Чёрное золото

Виктор Блытов, 2019

Приключенческий морской роман «Черное золото» родился из идеи написания сценария к художественному кинофильму с аналогичным названием в 2010 году по заданию Александра Любимова. Использована идея (южные острова, военный корабль, пираты, кораллы, любовь), подсказанная Александром Покровским по борьбе с пиратами. Позднее Александр Михайлович Покровский издал книгу «Тропик лейтенанта», где изложил собственное видение задумки. Синопсис «Черное золото» был выбран Александром Любимовым из десятка предложенных другими авторами. Был выделен режиссер со студии «Три Т» Михаил Михайлович Селютин, однако ознакомление штаба ВМФ с синопсисом дало полный запрет на снятие фильма по подобному сценарию. «Не позволим флот позорить» – было сказано руководством управления воспитания. В течение нескольких лет, прошедших с момента издания, синопсис к кинофильму «Черное золото» автором синопсиса был переосмыслен, значительно переработан, дополнен, получил новое звучание и подготовлен к издательству в качестве книги. Показанные в романе события происходили в девяностые годы двадцатого столетия на фоне развала экономики России, войны в Чечне, парада суверенитетов республик, областей, краев. Показан эпизод развала военно-морского флота на Дальнем Востоке. Идет массовый вывод кораблей ВМФ из строя, продажа на железо лучших кораблей, продажа секретов на запад и восток, потеря флотом наиболее способных офицеров, мичманов. Происходящее с флотом соизмеримо с грандиозным поражением в самом крупном морском сражении. На фоне этих событий в рамках одного небольшого корабля второго ранга показано, что корабли – это не только железо, которое можно продать, порезать, бросить ржаветь. Это еще и экипаж, который вопреки происходящим событиям в стране хочет сохранить свой корабль для России, хочет служить России. События, показанные в романе, вынуждают руководство страны и командование флота понять необходимость для страны военно-морского флота, признать наличие интересов страны в дальних зонах, которые необходимо обеспечивать стране. Впервые в романе показана борьба военно-морского флота России с пиратами, которые, не видя противодействия на морях, стали наглеть и нападать на гражданские суда. Нападения пиратов стали весьма чувствительны для многих стран. Наши герои действуют в экстремальных условиях, когда за ними не стоит большая и сильная страна, способная защитить и помочь, а полуживая, воюющая внутри себя держава, терзаемая олигархами и другими (якобы, дружественными странами), стремящимися урвать себе большой кусок от пирога некогда великой державы. В романе есть и приключения, и любовь и место подвигу во имя флота и России. Герои молодые офицеры, мичмана, матросы, способные на подвиг ради своей страны. Душу Богу, жизнь Родине, сердце – женщине, честь – никому!

Глава 1. Флот у пропасти

Начальным моментом в разрушении советского флота стал 1986 год, когда Горбачёв отказался от принятия десятилетних судостроительных программ и государство перестало их финансировать.

Штурман фрегата «Яростного» старший лейтенант Лёха, вернее, правильно Алексей Сергеевич Кузьмин, а по корабельной кличке просто Кузя, лёжа в тельняшке-маечке и брюках на своей нижней койке в каюте, не сняв ботинок и свесив одну ногу вниз, а вторую положив на одеяло не первой свежести, играл на гитаре и тихо подпевал слегка дурным голосом, как ему казалось, весёлую песенку:

А тётя Надя не даёт,

Трусов резинка душу жмёт,

А лейтенант уже снимает пояс…

Дверь каюты резко распахивается и в каюту входит командир БЧ-4 старший лейтенант Александр Ким, второй жилец этой каюты, высокий, черноволосый и черноглазый парень со слегка с характерным восточным разрезом глаз.

— Что за негатив, Кузя? Что за меланхолия?

Кузьмин, не прекращая играть мелодию и даже не повернувшись, ответил:

— Опять зарплаты не будет. Наш корабельный «финансист — ясный сокол» Боря Покатин сказал, что кто хочет получить зарплату, тот должен отказаться от 30 % в пользу финансового отдела флота. Тот, кто согласится, на следующей неделе может получить. А кто не согласен ничего не получит в этом месяце, как, впрочем, и в следующем. Я не собираюсь кормить за свой счёт всякую финансовую мразь. — И, глянув на Кима, продолжил петь:

На параде, на параде,

Флот воздушный в небесах.

Стало душно тёте Наде,

В синих байковых трусах.

— Зря, значит, пришёл? — Ким сел в кресло и улыбнулся. — Гулял бы я себе, занимался своими делами, съездил бы на рыбалку со своими, — он тяжело вздохнул и, обратив внимание на расстроенного штурмана, попытался его успокоить. — Леха, ну чего ты совсем расквасился, — тронул за плечо друга. — Каждый раз, когда ты поешь эту песню, у меня кошки скребут на душе. Чувствую, что тебе плохо. Хочу помочь и не знаю, как. Давай гитару сюда, вместе подумаем, что делать дальше и как быть?

Алексей положил гитару на койку и сел. Потянулся, закрыл правый глаз и, улыбаясь, сказал:

— Саня, ты знаешь, что душа не лежит сегодня проституток «Мамонта» развозить по клиентам! Да и охранять стоянки автохлама тоже занятие не для офицера. А ведь придётся. Денег-то нет совсем. Я же офицер, Саня, блин, штурман, моряк в третьем поколении! Я в море хочу, на боевые задания. Зачем меня только учили? Зачем столько денег было вложено страной в мою подготовку? Чтобы я проституток развозил или привезённый из Японии автохлам охранял? Ты не знаешь, как там наши рапорта по увольнению со службы? — и, тяжело вздохнув и, не дождавшись ответа, продолжил, — к едреней фене поскорее с такого флота! Корабли угроблены, денег не платят, мичмана и, представляешь, даже офицеры, воруют всё медное и бронзовое с кораблей и продают барыгам. Флот практически угроблен. Новые корабли — «Брест», «Смоленск», «Адмирал Грейг», «Адмирал Эссен» списаны и проданы на иголки. Ведь это были почти новые корабли дальней океанской зоны. Им бы сейчас волны Индийского океана пахать. Кто будет Родину от супостата защищать, если понадобится и с чем? А, может, понадобится, — и, не дождавшись ответа и встретив вымученную улыбку, тяжело тоже вздохнув, продолжил, — понадобится. В лес не ходи понадобится! Чем Родину защищать с тобой будем? С дубинками? Луки со стрелами наделаем? На пирогах из брезента?

Ким сидел на крутящемся стуле и, улыбаясь, загибал пальцы.

— Ого, сколько кораблей только первого ранга у нас выведено из строя получается! А ещё подводные крейсера. Мы последние остались с «Уверенным», наверное, из новых кораблей. Неужели там наверху этого не понимают?

Алексей пересел на крутящийся стул, стоявший у секретера, и повернулся лицом к Киму.

— Почему не понимают? Понимают прекрасно. Только не говори мне и никому никогда, что они там наверху, — он показал указательным пальцем наверх, — ничего не понимают, — отрицательно покачал головой.

Улыбка на его лице превратилась в скептическую гримасу. Он немного помолчал, прокашлялся и продолжил:

— Ты прямо, дорогой мой, как не на земле живёшь. Не чувствуешь это корабельное бытие на своей нежной корейской шкурке. Все там, — он опять показал большим пальцем наверх, — понимают прекрасно. Арифметика у них простая. Патриотизмом и заботой о Родине и о защите страны у них и не пахнет. Бытие и алчность определяют сознание и там наверху в Москве и здесь внизу во Владивостоке. С Вашингтона или из Пентагона, или из Лэнгли поступает в Москву команда: этот русский корабль представляет угрозу для флота и национальных интересов США и его союзников, надо его срочно зарезать. В Москве чиновники высшего масштаба берут под козырёк и командуют сначала финансистам, — он снова взял гитару и с силой ударил по её струнам.

Раздался громкий звук.

— Немедленно прекратить финансирование этого корабля! Потом через несколько месяцев командуют нашими адмиралам на Тихоокеанском флоте, — он опять ударил по струнам гитары, — в связи с недофинансированием, плачевным состоянием корабля и недовольством экипажа, живущего в голоде, холоде и нищете — немедленно в срок до такого, порезать и продать этот корабль нашим друзьям, а деньги от его продажи не забыть прислать нам в Москву.

Ким усмехнулся.

— Леха, у тебя паранойя! Везде врагов видишь. Ты хоть сними чёрные очки с глаз.

— А ты розовые сними сначала! А чего врагов страны искать? Они здесь все в наличии, — он третий раз ударил по струнам гитары. — Потом подключается либеральная тусовка из видных, авторитетных и узнаваемых всеми лиц, — он в четвёртый раз ударил по струнам гитары. — В СМИ под это организуется компания о том, что у России нет врагов, а остались одни друзья, флот дорогой и его надо срочно продать и выручить деньги для бедных офицеров. Если надо, т о А м е р и к а и Н А Т О п о м о г у т. А п о к а с т р а н е в т а к о й сложный период нет необходимости держать такой флот, а именно из-за этого корабля не платятся зарплаты шахтёрам, учителям, врачам и не строятся дома для увольняемых офицеров. Голодает трудовой народ. Весь наш любимый народ и даже твои папа с мамой начинают с ненавистью смотреть на этот корабль и весь флот в целом. Устраивается психологическая такая политическая и психологическая буча, что завтра все готовы идти на корабль и рвать его на куски. Корабль без ремонта, с поломанной техникой и недовольным экипажем выводится из строя и продаётся немедленно. И заметь, на ура!

— Не преувеличивай, Леха, особенно про медийных врагов и либеральную тусовку, — Ким корчился от смеха.

— А, может, ты скажешь, где сейчас три противоавианосные дивизии стратегических бомбардировщиков, где два полка палубных штурмовиков? — ожесточился Кузьмин. — Видел в «Огоньке» картинку, где наши бывшие стратегические бомбардировщики лежат перерезанные пополам в трёх, заметь, в трёх местах американскими классными резаками? А где наши классные лётчики, мастера ракетного удара? Проституток разводят на японском хламе?

— Лёха! Ну хватит резаком резать душу! — скривил лицо связист. — Я что ли не понимаю?

Но разгневанного штурмана уже не остановить.

— И самое интересное, что недовольных потом нет! — продолжил штурман. — В Вашингтоне все довольны — угроза исчезла, в Москве тоже все довольны — получили в свои карманы навар, народ аплодирует — выдали один раз зарплату, а для следующей зарплаты на флоте ещё есть корабли и даже уникальные подводные лодки, и что интересно, что даже экипаж списываемого корабля тоже доволен, что их избавили от мучений жить впроголодь и без денег.

— Ну ты преувеличиваешь насчёт откатов в Москву! Ты сам их считал? Откуда ты это знаешь? Корабли продаются за бесценок.

Не обращая внимания на реплику связиста, штурман продолжил:

— Адмиралы тоже кладут изрядную мзду себе в карманы парадных сюртуков, а заодно и награждаются за оперативность в продаже корабля высшими орденами страны и получают очередные воинские звания. Артисты и руководители СМИ ещё сильнее награждаются высшими орденами страны за проведённую компанию. Все довольны и в Вашингтоне, и в Москве чиновники, и артисты, и адмиралы, и даже экипаж, отпущенный с такой службы на вольные хлеба. Страна, возможно, будет потом недовольна, так кто ее спрашивает? Хотя могу, друг мой Кимуля, могу и ошибаться в очерёдности действий. Но ответ сходится все равно, как их не переставляй. Возможно, что команда нашим финансистам даётся теперь прямо из Вашингтона, а в остальном все так. Откуда знаю? А это что, так не видно? Это что, так сложно просчитать? Или надо иметь обязательно юридическое или экономическое образование. А общего интеллекта проанализировать то, что происходит в стране и на флоте тебе не хватает?

Лёша прилёг на свою койку и опять ударил по струнам гитары.

Ким понял, что он опять хочет запеть одну из своих песенок про тётю Надю или лошадей Пржевальского. Он развернулся на своём вращающимся кресле к Кузьмину.

— Погоди, Леха, мы пока не договорили! Не все же адмиралы такие, как Душман и Учитель? Вспомни Сатулайнена, а Гиоева? Камня не брошу в их сторону. Да и ты, наверное, против них ничего негативного не скажешь?

— Согласен с тобой, мой юный корейский друг. Есть нормальные адмиралы. Вернее, все же были. Обрати внимание на слово — были. Но сегодня, как я тебе уже заметил, наступил час негодяя, нормальных адмиралов на флотах не осталось. Всех нормальных и переживающих за страну вымели метлой за эти семь лет. И, судя по нашему бытию, по ситуации на нашем флоте и других флотах решают такие вопросы именно ненормальные, а нормальных никто в этих вопросах даже не спрашивает. А вот если они начинают возникать, то их тут же отправляют на заслуженную пенсию. Выгоняют, если не возбуждают по дутым проблемам уголовные дела. И сначала ласково им говорят, поглаживая по руке — это у вас от высокого давления, психологического неприятия сложных политических процессов. У вас здоровье отказывает, психика вся издёргана многими годами в море. Подлечитесь, успокойтесь, а мы тут пока без вас будем «бубновых» сбивать.

— Леха, а ты что, опять выпил, нашёл где-то? — подозрительно посмотрел на друга Ким и усмехнулся. — Больно ты сегодня разговорчивый.

— А что, видно? Чуть-чуть было, — улыбнулся штурман. — У нашего Федорчука шило нашлось на самом дне банки. Представляешь, ещё с советских времён. Советский спирт — самый лучший спирт в мире. Шило, что надо. Сейчас могут и метиловый подсунуть, а раньше только лечебный давали. Представляешь, какое богатство? Ну как отказать было другу по системе и не разделить с ним тяготы военной службы переходного п е р и о д а? В о т, м ы с н и м п о ч у т ь — чуть, — Кузьмин показал пальцами, по сколько чуть-чуть. — И только исключительно в исследовательских целях и для подъёма общего настроения. Представляешь, как этот советский спирт отличается от того спирта, который нам выдавали полгода назад? Как лето от зимы. Не пахнет и даже не разбавлен мочой молодого поросёнка. Я бы тебе оставил, но мало было.

— Леха, ты же знаешь, что я не пью. У нас, корейцев, ген на восприятие спиртного отсутствует или мутировал в другую сторону, чем у вас. Я в системе как-то выпил с ребятами сдуру, так потом меня всем классом снимали с дерева, куда я залез почему-то в коньках и непонятно зачем. А твоё настроение, кстати, повысилось после принятия шила?

— А настроение почему-то сразу понизилось, — усмехнулся штурман. — Сашка, хватит бередить душу. И так все не так. Бытие отравляет сознание уверенным дурманом и хочется забыться. Ты не видишь, что матросам жрать нечего. Кормят просроченной бурдой, от которой даже крысы отказываются. У нас в кают-компании шаром покати. На первое вода с капустой, на второе капуста без воды, а на третье вода без капусты. Дохлая крыса повесилась у снабженца в продовольственных закромах. Закусить нормально с Федорчуком ничего не нашли, кроме старых сухарей. Дожили.

Штурман прилёг на нижнюю койку, взял начал пальцами быстро перебирать струны:

Едут, поют юнкера Гвардейской школы,

Трубы, литавры на солнце горят.

Гей, песнь моя, любимая,

Буль-буль-буль,

Бутылочка казённого вина!

— Хватит, Леха, так переживать и за флот, и за жизнь, и за зарплату. Да плевать!

— Ким, ты не понимаешь? Чем я буду маме буду помогать? Отец умер. Я один мужчина в семье остался и должен ей помогать. Пенсия у неё не ахти какая. На работе сократили. Пенсию и ту платят нерегулярно и мало. Даже за отца. Я им всегда с сестрёнкой посылал, а сейчас даже послать нечего. Сходил бы в Челюсти (ресторан «Челюскин»), оторвался бы с любимой официанткой Ниной. Она сегодня ждёт меня, а мне не с чем к ней пойти. Цветов не купишь, не говоря уж о шоколадке. Я, офицер флота, даже этого не могу себе позволить! Денег нет! Какой же я офицер? — и опять затянул свою заунывную песню:

Объясненья бурные,

И слова амурные,

И признанья нежные до самого утра.

Гей, песнь моя, любимая,

Чок-чок-чок —

О рюмочку рюмочки стучат.

Внезапно он ударил по струнам и остановился.

— А ты куда теперь собираешься, мой лучший корейский друг? От тебя так пахнет одеколоном, — принюхался Кузьмин, — что понятно, что собираешься явно не на рыбалку. Девушку себе завёл наконец, наш правильный?

Ким замялся, но, немного подумав, ответил:

— Лёха, я встретил такую замечательную девушку. Светой зовут. Она будет ждать меня сегодня у памятника комсомольцам, — он посмотрел на командирские часы и сказал, — в шесть часов.

— О, Ким, ты меня удивляешь! Ты аскет, делающий по утрам физзарядку, не курящий и не пьющий обратил внимание на женщину? Гормоны заиграли? Тогда не забудь купить презервативы. Сейчас иностранные продаются в сексшопе с пупырышками. «Метро» называются, по-моему. Женщины балдеют от них.

— Дурак ты, Леха, и пошляк с пупырышками! Я из лучших побуждений все тебе рассказал. У нас все строго и правильно. Я думаю, что это, возможно, будет большая любовь. Ты бы видел, какая она воздушная, какая красивая. У нас корейцев не принято соблазнять женщин до свадьбы. Не этично, не принято. Понимаешь?

— Запомни, связист, пока я жив. Секс — любви не помеха, но порой, как говорят, обрати внимание, сами женщины, даже и не повод для знакомства. Женщины это ой как хорошо понимают и используют нас, дуралеев. И прежде, чем жениться, надо обязательно хоть разок проверить, подходит ли она тебе? Ты думаешь, что ты ее ловишь, ты с ней знакомишься, ты ее любишь? Нет дорогой! Это она тебя ловит в свои ловушки, она с тобой знакомится и далее, делая невинные глазки, заманивает тебя в свои ловушки, опутывает своими сетями. И вот когда ты даже дёрнуться не можешь, она тебя обирает до последнего гроша и потом, естественно, бросает. И вообще, в глазах наших владивостокских женщин морской офицер ныне вообще не котируется. Ладно, ладно! Беги, дурачок, тебя ждут! — закричал он, прикрывая голову, увидев, что Ким замахнулся на него подушкой.

Ким опустил подушку.

— Это ты, Леха, такое другу говоришь? Ты что, в любовь совсем не веришь? А мои родители, а твои родители? У них не было любви?

— Родители, запомни, Ким — это совсем другое дело. Это другая эпоха, другие отношения. А сейчас всё не так. Вон в школах, передавали по ящику, провели опрос, аж в-седьмых классах. Девочки хотят стать проститутками, а мальчики бандитами. О какой любви можно говорить? Ладно, беги, не порть настроение!

Ким уничтожающе посмотрел на штурмана, снова потянувшегося к гитаре, хмыкнул, надел фуражку и вышел из каюты.

Утром следующего дня Ким с грустным лицом вошёл в каюту, посмотрел на собирающегося в кают-компанию штурмана и запустил фуражкой в другой угол каюты.

Штурман усмехнулся.

— Ну как? Как успехи? Судя по твоему лицу, видимо, не очень?

Ким махнул рукой, наморщил лоб.

— Расскажи, Кимушка, — настаивал штурман. — Что у вас получилось? Почему ты такой кислый?

Ким махнул рукой и ничего не сказал, открыл ящик стола и стал чего-то искать.

Кузьмин подошёл к связисту, погладил его по голове и ласково спросил:

— Как там, Сашенька, твоя воздушная, ласковая и неземная?

— Как-как? Сам знаешь, как! Как ты и говорил. Все по чертежу, — он усмехнулся. — Только с пупырышками и не хватило для полного счастья.

— Да ты что? У вас что, и до постели дошло? — удивился штурман.

— Слава Богу, нет. Но могло получиться стояком в подъезде. Я понял её так.

— Ни фига себе! — присвистнул штурман. — Неземная, воздушная, ласковая оказалась обычной подъездной проституткой?

— Нет, наверное. Хотя, я затрудняюсь сказать. В женщинах я понял, что ничего не понимаю, — наклонил голову Ким. — Ну не подъездная проститутка. Не пробовал и не платил. Да и нечем было. Просто она предложила сходить в ресторан. Я ей признался, что денег нет, что нам не платят. А она мне говорит, мол, а зачем тогда с женщинами знакомишься? И так выразилась, что даже я повторить тебе не могу. Повернулась и ушла. А я остался. У родителей что ли деньги брать? Мне стыдно. Пошёл ночевать к родителям, а что мне оставалось?

Кузьмин ухмыльнулся, но, увидев, что Ким смотрит на него, тут же сделал грустное лицо.

— Легко отделался, Ким. Не смогла раздеть тебя, так как у тебя ничего нет. Запомни, связист, сейчас нормальных женщин нет. Всем нужны только деньги. Им нужны кооператоры, предприниматели, банкиры, бандиты и прочие, а мы флотские офицеры, что с нас можно взять, кроме анализов в поликлинике? Мы даже теперь своей стране не нужны. А вот ради бизнесменов, новых русских они могут жертвовать собой и отдавать им самое дорогое, что имеют. Будут у тебя деньги, фирма и доход, и они будут с тобой. Нет — ну и не лезь! Оставайся холостым. Бери пример с меня.

Ким постоял, подумал, а потом решился спросить:

— Леха, ты думаешь, что мы и дальше будем здесь страдать без нормальной жратвы, без зарплаты? Нам нужны деньги, но сами они не будут капать нам в карманы? Матросы не будут сытые? Мама и сестра твои не будут довольные? А ты с утра, выпив пятьдесят или сто грамм шила, будешь только наслаждаться вокалом от тёти Нади и ждать, когда тебе подпишут рапорт на увольнение со службы? Или, придя от Ниночки, скажешь, что все хорошо? А она тебя примет, если не найдёт «нового русского», а перед твоим носом просто закроет дверь?

— А я давно ничего не думаю. Те, кто думают так, извини, друг сердечный по жизни и каюте Ким — они стреляются. Слышал, на офицерских классах, опять капитан 3-го ранга с Камчатки застрелился, стоя дежурным? Видимо, ему надоело это существование, когда все вокруг рушится от идеалов до экономики, что другого выхода он не нашёл. Уже в этом году десятый флотский офицер подряд.

— А почему флотские стреляются?

— Не знаю, даже не думал, — удивился Кузьмин. — Может, флотские офицеры более армейских ранимые, может, у них за время нахождения в морях не вырос панцирь, как у носорога? Можно только догадываться и гадать. Стреляются кто? Те, кто ничего не может изменить и видят пагубность всего, что происходит. Честные стреляются, а гниды выживают. А мы с тобой среди этих гнид живём сегодня. Чего стоят эти наши адмиралы Душман и Учитель, которые уничтожают флот и корабли ради своего личного благополучия? В стране наступил час негодяя, и мы в нем в первых рядах. Скоро и до нашего «Яростного» доберутся, не даром уже финансировать перестали. Мы у них на очереди следующие. Куда пойдём? Что делать будем? Я штурман, не ходивший в море, ты связист без какой-либо связи, даже без половой, — рассмеялся Кузьмин своей шутке. — На рыбаки пойдём? Рыбу для японцев ловить, а потом стоять арестованными и голодными в чьих-то там портах? Или сидеть в каталажке за провоз наркотиков или ещё какой-то запрещённой гадости? Сколько сидит наших уже от восточной Азии до Африки? Не пересчитать! Нами задницы подтирают там уже.

— И что, Лёша? Нам стреляться из-за этих гнид? — вздохнул в отчаянии связист. — Да лучше их всех самих перестрелять!

— Если бы это было возможным, дорогой мой корейский друг, и ты думаешь, что что-то решило бы? Застрелишь ты, к примеру, Душмана (Душман — кличка на флоте адмирала Душенова — командующего флотом) или Учителя (Учитель — кличка на флоте контр-адмирала Доскаля, командира эскадры кораблей), а на их место встанут тут же десятки таких же, если не хуже, Душманов и Учителей, которые будут рвать и уничтожать наш флот. Вон молодёжь подмётки режет на ходу. Ты посмотри, какая пена повылезала откуда-то. Про адмирала Литовченко слышал? Это с «Бреста» гнида. Не добили его там. С Федорчуком учился. Говорят, что уже адмирал! Систему эту, Сашка, менять надо. А кто ж ее сменит? И кто нас допустит ее менять? У них знаешь, какая защита? ОМОНы, ШМОНы и прочее.

Он опять ударил по струнам, намереваясь продолжить песню, но Ким его перебил:

— Леха, чего ты хандришь? — Ким уселся на вращающееся кресло, прикреплённое креплением к палубе каюты, крутанулся по кругу, и продолжил, — если ты ничего не можешь изменить, то надо пристроиться к этой системе, и гадить ей изнутри. Пока она не развалится.

— Да ты уж ей нагадишь! Вон ребята на «Бресте» встали на рога и не дали прохиндеям угнать «Брест» за рубеж. И что? Все равно угнали «Брест» в Китай! — он усмехнулся. — А их с флота выкинули, как обгадившихся щенков. Даже особистов, таможенников и погранцов ванинских турнули со службы. Тех, которые их поддержали на первом этапе, да и на втором тоже турнули. Эту систему, Саша, уже не сломаешь, она как раковая опухоль проникла вглубь страны, флота и даже каждого из нас. Нет, флот уже пропал. Из этой «Цусимы» русскому флоту уже не вылезти. Слышал, звания присваивают за баксы? Хочешь каплея — плати четыре тысячи зелёных, хочешь кап три — плати пять, а кап два на восемь тянет, за кап раз надо десять, а за адмирала все двадцать. Платят же и за звания, и за ордена. Ты посмотри на колодки Душмана и Учителя, как у ваших корейских генералов, аж до коленей свисают.

— Не трогай корейских генералов. У них тоже своя болезнь. Но в принципе я согласен с тобой, — Ким посмотрел на штурмана своими черными глазами у дружески улыбнулся. — Я тоже офицер, наверное, единственный из наших приморских корейцев морской офицер. Мной знаешь, как гордились и родители, и друзья, и родственники, и просто знакомые корейцы? А что теперь? Я даже в море после системы почти не ходил. Только когда мазут по кораблям в Стрелок развозили вместо проданных начальничками танкеров — но это же не в счёт. И что, мне звания покупать за баксы, заработанные родителями на рынке? Или самому зарабатывать за службу? Я служить хочу нормально. Я готов служить своей стране.

— Тогда вперёд в корейские адмиралы, Саня! В КНДР! Таких, как ты, у них ещё нет. Слушай, а может, со своего корабля рынду продать на рынке? Какие ни есть деньги. Продадим и пропьём в «Челюстях». Вон, со «Стойкого» мичмана придурки поснимали бронзовые кингстоны на продажу, и он сразу стал «Неустойчивым», и опрокинулся у причала. Куда его теперь? И нас также скоро пустят под газорезку. Америкосы с радостью пришлют своих резчиков и самые лучшие резаки, чтобы наш флот почикать на иголки. Для наших же ткачих, как мечтал это сделать наш великий вождь Ленин и все же сделал второй вождь великий Боря.

Штурман опять сел на своей койке, опять отложил гитару, вытер выступившие слезы рукой, тяжело вздохнул.

— Давай, любимый мой Кимушка, по чайку выпьем, единственное, что осталось нам. Травой можно заваривать и без сахара пить в задумку или вприглядку.

— Это как это в задумку? Расскажи.

— А чего рассказывать? Просто пьёшь горячую воду и представляешь в голове, что там есть сахар и во рту становиться слаще. Так делали в России в голодные годы.

— Да, это точно. Сахара у нас нет. И во рту ни от каких мыслей слаще не станет.

Ким помолчал немного и потом продолжил тихим голосом:

— Леха, хватит хандрить. Давай вставай, одевайся. Поедем деньги зарабатывать, на пропитание нашим матросам и себе немного для полного счастья и для твоей мамы, — он как-то виновато улыбнулся. — Решено, я тебя беру с собой!

— Это куда? — заинтересовался штурман. — Где у нас в стране деньги лежат, что можно просто прийти и взять?

Не обращая внимания на вопросы штурмана, Ким продолжил, почесав голову левой рукой:

— Наши с тобой матросы, Саша, голодными сидят на корабле, коробке или как ее ещё можно назвать. На острове Русском вообще матросики от голода стали помирать в учебке. По телеку показывали, хуже, чем узники в Бухенвальде. А мне рассказали в прокуратуре знакомые, что на «Блестящем» годки (старослужащие) молодых матросов на Светлановскую работать по вызову посылали. Мужской проституцией заниматься, и хоть какие деньги зарабатывать им на выпивку. Представляешь, что раскрыли особисты. Стыдоба. И это флот?

Штурман опять сел, положил аккуратно на койку гитару.

— Что ты предлагаешь, друг мой юный? Где зарабатывать? На Светлановскую выходить с гитарой? Или раком там становиться? Что ты конкретно предлагаешь? Рассказывай!

— Я хочу поехать сегодня и заняться нашим корейским бизнесом. Мне тоже не меньше, чем тебе нужны деньги. Там можно сегодня заработать и неплохо. И планирую тебя взять с собой. Лишние руки не помешают. Хватит в каюте гнить и песенки грустные и похабные петь.

— А что у нас за дело там? — оживился штурман. — Где заработать можно?

Саша немного замялся, а потом сказал:

— Я тебе сказать пока не могу. Не моя тайна. Но возможность заработать есть. Наши корейцы зарабатывают и живут неплохо. Только надо держать язык за зубами, — он потянулся. — Иначе можно не заработать, а погибнуть. Ты согласен или нет?

— Какой вопрос? — усмехнулся штурман. — Это, наверное, все же лучше, чем проституток «Мамонта» вечером развозить. Куда и когда едем? Гитару брать? Девочки будут?

— Гитару не брать. Девочек не будет. Сейчас, если ты согласен, едем, вернее пешком идём домой ко мне. Мама нас накормит, а то ты совсем плохой стал, — улыбнулся Ким и потом добавил, — когда стемнеет поедем, — он хотел сказать куда, но потом передумал и сказал неопределённо, — в общем поедем. Тебе не все ли равно куда? Я везу, — и Ким улыбнулся.

— Ты, старший лейтенант Ким, какими-то загадками говоришь. Но я согласен. А что делать?

— О-о-о-о, какое достижение! Он согласен. Сначала был у тебя Кремом, потом моим юным корейским другом, потом просто Кимом и сейчас ты меня назвал старшим лейтенантом Кимом. Продвижение большое вперёд, — усмехнулся связист.

Он внезапно схватил с верхней койки подушку и ударил по голове штурмана, тот схватил свою подушку, и завязалась драка подушками, как между десятилетними мальчишками в каком-то пионерском лагере.

Внезапно в дверь каюты раздался стук. Драка подушками сразу прекратилась. Разгорячённые офицеры кое-как привели себя в порядок, причесались пальцами, одёрнули форму и повернулись к двери.

— Войдите! — крикнул Александр.

Дверь открылась и робко вошёл молодой матросик с боевым номером БЧ-1 на синей, слегка мятой робе.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? — спросил он у штурмана.

— Обращайся, Архипенко. Только скорее, видишь, мы со связистом собираемся на сход! — Алексей встал, открыл шкаф, достал оттуда хорошо выглаженную, чистую, жёлтую рубашку с погонами старшего лейтенанта.

— Тут такое дело. Я местный, из-под Уссурийска. Местечко там есть, Келлеровка называется. В честь какого-то Келлера названа.

— Не какого-то, а исследователя Приморья, — усмехнулся всезнающий Кузьмин. — И не просто Келлера, а барона Августа, Иоганна, Марии фон Келлера.

— Понял. Запомню, но сложно их всех запомнить сразу, — почесал затылок Архипенко. — Мы с матерью и сестрой ещё дальше в тайге живём. Километров десять от Келлеровки. Дом у нас там. Прадед ещё поставил, когда их с Украины переселили. Мать руку топором на днях поранила, а мне местные корейцы сегодня сообщили. Надо в тайгу идти женьшень собирать, и делать настойку. Лечить надо.

— Ты из-под Келлеровки? — удивился Ким. — А Пака знаешь?

— Кто у нас Пака Костю не знает? — усмехнулся матрос. — Знатный браконьер. Тигра, медведя бьёт для китайцев. А вы его тоже знаете?

— Нет, лично не знаю, но рассказывали, — замялся Ким. — Родственник он мой дальний, — сказал, усмехнувшись. — Мы все корейцы родственники в какой-то степени. Мало нас осталось.

— Понятно, — протянул матросик. — К нему за заказами из Китая приходят. Лапы там, печень ценится.

— Жить-то надо, — сказал, застегнув сзади галстук, штурман, и, посмотрев на себя в зеркало шкафа, немного поморщился. — Что от меня хочешь, Архипенко? Не тяни Муму за причинные места, извини, хотел сказать за хвост, но сказал, как получилось. Говори быстро, чётко и по сути. Мы спешим. Что я должен тебе сделать? Посочувствовать? Утешить? К груди допустить левой или правой? Дать поплакать в жилетку? Что?

— У меня есть женьшеневая заимка в тайге, — сказал тихо матрос Архипенко. — Мне надо идти туда, собирать женьшень, делать настойку и лечить мать. Для этого мне надо две недели отпуска. Все-равно службы нет здесь никакой. Спим целыми днями в кубриках или вентиляторных. Вам обязательно принесу настойки, товарищу старшему лейтенанту Киму тоже и можно продать будет немного на рынке. Какие ни есть все же деньги. И на питание матросов их пустить. А то таким кормят, что не дай Господь.

Алексей задумался. Потом осторожно сказал, почесав лоб:

— Архипенко, и как я дам тебе отпуск две недели? За какие заслуги? Положено по уставу, обрати внимание, в качестве поощрения, но не более десяти суток, плюс дорога. И то только в случае, если ты отличишься где-т о и в ч е м — то. Что другие матросы скажут? Годки к примеру? Им бы тоже хотелось домой. А ты же ведь недавно прибыл на корабль? А что я командиру скажу? Как я ему аргументирую?

Ким поморщился и сказал:

— Лёша, скажи командиру, как есть. У него мать топором руку разрубила. Надо срочно лечить. Больницы нет. Фельдшер в лучшем случае. В тайге всегда так лечат женьшеневой настойкой. Классная вещь. Мне в детстве мать всегда мазала, когда с царапинами и ранами домой приходил. Заживает моментом.

— А я водку женьшеневую пил. И что? — усмехнулся штурман. — У ваших, кстати, корейцев купил. Чуть Богу душу не отдал. Так голова болела целую неделю. А там, знаешь, какой-то корень. Сказали, что женьшень. А я думаю, что это не женьшень, а что-то вредное для здоровья.

— Знаю! — усмехнулся Ким. — Деньги не корейцы, а китайцы так зарабатывают. А вы верите, что там женьшень? Наивные. Там в лучшем случае корень люпина для балдежа. Это слабый наркотик, но весьма вредный для здоровья. И после него голова болит.

Кузьмин потёр голову, как будто она у него болела.

— И чего раньше молчал, Ким?

Ким усмехнулся.

— А ты спрашивал меня, когда покупал? Вот то-то. В следующий раз спрашивай и не будет проблем. Тебе повезло, ты с местным корейцем в одной каюте живёшь и не пользуешься этим. А зря.

Ким встал и посмотрел на Архипенко и снова сел на диван, положив ногу на ногу.

— Так вот, штурман, по семейным обстоятельствам ты вполне можешь отпуск оформить матросу. А там Архипенко телеграммку на корабль отобьёт, что мол, так и так — заболел, простудился и просит продлить ещё на недельку. Ты ж без него не умрёшь? — улыбнувшись, сказал Ким. — Чего проще?

Архипенко засмущался.

— В вашей Келлеровке фельдшер есть? — спросил он у Архипенко.

— Есть, конечно. Не фельдшер, а фельдшерица есть, Светланка, гарная дивчина.

— Один хрен, что фельдшер, что фельдшерица, я вижу, что для тебя главное, что гарная дивчина. Но кашу маслом не испортишь, главное, чтобы печать была убедительная на твоей бумаге. И ей здесь поверили. Хотя, командир поверит любой печати. Нам повезло, что наш «профессор» (так называли командира корабля на «Яростном») не заморачивается в таких мелочах. Ведь так? А печать в сельсовете или какая у вас там власть — ткнёшь посильнее и все. Главное у нас не человек, а печать теперь! — Ким встал, снял с вешалки и надел на голову фуражку. Проверил, правильно ли ее надел, в зеркало.

— Леха, иди к кэпу, проси отпуск Архипенко по-семейному и з а о д н о с к а ж и, ч т о м ы с т о б о й с х о д и м и будем на коробке послезавтра, к подъёму флага.

— Почему послезавтра, а не завтра?

— Потому что работать будем не покладая рук. А командир поймёт. В море нам все равно не идти, значит, штурмания им не нужна. Ни сегодня, ни завтра. На заправку кораблей идёт на этой неделе «Уверенный», связи тоже не надо, вся техника у меня в заводе уже год. Наверное, продали паразиты кому-нибудь по спекулятивной цене, ну да это их дело. Правда я слышал, что сам завод связи приказал нам всем долго жить. Но на все есть бумаги. Денег нам с тобой не платят, и даже не кормят, — он усмехнулся. — Значит, мы сами должны подумать о наших матросиках и себя не забыть немного, раз Родина о нас совсем забыла, а командиры не хотят заботиться. И потом, у тебя же мать и сестра.

Штурман ещё раз поправил галстук на груди, посмотрелся в зеркало, и, достав чистый лист бумаги, положил на стол вместе с шариковой ручкой.

— Архипенко! Пиши рапорт на отпуск, по семейным. Подпишу сейчас у командира, а заодно и нам добро на сход возьму для себя и связиста.

— Не, Леха, ты, наверное, опять с Федорчуком выпивши.

— Не только маленько, — Кузьмин показал между указательным и большим пальцами сколько он выпил.

— Хоть и немного, но выпивши. Я лучше сам к кэпу схожу с рапортом, заодно к связистам своим заскочу и дам ценные указания на период моего отсутствия. Твоя задача одеться и быть готовым, как юный пионер, следовать по указанному мной маршруту.

Архипенко сел за стол и под диктовку сразу двух офицеров, ожесточённо споривших между собой насчёт формулировок, с третьего раза написал рапорт.

— Всю чистую бумагу перевёл! — проворчал штурман, и подписал рапорт.

Ким взял рапорт, убедился, что все правильно составлено, что стоит дата, подпись и есть разрешение командира БЧ, выскочил из каюты. На выходе он обернулся, улыбнулся и сказал:

— Ждите, я сейчас!

Командир фрегата «Яростного» капитан 2-го ранга Матвеев был интеллектуалом по складу своего характера. Чувствуя, что он ничего не сможет сделать и изменить в нынешней службе, особенно не держал на службе офицеров, а потихоньку отпускал зарабатывать деньги своим семьям. Из всех кораблей Тихоокеанского флота, пожалуй, «Яростный» обладал ещё какой-то боеготовностью и мог ещё выйти в море в случае необходимости. И это было только благодаря авторитету и стараниям командира корабля, который пользовался уважением экипажа и офицеров и никогда не опускал руки даже в самых сложных ситуациях. Правда, его командование эскадры и флота недолюбливало. Не стесняясь, называли «профессором», а он не обижался. В эти трудные годы он активно изучал историю России и флота, писал статьи в «Морской сборник» и «Зарубежное военное обозрение», полемизировал активно с другими авторами и что вообще было странным писал кандидатскую диссертацию и планировал ее защитить в военно-морской академии, откуда ему приходили регулярные предложения перевестись в Питер. А ещё у него было хобби — он играл в шахматы по переписке, в том числе и с заграницей с мастерами и кандидатами в мастера спорта по шахматам. Весь корабль знал об этом увлечении командира и матросы, и офицеры, с удивлением разглядывали заграничные конверты и марки, приходившие в адрес командира.

— Что вы хотите, Александр Юонгович? — оторвался от своей работы командир.

— Товарищ командир! У матроса Архипенко мать разрубила руку топором и ему надо туда срочно выехать лечить её.

— Давай рапорт! — командир не глядя быстро подписал его. — Что ещё?

— Мы сойдём на берег со штурманом до послезавтра?

Командир задумался, вздохнул, посмотрел в иллюминатор и потом сказал:

— На вахту не заступаете?

Он внимательно посмотрел на связиста.

Тот отрицательно покачал головой.

— Вам добро со штурманом! — сказал командир, надвинул очки на глаза и почувствовав, что связист не ушёл, поднял глаза и удивлённо посмотрел на него. — Ещё вопросы есть?

— Никак нет, товарищ командир!

— Тогда идите, мне надо работать! — и командир опять склонился над своими бумагами.

Ким осторожно прикрыл дверь в каюту командира, и заскользил по трапу вниз, практически не касаясь ступенек ногами, держась за поручни одними руками.

Так делают только на флоте. По трапам надо идти как можно быстрее и этой несложной наукой овладевают все моряки. Проходы узкие, а по тревогам любая заминка приводит к пробкам.

«В узкостях не стоять. Бегом, бегом!» — кричали старые кондукторы и боцмана ещё императорского флота и щелкали цепочкой боцманских дудок по тугим задам, задерживающихся на трапах и в коридорах матросов.

Скользя по трапу вниз, Александр вспомнил этот флотский обычай и усмехнулся.

«Надо зайти ещё к своим и проинструктировать» — думал он, скользя в кубрик по трапу.

Минут через десять, после ухода, он вернулся в каюту. Там его ждали Архипенко и Кузьмин.

— Все, подписал профессор? Даже не спросил? А нам разрешил?

— А куда он денется? Архипенко, тебе добро на две недели и не надо делать бумаги от фельдшерицы. Я смотрю, ты расстроился, что не надо идти к фельдшерице?

Матрос виновато улыбнулся.

— Ну сходи к ней, конечно. А сейчас забирай подписанный рапорт и дуй в строевую часть оформлять отпуск по семейным обстоятельства м. И н е з а б у д ь, ч т о с т е б я н а с т о й к а! — он усмехнулся. Когда дверь за матросом закрылась. — Нам тоже добро, Лёша, с тобой. Пошли?

— Саня, а что мы будем сегодня делать? Какая форма одежды? Что брать?

— Форма одежды — штаны, приспущенные вниз до колен, — пошутил Ким. — Сначала едем ко мне, обедаем, ужинаем, переодеваемся, а потом… едем куда я тебя повезу. Все вопросы потом. Больше сказать не могу.

— Гитару брать?

— Гитару не брать. Водку надо взять бутылки две. Спирта же у тебя нет?

Лёша усмехнулся.

— Откуда у бедного еврея деньги и тем более спирт? Третий год не дают вовремя. Водкой компасы заправлены, вместо поддерживающей жидкости. Картушки лупятся. Не тот градус оказался.

— Сливай бутылку, — почесав голову, скомандовал Ким. — Вон из-под шампанского, стоит под столом. Денег заработаем, снова зальём.

— Раз надо, Саня, значит — надо! Жертвую на благое дело самое дорогое, что есть у штурмана — магнитные компасы.

— Для нашего дела надо.

Штурман почесал голову, схватил пару пустых бутылок из-под вина, понюхал их, удовлетворено хмыкнул и побежал сливать так называемую поддерживающую жидкость из компасов.

Мало кто из непосвящённых во флотские дела людей знает, что картушка корабельных магнитных компасов плавает в так называемой поддерживающей жидкости, состоящей из определённой концентрации спирта. Иногда на кораблях этот спирт пьют, в период особого состояния штурманов. Так сказать, в критические дни. Можно сказать, это был, видимо, крайний случай. Без поддерживающей жидкости компасы не работают. И ни один штурман, знающий, что предстоит выход в море, не решится на это.

«Видимо, наступил такой крайний случай» — оправдывал себя штурман, взлетая наверх по корабельным трапам к ходовой рубке.

В голове вертелась дурацкая песня, написанная видимо кем-то из штурманов:

Выпью все компасы я,

Если повод верный?

Просят души зелья,

Если нет таверны.

Через минут двадцать он вернулся в каюту с наполненными бутылками.

— Тогда все нормально. Идём пока ко мне домой, поедим, а потом дальше, — Ким почесал затылок, — мать нас накормит, а под вечер поедем по плану.

— Чем накормит? Собачатиной? — пошутил штурман.

— Зачем собачатиной? Это в Корее корейцы иногда собак едят. А мы здесь обрусели изрядно уже. Собак не едим и кошек тоже. Многие у нас даже православные и имеют русские имена. Как у меня. Может, где в тайге и едят некоторые собак, когда есть необходимость. Но я об этом не знаю, — усмехнулся Ким.

Они вышли из каюты и направились по коридору к кормовому трапу.

Когда вышли из надстройки яркое летнее солнце резануло глаза. Офицеры надвинули сразу козырьки фуражек на глаза.

Корабль стоял у 33 причала Владивостока. Рядом стояли такие же «Уверенный» и «Блестящий». Чуть дальше стояли эскадренные миноносцы «Свирепый» и «Строгий», чуть дальше виднелся корпус лежащего на борту «Стойкого». А ближе к гражданским судам стояли гидрографы «Байкал» и «Балхаш» с приваренными к бортам понтонами, видимо, чтобы не утонули. Буксиры через бухту волокли в Дальзавод бывший большой противолодочный корабль «Хабаровск».

У трапа стоял дежурный по кораблю командир группы управления ракетным оружием лейтенант Кромченко и вахтенный матрос, отмечающий карандашом прибывающих и сходящих на специальном пластиковом столике, и они смотрели в сторону причальных кустов. На соседних кораблях уже не было даже вахтенных матросов.

Ким и Кузьмин посмотрели в ту сторону, куда смотрел Кромченко. Там на причале у самых зелёных кустов на скамейке какой-то матрос взасос целовал девицу, залезая рукой даже под коротенькую юбку. И вахтенный матрос, и лейтенант Кромченко, открыв рты, с удовольствием разглядывали эту сцену.

— Трахнет или не трахнет? Давайте пари, господа офицеры! — предложил Кромченко Киму и Кузьмину.

— Как пошло вы говорите и думаете, господин лейтенант! — дурачась, ответил ему Ким.

— И так понятно, что трахнет. Иначе, зачем она пришла? Я бы трахнул, но здесь все зависит от того, что у матроса на уме, — сказал, не задумываясь, Кузьмин. — Запиши, что мы с Кимом на пару дней на сход. Будем послезавтра. За меня мичман Егунов. Передай ему, Сеня, пожалуйста, чтобы он на сход ни-ни. Пока я не вернусь. А послезавтра я его отпущу в город тоже на пару дней.

— А за меня старшина 2 статьи Ушаков, — сказал Ким. — Он все знает, я его предупредил! — и, отдав честь Андреевскому флагу, сбежал быстро вниз по трапу на причал.

— По трапу бегом! — сбежал вниз и штурман, отдавая честь флагу и одной рукой придерживая фуражку.

С борта корабля на уходивших старший лейтенантов с завистью посмотрел Кромченко. Немного постояв, он с сожалением посмотрел на пару, где матросик кроме залезания под юбку дальше пока не пошёл.

— Не трахнет. Тяму не хватит! — сказал он вахтенному матросу и направился в рубку дежурного записывать сошедших в журнал схода.

С сигнального мостика рассматривали в визиры целующихся сигнальщики, отталкивая друг друга.

«Какое ни есть, а все же зрелище» — подумал лейтенант, позавидовав сошедшим на берег командирам БЧ-1 и БЧ-4.