Небо на ниточке. Роман-дневник

Вета Ножкина

Ты сам решишь, дорогой читатель, надо ли тебе знать о болезни, наименование которой боятся даже произносить вслух. Но помни, что не думать о чём-то плохом – ещё не значит оберечь себя. Героиня романа Анна ищет и находит формулу от недуга, прощупывая каждый миллиметр жизни, подсказывая читателям, что следует изменить в сознании, чтобы события выстроились по благоприятному сценарию. Эта книга – предупреждение. Эта книга – оружие. Она пригодится всем, кто решится сражаться с любой болезнью.

ГЛАВА 2. 16 ИЮЛЯ 2012. МАРИНА

Позвонила Марина:

— Беда у нас, Ань… У старшей моей дочери Юльки рак обнаружили…

Марина плакала, а я растерянно сопела в трубку, пытаясь сообразить — что же говорить, и начала лепетать что-то несуразное:

— Может, это не точно?

— Я тоже надеюсь. В среду вылетаю к ней. Ты расскажи… ну, когда у тебя всё это случилось, ну… что надо было…

Юлька жила в другом городе, где обустроилась сразу после окончания университета. Там же замуж вышла, родила Марика, которого каждый год, вот уже в течение почти десяти лет, отправляла на лето к своим родителям, на юг. Стройная, красивая, деловая и скромная. Она легко, игриво откидывала падающую на лоб чёлку. Заходя в людное помещение, где все знали друг друга, юркала мышкой в удобный уголок и просто наблюдала. Такой я запомнила её с две тысячи седьмого года, когда ездила по приглашению на томский фестиваль. Юля давно уже жила в этом сибирском старинном городе, свыкшаяся с его простуженной зимой и совсем коротким комариным летом. Но при встрече видно было по ней, по её коротким фразам, что она ностальгирует по городу детства, по его теплу.

Наш южный город когда-то радовал всех приезжающих обилием яблок. Серёжка, вспоминая о детстве, рассказывал о яблоках, размером с кочан капусты. Яблоками спасались в голодные времена. Они были и едой, и символами радости, счастья. Сердешный плод — с формой сердца. Мне подставлял их под кисть папа, когда обучал игре на пианино. А я тихонько вонзала в мягкую красно-жёлтую шкурку ноготь и по комнате плыл ванильный запах, от которого было не устоять. И впиваешься зубами в этот искусительный плод. А папа смеётся и гладит тебя по голове…

Но не только яблоки влекли гостей в этот город. Он был особенный во всех отношениях. Долгое лето. Относительно морозная зима. Размеренность и спокойствие.

Приезжая сюда погостить к родственникам, ещё школьницей, — я восхищалась всем: ровными улицами, у которых есть верх и низ, где горы — верх; монументальными зданиями, нависающими грузными, но одновременно лёгкими конструкциями, и украшенными восточным орнаментом жилыми многоэтажками; скверами с плавающими в небольших водоёмах лебедями, арыками, в которых летом журчит талая вода с ледников и по арыкам плывут яблоки. Горы возвышаются над жарким городом. Только в жаркоградусный пик августа верхушки гор сбрасывают свои белые тюбетейки и стоят, горделиво выпрямив стволы вековых елей, успокаивающих своей плюшевой зеленью. А по арыкам плывут и плывут яблоки… Вот уже несколько десятилетий по всему городу двадцать пятого апреля запускаются фонтаны. Дети уже норовят засунуть в леденящую до скрежета зубов воду ноги, руки, а потом и головы, и стоит в округе такое лёгкое потрескивание — это радостный визг детворы и переливчатый смех влюблённых девушек Алматы. Благодать, одним словом.

Я и предположить тогда не могла, что буду жить в этом южном городе.

Марина и её муж Лёнька стали одними из первых, с кем мы с Сергеем познакомились после моего переезда сюда.

Я увидела их впервые на концерте. Они исполняли песни Юрия Визбора и Ады Якушевой — Леонид бегло играл на гитаре, а Марина уверенно подпевала, и создавалось ощущение полного попадания ими в характеры авторов песен. Тогда же, после концерта, мы и познакомились. Первой подошла Марина, улыбнулась и протянула руку:

— Привет! Тебя, я слышала — Аня зовут? Поедемте к нам в гости? Мы на машине…

Леонид уже что-то бурно обсуждал с Сергеем, и так по-свойски, что мне показалось — мы давно знакомы.

А летом вместе поехали на Иссык-Куль — горное озеро в Киргизии, потом ещё куда-то, потом праздновали день рождения мой, потом Марины… Время завертело наше знакомство разноцветной юлой, и казалось, так было всегда.

Марина и Лёня стали рано бабушкой и дедушкой — младшая дочь Полина уже в шестнадцать подарила им внука, а вскоре и внучку. Поэтому во все последующие годы Марина, как заботливая бабушка, почти на всё лето выпадала из нашей дружной компании. Да это и понятно — такая гвардия дома: Юлькин Марик и двое Полинкиных детей — Марат и Аля. Со стороны это смотрелось именно так. А Лёнька — это для нас он был Лёнька. Глядя на его большую громоздкую фигуру, наверное, и язык бы не повернулся назвать его так в глаза. Да и на работе он — руководитель отдела большого предприятия, и звание его не хухры-мухры — кандидат химических наук. Потому и не Лёнька вовсе, а Бережной Леонид Александрович. Марина тоже успела покандидатствовать, и тоже, как химик. У всей династии Бережных — химическое призвание и звания. И сестра Лёньки Рита, или как мы её зовём Марго — тоже химик, но и поэт по совместительству, и она вскоре оказалась в нашей компании.

Роль домохозяйки, свалившаяся на Марину из-за повальных сокращений почти по всем государственным учреждениям в начале двухтысячных, ей была, как птичий помёт, капнувший с неба. Неожиданно и неприятно. Но это вначале — не зря же говорят, что это знак благодарения свыше. Вот и Марина — поныла нам, подружкам, поскулила в подушку, а вскоре свыклась. И даже ремонт в квартире затеяла. Вот только на Лёньке теперь лежала двойная, а то и четверная нагрузка, всё-таки единственный кормилец на такую ораву.

И тут, вдруг, такое…

Первое, о чём я подумала: «Только бы Марина своими слезами не сделала Юльке хуже».

Ведь что-что, а слёзы не помогут. Тем более, слёзы близкого тебе человека. Помню, как сдерживала слёзы моя взрослая дочь Настя, глядя на меня после операции. Я замечала испуг в глазах и других родственников, приходивших навестить меня во время химиотерапии. Они сдерживали себя. А я видела, что они мучаются. От этого мне было ещё тяжелее. Соседка по палате Вера сказала как-то, что она не стала никому из родственников говорить о заболевании:

— Пусть думают, что это просто язва или гастрит… и не говорю, где лежу, только по телефону общаемся.

Я подумала тогда, что она совершает благородный поступок по отношению к близким. Но как же она сама? Как смогут родные простить её и понять, если вдруг станет поздно, и они осознают, что не смогли вовремя чем-то помочь. Но что поможет? Что мне хотелось в те минуты, и что я отвергала, чего боялась, какие шаги не сделала бы — с позиции сегодняшнего дня, когда прошли почти два года после операций и химий?