Повесть о преждевременном. Авантюрно-медицинские повести

Виктор Горбачев, 2010

Прошлое, настоящее, будущее… Светлое или тёмное, близкое-далёкое, счастливое или не очень… Но всегда живое, преходящее, творимое… На виду и герои каждого времени. «Есть люди прошлого, люди будущего, люди вечного», – утверждал Николай Бердяев. Забыли про преждевременное… Скорее всего, не хотим в нём копаться, ибо оно всегда безрадостно и обречённо… Если преждевременные открытие, философия, искусство или ремесло – они безлимитны, они дозреют, то человек зажат временем, как смертник гарротой… Печальна судьба преждевременных… Пресс времени – это молва и мода, каноны и близорукость, косность и инстинкты, традиции и склад-уклад… Преждевременный всегда одинок. Стадом выживать легче, поэтому оригиналов выживают, чтобы не мутил воду, не смущал и не возмущал… У преждевременных во всём – налёт гениальности и эксклюзивности, поэтому они честолюбивы и обидчивы… Их жгли на кострах, превращая в исчезающий пепел, пытали до отречения, гноили в забвении, и только наивная Вера в святую Истину помогала им выживать… Семья им помеха, женщины – только те, что за ними в костёр… Квёлые телом, легко ранимые душой, они любят славу, но больше всего боятся забвения… Преждевременные всегда упоённо учатся, интуитивно чувствуя: чтобы «выстрелить», нужен солидный базис… Удалённость их от времени настоящего есть прямая функция от степени цивилизации социума… Правда, сильный маргинал имеет шанс стать на время вожаком, двинуть прогресс, подтянуть время, только вовсе не факт, что сонному стаду это во благо… В норме же преждевременность – это осознанная обречённость, но для наблюдателя – отнюдь не тоска, а тайны и интриги… Они, преждевременные, местами и временами случаются, и как с ними быть – никто толком не знает… Стаду трудно понять, что выскочки эти – его, стада, золотой фонд… «Повесть о преждевременном…», быть может, лишний раз заставит нас оглядеться и задуматься и где-то даже сориентироваться… Свои герои у прошлого, настоящего и будущего… И у преждевременного свои. Александр Леонидович Чижевский, «Леонардо да Винчи 20 века», – один из них…

Глава 11. Академия в Уголке.

Маразм и последующая скоропостижная кончина старого вождя не на шутку обеспокоила вождя нового:

«Вай-вай! Так можно и нэ успэть соедынит пролэтариеф фсэх стран! Надо взат за яйца этых бездэлникоф-прафэсороф!

Тавариш Сэмашка! А как ваши профэсора сабираюца берэч здаровье наших атвэтствэнных работникоф?! Случай с Владымиром Иличом гаварит нам о том, что в вашем камисариатэ ест эшо очен много проблэм… Падготовтэ мнэ даклад о састаяныи дэль…»

В четырнадцать ноль-ноль нарком здравоохранения стоял навытяжку в рабочем кабинете Сталина на Кунцевской даче. За время от ночного звонка и до момента, когда вождь начинал после завтрака набивать трубку табаком из папирос, опытный царедворец должен был найти нужную вождю информацию.

Сегодня для Семашко был удачный день: вождь выспался и позавтракал с аппетитом.

«На сорок працентоф продлэвает жизн крыс и курэй… А зачэм нам куры-далгожитэли? А, тавариш Сэмашка? Старые куры нэ вкусные… Нам нужны балшевыкы-далгожитэли!

Чижэфски… Маладой… Всо равно пуст работаэт быстрээ, а-то он можэт бистро састарица…»

Это означало, что после не совсем удавшихся работ по телепатии в институте биофизики Александру Чижевскому предстояло сделать приоритетными вопросы профилактики здоровья, а также продления жизни.

Молодой профессор в ту пору не мог даже догадываться, что теперь он попал в обойму, под негласный надзор. Традиция укрывать от молвы наиболее ответственных исследователей и учёных сохранилась в России по сей день. Засекреченные люди, лаборатории, институты, засекреченные города… Так просто и незатейливо на судьбу Чижевского была поставлена чёрная метка. Надзор, завистники, премии, лагеря… Мозги должны быть под контролем власти…

Молодые гении, собранные волей вождя в полуподвальные лаборатории Москвы, не роптали. Вечно голодные, отрешённые от суровой действительности, одинокие, фанатично уверовавшие в грядущие великие открытия, они рвались осчастливить человечество плодами своего труда.

Спецархивы хранят ещё много тайн об этой славной когорте, но советские самолёты, ракеты и ядерное оружие точно оттуда, из подвалов и шарашек.

Практическая лаборатория зоопсихологии Наркомпроса, Москва, Старая Божедомка, 4…

Опыты по телепатии и гипнозу, медицинские операции по замене органов и разработка фантастических препаратов, психотронное оружие и многое-многое другое, и всё это — да-да, в Уголке Дурова. Только теперь мы узнали, что вовсе это и не Уголок был, а целая академия. Регулярные заседания Учёного совета, доклады профессоров и академиков…

Бывали здесь академики В. М. Бехтерев и А. В. Леонтович, наркомы А. В. Луначарский и Н. А. Семашко…

Не только великим дрессировщиком и большим затейником, оказывается, был дедушка Дуров, но и крупным учёным-исследователем.

Личное знакомство с упомянутыми наркомами и привело Александра Леонидовича в 1923 году по упомянутому адресу.

Пол вестибюля в доме Дуровых на Божедомке, 4 был выложен плитками с приветливым словом «Vale» посередине: «Будь здоров!» на латыни…

Идея добывать для пролетариев витамины из воздуха с помощью электричества, с которой профессор Чижевский объявился в лаборатории, была встречена коллегами сдержанно, но с пониманием.

В выделенном ему помещении молодой профессор быстро организовал аспираторий, подвесил к потолку парочку своих нехитрых ионизаторов, и процесс пошёл.

Вялые и облезлые заморские животные, против своей воли помещённые в малокомфортный для них московский климат, резвели, якобы, на глазах. Кривая падежа от туберкулёза застремилась к нулю. Сам дедушка Дуров уверял, что при повышенных аэроионах его питомцы простаки умнели на глазах, а требуемые от них условные рефлексы схватывали сразу и надолго.

Привыкший же к чудесам обслуживающий персонал бесстрастно констатировал, что у пернатых, де, повысилась яйценоскость, а у шерстистых, соответственно, лохматость…

Прямым свидетельством успеха профессора Чижевского на новом поприще служила выделенная ему, наконец, комната в коммунальной квартире в доме Эдисона по адресу Тверской бульвар, 8.

Результаты опытов стали известны в Европе и за океаном, там и пришла настоящая первая слава. Чижевского довольно скоро избирают своим почётным и действительным членом более тридцати академий, институтов и научных обществ Европы, Азии и Америки.

Конец ознакомительного фрагмента.