика оказалась.

— Ничего, босиком дойдет, не зима, чай.

Во время всей процедуры переодевания, Ева стояла около Николая с закрытыми глазами, держалась за него, покачиваясь, и была совершенно безучастна в этом процессе.

Николай медленно повел Еву в сторону поселка, укрываясь за кустами и небольшими деревьями. Девушку надо было скрытно довести до его дома. Несколько раз Ева была на грани потери сознания. Они останавливались передохнуть, а Николай, легкими шлепками рукой по ее щекам, приводил в полное сознание девушку. Когда она открывала глаза, они продолжали путь. Дошли до дома Николая благополучно, но дома пришлось долго рассказывать жене обо всем случившемся. Когда Николай вернулся с одеждой на погост, могила уже была закопана и обихожена. Собака Динка осталась с Евой дома, не отходила от нее и все заглядывала в глаза спасенной ею девушки.

Ева в этот день так и не смогла выйти из шока, она была, как робот, можно было даже сравнить ее с вампирами из американских фильмов ужасов или с «зомби». Жена Николая слегка побаивалась ожившую Еву и все время старалась держаться недалеко от своего мужа.

Ближе к вечеру Еву покормили. Крепкий чай с пирожками благотворно подействовал на воскресшую девушку, и она вскоре крепко спала в мягкой теплой постели. Ночь прошла спокойно, но под утро, спящая Ева стала метаться в постели, громко прося помощи. Жена Николая поднялась с постели, подошла к Еве, потрогала ее голову и вскрикнула:

— Господи! Да она вся горит! — подойдя к Николаю, она тихо сказала ему:

— Не умерла бы и в самом деле, девка-то. Огнем горит. Простыла она там, в земле.

Николаю пришлось бежать ночью к фельдшеру за помощью. Чуть достучавшись, он попросил лекарство от простуды, сославшись на нездоровье жены:

— Горит, вся огнем горит! — говорил он про жену, а перед глазами его стояла эта девчонка Ева.

Ворча, фельдшер нехотя прошел к своей тревожной сумке с медикаментами, пошарил в ней и вынес несколько таблеток.

— Антибиотик это, смотри не скорми своей жене их все сразу, — инструктировал он Николая. Одно утешение было у него, при таком раскладе не нужно было тащиться среди ночи туда и обратно через весь поселок.

Придя домой, Николай с женой еле смогли выпоить таблетку бредящей девушке. К утру уже был результат, молодой организм выдержал и победил болезнь. Ева проснулась, едва заслышав шаги поднявшегося Николая, а он, проходя мимо кровати, где спала девушка, взглянул на подушку и с радостью увидел улыбку на чуть видимом лице Евы. Он подошел к кровати, положил руку на ее лоб. Лоб был мокрым. Чувствовалось, что здоровье пошло на поправку.

— Ты, девонька, спи еще. Мне на работу надо, а ты, давай, лечись, да сил набирайся. Настя напоит и накормит тебя.

Весь день Ева пробыла в полудреме, Настя постоянно подходила к кровати, где лежала девушка и прислушивалась, дышит ли нежданная гостья. Когда Ева открывала глаза, хозяйка спрашивала ее, не нужно ли чего.

Вечером пришел Николай, девушка уже чувствовала себя неплохо, но принять серьезное решение по поводу возвращения в семью, она еще не могла. Когда мужчина начал разговор о сложной ситуации, в которой они находились, и предложил женщинам сообща продумать этот вопрос, Ева впала в истерику и, только, ближе к полуночи ее успокоили. Нервы у нее были в беспорядке.

— Ну, и что мне остается делать? Лучше бы не выкапывали меня из могилы! — плача, говорила она. — Сколько несчастий я сейчас могу принести своим родителям. Ведь, моя мама, увидев меня, с ума сойдет! Да и как отец станет жить рядом со мной, с дочерью, вернувшейся с того света.

— Прекрати рыдать! — прикрикнул на нее Николай.

Ева вздрогнула от окрика и замолчала, испуганно глядя на доброго человека, на дядю Колю, на человека, спасшего ее от страшной смерти там, в подземелье и, в конце концов, давшего ей второе рождение.

— Дядя Коля, скажите мне, что необходимо делать. Я — сильная, я все смогу, — твердо сказала она, забыв про слезы и расстроенную психику.

— Ну, вот, — обрадовался Николай и сказал о своем желании, не откладывая, пойти к родителям Евы и поговорить с ними, для начала, ничего не сообщая о Еве. Потом, все будет зависеть от тонкой политики Николая, с которой он подойдет к решению этого вопроса.

— Дядь Коль! Только уж вы посмотрите на настроение мамы. Она очень хлипка и впечатлительна, — серьезно сказала девушка. — Я за нее очень боюсь! Вы суровее с ними говорите, вот, как вы на меня прикрикнули. В мозгах у меня все сразу встало на свои места. Только посмотрите, здорова ли моя мама.

— Ты, детка, меня не учи, как говорить и что, можно сказать. Главное, не волнуйся сама. Сделаю все как надо.

Анастасия, стоявшая в сторонке, услышав конец разговора ее Николая с девушкой, улыбнулась доброй улыбкой и сказала:

— Слава тебе господи! — она перекрестилась. — Ну, а теперь, давайте-ка поужинаем все вместе, да спать! Утро вечера мудрее!

Николаю с визитом в дом родителей Евы повезло. Когда он добрался до дома Гусевых, родителей Евы, во дворе дома работал ее отец, что-то мастеря из большого деревянного бруса. Николай окликнул его:

— Бог в помощь, Володя! Что-то с самого утра мастеришь?

— Да, вот, крест на могилку дочери сделать хочу. С женой решили крест поставить, все лучше будет, чем этот железный памятник.

— Да-а-а! Соболезную я тебе Володя. Прости, что на поминках не присутствовал, жена хворает, вот и спешил домой, жалеть их надо, женщин наших.

После этих слов, сказанных Николаем, воцарилось некое молчание, каждый подумал о своем. Владимир спросил:

— Может, зайдешь, Николай, не был ты на поминках-то, зайди, да помяни дочь мою, Еву.

Николай, словно бы подумал и говорит:

— А что не зайти. Можно и зайти.

Чисто и уютно было в небольшом доме Гусевых. Николая усадили на стул под самыми иконами в переднем углу, Владимир принес бутылку водки и поставил ее на стол прямо перед Николаем, принес три стопки, разлил по ним водку и, поднимая одну из них, тихо сказал:

— Пусть земля ей станет пухом, красавице нашей! — он выпил и посмотрел на Николая.

Жена Владимира Лиза, поднялась с постели и, поставив табуретку на самый уголок стола, запричитала:

— Сколько здоровья моего забрала наша девочка с собой в могилку. Появись она сейчас на пороге дома, ожила бы вместе с ней, и я! — приняв стопку водки, она поднялась с табуретки и, перекрестившись, заплакала, запричитала:

— Господи! Зачем ты отнял от меня мое единственное дите? Отдай мне ее назад! Верни!

Что творилось на душе у Николая, один он знает, да бог. Ему хотелось немедленно сказать, крикнуть Лизе, матери Евы, что жива, мол, твоя дочь! Жива! Только вовремя одумался он. Нужно сначала с Владимиром поговорить, может, запретит он это сделать. Но опять вопрос — сам-то Владимир вынесет ли встречу с воскресшей дочерью? Выпили они с отцом Евы еще по стопке водки, закусили блинами с медом, вышли во двор покурить. Тут-то и попросил Николай Владимира сходить с ним домой к обходчику. Ну, заинтриговал его, говорит, что показать одну штуку хочет, посоветоваться нужно по этому поводу.

Идут они, разговаривают, Николай тему разговора сменил, да и говорит:

— Как бы ты, Владимир, отнесся к тому, если бы дочь твоя, Ева, вдруг воскресла?

— Ты что, Николай, издеваться надумал. Ведь, грамотный ты, знаешь хорошо, что не возвращаются люди оттуда, куда их бог призвал.

— Прости, прости, дружище, — повинился Николай.

Остаток пути до дома они шли молча. Каждый думал о своем. Когда в калитку входили, заволновался Николай, обнял Владимира за плечи.

— Ты удивишься, Володя, что я сотворил. Только не волнуйся, прошу тебя, возьми себя в руки.

— Да что ты там приготовил для меня? — удивлялся Владимир. — Раз так печешься обо мне. После смерти моей доченьки, мне ничего не страшно.

— Ну, что же, все равно надо было когда-то это сделать, давай, входи в дом.

Анастасия вышла из зала на звук хлопнувшей двери.

— Мы, тут, вот, с Владимиром пришли вдвоем, — не зная, как приступить к делу мялся Николай.

— Прости, Елизавета, твой Николай хотел мне что-то показать, вот я и пришел.

Из зала, где лежала на кровати Ева, раздался истеричный крик:

— Папа! Папа! Иди ко мне!

Лиза, осознав, что сейчас должно произойти, мышкой скользнула в дверь своей спальни. Владимиру, словно ударили по голове толстой палкой. Он побледнел, руки, ноги его затряслись, он закрутил головой, ища ответ на свой вопрос:

— Что это? Кто это? Как же так?

На не гнувшихся ногах, он подошел к двери в зал и тут же рухнул на пол. Ева соскочила с кровати, схватила со стола кувшин с водой, набрала воды полный рот и фыркнула всю воду в лицо отца. Тот вздрогнул, открыл глаза и, увидев над собой склонившуюся головку дочери, схватил ее двумя руками, прижал к себе, снова закрыл глаза и зашептал:

— Будь ты ангел или дух святой, не отдам тебя никому!

Вложив в свои слова так много эмоций, что глаза его стали снова закрываться, он расслабил руки. Ева вновь набрала в рот воды и снова облила лицо отца. Придя в себя, он покрутил головой, нашел глазами Николая и тихо попросил:

— Помоги мне встать, Николай.

Встав на ноги, Владимир обнял свою дочь, очень долго они стояли так, обнявшись. Никто даже попытки не делал остановить их или окликнуть. Окончательно придя в себя, Владимир отстранил от себя дочь и, глядя ей в глаза, странно спросил у нее:

— Ну, что, дочь, пойдем домой?

— Да, папа!

Анастасия и Николай стояли чуть поодаль от них, держались за руки и только улыбались. Ева надела поданный ей наряд — юбочку и кофту, подвязалась сереньким платочком, взяла под руку отца и сказала:

— Спасибо вам, дядя Коля и тетя Настя! Не знаю, как вас отблагодарить….

— Молчи, молчи, доченька. Поклонюсь я.

В одной ладони он крепко зажал холодную руку Евы, пальцами другой руки задел тряпочный коврик на полу, согнув в поклоне спину.

— Жизнью обязан я вам за спасение доченьки моей! Спасибо, родные!

Быстро пошли они по улице, стараясь избегать всяких встречных людей. Ева шла, склонив головку и прикрывая рукой нижнюю часть лица своего. Но люди и не обращали на нее внимания, все знали о смерти и похоронах Евы. Они и подумать не могли, что Ева могла «воскреснуть». Дошли до дома быстро. Перед входом в дом немного задержались, пошептались, и Владимир вошел в дверь один, оставив Еву в сенях.

— Ну что? Что выходил? — спросила его жена.

— Да, вот, дочь тебе привел, — улыбаясь, ответил Владимир.

— Не надо мне никого. Состояние такое, что хоть ложись, да умирай.

— Нет причины умирать. Все, никак, налаживается.

— Не наладится у нас больше никогда. Единственного ребенка не смогли сберечь, а рожать еще уже не получится. Так и останемся мы на старости одинокими стариками. Воды подать некому будет.

— Все у нас будет, и воду подавать внуки будут.

— Что ты несешь, вроде не так стар, а маразм уже во всю голову! Вернуть бы дочь, всю жизнь бы перестроила, и сама бы второй жизнью зажила. Ничего не нужно мне, лишь бы дочь была со мной.

— Пусть так и будет все, как ты сказала, — Владимир приоткрыл дверь. — Вот и девочка наша пришла.

— Сказала ведь, не надо мне никого постороннего…, — тут она осеклась, когда в вошедшей в дверь девушке узнала свою любимую, но похороненную недавно дочь.

Истошный крик вырвался из ее горла. Затем все смолкло. Елизавета в кровати не двигалась. Ева боялась подойти к кровати, где неподвижно лежала ее мама. Подошел Владимир, стал приводить в чувство жену, легонько хлопая ладонями рук по ее щекам, затем, прижался ухом к ее груди.

— Сердце не бьется, — прошептал он, тихо поднимая голову, словно боялся разбудить заснувшую жену.

Ева от ужаса застыла на месте. Владимир поднял глаза на икону в переднем углу, и только смог сказать:

— Выходит, за все хорошее платить нужно.

Он подошел к Еве, они обнялись и долго-долго стояли так, и тихо плакали.

Ноябрь 2016 года