Успей оглянуться!

Виктор Балдоржиев, 2018

Интересно, как жили в Сибири до прихода русских? Есть ли произведения на эту тему в русской литературе?.. Этот роман-эссе я набросал 20 лет тому назад в деревенской бане. За неделю. Другого места не было. Остаётся ли мысль актуальной сегодня?Мы все одной крови. На планете нет чистокровной нации. В жилах европейцев пульсирует кровь монголов и наоборот. Это не зависит от желания людей, но им снятся сны тысячелетий, и они рассказывают об этом…Пусть каждый человек и каждый народ успеет оглянуться и запомнить себя таким, каким был. Я очень хотел оглянуться и запомнить…

Виктор Балдоржиев

Последние войны волков

роман-эссе

«…Под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании».

А. С. Пушкин.

Мы все одной крови. На планете нет чистокровной нации. В жилах европейцев пульсирует кровь монголов и наоборот. Это не зависит от желания людей, но им снятся сны тысячелетий и они рассказывают о них…

Третий и остальные

Перевернутый желтый клинок луны на середине реки вдруг закачался и задрожал, черная гладь воды мелко зарябила. Плеснула волна, фыркнула лошадь, на серебристой лунной дорожке показался плывущий, подталкиваемый течением, контур лошадиной головы, потом — еще, еще и еще.

Два десятка лазутчиков тумэтов переправились ночью через Онон и с первым рассветом двинулись в глубь Ара Халхи.¹ Один из воинов, блеснув в темноте булатными наплечниками, обернулся в сторону едва алеющего восхода и, приблизив сложенные чашечкой ладони к губам, издал протяжный волчий вой. Через мгновенье из-за реки ему ответили таким же тоскующим воем. Тумэт что-то весело крикнул остальным и набегу лошади вскочил в седло…

В полдень пятеро хори-тумэтов вспугнули из березовой рощицы стайку косуль и азартно погнали по высокой траве к берегу реки. Люди были мускулисты и сухи, как стрелы из ветвей дикого персика, на лицах решительно темно-бронзового цвета сверкали веселые глаза. Первому стрела вонзилась в спину, и он, вскрикнув, повалился в траву, испуганная лошадь шарахнулась и понеслась одиноко в степь. Второй оглянулся, и стрела со свистом пробила ему горло, опрокинув в бок. И сразу же из ближнего к рощице леса вылетели на конях проворные тумэты с обнаженными саблями и с диким визгом начали окружать оставшихся.

Двое молодых и узколицых, без кольчуг и островерхих малгаях², были зарублены, не успев понять случившегося.

— Третьего взять живым! — хрипло закричал громадный старший тумэтов, отстегивая на быстром скаку от седла волосяной аркан. Но третий поднял на дыбы буйного гнедого, развернул и, пригнувшись, выпустил стрелу, убив летящего на него с копьем врага. Быстро воткнув лук в налучник, всадник вырвал из ножен саблю, бросил гнедого наметом на чужаков и, ворвавшись невредимым в самую их гущу, начал рубил направо и на лево. От крутящегося вихря невероятной силы и ожесточения повеяло ужасом! Старший тумэтов бросил аркан на траву.

Третий дрался страшнее дикого зверя. Трещали и ломались копья, сверкали и звенели сабли, щиты, кольчуги, хрипели и падали зарубленные, дымилась кровь. Бешенный клубок из людей и коней кружил по степи, истоптались и окровавилась трава.

Третий зарубил шестерых. Рассвирепевшие ине ведающие страха смерти тумэты, вот-вот готовы были проткнуть всадника множеством копий, когда тот, жутко закричав, страшным ударом разрубил надвое старшего врагов. Хлестнула бешенной струей горячая живая кровь, вырвавшаяся из разгоряченной плоти, единое быстрое тело человека развалилась от плеча до бедра! Еще дымились и дергались на траве кровавые половины туши, еще шевелились губы, не досказавшие последнее проклятье, как один из чужаков закричал:

— Это Барас! Шолмос,³ он заговоренный!

Жестокий и огромный всадник оскалился и, рыча, снова ринулся на ошеломленных тумэтов, и никогда не отступавшие войны повернули коней. Кричавший замешкался, встретившись взглядом с хори-тумэтов и не успел развернуть саврасого коня. На всем скаку всадник отсек ему голову. Тяжело и хрипло дыша, рыча и оскаливаясь, он быстро оглядывал место сечи, потом увидел мчавшихся тумэтов, кони которых поднимали тающее облачко пыли за сопкой.

Третий остался жив! Это был высокий мужчина с длинными и мускулистыми руками, его мощная грудь, обтянутая чешуйчатой кольчугой, вздымалась и опускалась. Бросив саблю в ножны, он снял шлем из толстой бычьей кожи, обложенный железными пластинами и вытер ладонью с побуревшего лица грязный пот. Голова его были обрита, длинная черная коса плетью свисала на спину. Всадник слез с коня и перевернул ногой окровавленную голову в смятой рыжей траве, смотревшую застывшими глазами на белые облака в голубом небе.

— Ты оказался собакой, а не волком, Мунко, — прошептал жестокий всадник и, подняв мертвую голову бросил в кожаный тулум,⁴ притороченный к задней луке седла.

Вздохнув, он уже тяжел взобрался на взмыленного гнедого.

Летнее солнце опустилось за голубеющее в дымке тумана гору, когда всадник услышал лай собак. Запахло сухим навозом — аргалом. Курень,⁵ где он жил, расположился на зеленом берегу белого озера, за которым начинались горы и тайга. Юрты образовывали широкий круг, сужавшийся спиралью. В центре стояла большая белая юрта, у входа которой стоял стражник.

Повсюду чадили дымокуры, женщины доили коров и кобылиц, блеяли овцы и ягнята, ржали лошади, в сизом тумане проступали их смирные контуры. Всадник проехал наружный круг куреня, быстро слез с коня, бросил поводья подбежавшему мальчишке и направился к большой юрте.

— Бабжи, где остальные? — спросил низкорослый кривоногий воин, стоявший с копьем наперевес у входа.

— Убиты! — вздохнул Бабжи-Барас, отстегивая от широкого ремня с яркой серебряной бляхой колчан и саблю. Положив оружие у входа, он отстранил изумленно раскрывшего рот низкорослого и вошел в юрту. К воину подбежал мальчишка, что-то спросила проходившая мимо женщина. Вскоре в курене поднялся переполох.

— Он хори-тумэт? — спросила высокая стройная женщина в собольей шапке и синем летнем тэрлике-халате, когда Бабжи-Барас бросил к ее ногам мертвую голову. Бронзоволицая и румяная женщина внимательно смотрела на воина раскосыми черными глазами.

— Да, хатан.⁶ Ему надо было родиться китайцем, но, к сожалению, он хори-тумэт, — глухо ответил Бабжи-Барас. — Мы служили с ним у тумэтов, вместе были в семи походах. Два раза я спасал ему жизнь, а на третий — отнял.

Высоко вскинул женщина густые черные брови.

— Ты служил у тумэтов, Барас?

— Да, хатан, когда вы были еще девочкой в Хухэ Хото. Я был десятником харула⁷ пока наши не сказали, что уходят за Онон вместе с вами.

— Я не спрашиваю тебя, кем я была в Хухэ Хото!.. Неужели уляты или гунэ осмелились напасть на наших воинов?

— Нет, хатан! Хамниганы⁸ ушли в свои леса. Довольно мы их положили около Нэршу-гола.

— Кто это были? Баргуты, чахары, солонгуты? — Женщина снова села на олбоки⁹ и задумалась.

— Это были лазутчики тумэтов, хатан. Мунко служил у них, — Бабжи-Барас взглядом показал на мертвую голову.

— Можешь идти, — устало сказала княгиня. Бабжи-Барас поклонился, положил голову Мунко в тулум и вышел.

Откуда здесь будут хамниганы? Хатан все еще боится. Возле Нэршу-гола было много улятских воинов, а на Ононе их встретили стрелы гунэ. Хори-тумэтов собрали своих воинов. Это было трудно сделать: многие укочевали до Хори и Байкала, говорили, что их люди перекочевали на остров Ойхон. Но Бабжи-Барас повел свой отряд на хамнигшанов. Была страшная сеча! Хори-тумэты зарубили и перестреляли несколько сотен хамниганов. До сих пор люди подъезжать к пади Умэхэй, где разлагаются трупы хамниган и хори-тумэтов.

Покончили с хамниганами, снова стали нападать баргуты, чахары, приблизились солонгуты, и вот — тумэты… Мужчинам не стоило бы ссориться из-за баб. Княгиня повздорила с младшей свекровкой, порвала с мужем, за ней гонятся воины Мажи хана, нанятые свекром княгини, солонгутским ханом. Солонгуты враждуют с тумэтами ее отцам. А тумэты доходят до Онона и нападают на хори-тумэтов, хори-тумэты ходят в набеги на баргутов и чахаров.

Большая стая распалась!

Бабжи-Барас сидел в юрте и пил суп-шулю из деревянной пиалы, искусной оправленной серебром. В открытом круглом своде голубело небо, на улице раздавались голоса детей и женщин… Тумэт, которого он разрубил, был без кольчуги. Матерый волк, думал, думал, что так легко взять пятерых воинов. У них были добрые кони, если бы хори-тумэтов было больше, можно было захватить всех. Людей бы они зарубили, а коней и оружие взяли себе. Их же было всего два десятка, а в курене сотни воинов. Стая должна быть большой и сильной!

Они жили своим айлом-семейством в десять юрт. Бабжи-Барасу было одиннадцать лет, когда на айл налетела сотня воинов. Они сожгли юрты, перебили всех мужчин, угнали женщин и скот. Бабжа-Барас и его младшие братья, Хонтоли и Тантяна, спрятались под старую кошму и видели, как разбойники отсекали головы связанным мужчинам. Один взмах — и человек без головы. Так легко!

Потом братьев взяли в большой курень родственники. Бабжи-Барас стал пастухом, в пятнадцать лет он был табунщиком и усмирял диких коней. Тогда он почувствовал, что он сильнее своих сверстников. Его полюбил старый шаман куренья Бургэт.

–Ты будешь необыкновенным человеком! — ястреболикий старик, на смуглом его лице с крючковатым носом горели острые, как полыхающая сера, глаза. — В тебе живет дух большого эзэна.¹⁰

Много дней шаман учил Бараса стрелять из взрослого лука. А когда его взяли на службу в тумэтский харул, шаман дал ему крепкий лук с роговыми накладками, саблю и кольчугу.

Он никогда не думал о смерти. Его убьют, если он не убьет. И Бабжи-Барас безжалостно отсекал руки и головы, мог увернуться от стрел с четырех сторон и пустить за это время сам четыре стрелы и попасть. О нем стали говорить, что он заговоренный, что его заговорил шаман… Вихрем, с ревом и визгом, сотрясая конями степь, они налетали на айлы и курени, как и отряды других куреней и удельных князьков. Сколько было крови и плача! Окружить, обложить, перебить мужчин, забрать пожитки и добро, угнать женщин и скот — вот основная цель. Чтобы желудок не был пустым, убей другого и насыться! Десять лет они с Мунко служили у тумэтов, стали андами.¹¹ Мунко был своим, но не предал… Никогда не предавай своих! За это — смерть. Всякая обида и смерть должна быть отплачены, а тот, кто не сдержал слово — не человек.

Своими были хори-тумэты. И когда старейшины родов Бальжин-хатан решили уходить за Онон, Бабжи-Барас примкнул к своим. Человеку может быть хорошо только со своими! Он был с воинами, которые прикрывали отходы от самой Халхи. Теперь хори-тумэтам придется плохо, не с кем торговать и обмениваться, все меньше оружия, нет железа и кузниц, одежда износилась. Надо идти в набег, за Онон, в Халху. Воинов еще много…

Послышались шаги, голоса Хонтоли и Тантяны. Братья со своими людьми приехали.

— Ахэ¹², мы привезли тела всех наших и оружие тумэтов, которых вы порубили. Нашли и поймали шесть коней, — поздоровавшись сказал крепкий и большеголовый увалень Хонтоли. Братья сняли с ремней оружие и прислонили по обе сотроны юрты. У них были обветренные коричневые лица и зеленоватые рысьи глаза.

— Подбросте в очаг аргал, — приказал Бабжи-Барас.

— Ахэ, теперь вы начальник войск всех куреней. Хатан велела назвать вас батаром,¹³ — радостно проговорил младший Тантяна, высокий с девичьими чертами лица, парень. Все подсели к коротконогому столику, поджав под себя ноги, и насыщались мясом из тэбшэ, темно-желтого корыта из березы. Если долго и основательно, обгрызали добела и обсасывали все кости. Наконец, Бабжи-Барас отложил в сторону нож, вытер руки о сапоги-гутулы и помял большими темными руками голову, стряхивая оцепенение.

— Отберите три сотни воинов, — проговорил он задумчиво. — Хамниганы больше к нам не сунутся. Мы пройдемся по айлам и куреням баргутов. Нам надо много коней, скота и оружия. Мы давно оторвались от ханов, не можем торговать с китайцами, нам скоро нечем будет прикрыть наготу… А до Байкала далеко…

Он оглядел братьев, затягивающих ремни тяжелых панцирей из бычьей кожи, и вздохнул.

— Идите.

Братья переглянулись и, взяв оружие, вышли.

Хонтоли с Тантяной будут правым и левым крылом большой стаи. В центре всегда будет он — Бабжи-Барас батор.

Десять уставших тумэт остановили взмыленных коней на берегу Онона, в густых зарослях тальника. Двое по дороге умерли от ран, у него отрублена кисть руки, и он истек кровью, проклиная Заговоренного Бараса.

— Старики рассказывают, что во времена Чингисхана никогда не бросали убитых и раненных. Хорошее было время. А теперь? — недовольно промолвил старый воин, снимая наплечники и кольчугу и блаженно растирая мышцы. Тело разбойника было испещрено шрамами и рубцами и от того казалось рябым.

— Когда это было, Дошхон-ахэ! — отмахнулся один из тумэтов и стал доставать из тулумов борсу¹⁴ и протягивать остальным.

— Было, было… Что нам борса, — ворчал старый разбойник. — Я чуял запах дыма. Тут недалеко должен быть новый айл. Надо бы там поживиться. Эй, Бэрхэ, когда отдохнут кони, поедешь со мной на запах. Надо высмотреть. Не нарваться бы на Заговоренного…

Перед рассветом тумэты обложили с четырех сторон одинокий в степи айл и с первыми лучами солнца ринулись с копьями на перевес к юртам. На лай собак и крик женщин выскочили восемь мужчин и сразу были зарублены и заколоты. Двое тумэтов бросили веревки с железными крючьями и с треском свалили юрту.

— Не надо, болваны! — закричали остальные, добивавшие подростка с луком. Трое тащили за волосы обезумевших и вопивших женщин, успевая срывать с них серьги и браслеты. Солнце поднялось над сопкой и залило все вокруг золотым сиянием.

— Поджигай! — заорал в суматохе старый разбойник.

— Что делать с людьми, Дошхон-ахэ? — спросил еще юнный белолицый воин. Он нашел где-то большой жба с кумысом и время от времени отпивал, морщась и смотря на зачадившие юрты и ласковое утреннее солнце. Длинные вывернутые девичьи ресницы юноши удивительно подрагивали.

— Кончайте всех! — распоряжался меднолицый старый разбойник. — Кончайте пока не прискакал Заговоренный со своими людьми. Гоните скот к Онону! Быстрее!

Молодой воин вскочил на коня и помчался собирать разбежавшихся коров и лошадей, заворачивать их в круг и сбивать в ошалелую кучу. Пламя над айлом загудело и вырвалось высоко в небо, затрещали и рухнули юрты. В дымном тумане тумэты, торопясь, набивали тулумы утварью, одеждой, серебряными и золотыми украшениями, приторачивали к седлам луки и колчаны убитых мужчин.

— Нечем поживиться. Бедные люди! — ворчал сутулый тумэт.

— Молчи! Скота нам хватит, одежды тоже, — бормотал Дошхон. — Хори-тумэты побили хамниган и решили, что можно кочевать айлами.

Дым окутал телеги, где скучились и завыли в предсмертной тоске женщины, плакали дети. Разбойники вскочили на коней и закружили вокруг телег, рубя людей саблями и закалывая острыми копьями.

В сумерках тумэты пригнали к Онону несколько косяков лошадей, коров и быков, взмыленный скот шумно вошел в реку, вода вспенилась. Разбойники стали спешно переправляться.

— Зачем нам возвращаться в Хухэ Хото? Не лучше ли остаться здесь! — прокричал, улыбаясь остальным, старый Дошхон.

С той стороны послышался заунывный волчий вой.

Примечания

1

Ара Халха — территория Забайкалья.

2

Малгай — шапка из шкуры животного.

3

Барас — барс. Шолмос — оборотень.

4

Тулум — кожаный мешк.

5

Курень — стойбище средневековых монголов, чаще всего по родам.

6

Хатан — княгиня.

7

Хухэ Хото — столица тумэтского Алтан-хана, ныне — центр Внутренней Монголии в Китае. Харул — караул. Караул — производное от харул.

8

Хамниганы — тунгусы, эвенки. Уляты, гунэ — племена хамниганов, жившие вдоль рек Нерча (Нэршу-гол), Борзя, Ага, Онон, Шилка… Хори-тумэты вытеснили хамниганов из их кочевий. Частью хамниганы обурятились, позже — обрусели.

9

Олбоки — подушки, тюфяки дл сидений.

10

Эзэн — хозяин, владыка, дух сильной личности. Шаманисты верят, что эзэны есть везде, все в мире имеет своего хозяина.

11

Анда — названный брат.

12

Ахэ — обращение к старшему, (здесь) старший брат.

13

Батыр — богатырь

14

Борса — нарезанное повдоль сушенное мясо.