Изнанка

Вика Туманова, 2023

Вету можно назвать вполне счастливой – она живет одна, дружит с соседкой и ее детьми, у нее есть рыбки в аквариуме, целый комод пряжи, доставшейся от бабушки, любимая работа, огромный плед, который она вяжет, и много свободного времени. А еще ей снятся яркие и странные сны, которые она пытается расшифровать, и со временем погружается в них всё больше… Ей предстоит собрать все символы и знаки вместе и понять, что хочет сказать ей… кто-то или что-то.

1.

Вета не любила рассвет.

Не потому, что не была романтичной или приходилось рано вставать, а потому что рассвет всегда казался ей грустным. Это была некая граница, через которую нужно было пройти с трудом, с тяжестью на сердце. Она не знала, почему так. Те предрассветные минуты, когда солнце вот-вот собиралось взойти, но ещё не показалось, были самыми мрачными. Всегда сложно перейти черту, оставить старое позади, бросить всё и ступить неизвестно куда, пусть даже в свет. Это как прощание с прошедшим днём, когда он обнулялся, отменялся, и его теснил новый, стирал и отправлял в прошлое.

Вета не спала с четырёх утра и ждала, когда рассветет и покажется солнце; наконец первые лучи окрасили кухню в густые ярко-рыжие тона, она выдохнула с облегчением, но ложиться уже не стала. Поставила чайник, взяла из корзинки вязание. Только 7 утра, а из вентиляции на кухне уже слышались детские вопли — это соседкины дети ни свет ни заря уже вскочили как обычно, и будут так кричать до часу ночи. Это они так играют. А ещё иногда заливисто чирикает попугай, который живёт у них в клетке на кухне, прямо за ветиной стеной, и покрикивает на детей Ида, их мама. Скоро она тоже встанет и, наверняка, как обычно по субботам, начнёт печь оладьи, и вся ветина кухня наполнится запахом свежей выпечки. Вете тоже захочется оладий, но она не станет их печь, так как знает, что Ида испечёт их и на её долю и занесёт, как только накормит свою ораву. Трое детей — это, конечно, не то чтобы орава, но судя по тому, какой бедлам они устраивают каждый день и как шумят, их вполне можно назвать и так. Вета жила одна, из питомцев были только рыбки в маленьком круглом аквариуме, так что шума она никакого не производила. Хотя соседи за своим вечным криком и не услышали бы, даже если бы Вета целыми днями запевала песни во всё горло или лупила по клавишам пианино. Но как бы они ни шумели, Вета очень любила их.

Кроме Иды, троих детей и попугая, с ними жил еще пёс по кличке Бинго, которого они несколько лет назад взяли из приюта через каких-то знакомых. Пёс был старенький и никогда не лаял, только бормотал и грустно ходил из комнаты в комнату, тряся опущенными ушами. Ида каждое утро выгоняла кого-то из старших детей на прогулку с ним, но это получалось не всегда, и в некоторые утра ей приходилось идти с ним самой. Он семенил рядышком, пока они прохаживались вокруг дома; Ида была маленького роста и немного прихрамывала — одна нога короче другой с рождения — и пёс под стать хозяйке прогуливался не спеша. Бинго был дворнягой, смесью нескольких пород, и определить хоть одну из них Вета затруднялась. Уши были длинные, висячие, как у бигля, но вряд ли эта порода могла как-то примешаться к дворняге. Вета его тоже любила и всегда, встречая, гладила по ушам. Он грустно смотрел на нее и терпеливо стоял, пока она не нагладится вдоволь.

Вета сидела на кухне и вязала крючком очередной квадрат. Пару месяцев назад она увидела во сне огромный цветной плед. Он состоял из множества квадратов, и все они в свою очередь были связаны из пряжи нескольких цветов, причем не одним и тем же рисунком, строго по рядам, например, а как придётся. Цвета переходили один в другой совершенно неожиданно, как им вздумается. Каким-то цветом могли быть связаны всего один-два столбика. Вета удивлялась, как она запомнила все детали так точно, как разглядела про цвета, про мотив. Удивительно точно для сна. И ни секунды не раздумывая, стала вязать. От бабушки ей достался целый комод пряжи. Бабушка вязала спицами на заказ, давно, в ветином детстве, когда в 90-е было мало работы, мало вещей в магазинах, и люди шили и вязали сами, кто что умел. Бабушка вязала на продажу — кардиганы, свитера, палантины, шапки, детские комбинезоны. У неё было много книг по вязанию, со схемами и фотографиями моделей. Вета любила разглядывать их. Бабушка научила её вязать крючком, это было проще, чем спицами. Она связала несколько незамысловатых одёжек для кукол, одеяла для них, попробовала шарфы и шапки. С годами интерес пропал, но пряжу было жалко куда-то отдавать и тем более выбрасывать. Бабушки не было уже восемь лет, и этот комод был целым миром, осколками воспоминаний, таких радостных, детских, которые с уходом бабушки перешли вдруг все в разряд грустных и ностальгических. Там были её фотографии, отрезы ткани, жестяная коробочка с пуговицами, книги, несколько шалей, которые Вета сохранила единственные из одежды, и флакончик духов, давно уже пустой, но хранящий еле уловимый аромат, которым бабушка пользовалась много лет назад. Вета боялась лишний раз открывать его, чтобы бабушкин дух совсем не улетучился.

Мотив, которым вязала Вета, даже назывался «бабушкин квадрат». Он был очень простой и вместе с тем красивый. Первые цвета, которые она выбрала, вспомнились из сна — яркое, таинственное сочетание пурпурного, синего и бирюзового. Второй квадрат — что-то из детства, ассоциирующееся с бабушкой — красный, как байковый халат, жёлтый, как петушок на палочке, который они всегда покупали на рынке за мостом, и кофейный — бабушка варила кофе в турке, и его аромат всегда был для Веты самым приятным и умиротворяющим.

Через несколько квадратов ассоциации закончились, и она задумалась — какой ещё в них вложить смысл. Иногда на неё сваливалась бессонница: или не спишь вообще всю ночь, или просыпаешься в середине ночи или под утро. И если, успокоившись с огромным трудом после волны тревоги, нахлынувшей на неё, она решала всё же доспать немного — тогда на Вету обрушивались самые яркие и самые странные сны. Картинка в них была таких сочных и насыщенных цветов, каких она никогда не видела в жизни, да и не уверена была, что обычный человеческий глаз в обычной жизни мог воспринимать такое. Она будто оказывалась в другом мире, подсматривала его одним глазком, яркий фрагмент, где восприятие не имело ничего общего с нашим, человеческим, но было совсем иным, будто смотришь не глазами, а всем своим существом сразу. Это напоминало голографическую картинку, как открытки в детстве, которые переливались и под разным углом меняли изображение. И фрагменты эти, подсмотренные Ветой в полусне, надолго оставляли след в её душе. Она тосковала по ним, тосковала по другой жизни, будто должна была быть там, а не здесь, будто эта реальность свалилась на неё, как куча снега на голову, и запорошила, заслонила глаза серостью и скукой, а то, настоящее — где-то под этим слоем, и она никак не может его разглядеть, только вот в этих полуснах, мимолётно. Она вспоминала что-то, чего никогда не было с ней. Ей чудились места, в которых она никогда не бывала, но такие родные, настоящие, живые. Высокие башни, затерянные в вековых лесах замки, тёмные и сырые, огромные рынки-лабиринты под навесами, шумные, горящие жёлтыми огнями, пахнущие тысячами специй и переливающиеся сотнями ярчайших оттенков. Ей так хотелось удержать их, но все улетучивалось, как дымок над чашкой чая, расползалось и исчезало.

Сегодня ей снился парк. Осенний парк такой неимоверной яркости и красоты, какую невозможно представить. Шёл дождь, и мокрые листья на деревьях и дорожках переливались, как лакированные, а воздух был такой густой, тягучий, сладко-земляной, что хотелось набрать его в бутылочку и носить с собой, периодически вдыхая. Вета выбрала цвета — оранжевый, тёмно-зелёный и ярко-жёлтый. Иногда в комоде не находилось пряжи нужного цвета, и она специально шла в магазин, чтобы купить её. Квадраты вязались всё быстрее, она уже с закрытыми глазами могла вязать их, или смотреть фильм, почти не отрываясь. Закончив этот осенний квадрат за десять минут, она положила его в корзинку к остальным и отпила кофе. В дверь позвонили. Вета открыла, и в квартиру сразу ворвался звонкий голос Иды и изумительный аромат свежих оладий — с пылу с жару. Ида затараторила про детей, как всегда — у Марика, младшего, насморк третий раз за месяц, Эрик опять пришёл в два часа ночи, а Регина наоборот, сидит дома, забившись в свой угол, пялится в телефон, и никак ее оттуда не вытащить. Подростки, думала Вета, и вспоминала себя в этом возрасте. Как тоже гуляла с друзьями ночи напролёт, как бабушка волновалась и лежала без сна, пока ветин ключ не повернётся в замке, но не запрещала и ничего ей не говорила. Ветино взросление прошло без приключений, она не обросла комплексами, была открытой и беззаботной, но при этом не легкомысленной. В юношестве перечитала много книг, любила философию и эзотерику, жадно изучала всё, что только подвернётся. Регина иногда заходила в гости, и Вета интуитивно чувствовала, что именно нужно ей сказать и как, хоть не бывала никогда в её шкуре, но вникала и понимала, что она чувствует. Марика тоже иногда оставляли с ней, и он сидел за столом с книжкой, пыхтел над страницами, смешно поправляя пухлым пальчиком огромные очки, грузно сидящие на переносице. Он был любознательным и обожал читать — про себя Вета называла его «доктор Марик». Иде некогда было с ним заниматься, Эрик вырос и считал его просто мелюзгой, но при этом шум за ветиной стеной производили именно они. Эрик, если не валялся на диване, играя на телефоне в стрелялки, любил дурачиться с Мариком. Марик хоть и был прилежным и усидчивым чтецом, но стоило втянуть его в возню, остановить его было уже трудно. Он превращался в маленькое торнадо и давал отпор Эрику, они кувыркались, боролись, орали во всё горло, и так могло продолжаться довольно долго. Периодически приходила Регина и рявкала на них, чтобы заткнулись и что у неё болит голова от их крика, но это их, как правило, ещё больше раззадоривало. Она уходила ни с чем, чтобы через некоторое время снова прийти и снова рявкнуть. Когда Ида была дома, она присоединялась — как старшая львица, коротко рыкала на своих львят, и делала дела дальше. Со стороны могло показаться, что у них дома нет согласия, что все вечно ссорятся и кричат друг на друга. И только близкие люди знали, что это совсем не так. И Вета тоже это знала.

2.

Ида была постарше, и всю жизнь они с Ветой жили в соседних квартирах, Ида — с родителями, Вета — с бабушкой. Вета помнила, как Ида вышла замуж, как родились дети, как они росли. К сожалению, через пару лет после рождения Марика муж ушёл, оставил их ради другой семьи, но деньги платил исправно, а у Иды просто не было возможности демонстрировать свою гордость и отказываться, ведь троих детей надо было на что-то растить. И Ида растила. Бегала, крутилась, подрабатывала, ещё и умудрялась помогать всем, никого не забывала. Дети, хоть и огрызались, но любили друг друга. Все праздники они отмечали вместе, всегда звали Вету, как одна большая семья. Толкаясь на тесной кухне, пекли куличи на пасху — просто чтобы был ещё один повод для праздника; с ветиной подачи стали вырезать рожицы на тыквах в хеллоуин, наряжались и дурачились весь вечер, а потом собирались у Веты в комнате и смотрели «Кошмар перед Рождеством», подпевали вместе песням и пили глинтвейн из вишневого сока; летом у детей были дни рождения, и Вета шутила, что Эрика надо было назвать Август — в честь месяца, когда он родился. Дети всегда огорчались, что одноклассники разъезжаются на лето кто куда, и некого позвать в гости; но в итоге усилиями Иды и Веты дни рождения всё равно получались весёлыми. Но самым любимым был новый год. Они начинали готовиться за месяц. Старательно вырезали снежинки из бумаги, рисовали зубной пастой снежные пейзажи на окнах, увешивали всю квартиру мигающими гирляндами, словно лианами, Марик мастерил фигурки и развешивал их на ручках шкафов и на комнатных растениях. Вместе наряжали ёлку. Вечером 31 декабря Вета приходила к ним, и они с Идой делали последние приготовления перед накрыванием стола. Регина всегда готовила шоколадную колбасу из печенья и сгущёнки, Эрик заведовал выбором салютов и петард, а Марик просто ошивался рядом и подъедал со стола обрезки колбасы и сыра и выпрашивал крабовые палочки, которые резали в салат. У Веты были друзья, но ей никогда не пришло бы в голову отмечать новый год с кем-то кроме Иды. Это было незыблемой традицией. Она не думала о том, что будет, когда дети вырастут, уедут куда-то, создадут свои семьи. Тогда наверно они будут вместе с Идой сидеть в креслах, попивать вино и вспоминать былое. А пока — гора подарков под ёлкой в самодельных обёртках, весёлый хаос распаковывания, когда пробили куранты, все выпили газировки из бокалов и нетерпеливо срывают бумагу с коробок, охая, прыгая и демонстрируя друг другу подаренное; поедание салатов и взрывание петард во дворе под завывание сигнализаций, крики и смех. Вета, глядя на них в такие моменты, всегда думала, что они будут с теплотой вспоминать об этом всю жизнь, может быть, расскажут своим детям, какие у них были традиции, и станут делать так же — для их будущих воспоминаний. У неё на глазах творилась история.

— Можешь посидеть с Мариком? — спросила Ида. — Мне надо бежать в аптеку, потом в магазин. Зайду ненадолго домой, потом на работу, но к этому времени вернётся из школы Регина, она зайдёт за ним.

— Конечно, без проблем, — улыбнулась Вета. — Спасибо за оладьи.

Ида убежала. Несмотря на хромоту, которая не давала ей бегать, всё равно создавалось впечатление, что она словно вихрь моментально уносится делать следующее дело, едва завершив предыдущее. Такая уж она была.

Не успела Вета умять все оладьи, как пришёл Марик с огромной книжкой. Забрался на стул, открыл её и стал разглядывать картинки.

— Тетя Вета, а ты знаешь, что такое комбайн?

— Конечно, это машина, которая собирает урожай на полях. Знаешь, у меня есть очень интересная книжка из моего детства, там много чего объясняется. Называется «Почемучка».

Вета принесла книгу в белой обложке, с подклеенным корешком, и они вместе стали её читать. Вета обожала сидеть с Мариком и не замечала, как летит время. Ему было интересно всё, он задавал кучу вопросов, морщил лоб, пытаясь постичь что-то, связать разные сложные понятия в своей светловолосой головёнке. Вета всегда чувствовала себя такой важной рядом с ним, ей нравилось проверять свои знания и то, как она может сформулировать то или иное понятие и суметь доходчиво объяснить их ребёнку, интерпретировать для детского ума.

Марик болтал ногами, сидя на высоком стуле, и ел суп, громко стуча ложкой о тарелку. Его прямые, как тонкая соломка волосы немного отросли и словно светлые перышки торчали над ушами и макушкой. Зашла Регина.

— Сейчас он доест, и пойдете, — сказала Вета. — Как дела?

— Да так… нормально.

Регина потупила глаза. Было видно, что она хочет о чём-то сказать, но не уверена, стоит ли. Она стала перебирать ветины браслеты, лежащие в блюдце на комоде. Вета не торопила и не вытягивала из нее ничего.

— С подружкой поссорились немного. Мы дружим с первого класса, понимаем друг друга, всё хорошо. Но стоит кому-то оказаться рядом, она будто стыдится меня, начинает посмеиваться надо мной вместе со всеми.

— Что сказать… взросление — самый тяжёлый процесс. Его нужно просто пережить, так будет не всегда. Понимаю, это сейчас мало утешает.

А подружке можешь сказать, что люди становятся друзьями потому, что принимают друг друга такими, какие они есть, что им хорошо вместе и они ничего не хотят менять, знают друг друга как облупленных, знают страхи, комплексы и слабые стороны друг друга, и никогда не будут смеяться над ними и бить в больное место, иначе это уже не дружба. Возможно, она не понимает этого и задумается над твоими словами. Чаще всего нужно попробовать сказать человеку самое простое, самое очевидное, как есть — большинство из нас просто не задумывается о чувствах других, и если обратить на это её внимание, вполне возможно, что она учтёт это и не будет так делать.

Вета всегда переживала, что скажет что-нибудь не то, что Регина своим полудетским умом поймёт её неправильно и будет ещё хуже. Про себя она подумала, что у её подруги, возможно, сильно развит стадный инстинкт, и ей проще посмеяться над девочкой, над которой все смеются, чем встать на её сторону, иначе она тоже окажется изгоем. Возможно, она просто трусиха или не уверена в себе, и у неё тоже куча проблем, вот и жмётся к толпе. Но вслух Вета этого, конечно же, не сказала. Ох уж этот жестокий мир подростков.

— Спасибо, так и скажу, — улыбнулась Регина из-под чёлки. Она занавешивалась волосами, ходила, ссутулившись, и Вете грустно было наблюдать это. Иногда она раскрывалась, и Вета подозревала, что бывает это в редких случаях — только в кругу семьи и самых близких людей, которым она доверяет. В остальное время — настороженный волчонок, таящийся и закрытый. Когда они распаковывали подарки на новый год, она радостно смеялась, нацепляла на себя заколки в виде звёздочек, мазала блёстки на щёки, брызгалась духами, блаженно прикрывая глаза. Прыгала и кружилась вместе с Мариком. И Вета понимала — ей ещё очень много стоит передумать, пройти, проработать, прежде чем она сможет ужиться с самой собой и привести всё это в баланс. Длинный-длинный путь, который она должна пройти сама, и ничем тут не поможешь. Только быть рядом и слушать. Регине совершенно нечего было стесняться, у нее не то что не было явных недостатков, — очков, брекетов или прыщей, — она была потрясающе красива. Гладкая кожа, аккуратный нос, чуть пухлые губы, а глаза — миндалевидные, с длиннющими ресницами, ярко-голубые, в них можно было утонуть. Но она будто бы не видела своей красоты. Дело было не во внешности. Человек может быть красив и прекрасно сложен, но всё равно выищет недостаток и будет несчастен из-за него. Потому что ум всегда ищет причину и проблему, и всегда находит её, хоть в чём-то. С этим нужно было работать изнутри, но Вета не спешила лезть ей в душу и ждала, когда она перерастёт это. А если нет, тогда можно будет что-то посоветовать.

Вообще Вета не любила советы. Никогда не знаешь, чем обернутся твои слова в чужой голове — спасителем или уродливым монстром, помогут ли они или сделают ещё хуже, будучи не понятыми правильно и искажёнными чужим умом, пропущенные через фильтры чужой психики и опыта. Но иногда она чувствовала, что обязана что-то сказать, иначе человеку будет ещё грустнее от того, что на его слова просто безразлично промолчали. Регине нельзя помочь, заставляя её относиться к себе по-другому. С ней просто надо общаться, просто по-человечески разговаривать, чтобы она открывалась иногда. Она должна чувствовать, что её принимают, что она имеет право на существование. И ни в коем случае не лезть в душу насильно, это самое противное.

Конец ознакомительного фрагмента.