Никто не хотел воевать

Виктор Елисеевич Дьяков, 2018

Двадцатитрехлетний Леонид и тридцатисемилетний Богдан двоюродные братья. Они родом с Украины, но вместе с родителями живут и работают в Москве на птичьих правах. Под Донецком у них живет бабушка. В июне 2014 года она перестала отвечать на звонки телефона после того, как ее поселок подвергся артиллерийскому обстрелу. Несмотря на противодействие матери, Леонид едет в зону боевых действий, чтобы узнать о судьбе бабушки и при необходимости вывезти ее. Независимо от брата на Украину едет и Богдан – с той же целью. Братья не собираются воевать, но волею судеб никогда не державший в руках оружия Леонид оказывается среди профессиональных «солдат удачи», воюющих на стороне ополченцев, а имеющий боевой опыт Богдан становится командиром взвода добровольческого батальона национальной гвардии Украины. Братья встречаются в Иловайске…

4

В 2013 году работники московских коммунальных служб резко повысили плату за пользование горячей и холодной водой, прежде всего для тех квартир, где не стояли водосчетчики. Так как коммунальные платежи в снимаемой Прокоповыми квартире оплачивали хозяева, они решили срочно ставить водосчетчик. Для установки и оформления документов в сдаваемую квартиру прибыл брат, мужчина немного старше Галины Тарасовны, и на ее взгляд по внешности типичный москаль. Что значит типичные москали? Это далеко не те русские, что проживали на Украине, в частности в Донбассе, это даже не те русские, что живут на юге России, на Дону и Кубани. У вышеперечисленных русских очень много общего с украинцами, к этому типу относились и Валерий Чмутов, и Михаил Прокопов. Роднил с украинцами южных русских и говор, прежде всего мягкое «ге» в отличие от твердого северорусского-москальского. Если говорить о внешности… Ну, не могут не отличатся антропологически люди, чьи многие поколения предков жили в степях, от потомственных жителей лесов. И ментальность от многовекового проживания в совершенно разных условиях у них часто совершенно разная. Ведь одной жизнью они жили только в советское время, а до того много столетий совершенно разными.

И этот москаль сразу не понравился Галине Тарасовне, впрочем, как и она ему. Пока ждали бригаду по установке счетчиков, Галина Тарасовна о многом переговорила с хозяином квартиры. В ходе того разговора и выявилась та разница в ментальности меж «хохлами и москалями», хотя изначально Галина Тарасовна собиралась говорить всего лишь о том, чтобы хозяева зарегистрировали их на этой жилплощади:

— Нас участковый уже задолбал. Говорит, раз вы здесь не зарегистрированы, то и не имеете права проживать. Понятно, что он просто хочет, чтобы мы ему заплатили. Но для нас это слишком накладно. Я говорила с вашей сестрой по этому поводу, но она ссылается на вас, говорит, что вы против, — попыталась, что называется «поставить вопрос ребром» Галина Тарасовна.

— Да, я против. Но если вы хотите, чтобы все было по закону и участковый бы к вам не прикапывался, давайте заключим официальный договор, и тогда мы вам будем сдавать квартиру официально, с налоговыми отчислениями. Только, сами понимаете, платить-то по факту вам придется больше, — хозяин издевательски улыбнулся, явно давая понять, что вопрос с участковым его совершенно не касается, и квартиросъемщики должны его решать сами.

«Проклятый москаль», — подумала про себя Галина Тарасовна и демонстративно оборвала разговор. Впрочем, вскоре приехала бригада по установки водосчетчиков, и хозяину тоже стало не до разговоров.

Решение вопроса с участковым стоил Прокоповым еще пары тысяч рублей в месяц. Все эти траты вкупе с учетом инфляции ставили крест на самом главном — накоплении достаточной суммы для покупки своего жилья в Москве. Хотя в глубине души Галина Тарасовна осознавала, что даже если бы не было этих дополнительных трат, инфляции, даже если бы они не потратили впустую деньги на учебу сыну, даже если бы экономили на всем, вплоть до еды… Даже тогда вряд ли бы им удалось накопить денег на квартиру — жилье в Москве было просто запредельно дорого. Черной завистью завидовала она москвичам, которым жилье здесь досталось по наследству, завидовала московским пенсионерам, которые имели немалые социальные льготы по оплате жилья, бесплатно пользовались общественным транспортом и т.д. Местные пенсионеры имели возможность вполне достойно жить в этом невероятно дорогом городе. Увы, она, даже выйдя на пенсию, всеми этими льготами пользоваться не могла, ибо имела курскую прописку и ей они не пологались, и за все приходилось платить сполна.

Сын с мужем пришли с рынка как обычно после восьми вечера. Так же как обычно они были основательно вымотаны. Ведь это только со стороны кажется, что стоять за прилавком дело нетрудное. Но Галина Тарасовна хорошо помнила, как она сама уставала к концу рабочего дня на этой «легкой» работе, куда сильнее, чем потом, в гостинице. Здесь в Москве она не раз с ностальгией вспоминала свою кабинетную маркшейдерскую работу. Она сидела в конторе и занималась оформлением документации. Зарплату получала небольшую, но то была именно женская нетяжелая работа, на которой она бы без лишней затраты нервов и здоровья досидела бы до пенсии…

Михаил Николаевич едва вошел сразу поинтересовался:

— Ну, что Галя, что-нибудь выяснила, позвонила в Киев?

Леонид прошел в свою комнату включил компьютер, вышел и интернет, чтобы успеть до того, как мать позовет его ужинать, проверить свою электронную почту. Увы, никаких писем ему не поступило.

— Лень, опять не успел прийти, сразу свою шарманку включил. Иди, хоть руки перед едой сполосни, — раздался недовольный голос Галины Тарасовны.

Леонид со вздохом «усыпил» компьютер и пошел в освобожденную отцом ванную. А Галина Тарасовна, накладывая в тарелки ужин, «отчитывалась»:

— Позвонила я Валере, обещал узнать, но предупредил, в Донбассе сейчас такой бардак, что трудно понять, кто и откуда стреляет. Садитесь, сегодня картошка с мясом.

Михаил Николаевич нахмурился, услышав что жена все-таки вняла совету сестры и позвонила Чмутову. Естественно, он очень болезненно воспринимал их любые контакты, даже сейчас, когда старая любовь, что называется, быльем поросла.

— Да чего он узнать-то может, в Киеве сидя? — Михаил Николаевич отодвинулся, пропуская сына, ибо кухня была стандартной советской, то есть очень маленькой, тесной даже для двух человек, а тут собрались сразу трое. — Я на рынке с нашими мужиками поговорил. Они говорят, что этому бардаку скоро конец. Слава Богу, на Украине президента избрали, и он на Донбасс всю армию двинет. Вроде в Славинске и отморозков наших и Стрелкова с его бандой там же и кончат. Тогда и узнаем, что и с домом, и со Стефанией Петровной…

За более чем десятилетнее пребывание в России Михаил Николаевич Прокопов, хоть и стал ее гражданином и являлся русским по крови, но большая часть жизни, проведенная на Украине, даже советской давала себя знать. К тому же посмотрев, как живет русская провинция в постсоветское время, он превращения Донбасса в такую же русскую провинцию не хотел.

— Ой, когда это будет-то? А если мама в срочной помощи нуждается? У меня сердце болит, ведь там каждый день убивают да ранят и все больше случайных людей, — Галина Тарасовна говорила со «слезой» в голосе.

Михаил Николаевич как начал есть, так более уже ничего не собирался говорить, словно целиком сосредоточился на процессе поглощения пищи. Зато вдруг заговорил до того по приходу не сказавший ни одного слова Леонид:

— Не только это говорили мужики. Они еще говорили, что в украинской армии совсем никакого порядка нет, там все уже давно разворовано, и воевать никто не умеет, — сын сразу дал понять, что не разделяет точку зрения отца, на положение дел на их малой родине. — А добровольцы из России, что со Стрелковым пришли все воевали, кто в Чечне, кто в Приднестровье, кто в Южной Осетии. А с украинской стороны никто пороха не нюхал…

Чувствовалось, что Леонид, не служивший в армии, с явным пиететом относится к тем, кто владел этим самым «боевым опытом».

— Да провались они там все и те и эти! Что ж нам теперь из-за них и в свой дом не поехать, про мать родную узнать нельзя? Господи, только бы с мамой ничего не случилось, и дом наш уцелел, и скорей бы все это кончилось, — Галина Тарасова подала на стол чай.

— Нет, мам, скоро это заваруха не кончится, — Леонид взял, поданную матерью чашку.

— Если в армии порядка нет… тогда да, тогда всю донецкую борзоту и бандитов не унять, тем более, что отсюда им подмога идет, — быстро словно флюгер при дуновении ветра переменил свое мнение Михаил Николаевич — таким он был по жизни. Но тут же он нашел и причину бардака в украинской армии. — Это такие как твой Валерка армию до ручки довели, раз не могут справиться с пьяными архаровцами, что из забоев вылезли, — Михаил Николаевич, как бывший маркшейдер, всегда свысока относился к простым шахтерам, рубившим уголь в забоях.

— Надо бы туда съездить, разузнать что с бабулей, — вдруг предложил Леонид, допив чай.

— Ты, что… неужели сам ехать собрался!? — будто не поверила услышанному Галина Тарасовна.

— Ну, а что? Делать-то что-то надо, — Леониду вдруг показалось, что для него это некий выход, что таким образом можно, хоть ненадолго, а может и надолго сменить опостылевшую обстановку, вырваться из Москвы, бросить эту опротивевшую мясную торговлю. К тому же он тоже переживал за бабку, ведь он был ее младшим, любимым внуком.

— И не думай. Я тут за бабушку переживаю места не нахожу, а если еще и за тебя — вообще с ума сойду, — сразу обозначила свою позицию Галина Тарасовна.

— Ты что Ленька, совсем сбрендил. Мы тебя тут от армии отмазали не для того, чтобы ты сам в пекло полез. Там же сейчас не пойми что творится. Пропадешь ни за грош, — поддержал мать отец.

Но Леонид не испугался мрачных прогнозов. Ему казалось, что любые изменения его никчемного и скучного бытия пойдут на благо. За все годы, что жил здесь, он так и не почувствовал себя местным. Когда на летние каникулы Леонид приезжал на родину, к бабушке, там его считали москвичем, многие бывшие приятели явно завидовали. Тем не менее, только там, на малой родине, под Донецком он чувствовал себя в родной обстановке, а дом бабушки считал своим родным домом. А в Москве?… Как родители не жили, а выживали, так и он выживал. Он тоже не меньше матери морально устал от всей этой второсортной жизни, как эквилибрист не чувствуя под собой твердой основы. Довлело и то, что он в свои двадцать три года не имел ничего своего личного, ни угла, ни денег, даже своей девушки у него не было. Единственное удовольствие — включить компьютер, одеть наушники и уйти от опостылевшей реальности в мир интернета. Вот и сейчас, получив отповедь от родителей на свое предложение, Леонид вновь спрятался в свою «скорлупу», в интернет. То был его мир, в который родители не могли заглянуть, хоть нередко сидели рядом и смотрели телевизор. Они в это время существовали в разных измерениях: родители — поколение телезрителей, сын — поколение интернета.

Родители слушали новости по радио и смотрели телерепортажи. Они не очень доверяли «москальским» СМИ и все воспринимали через свою, нет не украинскую, донецкую «призму». Ведь Донбасс по большому счету не являлся ни Россией, ни Украиной, это что-то между, но ни в коем случае не то и не то. А вот Леонид, блуждая по просторам «сети», имел возможность узнавать мнение о конфликте как с одной, так и с другой стороны. Анализируя, он составлял собственную картину происходящего на его малой родине.

Ну, и конечно, что еще в обязательном порядке посещал Леонид в интернете, это сайты знакомств. Родители в этих делах ничего не понимали, и он не боялся, что они могут что-то подсмотреть. В своем мире он был совершенно независим. Здесь он знакомился, переписывался… До настоящих не виртуальных, а реальных знакомств Леонид все же не доводил. Понимал, что в реальной жизни девушки из интернета окажутся совсем не такими, какими они представлялись, наверняка и фото выкладывали не свои и все прочее. В то же время и он тоже «водил за нос» виртуальных знакомых, представляясь крутым программистом из Москвы, работающим айтишником в крупной фирме. Мать же не раз намекала на вполне реальное решение всех его и частично их проблем: женись на москвичке, и ох как нам всем легче жить станет. Легко сказать женись. Чтобы жениться надо не только познакомиться, но и ухаживать, водить по ночным клубам и ресторанам, или хотя бы по кафе, на всякие там тусовки и прочее. Это же Москва и начало 21 века, а не Донбасс семидесятых. Ничего этого Леонид не мог. Вот он и уходил от реальности в мир интернета. Конечно, то была совсем не равноценная замена.

Интернетные мнения о событиях в Донбассе Леонид сравнивал и с «рыночными», то есть взглядами торговцев, с которыми ему приходилось общаться. Среди русских торговцев превалировало приподнятое настроение. Дескать, какой наш президент молодец, ловко сделал Хохляндии «обрезание», вернул России Крым. И то, что в Донбассе Россия помогает ополченцам — так и надо. Так что Михаил Николаевич, официально прибывший из Курска, в той среде свое мнение предпочитал не афишировать. Иначе торговцы в мясном ряду, все эти тамбовские, липецкие, орловские его бы не поняли. Торговцы-кавказцы в основном ни как не обозначали свою позицию. Им было все равно кто и за что воюет в Донбассе, но Леонид чувствовал, в глубине души они довольны, что русские и украинцы бьют друг друга и хотят, чтобы они поубивали как можно больше. Наиболее близким к мнению отца стали взгляды торговцев родом с Украины. Меж собой они считали Россию и Путина агрессорами. Так же они все хотели, чтобы Украина жила как живут в Европе: чисто, богато, свободно, без москальского жесткого централизованного руководства, и все что с ним связано: сильное государства, но большинство населения традиционно живет бедно. Для большинства украинцев всегда главным являлось личное благополучие, а не сильная страна, армия, престиж в международной политике, космос и т.д. Так было и в советское время, тем более так обстояло дело и сейчас.

На чьей стороне был Леонид? Он и сам однозначно ответить не мог. До сих пор по жизни за него в основном все решали родители. Когда возникла угроза призыва сына в армию, отец сразу заявил:

— Не для того мы с Донбасса уехали, чтобы вместо украинской армии ты служил в российской, в какой-нибудь дыре. А в России, куда ни глянь почти везде дыры, в которых либо в бытовом плане жить нельзя, либо от черных проходу нет. Да и в самой армии здесь сейчас, говорят, черные над всеми издеваются…

Леонид и сам не горел желанием служить и не противился, что родители для него «сделали» липовую болезнь. Но все же до такой степени не чувствовать себя россиянином как родители он уже не мог. Сказывалось, что вторую половину своей жизни он провел не в Донбассе, а в Курске и Москве. Тем не менее, и родился и пошел в школу он еще там, под Донецком, более того, почти каждый год лето проводил там же, у бабушки. Он отлично знал тамошние настроения. Знал, что в Донбассе большинство населения, в отличие от Крыма, в Россию не рвалось. Возможно, если бы восстановили Союз, дончане это бы приветствовали. С детства он помнил, как причитали по развалившейся державе отец и мать. Его отец был русским, мать украинкой, как и тетка, но на самом деле они не являлись ни тем, ни тем, они были советскими людьми и в той советской жизни им жилось относительно неплохо, хотя это они в полной мере осознали только после гибели Союза. Они бы с удовольствием вернулись в то время, но увы…

Для Леонида стало неожиданностью, что после двух лет обучения в курской школе, где требования мало отличались от его первой поселковой школы, в московской оные окажутся настолько высокими, что он поначалу просто «не потянул» — у него возникли серьезные проблемы с успеваемостью. К тому же за то десятилетие, что прошли с развала Союза до переезда Прокоповых в Москву… Москва за этот период прошла несколько иной «путь», чем Донбасс и русская провинция. Во всяком случае, советского в московской жизни осталось куда меньше, чем в том же Донбассе. Тяжело адаптировался в мегаполисе Леонид. Но чем больше он «врастал» тем дальше в своих мировоззрении он уходил от «донецких» взглядов родителей. Мать и отец, даже относительно приноровившись к своей новой «рыночной» жизни, в душе оставались советскими, хоть и с особой донецкой спецификой. Нет, не совками в общепринятом смысле этого термина. Они по натуре многое взяли от бабки Леонида, Стефании Петровны и являлись советскими куркулями, хозяйственными, гребущими под себя, про себя презирающие, так называемый, пролетариат, то есть рабочий класс и колхозное крестьянство… Презирали наравне, с так называемым начальством, куда по их мнению (с легкой руки Стефании Петровны) пролезали в основном голодранцы с целью занять должность и воровать. На том же основании и с той же подачи и отец и мать недолюбливали москалей, то есть русских из России.

Леонид не получил от бабки столь мощного и долговременного «воспитательного импульса» как родители. Леонид хоть и не стал настоящим москвичем, но уже не являлся и дончанином, как никогда не был украинцем. Почему эдакое раздвоение сознание не приводило к некому моральному срыву? Леонид был еще молод, здоров и ему более всего хотелось жить полноценной жизнью, жить так, как он хотел. Увы, так жить он мог лишь виртуально, забравшись в дебри интернета, заходя на сайты знакомств, на порносайты, лицезреть красавиц, которыми он хотел обладать, но опять же осуществлял свою мечту лишь виртуально… И сейчас он бродил в «сети», слыша через наушники как родители разговаривают меж собой на повышенных тонах о нем… и не только.

— На цепь что ли его посадить… ведь убежит, — слышался из кухни голос матери.

— Да никуда он не денется, — успокаивал отец.

— Вон у Оксаны, ни сын, ни дочь, наверняка и не думают ехать бабку искать. А этот… совсем тронулся, — продолжала возмущаться мать.

— Да куда им искать. У дочери не поймешь что с семьей, а сын, Богдан… он же больной совсем, — отвечал отец.

— Да какой больной. Если он где-то здесь под Москвой работает, значит не больной, и лет ему куда больше, чем нашему. Взрослый мужик, мог бы съездить про бабку разузнать…

Леонид понял, что родители говорят о его двоюродном брате Богдане и, не желая больше слушать эти препирательства, вбил в адресную строку «позывные» очередного сайта и поплотнее надвинул наушники…