Зеркало Иблиса

Виктор Бурцев, 2001

Интерес гитлеровской Германии к мистике общеизвестен. Не надеясь на вермахт, не получая ощутимых результатов от работ с атомом, гитлеровское руководство мечтало о чудо-оружии. Вместе с рукописью некоего профессора Замке, который описал свое путешествие и, главное, свою находку – древний исламский артефакт – Зеркало Иблиса, у Германии появляется шанс. Экспедиция СС брошена на поиски артефакта и ожесточенно утюжит жаркий африканский песок. И вот уже гудит разбуженная пустыня…

2

Не говорите о тех, которых убивают на пути Аллаха: «Мертвые!» Нет, живые! Но вы не чувствуете.

Коран Корова 149(154)

Когда тебя вызывают к коменданту лагеря, не следует ждать ничего хорошего. Впрочем, Юлиус уже давно не ждал от жизни ничего хорошего, с того самого дня, как его выволокли из кабинета, спихнув на пол стопку старинных книг и расплескав чай. До сих пор перед глазами у Юлиуса стоял раздавленный сапогом автоматчика бутерброд, который приготовила ему к чаю Этель… Как банально: бутерброд, раздавленный сапогом. Тоненький кусочек белого хлеба, намазанный маргарином и мягким сыром. Нет, наверное, не слишком банально — цветок, к примеру, был бы куда банальнее.

Когда к нему приходили такие мысли, Юлиус подозревал, что сходит с ума. Но чем эти мысли хуже мыслей о еде, о тепле, о спокойном долгом сне?

В одно прекрасное, а правильнее сказать, ужасное утро все это должно было закончиться. Как именно, Юлиус еще не решил. Может быть, рывком к проволоке, расчертившей пространство за территорией лагеря непараллельными линиями. А может, пощечиной одному из надзирателей, толстому Замману по прозвищу Пузо. Или венами, расцарапанными бутылочным осколком, невесть как завалявшимся под нарами…

Не исключено, что сейчас все и закончится. Так даже интереснее — совсем уж непредсказуемо. И пусть… Юлиус не был героем. Не был даже человеком, способным на яркие поступки… Уже на втором допросе в гестапо он подписал все, что ему дали подписать. Потянул за собой троих профессоров, ассистента Кепке, который рассказал ему как-то анекдот про Геббельса… Так что ни побег, ни самоубийство — не для Юлиуса. Лучше уж вот так, как об этом рассказывают лагерники: в одно прекрасное утро тебя уводят, ты садишься в кресло, ничего не подозревая, и какой-нибудь хорошо позавтракавший шарфюрер^[3] стреляет тебе в затылок.

Его вели спокойно, не подгоняя, не покрикивая. И привели не к коменданту, а в аккуратную комнатку с дощатыми стенами, пахнущими смолой. Посередине стоял столик, перед ним — стул. За столом сидел человек в штатском и курил, стряхивая пепел в бумажный фунтик.

— Господин Замке? — осведомился он, вставая.

Боже, а ведь когда-то я был господином. «Господин Замке»… Булочник Йозеф всегда говорил так, приветливо кивая. Коллеги в университете. Библиотекарь, старик Трауерманн… Этель… «Господин Замке желает кушать?». «Только когда фрау Замке составит ему компанию»…

— Я не осмелюсь,.. — начал было Юлиус, но человек в штатском указал на свободный стул:

— Садитесь, пожалуйста, господин Замке. Хотите курить?

Юлиус стоял как вкопанный. Только сейчас он осознал, что, кроме них, в комнате никого нет. Никто не торчит за спиной, готовый тут же врезать между лопаток, или по почкам, или по голове…

— Капитан Артур Фрисснер. Садитесь же. Юлиус сел на самый краешек стула.

— Юлиус Замке, тридцать девять лет. Антрополог, археолог, арабист, профессор, автор шести монографий. Сын Вильгельма Замке, также антрополога, археолога, арабиста, профессора, автора… монографий вроде бы побольше.

— Вы знали отца, господин капитан? — спросил Замке и осекся. Минуту назад он никогда бы не подумал, что сможет вот так запросто обратиться к офицеру. Сейчас его уведут. Или, что еще вероятнее, этот симпатичный капитан вытащит пистолет и застрелит его прямо здесь, сидящим на стуле.

— К сожалению, нет, — ответил Фрисснер. — Не имел чести. К тому же об археологии я имею весьма смутное понятие. Как и об антропологии, не говоря уж об арабистике, если не считать практикой — я имею в виду арабистику — ряд визитов в Танжер и Тунис.

Он помолчал, внимательно глядя на Юлиуса.

— Давайте будем откровенны, господин Замке, — сказал он, гася сигарету и комкая фунтик с пеплом. — Я понимаю, что вы здесь не на курорте. Я не особенно вдавался в быт лагерей, подобных вашему, мало того, я в первый раз в таком месте… Не скажу, что мне нравятся здешние порядки, но и не берусь их обсуждать и осуждать Я далек от всего этого. Не буду тянуть: я приехал, чтобы забрать вас отсюда.

Он снова замолчал, словно ожидая эффекта от своих слов.

Юлиус почувствовал, как его колотит, пробирает из самой глубины, как трясутся колени, пощелкивают зубы, точнее, остатки зубов…

Только бы не потерять сознание.

Только бы не потерять.

… В нос ударил морозно-омерзительный запах, и Юлиус вскрикнул.

— Очнулись. Я уже хотел вызвать врача, — сказал Фрисснер, убирая пузырек темного стекла. — Можете быть свободны!

Это уже не мне, понял Юлиус. За спиной кто-то скрипнул половицей, чуть слышно закрылась дверь.

— Хорошо еще, что вы не брякнулись со стула, — деловито продолжал Фрисснер, обходя стол и садясь на свое место. — Итак, вы свободны. Как разумный человек, вы, конечно, спросите, что от вас потребуется.

— Нет, — возразил Юлиус, борясь с неожиданно подкатившей тошнотой. — Я спрошу, где Этель и девочки.

— Я ожидал этого. Этель и девочки у вашей матери в Ганновере. Им ничего не грозит. Могу добавить, что за них вступился старый друг вашего отца генерал Бух. В противном случае все могло бы закончиться куда хуже… Вам он помочь не смог.

— Все равно, спасибо, спасибо дяде Вальтеру, — горячо сказал Юлиус. — Я их увижу?

— Увидите.

— А… Почему меня освободили?

— Скажем так: вы — безобидная личность, попавшая в лагерь то, ли по ложному навету, то ли вследствие неаккуратной работы следователей. Что там вам вменяли: контакты с коммунистами? Но вы же не были членом партии, не так ли?

— Не был. Я и голосовал в тридцать втором за Гинденбурга, не за Тельмана…

«Похоже, я оправдываюсь», — подумал Юлиус.

— Вот еще, вспомнили. — Фрисснер махнул рукой. — Я сам голосовал за Теодора Дуйстерберга. За фюрера тогда проголосовали только одиннадцать миллионов, но это же не значит, что всех остальных должны немедленно повесить… Короче, вы теперь свободный человек, господин Замке.

— Мы едем домой, господин капитан? — с надеждой спросил Юлиус.

— Нет, — спокойно сказал Фрисснер. — Домой мы не едем.

К такому повороту событий Юлиус и готовился. Просто так из Бельзена не выпустят. Значит, ты кому-то нужен — твой мозг, твои руки… Следователь так и сказал: «Вы оттуда не выйдете, Замке. Или выйдете очень нескоро, опираясь на палочку и вспоминая неосторожную молодость».

В черном «опеле» сидел водитель в штатском, который предупредительно открыл перед Юлиусом дверцу. Фрисснер сел на переднее сиденье, повернулся, протянул небольшой термос и сверток в пергаменте.

— Вот, бутерброды с ветчиной и кофе. Кофе плохой, не обессудьте.

— Благодарю, — сказал Юлиус. После той бурды, что разносили в лагере, кофе показался великолепным. «Опель» выехал за территорию лагеря, охранник проводил его скучающим взглядом.

Жуя, Юлиус прослушал вопрос и, извинившись, переспросил.

— Я поинтересовался, когда вы в последний раз были в Африке, — повторил Фрисснер.

— Я был в Марокко весной 1939 года. Небольшая экспедиция, вместе с Андреотти, этим вечным спорщиком.

— А в Триполитании? Ливийская пустыня, Тибести…

— Ах, это. Последняя экспедиция отца, 1935 год. Крайне неудачное предприятие.

— Вы знакомы с работой вашего отца «Зеркало Иблиса и другие мифические артефакты»?

— Разумеется. Неоконченная работа, отец уделял ей много внимания, поэтому и не дописал — слишком многое требовало уточнений, было спорным…

— В таком случае у меня для вас сюрприз, господин Замке. Эту работу ваш отец закончил, когда отдыхал в Лозанне. Я не знаю, по какой причине он не сообщил вам об этом, но сейчас рукопись находится в Берлине, куда мы и направляемся.

— Этого не может быть, — уверенно сказал Юлиус. — Может быть, какая-то другая рукопись…

— «Зеркало Иблиса и другие мифические артефакты», — покачал головой Фрисснер. — Я не специалист, как уже говорил вам, но рукопись видел собственными глазами. Сто тридцать шесть листов, плюс любопытные примечания в виде черновиков, которые ваш отец сохранил. Все это сберег некий профессор Ройдель, его… — капитан замялся. — В общем, рукопись нашли во время обыска. Хорошо, что она попала в руки специалиста, иначе могла бы попросту осесть где-то в архивах.

— Значит, он ее закончил… — пробормотал Юлиус. — В последние годы мы с отцом были далеко не в лучших отношениях, особенно после экспедиции в Ливию. Возможно, именно поэтому он не сказал мне о рукописи — думал, что мне это не интересно. У меня была принципиально иная точка зрения на его ливийские изыскания. Но я не понимаю, какое отношение…

— А вот это вам объяснят в Берлине, — перебил его Фрисснер. — На вашем месте я бы теперь поспал. И ни о чем не беспокойтесь, господин Замке. Э-э… Извините, совсем забыл: вы ведь носите очки, не так ли?

— Носил, — улыбнулся Юлиус. — Их разбили, а получить новые не удалось.

— Нужно было захватить с собой, — сокрушенно сказал капитан. — Впрочем, пусть вас вначале посмотрит окулист. Возможно, зрение ухудшилось.

— Бог с ними, с очками, господин капитан. Главное, что я на свободе. Я не знаю, что вы там придумали и зачем я вам понадобился, но честное слово — сейчас мне все равно.

Примечания

3

Шарфюрер — звание в СС, приравненное к армейскому званию унтерфельдфебеля.