Избранное. Рассказы и фельетоны

Виктор Александрович Минаков

Произведения, включенные в этот сборник, могут служить иллюстрацией известной пословицы: «За что боролись, на то и напоролись!» Правда, с существенной оговоркой: напоролись не в результате борьбы, а вовсе наоборот – в результате пассивности, ротозейства, безволия, созерцания того, как вероломная клика пустила страну под откос и приступила к опустошению ее и разграблению. И этот процесс пока не закончился. Читать такое, конечно, досадно, но поучительно, и многое еще можно исправить.

Загогулина

Мне не удаётся заглушить в себе чувство вины перед Федей Зайчонком: я его оскорбил! Беспардонно оплевал человека, на которого смотрю сейчас с восхищением, почтением и, можно говорить, с обожанием! Со стыдом вспоминая тот муторный день, я ищу утешения в одном: всех достоинств Зайчонка тогда я не знал, мы с ним никогда не дружили, хотя и были соседями, и судил я о нем только по его непримечательной внешности. К тому же, в тот злополучный момент мы были хорошо подшофе.

В последнюю субботу апреля, перед майскими праздниками, председатель товарищества вывела всех мужчин нашего дома на общественную работу — благоустройство дворовой площадки. Вышли, благоустроили, потом кто-то из разбитных активистов предложил обмыть трудовые успехи, и вскоре за сколоченным нами столом с врытыми в землю опорами началось весёлая суетня со всей присущей ей атрибутикой: шутками, спорами, состязаниями в словесных изысках. И здесь, в атмосфере бескорыстного братства, взаимной любви, благодушия, Федя заявил по какому-то поводу с неуместным, как мне показалось, апломбом:

— Изобретать — ерунда! Была бы стоящая идея!..

Меня возмутила его высокомерная фраза. Я посчитал, что Федя не имеет права так говорить: что может смыслить в изобретательстве этот плюгавенький мужичонка?!.. И я грубовато его осадил:

— Трепач несусветный! Уж не ты ли — изобретатель?!

— А хотя бы и я! — Федя с вызовом посмотрел мне в глаза и, заносчиво ухмыльнувшись, пошёл прочь от стола.

— Изобретатель! — крикнул я презрительно вслед под угодливые смешки собутыльников. — Посмотрел бы на себя в зеркало!..

По моему глубокому тогда убеждению, изобретатель — это человек не такой как другие. Солидный, представительный что ли. Лоб у него — непременно высокий, голова — круглая, глаза — строгие, вдумчивые. Фигура, рост, голос — все в нем внушает почтение. Такой, к примеру, как Ломоносов, а тут — Федя Зайчонок!.. Даже смешно сопоставить: невысокого роста, курносый, веснушчатый, и вдруг такие заявы!.. Нет, я допускаю, конечно, что изобретатели могут иметь и не очень импозантные внешности, но не до такой же крайности, какая у Феди! Писклявая коротышка! Одна фамилия чего стоит!.. Говорили, правда, что Федя закончил какой-то там кибернетический вуз, но для меня даже такой существенный факт не имел в то время никакого значения…

Мы немного ещё позлословили над нашим самозваным изобретателем и успокоились было, но тут выступил Сеня Никифоров, такой же чокнутый, в моих глазах, парень, как и Зайчонок.

— А я вот сейчас ему подброшу идейку! — выкрикнул Сеня.

Я видел, как он догнал Фёдора и дёрнул его за рукав. Тот терпеливо выслушал Сеню, кивнул головой и сердито посмотрел в мою сторону.

Пару месяцев Зайчонок подчёркнуто избегал разговора со мной, но вот недавно завёл его сам. Он полураздетый стоял у дверей в свой подъезд и ждал, когда я проходить буду мимо. Я догадался: он специально выскочил из квартиры, увидел меня в окно и выбежал почти нагишом.

— Временем располагаешь? — спросил он с напускным безразличием. — А то, заглянем ко мне, покажу кое-что…

Времени у меня было с избытком, к тому же, я чувствовал небольшую вину перед ним за свои обидные реплики, и я согласился.

Квартира Зайчонка была на втором этаже, она осталась ему после смерти родителей. Жил он один, хотя ему уже было с лишком за тридцать. Я подслушал однажды, как он отшутился, отвечая на вопрос, почему не женат: дескать, успею ещё надеть на шею этот тяжкий хомут. Но я считаю, что секрет здесь в другом: он парень с запросами, ему подавай и красавицу, и чтобы была с интеллектом, а какая женщина с этими данными торопится стать женой недомерка?..

В комнате, куда привёл меня Федя, были диван, стол, книжный шкаф и три стула. Кроме этой простенькой мебели, здесь был моднейший компьютер, он сразу бросался в глаза. Монитор, клавиатура и мышь находились на столе, примкнутом к окну, процессор и принтер — рядом, на тумбочке. Проку от всей этой техники я, признаться, не видел, смотрел на неё только как на дорогую забаву.

— Садись, — Федя показал подбородком на стул, стоявший перед столом. Я сел, а он защёлкал переключателями.

На экране монитора появились титры какого-то кинофильма. Читаю: «Ревизор», по пьесе Н. В. Гоголя. Еле удержался, чтобы опять не съехидничать: «Додумался, на что пригласить: да я его сотню раз видел!» Но эта желчная фраза так и застряла на кончике моего языка: уже первые кадры умерили мой скептицизм — в городничем я узнал Егора Кузьмича Лигачёва, высшего партийного идеолога из последнего состава Политбюро ЦК КПСС. Обречённо произносит он известные всему миру слова: «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы…». Одет он в мундир темно-зелёного цвета, имеет брюшко, стрижку под ёжика — точь-в-точь городничий, каким я помню его по прежним просмотрам, и в тоже время он — Лигачёв, тот мужичок, что мельтешил на экране при трансляции съездов, заседаний политбюро и прочих партийных тусовок. Только тогда он другой — бойкий, нагловатый, напористый, одетый в современный костюм, а сейчас — такой, каким и должен быть городничий: солидный, медлительный, знающий себе цену даже в экстремальных условиях. Ходит он, не роняя своего городничего достоинства, а говорит голосом Лигачёва.

Дальше — ещё неожиданность: в роли Анны Андреевны, жены городничего, я увидел Горбачёву Раису Максимовну, жену первого и последнего Президента Союза!

Я оторопело воззрился на Фёдора, а он кривит в усмешке свои толстые губы:

— Не отвлекайся. Смотри, как играют…

Раиса Максимовна, как и Егор Лигачёв, была вписана в фильм органично. Платье, парик — все по моде тогдашнего времени, в руке она изящно держит лорнет. Но главное — поведение этих апологетов коммунистической идеологии! Не проповедники коммунизма, а настоящие театральные звезды! Играют без сучка и задоринки!

Я смотрел, приоткрыв рот, на экран и не мог никак сообразить: как это можно в существующем, старом уже кинофильме подменить двух главных героев, не изменив при этом ничего остального? Впечатление такое, будто Лигачёв и Раиса Максимовна снимались во время создания этого фильма! Но я-то уж точно знаю, что это не так!..

Пока я переваривал в голове весь этот сумбур, Федя, наблюдавший, вероятно, за мной, буднично произнёс:

— А вот ещё один вариант…

Он перенастроил аппаратуру, и опять пошёл «Ревизор». Но теперь городничий с супругой — другие: городничий — сам Горбачёв, бывший наш Президент-недотёпа, а в роли Анны Андреевны — Вероника Кастро, зарубежная фифа, набившая всем оскомину своей Марианной в фильме «Богатые тоже плачут». Вероника чешет по-русски, как коренная нижегородка, а Горбачёв — будто родился Сквозник-Дмухановским!.. И тоже — парики, костюмы, общение с другими артистами — все без накладок и сбоев!.. Не зная, поверил бы сам, что и эту всю труппу снимали одновременно!..

— Круто! — в восхищении я перешёл на жаргон дебильных подростков. — Кайфовый прикол!

— Я этих деятелей посадил в главные роли только для того, чтобы сразу была заметна новинка, — пояснял Федя, бросая на меня беспокойные взгляды. — Если просто поменять одного артиста на другого артиста, то могут не сразу увидеть сюрприза. А здесь — все ясно как на ладони!.. Можно было бы для ещё большей наглядности взять просто кого-нибудь с улицы, но тогда дольше пришлось бы собирать материал. А на этих — быстрее и проще. Я раздобыл несколько старых кассет с записью партийных собраний… Ну, как?.. Что скажешь теперь насчёт трепача?..

Я виновато смотрел на него, а он, довольный собой, говорил, немного рисуясь, как он добился таких результатов. Вот кое-что из того, что я понял.

Сеня Никифоров тогда ничего путного ему, конечно, не предложил. Он попросил восстановить запись на испорченной им чужой видеоплёнке, примерно так, как восстанавливают живопись при реставрации старых картин. Об этом Никифоров видел передачу по телевизору и решил убить сразу двух зайцев — проверить Федю «на вшивость» а, если он действительно на что-то способен, скрыть от хозяина кассеты её порчу.

Федя тоже видел ту передачу и запомнил приёмы и принципы реставрационных работ: там применили для этих целей компьютер. Память компьютера насыщали информацией, как о картине, поступившей на реставрацию, так и о художнике, её написавшем: его стиль, любимые краски и все прочее, что имеет значение при восстановлении утраченного участка полотна. А потом компьютер уже сам диктовал реставратору, где, что и как он должен поправить.

Фёдор восстановил плёнку Никифорова. И работа над ней, и та передача про живопись высветили в его голове совершенно новое направление мыслей: он задумал попробовать заменить одно действующее лицо в кинофильме на другое.

Для реализации этого замысла ему тоже нужно было загрузить память компьютера информацией, как про того, кто именно будет заменяться, так и про того, кем этот персонаж заменяется. На заменяемого информация бралась из самого кинофильма, а вот на замену Фёдор решил брать не артиста, а, для усиления эффекта, того, кто для замены наиболее не подходит. И в тоже время — известную личность. Он разыскал кассеты с материалами съездов, заседаний, сам сделал записи с телевизора…

— Пришлось повозиться с составлением программы, — говорил Фёдор самодовольно. — Надо, чтобы схвачены были все элементы мимики человека: его улыбка, гнев, грусть, а также — голос и жесты… И чтобы все это проявлялось в нужное для этого время, в соответствующей ситуации… У меня был в записи «Ревизор»… Ну, ты сам теперь видишь, что у меня получилось.

Федя говорил сдержанно, скрывая и гордость, и радость. Только глазки его, маленькие, обычно тусклые глазки сейчас жарко блестели. Ещё бы! Какое открытие! Какая у него перспектива!

Потом был ещё один вариант «Ревизора», и опять с другими артистами. В роли Хлестакова здесь убедительным был Жириновский…

Мой окончательно растерянный вид, очевидно, льстил самолюбию Феди, и он, встав у меня за спиной, многозначительно намекнул:

— А теперь я занимаюсь принципиально другой разработкой…

Мне вполне хватало пока и того, что я только что видел! Я был потрясён, просто был в эйфории. Личность Зайчонка уже не казалась мне заурядной. Маленький рыженький человечек, сосед мой по старой пятиэтажке, теперь уже не был простым коротышкой — в моих глазах он неимоверно возвысился. Моё отношение к Фёдору быстро и радикально менялось: я сознавал, что такое чудо мог сотворить только гений! Гений в нашем дворе! Мой сосед — гениален! Я заворожённо вертел головой, смотря то на экран, то на Фёдора.

— Федя, ты — гений! — воскликнул я искренне. — До такого не смогли додуматься даже японцы!

Лицо Зайчонка расплывалось в блаженной улыбке.

— Главное — мне удалось разработать программу! — повторил он. — Теперь в этом деле мои возможности неограниченны! Можно даже воскресить человека!.. Не физически, конечно, а воскресить его образ. Записать информацию, каким он был, и вставить его в новую пьесу!.. Я только об артистах пока говорю только потому, что о них сохраняются киноленты. О политиках — тоже, о дикторах телевидения… А в принципе можно так манипулировать с каждым!

— И можно и из простых людей наделать артистов?!..

— Вполне… Записать поведение человека: как ведёт он себя в какой обстановке… Теперь это уже — дело техники… Можно теперь любого сделать киногероем…

— Даже меня?!..

— Запросто, — расщедрился Федя. — Хочешь, сделаю тебя городничим, а хочешь — Добчинским-Бобчинским… Могу, — сказал он, лукаво взглянув на меня, — превратить в Держиморду… Могу показать тебя и в другом каком фильме. Надо только переснять его для основы…

Здесь мне стало как-то не по себе от такого всемогущества Феди: в отместку он способен превратить меня в какого-нибудь извращенца! А он, как бы подтверждая мои опасения, сказал:

— Могу любого авторитета представить ничтожеством! Например, показать мэра города таким, какой он и есть, без журналистского макияжа…

Я настороженно глядел на него, но у Фёдора на уме было нечто другое.

— Теперь можно вообще отказаться от услуг современных артистов, — говорил мечтательно он. — Можно при создании нового фильма воскрешать образы великих актёров, делать их в любом возрасте, поручать любые им роли…

— Потрясающе! — шептал в упоении я.

— А какая будет экономия средств! — развивал эту мысль Федя Зайчонок. — Никакие артисты теперь не будут нужны! Нужен только сценарий и моя технология! Все остальное сделает техника, и сделает это на самом высшем кинематографическом уровне! Критикам не к чему будет придраться!.. Кстати, я этот проект уже застолбил в Интернете, узаконил приоритет…

— А куда девать ещё живущих артистов? — спросил я, подумав о судьбе тех, кто и сейчас, если не участвует в съёмках фильма или рекламы, находится в бедственном положении. — Их много, и они продолжают плодиться, как тараканы в трущобах…

— Этого я сказать не могу, — ответил Федя, пожимая плечами. — Это — забота правительства…

Мы помолчали… Легко сказать — забота правительства! Больно сейчас там о безработных заботятся! А что будет, если в армию безработных вольются ещё целые тысячи бедолаг?!.. Впрочем, для артистов остаются театры и клубы — там они могут проявлять свои дарования…

Пока я разбирался с положением артистов, Федя вернулся к намёку:

— Сейчас я занимаюсь другой разработкой: создаю программу по искоренению коррупции. Вообще! Как самого вредоносного явления!.. Хочу сделать свой вклад в изжитие этого бедствия!.. А то — одни пустопорожние разговоры!.. Все признают её вред, а делать не делают ничего: или не хотят, или не могут. А я, вот, смогу!.. Будет создано нечто вроде высшего разума. Он вознесётся над всеми: и над Президентом, и над Правительством, над всеми структурами, вообще — над всеми людьми!.. Он будет всех и все видеть и все контролировать! Он будет воссоздавать справедливость!.. Будет и судьёй, и карающим органом! Все, что нажито нечестным путём, будет изъято и возвращено в общественный фонд!

Мне его страстная речь не могла не понравиться, но весьма благородная цель казалась несбыточной даже при всем могуществе Феди, и я деликатно заметил:

— Какой бы совершенной программа твоя ни была, но управлять ею придётся все равно человеку… А человек, он только на словах справедлив и порядочен. Стоит ему пробраться к штурвалу, как он уже…

— У меня все предусмотрено, — остановил меня Федя. — Всем процессом будет руководить электронно-кибернетический комплекс… А он, по определению, неподкупен и объективен.

— А как он достучится до сознания человека? Ведь в его мозг не так-то просто проникнуть.

— Это моё ноу-хау! — произнёс Федя с достоинством. — Грубо говоря, это — эффект двадцать пятого кадра. Слышал что-то об этом?..

Я кивнул утвердительно головой и промолвил:

— Это когда в киноплёнку клеят дополнительный кадр с насильно внедряемой информацией?..

— Вот именно! При просмотре такой кадр не замечается глазом, он действует прямо на подсознание, и его оттуда уже ничем не выковырнешь… Только у меня немного другое — не кадр, а электромагнитные волны. Они будут сливаться с теми, что по различным каналам поступают в квартиры и кабинеты… У каждого есть сейчас радио, телевизор, мобильник, компьютер. Вместе с другими программами они будут принимать и мои установки… И хочет того человек или не хочет, но будет послушно исполнять все десять библейских заповедей!.. И моральный кодекс строителя коммунизма… Правда, такой способ вправления мозгов считается запрещённым, нарушением закона, но что делать?!.. Коррупция ещё более незаконна, вообще — вопиющее преступление! Придётся применить старые пролетарские методы — клин вышибать тем же клином!

— Но тогда начинать надо с самых верхов, с президентского окружения, — предложил я, как мне казалось, резонно. — Если там внедрить образцовую честность, порядок наступит везде — низы прекратят шкуродёрничать…

— И об этом я думал, — сказал Федя с досадой. — По логике — да! Раз рыба начинает гнить с головы, с головы её и надо лечить… Но сейчас такое время упущено — рыба уже вся почти разложилась… Я нашёл способ влиять одновременно на всех: и на высших, и на средних, и на мелких паскудников. Для нас сейчас это более важно: с президентами мы не часто общаемся, а вот с местными чинодралами — почти ежедневно… Моя система охватит всех разом… И верхних, и нижних, и тех, кто к ним сбоку пристроился!

— Значит, — опять уточнил я, — эта система будет действовать автоматически и постоянно?.. Её раз запустишь и все?!..

— Конечно! Её надо всего лишь один раз запустить! А она потом уже сама будет наводить должный порядок!.. А насчёт постоянности… Когда коррупция будет изжита, а в этом теперь я ни капельки не сомневаюсь, система перейдёт на спящий режим. Можно, конечно, запрограммировать самоуничтожение, но лучше — спящий режим… Так, на всякий непредвиденный случай…

Федя, растолковывая мне своё хитроумное намерение, светился от удовольствия. Я все же не совсем представлял эту механику, не все понимал, но слушал почтительно, поскольку уже безоговорочно верил ему. Я убеждал себя: «Не понимаю же я многое из того, что творится вокруг… Я не понимаю, если говорить о той же коррупции, почему против неё применяют метод утопления щуки в реке? Высшим коррупционерам постоянно повышают оклады!.. Не учителям, и врачам, которые бедствуют, а тем, кто и без того купается в роскоши! Неужели кто-то считает, что у этих щук пробудится совесть, и они добровольно откажутся от мздоимства? Никто же не отказался! Стали не только принимать дары, но и вымогать их! И теперь аппетиты их выросли во столько же раз, во сколько возросли их оклады!.. Не понимаю я и того, почему растёт численность этих чиновников! Они же сами ничегошеньки не производят, не создают никаких ценностей, они только их потребляют! Почему же их стало так много, и становится все больше и больше? Почему нас принуждают раболепствовать перед ними? Почему мы раболепствуем? Я всего этого не понимаю, но так оно есть!.. Моё непонимание — не повод сомневаться в реальности гениальных Фединых замыслов, Федя в них верит, а я верю ему! Дай только Бог, чтобы он не затягивал время». И я нетерпеливо спросил:

— Когда же ты разработаешь такую программу?.. Когда она сможет взять все в свои руки?..

— Хоть завтра!.. У меня, практически, уже все готово, могу в любой момент её запустить… Правда, есть тут одна загогулина…

Федя испытующе посмотрел на меня, но мой преданный вид располагал к откровенности.

— Двоюродный братишка получил из военкомата повестку, — продолжил он доверительно, — а тётка моя хочет его отмазать от армии… Ищет подходы к обходам. Вот, как разрулит она эту проблему, так сразу и запущу… Через месячишко, я думаю…

Я тут же стал прощаться с Зайчонком: вспомнил вдруг про свою загогулину. На семейном совете мы дочку решили пропихнуть в институт. Знаний у неё на копейки, но амбиций — на доллары: заблажило стать доктором. Придётся к её разнесчастным копейкам прибавлять свои сбережения и тоже искать варианты. Только б успеть, пока Федя не начал чихвостить коррупцию — месяц пролетит незаметно…