По барабану!

Виктор Владимирович Мазоха, 2018

«Мальчик пишет на заборе неприличное слово из пятнадцати букв. На каждые три буквы он тратит по семьдесят сантиметров длины забора. Поместится ли на заборе неприличное слово, если вся длина его три метра шестнадцать сантиметров?»– Ну это уж совсем ни в какие ворота! – возмутился Степан Григорьевич. – Однако интересно, что же это за неприличное слово из пятнадцати букв?

Лечиться, уважаемая, лечиться!

Леонард Кошкин до недавнего времени смотрел на мир сквозь розовые очки. Эти очки, надо сказать, прекрасная вещь. Ни серости, ни убогости перед глазами не замечаешь. Висят они себе на носу, словно лапша на ушах.

Но однажды — всегда что-то происходит в нашей жизни впервые — пришло к нему на утренней прогулке озарение. И спала розовая пелена с глаз Кошкина, словно утренний туман рассеялся. Как все произошло, он сейчас уже и не вспомнит. Да кому надо знать такие подробности? Важно другое обстоятельство: после столь серьезной утраты, Леонард стал сам не свой.

В общем, вернувшись с прогулки, и застав супругу сидящей возле телевизора, Кошкин переменился в лице.

— Выключи этот «ящик»! — заявил с порога Леонард своей супруге. — Как ты только можешь все это смотреть?

— С чего бы это? — вскинула брови Элеонора Матвеевна. — По ящику, как ты его назвал, идет мой любимый сериал «Бедные тоже смеются». Кстати, и твой — тоже… Вполне приличная мелодрама.

— А я говорю: выключи! Нашла, тоже мне, мелодраму. Это — дерьмо. Много дерьма. Запомни дорогая: бедные смеются только тогда, когда богатые плачут.

— Так давай, переключим, — супруга нехотя потянулась за пультом. Таким злым и решительным мужа она еще не видела.

— Не надо! И там — дерьмо.

Элеонора Матвеевна уже не на шутку испугалась. С большой тревогой, подняв свое грузное тело с мягкого кресла, она потянула руку к его лбу.

— Ты Леонард, наверное, переутомился. Может, пойдем, погуляем? Подышим свежим воздухом…

— Свежим воздухом? — с иронией спросил супруг. — Да ты выйди и увидишь, что вокруг нет никакого свежего воздуха, лишь сплошной смрад. Дышать нечем. Все « с голодухи» нахватались машин, загнали себя в долговую кабалу и думают богатыми стали. Дураки.

Если сказать, что Элеонора испугалась, будет совершенной неправдой. Она была в ужасе. «Горячка! Белая горячка! — подумала она и решила, что в данной ситуации его лучше не расстраивать, а то еще в окно прыгать станет. — Но откуда прицепилась к нему эта зараза?»

— Не волнуйся, Леонард. Мы дышать не будем. Просто погуляем.

— Как это не дышать? — удивился Кошкин. — Я тебе что — человек в скафандре?

Кое-как уговорила. Вышли они из дома, прогуливаются возле подъезда, как ни в чем не бывало. Кошкин успокоился вроде. Элеонора Матвеевна тоже в себя приходить стала. «Слава богу, отошел, — подумала она. — А я, уже было, его чуть за сумасшедшего не приняла».

— Давно мы вот так не гуляли, — вздохнула супруга, держа Леонарда под ручку. — А помнишь, как в молодости?..

Не успела она договорить о прекрасных, давно минувших летах, как навстречу им, покручивая ключами на пальце, вышел сосед по лестничной площадке Вольф Сергеевич Пузанов.

«Улыбается. Жизнью своею доволен, — подумал, глядя на него, Кошкин. — «Мерседес» его сверкает на солнышке. В кармане деньги из кармана топорщатся — те, что рабочим своим задолжал и отдавать не хочет».

— Здравствуйте Леонард Сергеевич и Элеонора Матвеевна! — широко расплываясь в улыбке, произнес Пузанов и руку главе семейства протянул. — Как ваше драгоценное здоровьице?»

Леонард прежде всегда учтиво тряс огромную руку за два больших пальца, а сейчас поморщился и демонстративно отвернулся.

— Что случилось Леон? — недовольно спросила супруга, когда Пузанов ушел, пожав плечами. — Нехорошо как–то вышло…

— А мне плевать! Или ты хочешь, чтобы я руки о дерьмо вымазал?

— Вольф — уважаемый человек! Что ты такое несешь?

— Не увидел я человека, — брезгливо поморщился Кошкин.

Прогулка была испорчена.

— Что с тобой происходит? — спросила супруга Кошкина, когда они вернулись домой.

— Со мной? — он удивленно вскинул брови. — Со мной ничего не происходит. А вот с вами — это еще вопрос.

— С кем это с «вами»?

— С вами со всеми. Ходите сонные, розовые очки напялили, и ничего дальше своего носа не видите. Ты вот рассказики сочиняешь, стишки разные пописываешь про лютики–цветочки. А рассказики–то у тебя — дерьмо. От жизни оторванные. Ты выход из этого тупика, в котором мы живем, покажи. А то цветочки…

Элеонора чуть в обморок не упала. Заплакала. Наплакавшись, вздохнула. «Ничего, — утешила она саму себя, — это болезненное состояние у него временное. Переутомился, наверное».

Но, к сожалению супруги, состояние дорогого ей человека не улучшилось ни через день, ни через два. Напротив, болезнь, что называется, прогрессировала.

И стал Леонард просто невыносимым. Досаждал супругу (и не только ее) каждый раз и по каждому поводу. Ко всему происходящему у него негативное восприятие выявлялось.

Отправились они как–то прогуляться на майском воздухе. Вышли на городскую площадь. Это как раз на первомайские праздники получилось. Народ ликует, пиво пьет, а Кошкин недовольство скорчил:

— Выдумали, понимаешь, праздник весны и труда! Прозрейте, люди! — крикнул он в толпу. — Где вы увидели праздник труда? У нас в городе половина населения — беднота и безработные. Это не праздник! — крикнул он еще раз, и тут же пояснил, стоящему возле него мужчине: — Где вы видите праздник труда? Я лично вижу праздник капитала.

И так, и в таком же духе, на все у него имелось свое мнение. Его даже били, сажали на пятнадцать суток, а он никак не мог держать язык за зубами: что видел вокруг себя плохого, а ему много чего плохого виделось, то и поливал всяческими нехорошими словами.

В общем, однажды жена не вытерпела. Не имея больше сил и терпения смотреть на страдания супруга, решила сводить его к психиатру Ивану Ивановичу Чудикову. Что оказалось делом нелегким. Пришлось для этого всеми правдами и неправдами заманивать его к знатоку человеческих душ. Но, в конце концов, у нее все получилось.

Очередь была большой. Но все когда–нибудь проходит.

Дверь открылась и молоденькая медсестра, помощница Ивана Ивановича громко позвала:

— Кошкина!

Но никто не отозвался. Элеонора Матвеевна забыла, что записалась на прием под своим именем, да и Леонарду сказала, что именно ей нужно провериться по поводу нервных недомоганий. А иначе просто нельзя было заманить его в кабинет к психиатру.

— Кошкина есть? — еще раз позвала медсестра.

Тут Элеонора Матвеевна и сам Кошкин опомнились.

— Мы здесь, — сказала она и взяла супруга, как маленького ребенка за руку, решительно потащила за собой.

— Мне–то, зачем идти с тобой? — воспротивился Кошкин. — Я ни на что не жалуюсь.

— Пойдем, дорогой, а то мне без тебя страшно, — умоляющим голосом попросила супруга. — Ты только посидишь, послушаешь, что скажет доктор. Да и вообще, вдруг меня не выпустят, а прямиком — в психушку.

Последние слова подействовали, и он согласился.

— На что жалуемся? — доктор Чудиков провел молоточком у переносицы Элеоноры Матвеевны.

— Да я, собственно…

— Так, так, — доктор стал водить молоточком от одного глаза женщины к другому, отчего бедная Элеонора Матвеевна прикрыла их руками.

— Не надо так волноваться, — сказал Чудиков. — Это всего лишь стандартные процедуры.

Не успела она прийти в себя от «молоточка», как доктор уже достал из стола фотографии членов правительства. Почему именно их? Да потому, что каких — нибудь неизвестных бандитов с большой дороги, или артистов показывать он, исходя из практики, понял, не имело смысла. На артистов, как правило, смотрели пациенты с вожделением, на преступников — с ужасом. Здесь другое дело. Члены правительства воплощали и первых и вторых, но ассоциации вызывали правильные у здоровых пациентов.

— А сейчас посмотрите на эти фотографии, — сказал он. — Внимательно посмотрите и ответьте мне: какие возникают ассоциации?

— Доктор, — Кошкина даже не взглянула на лежащие перед ней фотографии, знакомых по телевизору министров — Я бы хотела с вами поговорить наедине…

— Конечно, конечно, поговорим. Мы с Вами обо всем поговорим обстоятельно. Так какие ассоциации?

— Фу-у, — тяжело выдохнула Элеонора Матвеевна, беря одну за другой фотографии. Она так расстроилась, что забыла, что такое ассоциации. Но тут же собралась и выпалила: — Демократия… Свобода… Полные прилавки…

Доктор скривил губы в едва уловимой ухмылке, а Кошкин, все это время молча и с интересом наблюдавший за происходящим, вскипел:

— Дура! Какие «полные прилавки»? Ты посмотри на цены! А что Эти с селом сделали… — он показал на фотографии: — О-о! Ну и дура!

— Интересно, интересно… — доктор перевел взгляд на Кошкина. — Мне еще не доводилось встречать человека с такими ассоциациями.

Кошкина вздохнула: все разрешилось само собой. Чудиков теперь был полностью поглощен ее мужем. Она молча наблюдала за их оживленной беседой. Они говорили о внешней и внутренней политике и еще много о том, в чем Элеонора Матвеевна, к глубокому ее сожалению разбиралась очень слабо.

Наконец, доктор опомнился и обратился к пациентке:

— Вот, уважаемая, ваш муж вполне здоровый человек. А вам не мешало бы подлечиться. Ассоциации у вас нездоровые… На лицо неадекватное восприятие реальности. Все видите в розовых тонах. Не хочу вас пугать, но это довольно–таки серьезное нервное расстройство, которое может стать хроническим и перерасти в тяжелые формы, вплоть до полной потери рассудка.

— И что же делать?

— Лечиться, уважаемая, лечиться! И незамедлительно!