Не плачь по мне, Аргентина

Виктор Бурцев, 2008

Ушедшие от возмездия нацистские преступники во главе с безумным оккультным доктором фон Зеботтендорфом, укрывшись в Аргентине, жаждут реванша. На сей раз их оружием стали результаты страшных экспериментов с человеческой психикой, основанные на древней индейской магии. Сотрудник советской разведки Антон Ракушкин и журналист Константин Таманский затевают опасную игру с целью разрушить планы нацистов. Однако противостоять им придется не только тайной полиции и повстанцам-террористам, но и чудовищным существам с противоположной стороны реальности.

19

— Помните Первую мировую? — спросил Зеботтендорф у Генриха.

— Ну, вы спросили! — Тот рассмеялся. — Я помню историю.

— Дело-то не в войне как таковой, а в том, что ей сопутствовало.

К вечеру похолодало, и они переместились на веранду. После дневной жары вдыхать прохладный воздух было приятно. К тому же молчаливые слуги фон Лооса принесли замечательные чесночные хлебцы к полусырому мясу, которые Генрих очень любил. Они напоминали ему Баварию, хотя в тамошней кухне не было ничего подобного. Странная и нелогичная ассоциация.

— Что же?

— Болезни. Раны. Все эти смертельные игрушки: бомбы, пули, газы, мины — все это порождало огромное количество возможностей для хирурга. И вспомните, с чем мы и весь мир начали эту войну и с чем мы ее закончили!

— И тут же ввязались в следующую… — добавил фон Лоос задумчиво.

— Да-да! — согласился Зеботтендорф. — Один год войны сделал для хирургии больше, чем десятилетия мирной жизни. Несколько лет кошмара и хаоса тогда позволили нам нынешним получить высококачественную хирургию, действенные антибиотики, анестезию… Вспомните! Как раньше было? Удар молотка через деревяшку, и пациент в отключке! А сейчас…

— К чему вы клоните, Зеботтендорф? К тому, что война — это двигатель прогресса?

— А вы собираетесь с этим спорить?

Генрих покачал головой.

— А наши лагеря?! — Рудольфа раздражала пассивность фон Лооса в разговоре. — Вы вспомните, вспомните…

— Боже упаси. Я посетил Освенцим лишь однажды и до сих пор пытаюсь забыть…

— Не получается? — поинтересовался Генрих.

Фон Лоос покачал головой.

— Да кончайте вы! — разозлился Зеботтендорф. — Все выставляют немцев палачами! А кто, по-вашему, двигал науку, прогресс?!

— Неужели комендант Майданека? — изумился Генрих.

— Мы проводили опыты! Опыты, понимаете? Важные для науки! Хотите вы или нет, но именно благодаря таким людям, как Менгеле, человечество достигло всего того… — Он покрутил в воздухе руками, словно бы охватывая все достижения мировой науки в целом. — …Того… чего оно сумело достичь! Даже выход в космос!..

— Рудольф… — Фон Лоос печально вздохнул. — Я лично знал Менгеле. Это был редкостный говнюк.

Зеботтендорф пожал плечами.

— Это не имеет значения. Те же опыты проводили и русские, к слову сказать.

— Только делали это на добровольцах, — ответил Генрих.

— А вы-то откуда знаете?

— Знаю. — Тот пожал плечами. — Несмотря на то, что вы говорите, вряд ли кто-либо из еще живых ученых Третьего рейха с удовольствием признает, что пользовался результатами исследований, полученных в Аушвице.

— Не важно! — Зеботтендорф потерял запал и бухнулся в кресло. — К чему я это все говорил?

— Да-да. Мне тоже интересно. — Генрих налил себе апельсинового сока, подсел к вкусно пахнущим хлебцам и мясу.

— И мне! — поддержал его фон Лоос.

— Я вспомнил! — Зеботтендорф радостно поднял палец.

— Да ну? — удивился Генрих с набитым ртом.

Фон Лоос радостно рассмеялся.

— Ну вас к черту! — беззлобно отмахнулся Рудольф. — Слушайте. Война позволяет прогрессу двигаться вперед семимильными шагами. И сейчас мы с вами находимся в той стадии, в какой находилась медицина, а конкретнее хирургия, в 1914 году. Припоминаете?

— Ужас… — равнодушно ответил Лоос.

— Вот именно. Мы хирурги душ! Но мы едва-едва сумели разобраться, какие органы важны, а какие несут только вспомогательную функцию. Едва-едва научились резать. И зашивать. Еще даже не умеем подавлять воспалительные процессы… — Зеботтендорф замолчал, глядя на жующих Лооса и Генриха. — Мы даже еще не умеем удалять гной! Грязь! Вонь!

— Тьфу! — Фон Лоос оттолкнул тарелку. — Идите вы к дьяволу, чертов доктор!

Генрих продолжал невозмутимо жевать.

— Удивляюсь вашему спокойствию, дорогой Генрих! — Фон Лоос встал, прошелся по веранде. Налил себе сока. Попробовал. Сердито выплеснул его в кусты и взял в руки бутылку с коньяком. — Гадость какая. Неужели нельзя без этих подробностей, черт побери?!

— Я просто хотел, чтобы вы прочувствовали уровень, — спокойно пояснил Зеботтендорф. — Уровень и серьезность вопроса. Поэтому и прибегнул к этой малоаппетитной метафоре. Приношу свои извинения.

Фон Лоос раздраженно сел в визгливо скрипнувшее кресло.

— Итак, я продолжаю? — поинтересовался Рудольф.

— Да, конечно. — Фон Лоос махнул рукой. — Простите, не сдержался.

— Итак, мы находимся в начале пути. В самом начале. Душа для нас все еще тайна за семью печатями. Одно отличает нас от всех остальных: мы знаем, что душа не только существует, но на нее можно воздействовать. Это знание дорогого стоит, поверьте. Кое-что мы умеем, но пройдут не то что годы… Пройдут столетия, пока мы, наконец, достигнем нужного уровня.

— Собираетесь прожить еще сто лет? — спросил Генрих. Он прищурился на Зеботтендорфа. Старик выглядел в лучшем случае на шестьдесят.

— Нет! Но и ждать не хочу. Никакой постепенной работы! Нам нужен рывок! Понимаете? Рывок, возможность жертвовать сотнями жизней, тысячами! Нам нужен материал для работы!

Генрих осторожно отодвинул тарелку. В задумчивости он водил руками по столу. Правая рука задержалась на столовом ноже. Не меняя положения, он обернулся и посмотрел на Зеботтендорфа.

— Вам нужен свой личный Аушвиц, доктор?

— Мне нужна возможность работать. И только война позволит мне… Позволит мне совершить революцию в науке. Такую, о которой можно только мечтать. Понимаете? — Он наконец посмотрел на Генриха. — Бросьте, старина! Вам не к лицу роль моралиста. Неужели, осуждая человека, вы не догадывались, куда он попадет? Ха! Ни за что не поверю…

— Осуждал его не я. Я только делал свою работу… Работу полицейского, — тихо ответил Генрих. — Делал, как мог. Но вы правы. Знал. Все знал.

— Ну, так чего же? Победителей не судят!

Генрих отодвинулся от стола.

— Что-то я потерял аппетит.

— Еще бы. — Фон Лоос вытащил из кармана сигару, понюхал ее, с наслаждением закурил. — Наш доктор отобьет желание жить у любого. Но поверьте мне, все не так уж плохо, как кажется на первый взгляд. Когда я впервые увидел его работы, не поверите, Генрих, чуть не вырвало. Но, оказывается, во всем этом есть и положительные стороны. Например… — Он похлопал себя по животу. — Я прекрасно себя чувствую, хотя мне уже чертова туча лет. А все он.

И фон Лоос ткнул пальцем в Зеботтендорфа, который раскланялся с деланым кокетством.

— Это действительно важное открытие. И это действительно путь к власти. К настоящей власти. Над всем этим гнилым миром!