Узы

Вероника Петровна Якжина, 2020

В жизни мы связаны с множеством людей. Одни нити крепче, другие слабее. Какие-то следует разорвать, какие-то укрепить. Но есть узы, которые даются как аксиома, именно из них сплетено наше сердце. Салли Диксон оплакивает несбывшиеся мечты. Она служит в полиции Нью-Йорка и живет лишь работой. Из радостей у нее лучший друг, собаки и редкие поездки к родителям. Периодически она дает шанс отношениям с парнями, явно не дотягивающими до нужного уровня. Эти неудачи все сильнее погружают ее в уныние. Однажды обычный вызов радикально меняет положение вещей. История, сочетающая в себе нюансы работы копа, любовь, отношения с семьей и противостояние опасному миру наркомафии.ВНИМАНИЕ. В книге встречается упоминание нетрадиционных сексуальных установок, но это не является пропагандой

Глава 3

В четверг заступаю на смену как обычно. Очередная стычка с Джимми заканчивается ничьей, он не доволен. Советую ему порадоваться, что он вновь не проиграл.

Очередной вызов. Очередной семейный скандал.

— Не понимаю, почему мы должны разрешать семейные проблемы? — в миллионный раз возмущаюсь я, и в миллионный раз Джон объясняет мне:

— Потому что крики и шум мешают соседям. Раз есть вызов, мы должны отреагировать. Покой города не только на улицах — он и внутри домов. К тому же, ты ведь знаешь, люди бывают агрессивны. Могут набрасываться друг на друга с кулаками, с ножами или чем похуже. Мы должны поумерить их пыл.

За дверью, к которой мы подходим, раздаются чудовищные крики. Джон стучит, сообщая о прибытии полиции. Дверь открывает девочка лет десяти. Огромные глазки наполнены страхом.

— Мама с папой ругаются.

— Сейчас мы разберемся. Сэл, займись девочкой.

Присаживаюсь на корточки и ласково говорю:

— Привет, я офицер Диксон, ты можешь называть меня Салли. А это офицер Хили. Как тебя зовут?

— Сэйди.

— Сэйди, какое красивое имя. Сейчас офицер Джон Хили поговорит с твоими родителями, а пока, может, ты покажешь мне свою комнату?

Она кивает и берет меня за руку. В детской абсолютный порядок, комната светлая и просторная, красивая мебель, много игрушек и книжек на полках. Приятно смотреть.

— Сэйди, твои родители часто ссорятся?

— Нет. Почти никогда. Но сегодня мама разозлилась на папу. — Она садится на кровать и берет в руки игрушку, — это мой зайка. Зайка, смотри, это офицер Салли. Она работает в полиции.

Я улыбаюсь.

— Здравствуй, зайка. У тебя очень красивая комната.

— Это мама все сделала. Она дизайнер.

Меня пронизывает током.

— Здорово. А папа чем занимается?

— Строит дома. Он архитектор.

Меня бросает то в жар, то в холод. Разве бывают такие совпадения?

— И за что мама разозлилась?

— За то, что папа опять поздно пришел домой.

— Он много работает?

Малышка вздыхает.

— Даже слишком. Мама говорит, что папы как будто у нас и вовсе нет.

— Папа всегда рядом. Он работает для вас. Мама просто грустит, потому что скучает.

— Я знаю.

Улыбаюсь этой милой девчушке. Люблю детей. С ними мне всегда интересно. У детей свое видение, свое мнение на все. Они искренние, непосредственные, бескорыстные, чистые. И очень мудрые.

— Я посмотрю, как там дела у моего напарника, а ты подожди здесь, хорошо?

Она снова кивает и очаровательно улыбается. Дети меня тоже любят, не знаю, почему.

Захожу в комнату, где Джон стоит между мужчиной и женщиной, у которой в руках сковородка.

— Мэм, положите сковороду. Мы все взрослые люди, давайте же поговорим спокойно.

Женщина кричит, срываясь на визг.

— Я не буду с ним разговаривать! Он ничтожество! Я хочу, чтобы он ушел!

Я встреваю.

— Мэм, для начала вам нужно успокоиться. У вас в детской сидит ребенок, девочка ужасно напугана. Подумайте о ней. Вы наносите ей травму.

Женщина на мгновение задумывается и швыряет сковородку через всю комнату в сторону кухни. Затем осуждающе смотрит на мужа и, источая ярость, произносит:

— Лучше бы ты умер. И не мучил нас. Лучше бы я перестрадала один раз вместо того, чтобы страдать постоянно.

Прикрываю глаза. Эта семейка меня доконает. Они как-то слишком сильно напоминают о том, что со мной случилось.

— Подумайте несколько раз прежде, чем такое говорить. — Я вновь открываю глаза и вдруг понимаю, что эти слова принадлежат мне. — Вы бы никогда не сказали этого, если бы по-настоящему знали, что такое потерять близкого человека. Не получится перестрадать один раз. Это будет с вами навсегда, каждый день будете мучиться без него и корить себя за подобные ссоры и слова. Если вы осточертели друг другу, разводитесь и объясните ребенку, что так бывает. Или же попробуйте поговорить спокойно и донести друг до друга свои проблемы и переживания.

Не знаю — что-то в моих словах, или в моей интонации, а, может, что-то в моих глазах или выражении лица — заставляет всех замолчать и уставиться на меня. Даже Джон смотрит так, словно я только что свалилась с Луны. Молчание затягивается, и мой напарник, откашлявшись, произносит:

— Я полагаю, что мы здесь закончили. Поехали, Сэл.

Сев за руль, молчу и думаю о том, что произошло наверху. Чувствую, как Джон косится на меня.

— Что уставился? Спрашивай. Я же чувствую, что тебя так и подмывает.

— Так это то, что с тобой произошло? Ты потеряла кого-то?

— С чего ты взял, что со мной что-то произошло?

— Мне не двадцать лет, Сэл. Я всегда видел в тебе что-то, но не мог понять, что. Ты появилась из ниоткуда. Из прошлого рассказывала только о родителях да что-то о школе. Ты не замужем, с парнями подолгу не встречаешься. Ты вроде бы веселая, интересная, красивая. Но порой у тебя такой взгляд, я даже не знаю, как это описать. Словно в гробу ты все видала. Зато на работе ты как сумасшедшая — сделаешь во что бы то ни стало. Я не знал, с чем это связать, но теперь все ясно.

— Молодец, Хили, ты раскрыл мою страшную тайну. Надеюсь, мне не нужно просить, чтобы ты не болтал об этом.

— Конечно. Ты знаешь меня. Кем он был?

— Моим женихом. Пять лет назад за месяц до свадьбы он погиб в автокатастрофе по вине пьяного водителя.

— Вот черт. Мне жаль, Сэл.

— Мне тоже.

— Поэтому ты пошла в полицию?

Киваю.

— Не хочу, чтобы кто-то знал. Я могу по пальцам пересчитать людей, которые в курсе. Я начала новую жизнь, поступив в Академию. Не хочу, чтобы меня жалели, сочувствовали мне и понимающе кивали. Не хочу ту свою жизнь перетягивать в эту. И обсуждать это больше не хочу. Прости.

— Я понял, Сэл. Больше ни слова об этом.

— Спасибо, Джон.

***

Мы получаем новый вызов. От магазина угнан автомобиль с ребенком внутри.

По названному адресу нас встречает встрепанный отец, в его глазах отражается едва сдерживаемая паника. Он сообщает нам сведения о машине, ребенке и подозреваемом.

Диспетчер сообщает, что похожий автомобиль нарушил скоростной режим на перекрестке Восьмой авеню и Парк-стрит.

— Сэр, оставайтесь здесь и ждите нас.

— Можно я с вами? Там мой сын!

Мы соглашаемся, Джон пересаживается за руль на случай, если мне нужно будет кого — то догонять.

Минут пятнадцать мы колесим по городу, отставая от угонщика буквально на несколько мгновений. Вдруг преступник совершает ошибку. Диспетчер докладывает, что авто свернуло в один из скверов на Седьмой.

— Попался, гад.

— Что?

— Джон, скверы с Седьмой ведут на Артур. Там одностороннее. Мы перехватим его на перекрестке. Давай туда!

Джон послушно сворачивает туда, куда я указала. Впервые за всю поездку голос подает отец.

— А если он решит ехать по встречной? Вдруг он неадекватный?

Качаю головой и отмечаю то, что для такой ситуации отец неплохо держится и даже умудряется сохранять способность логически мыслить.

— Движение там слишком оживленное, улица узкая. Даже в потоке ему не удастся проехать быстро, не говоря уже о встречке.

Мы перекрываем машиной выезд с Артур-стрит, останавливая движение на проезжей части. Автомобилей много, они плотно прижаты друг к другу.

Выбираюсь наружу и начинаю искать глазами нужное авто. В тот самый момент, когда я его нахожу, дверь открывается, и подозреваемый, выпрыгнув с водительского сиденья, бросается наутек. Я бросаюсь следом, крикнув Джону, чтобы проверил ребенка.

— Остановись! Стой!

Не знаю, почему мы каждый раз кричим им остановиться. Прислушиваются к этому совету в лучшем случае один-два из сотни. Наверное, для того, чтобы они знали, что выбор у них был. Всегда есть выбор.

Этот мужик выше меня почти на голову, я слабо представляю себе, как буду его задерживать, если он вдруг решит оказать сопротивление. Но пока моя цель не упустить его из виду. Он забегает в переулок — и чего их все время влечет в переулки? — но натыкается на тупик. Проход перегорожен высоким сетчатым забором. Он пытается перелезть через препятствие, но зад толстоват. Сдерживая смех над его жалкими попытками преодолеть забор, достаю пистолет и приказываю ему развернуться и поднять руки вверх.

— Офицер, я ничего не сделал. — Каждый раз они говорят одно и то же. Их где-то этому учат?

— Тогда почему убегал?

— Просто решил пробежаться.

— Отлично. Так не терпелось размяться, что бросил машину прямо посреди оживленного движения?

— Да пошла ты.

— Ты считаешь, что мало наскреб сегодня на свою задницу? Приписать тебе еще и оскорбление офицера?

Он молчит, я надеваю на него наручники и зачитываю права. Наверное, если меня разбудить посреди ночи и попросить это сделать, я отчеканю без запинки. Интересно, сколько раз я это делала за три года?

— Один-Три-Чарли. Подозреваемый задержан. Джон, как там ребенок?

— У него травма головы. Засранец ударил его пистолетом. Скорая уже едет.

— Забери меня, тут один мой друг хочет посмотреть полицейскую машину изнутри.

Джон подъезжает, и мы усаживаем клиента на заднее сиденье.

— Карета подана, сэр. Где отец мальчика?

— Поехал на своей машине за скорой. Нам нужно отвезти этого парня в участок, затем ехать в больницу.

— Я знаю. — Улыбаюсь Джону. Он по-прежнему периодически включает наставнический тон, хотя я давно уже не стажер, и знаю, как все происходит.

***

Мы приезжаем в больницу. На сестринском посту нас ждет отец пострадавшего мальчика и бригада скорой с нашего участка. Клер и Барри.

Клер высокая светловолосая красотка и заодно бывшая жена Догэна. У них общий сын — Паркер, ему пять лет. Клер двадцать шесть, она моложе меня на четыре года, но выглядит порой гораздо старше. Она хочет, чтобы у Паркера была настоящая семья, чтобы отец проводил с ним много времени, но в то же время, она терпеть не может, когда Джимми возится с ребенком. Девушка считает, что он балует сына, не интересуется им по-настоящему. Барри, ее напарник, славный парень, очень симпатичный, влюблен в Клер по уши. Это видят все, кроме нее самой. Она все время и силы отдает сыну и войне с Джимми, поэтому ничего не видит вокруг себя.

— Привет, ребята, как мальчик?

— В порядке. Ему делают снимок, скорее всего, у него сотрясение. И нужно наложить пару швов. Но в целом, все хорошо. Вы молодцы, отлично сработали.

Джон собирает показания отца.

— Спасибо, сэр. На этом пока все. Вам нужно будет приехать в полицейский участок и опознать того, кто это сделал, а также подтвердить свои показания детективу.

— Хорошо, офицер, я понял. Приеду завтра утром. Или сегодня, если получится.

— Всего доброго.

Мы мило улыбаемся и уже собираемся уйти, как мужчина нас вдруг окликает.

— Офицеры! — Мы дружно оборачиваемся. — Спасибо вам. Спасибо большое. Вы спасли моего сына.

— Это наша работа, — я поправляю фуражку.

— Офицер, могу я с вами поговорить? — Он смотрит мне в глаза.

Перевожу взгляд на Джона, который многозначительно поднимает брови.

— Жду в машине.

— В чем дело, сэр? — Подхожу ближе.

— Я хотел вас поблагодарить.

— Вы уже это сделали.

— Нет, вас лично. Вы здорово сообразили с улицами и движением. И вы догнали этого мерзавца.

— Это обычное дело. — Смущаюсь. Мне всегда очень приятно, когда нас благодарят, но я не знаю, как нужно вести себя в таких случаях.

— Меня зовут Чарльз. Чарльз Брэннан.

— Я офицер Диксон.

— Очень приятно, — он протягивает мне руку и смущенно улыбается. Он что — заигрывает?

— И мне.

— Вы можете звать меня Чарли.

Я улыбаюсь, и на помощь приходит ожившая рация.

— Один-Три-Чарли, авария у Стейт-парка.

Брэннан смотрит на меня с удивлением.

— Что значит «Один-Три-Чарли»?

— Это позывной нашей машины. Цифры — номер участка. Экипажам даются мужские имена по алфавиту. Адам, Брэд, Чарли, Дэвид и так далее.

— Какое интересное совпадение, вам не кажется?

Я пожимаю плечами.

— Мне пора. Рада, что все хорошо закончилось. Не забудьте приехать в участок.

— Не забуду! Спасибо, офицер.

— Салли, где тебя носит, нас ждут, — скрипит в рацию Джон.

— Иду!

Слышу, как мужчина за моей спиной негромко повторяет.

— Салли Диксон.

***

В конце смены сообщаю Джону о своих предстоящих выходных.

— Так что отдохнешь без меня, старина.

— Это ты отдохни как следует. Привези мне молочка.

Я смеюсь, каждый раз Джон просит одно и то же. Ему нравится домашнее молоко с фермы моего отца.

— Привезу тебе целую цистерну.

***

Следующим утром мы колесим с Патриком в сторону моего родного городка. Я сижу рядом с водителем, закинув ноги на панель, хоть и знаю, что это опасно. Наши собаки расположились на заднем сиденье. Им нравится путешествовать.

По пути рассказываю ему о том скандале в семье, что так меня задел. И о том мужчине, пытавшемся со мной заигрывать.

— Я удивляюсь, почему с тобой не знакомятся все, кого ты спасаешь.

— Иди ты, — говорю я добродушно. — Он так странно смотрел на меня. Просто глаз не отводил.

— Ты ему понравилась, глупая.

— Нет уж. Хватит с меня пока. Меня от мысли о Бо до сих пор колотит.

— О, забудь о нем, он придурок. Расскажи мне об этом Чарли. Он симпатичный?

— Откуда я знаю! Я его не разглядывала.

— Что-то же ты запомнила.

— Он высокий. Приятный.

— Насколько высокий?

— Как ты.

— Идеальный рост. Продолжай.

— Волосы примерно как у тебя…

— Идеально. Да ты же ищешь себе мужика, похожего на меня! Я все понял!

Я смеюсь и легонько стукаю Патрика в плечо.

— Ты болтун! Только волосы у него вьются. Очень мужественные черты лица.

— А глаза какие?

Задумываюсь.

— Если честно, совершенно не помню. Хотя он смотрел мне прямо в глаза, — я пытаюсь напрячь память. — Нет, совсем не помню. У меня создается впечатление, что я его где-то видела.

— Может, ты его уже спасала?

— Думаю, он упомянул бы об этом.

Молчу пару минут.

— Знаешь, Патрик. Мне кажется, я его еще увижу.

Произнеся эти слова, я даже не подозреваю, насколько права.

***

Мои родители встречают нас с распростертыми объятиями.

Они оба высокие, смуглые от постоянной работы на улице. У мамы короткая стрижка, которую я помню с самого детства. Цвет волос я переняла у нее. Папа уже весь седой, лишь кое-где остались темные пряди.

После восхитительного ужина Севен и Булка устраиваются у камина и засыпают, мама забирает Патрика показать ему свое вязанье, а мы с папой остаемся на кухне пить какао, который он сам всегда варит для меня. Папа любит слушать мои рассказы о работе и очень гордится тем, что я служу в полиции. Постоянно хвастается друзьям, что его дочь спасает жизни, пересказывает им мои истории, иногда приукрашая их. На самом деле, мой отец — семьянин до мозга костей. Он гордится всеми, кого любит. Даже если бы я мыла посуду в какой-нибудь придорожной забегаловке, он нашел бы в этом героизм. «Любой труд важен, полон достоинства и заслуживает уважения» — любит повторять он, и я с ним согласна.

Папа никогда не затрагивает больные темы, если я сама не начну. И за это я люблю его еще больше. Мама же любит выведать все, что у меня на душе. Иногда я злюсь на нее за это, хотя понимаю, что она переживает. Во мне есть понемногу от каждого из родителей. Но мама говорит, что большая часть меня взята не от них. «Она сама выстроила свой характер».

Мы разговариваем до глубокой ночи, но на следующее утро я просыпаюсь ни свет ни заря. Детская привычка — просыпаться здесь с первыми лучами солнца. Выхожу на пробежку и бегаю вдоль полей, наполняя свои легкие свежим воздухом в сопровождении собак. Нигде я не чувствую себя такой свободной, как здесь. Даже мысли в моей голове, которые не оставляют меня никогда, здесь кажутся легче. Дом, в котором я выросла, все упрощает, ограждает меня от плохих воспоминаний и очищает от тревог.

Вернувшись, застаю Патрика и маму за приготовлением завтрака. Им весело, они заливисто хохочут.

— Эй, красавчик, полегче. Эта дама замужем. Не думаю, что папе понравится, как ты заигрываешь с его женой.

Моя мама кокетливо хихикает.

— Эх, детка, — наигранно вздыхает мой друг. — Если бы у меня был хоть малейший шанс завоевать эту прекрасную леди, поверь, я бы уже давно выкрал ее и увез куда-нибудь во Флориду.

Моя мама запрокидывает голову и мелодично смеется. Несмотря на то, что она родилась, выросла и всю жизнь провела в деревне, у нее отличные манеры, она полна изящности и достоинства.

Улыбаюсь этим двоим.

— Смотри, я могу и приревновать.

— Ты же знаешь, что мое сердце принадлежит лишь тебе.

Я качаю головой. Обожаю его. Он отличный человек, близкий мне по душе, он мне как брат. Я рада, что он у меня есть, и что он именно такой. Мы можем открывать свои души друг другу без опаски. Мы не испортим этого, внезапно влюбившись друг в друга или переспав по-пьяни.

Когда мой друг с моим отцом отправляются на рыбалку, мы с мамой остаемся наедине. Она болтает, рассказывает о соседях, но украдкой поглядывает на меня. Я знаю, что будет дальше. В этот раз она тянет удивительно долго. Наконец, окончательно потеряв нить ее рассказа, ласково улыбаюсь.

— Спрашивай уже то, что хочешь.

— Я думала, ты это не выносишь.

— А я думала, ты этого изо всех сил не замечаешь. Давай сейчас поговорим, пока я в настроении. Я готова. Я же знала, что это будет.

— Как ты, родная?

— Все хорошо. — Видя ее недоверчивый взгляд, добавляю, — правда, хорошо.

— Ты ездила к Сэму?

— Разумеется. Встретила там его мать.

— Неужели? И как она? — Мама сжимает губы, но, не удержавшись, выпаливает, — старая грымза

Я начинаю хохотать. Мама терпимо относится ко всем людям. Она может понять и оправдать любого человека и любой его поступок. Но миссис Ньюборн является, пожалуй, единственным исключением. Пересказываю беседу, что состоялась у нас после встречи на кладбище.

Мама передергивает плечами:

— Ты не поверишь в то, что я сейчас скажу. Но она права. Доченька, тебе нужно отпустить его.

— Я отпустила, — начинаю жалеть, что начала этот разговор.

— Ты должна быть счастливой. Тебе нужно встретить хорошего мужчину, выйти замуж, завести детей.

— Ма, счастье не обязательно должно заключаться лишь в замужестве и детях.

— Тебе нужна семья.

— А из этой вы меня уже выгоняете?

— Я о другом.

— У меня есть семья. У меня есть все, что мне нужно. На данный момент я не хочу ничего менять.

— Нельзя вечно прятаться в полиции.

— Что ты хочешь сказать? — Мама молчит. — То есть, по-твоему, я прячусь? По-твоему, я сбежала от своих проблем на эту работу?

— Я не это имела ввиду.

— А мне кажется, именно это. Ты знаешь, почему я пошла в полицию. Не прятаться. И моей жизни работа уж точно никак не мешает.

— Сын Дуайта спрашивал о тебе.

— Мама!

— Что? Он славный, ты ему всегда нравилась.

— Боже, я не ожидала, что мы скатимся до сватовства. Я в состоянии найти себе парня, если захочу. Поверь мне.

— Я волнуюсь за тебя.

— Я понимаю. И очень это ценю. Но у меня действительно все хорошо.

Мама долго внимательно изучает меня.

— Твоя сестра объявилась.

Меня словно обухом по голове стукнули. Я таращусь на маму и не могу осознать смысл сказанных ею слов. Мое сердце начинает громко и сильно ухать в груди.

— О чем ты говоришь?

— Джилл приезжала к нам.

— Это шутка?

— Какие уж шутки.

Перевожу взгляд на каминную полку, где стоит фотография со школьного выпускного. С нее на меня смотрят два одинаковых лица. Мое и моей сестры-близняшки. Джилл уехала на поиски славы и счастья десять лет назад. С тех пор о ней никто и ничего не слышал. Я пыталась разыскать ее через полицию, но никаких данных найти не удалось. Я чувствовала, что она жива, и, возможно, в порядке. Мы настолько смирились с ее отсутствием, что внезапное появление в родительском доме — по меньшей мере, шок. Она всегда была взбалмошной, но очень мягкой. Если принято считать, что один из близнецов плохой, а второй хороший, то в таком случае я как раз злой близнец. Мой характер более жесткий, непреклонный, я не считаю нужным нянчиться с людьми или делать то, что мне не нравится. А Джилл, наоборот, всегда была податливой, послушной, прилежной. Ее отъезд стал неожиданностью. Однажды утром она просто спустилась к завтраку с большой сумкой и сказала, что уезжает. Сказала, что не намерена тратить свою жизнь здесь. Я тогда уже жила в Нью-Йорке, поэтому попрощаться с ней шанса мне не представилось.

И сейчас она объявилась. Я продолжаю глазеть на маму.

— Когда она приезжала? Надолго? Что она сказала? Где она? Где была столько времени?

— Она побыла несколько дней и снова уехала.

— Что? Мама, почему вы сразу мне не позвонили?!

— Она просила этого не делать. Она выглядела ужасно и не хотела, чтобы ты видела ее такой.

— Боже, что за бред. Мама, расскажи все нормально.

— Она приехала посреди ночи. У нее из вещей лишь рюкзак. Она сильно похудела, осунулась, но волосы великолепны, очень длинные. Попросила остановиться у нас, разве мы могли ей отказать. Хотя мы были просто шокированы. Спала целые сутки, потом набросилась на еду так, словно не ела неделю. Погуляла здесь вокруг. Не разговаривала с нами. Лишь доброе утро и тому подобное. Просила не задавать ей вопросов, придет время, и сами все узнаем. Когда я звонила тебе, чтобы пригласить в гости, Джилл была еще здесь. Возможно, она услышала мой разговор с тобой, или услышала, что я сказала папе о твоем приезде, но на следующее утро она снова исчезла. Оставила лишь записку.

— Какую?

Мама достает из кармана теплой кофты клочок бумаги и протягивает мне. «Дорогие мама и папа. Спасибо вам за все, что вы для меня сделали. Простите. Д.» Я вновь смотрю на маму. Она заламывает пальцы, как всегда, когда сильно нервничает.

— Ты что-то еще хочешь мне рассказать?

— Нет, нет, — мама отвечает мне слишком быстро.

— Мама. Что еще? Не обманывай меня. Я должна знать все.

Ма смотрит в пол, как провинившийся ребенок, и не желает говорить. Во мне включается ее дотошность. Я узнаю, во что бы то ни стало. Внезапно ответ приходит сам. Служба в полиции неплохо приоткрывает завесу тайны над странным поведением людей.

Надеясь, что ошибаюсь, понижаю голос и задаю вопрос:

— Мама, она что-то стащила? — Мама робко кивает. — Что?

— Бабушкины бриллиантовые серьги. И сапфировую брошь.

— Твою мать, — я закрываю рукой глаза. — Это точно?

— Пару лет назад я перепрятала шкатулку с украшениями в вашу комнату. Видно, Джилл нашла ее. Когда она уехала, я зашла, чтобы прибраться там, а шкатулка лежала на полу. Все остальное на месте.

Шумно выдыхаю и тру переносицу.

— Она ничего не оставила? Никаких вещей? Еще записок? Чего-нибудь… — «для меня» мысленно добавляю я.

— Нет.

— Вы видели ее документы? Может, она сменила имя? Я не могла найти ее по базе данных.

— Нет, доченька.

Мне больно смотреть на маму, ссутулившуюся в течение этого разговора. Она всегда любила нас одинаково. И всегда учила относиться друг к другу с заботой и любовью. Не представляю, как тяжело ей дается то, что творится с Джилл. Она объявляется через десять лет молчания, просто отсыпается здесь, не потрудившись объяснить, в чем дело, а затем снова сбегает, прихватив семейные драгоценности. Вряд ли она взяла их на память.

А раньше Джилл даже книгу чужую старалась вернуть как можно скорее. Если находила на улице какую-то вещь, все силы бросала на то, чтобы найти владельца. А теперь она украла у собственных родителей. Это просто не укладывается в голове.

— Мам, все будет хорошо. — Я тепло обнимаю родного человека, пытаясь этим объятием донести ей свою любовь, свою заботу, пытаясь донести ей, что я всегда рядом. Пытаясь заменить одной собой обеих ее дочерей. — Мы найдем ее. Обещаю. Если она попала в беду, я помогу ей, ты ведь знаешь.

Мама кивает, не отпуская меня. И впервые в жизни понимаю, что уже давно поменялась местами со своими родителями. Теперь я их утешаю, доказывая, что все переживания — ерунда. Теперь я о них забочусь, помогаю им во всем, справляюсь об их здоровье и ругаю за мелкие глупости, например, за то, что папа скупает лотерейные билеты, надеясь выиграть миллион.

Меня грызет обида на сестру. За родителей и за себя. Что с ней случилось, почему она так себя ведет? Почему не обращается за помощью к родным?

***

К вечеру папа и Патрик возвращаются с рыбалки. Мой лучший друг буквально раздувается от гордости, потому что поймал огромную щуку. Папа же недоволен тем, что наловил всего одно целое ведро рыбы.

— Смотри, Сэл, я добытчик! Иди и обними меня скорее, потому что твой отец отказался со мной обниматься! А мне нужна похвала, скорее! — с этими словами он бьет одной рукой себя в грудь, во второй руке держит свой улов.

Смеясь, обнимаю его за шею.

— Ты просто как первобытный мужик! Смотри, еще чего доброго станешь натуралом. Надеюсь, по пути ты никому не хвастался своей добычей?

— А в чем дело?

— В это время года не поймает щуку разве что безрукий. Я ловила их в десять лет. Все мальчишки засмеяли бы тебя.

На пару секунд его лицо меняется с радостного на обиженно-недоуменное. Но Патрик оптимистичен до безобразия.

— Так вы родились и росли здесь! Здесь еду надо добыть — вырастить, поймать, застрелить, или выжать из коровы. А я — дитя города, я привык, что рыба лежит на прилавке магазина и ждет меня. Так что для меня это победа!

Я снова смеюсь.

— Ладно, хорошо. Ты молодец! Если честно, она очень большая. Таких здоровых я не видела.

***

Вечером мама показывает Патрику, как почистить и разделать рыбу, и, уже в сумерках, мы выходим с ним во двор, чтобы пожарить ее на мангале. Родители ждут в доме и накрывают стол для ужина.

Пока мужчина возится с барбекю, я смотрю, как Севен и Булка носятся друг за дружкой по саду.

— Ты чего такая молчаливая? — Вопрос вырывает меня из раздумий.

— Да так, думаю обо всем.

— Поделишься?

— Может быть, позже. Пока нужно самой переварить.

— Как хочешь. Ты знаешь, я всегда открыт для тебя.

— Знаю, милый, — мы с нежностью улыбаемся друг другу.

Вот в такие моменты мне не достает рядом именно мужчины, моего мужчины. Хотя Патрик заменяет мне, наверное, сотню людей. Мы с ним нужны друг другу. У каждого из нас есть то, чего так не хватает другому. Патрик каждый день дарит мне поддержку, внимание, заботу, делится со мной своим жизнелюбием и жизнерадостностью. А я, в свою очередь, делюсь с ним своей семьей, семейным теплом и уютом. Я знаю, что, если потребуется, Патрик будет драться за меня, сделает все возможное и невозможное, чтобы мне помочь. И это абсолютно взаимно.

— Скажи, вы с братом были близки?

— Ты же знаешь, он не общается со мной уже много лет. — Я киваю, его 38–летний брат презирает ориентацию Патрика, и из-за этого прервал с ним общение.

— А до ссоры. В детстве, в школьные годы — вы были близки?

— Да. Очень. Мы всем делились, во всем поддерживали, прикрывали друг друга, даже ссорились редко. Дрались лишь в шутку. Помогали друг другу кадрить девчонок. Много чего было. Я так гордился тем, что у меня есть брат. Я поддержал его перед родителями, когда он отказался идти в колледж, когда собрался жениться на той, кого наши родители терпеть не могли. Я делал это не ради благодарности. Но все равно не ожидал, что он в свою очередь, когда придет время поддержать меня…

Я знаю эту историю. Когда Патрик решил рассказать своей семье о том, что предпочитает парней, то первым делом обратился к брату. Надеялся, что сможет заручиться его поддержкой. Но брат устроил скандал, а родителям наговорил разного, в духе того, что Патрика нужно лечить, и что он требует выбирать между сыновьями. Родители выбрали того, у кого уже была «нормальная» семья и ребенок. Это ужасно. Как можно выбирать между двумя детьми? Когда он рассказал эту историю моим родителям, мама расплакалась, а папа долго хмурился, после чего кричал и ругался на «остолопов, которые могут отказаться от своего ребенка».

— Почему ты вдруг вспомнила о моем брате? — Он долго изучает меня взглядом. — Твоя сестра? Она объявилась?

— Порой ты пугаешь меня своей проницательностью. Да, мама сегодня рассказала. Она была здесь несколько дней назад.

— Судя по всему, новости не очень хорошие.

Я качаю головой.

— Не очень.

Видя, что я не горю желанием развивать эту тему, Патрик берет меня за руку.

— Давай так. Я сейчас не буду задавать вопросов, а ты ничего не будешь рассказывать. Ты все обдумаешь, и, если захочешь, мы это обсудим. Идет?

— Идет. — Улыбаюсь ему. — Я не перестаю радоваться тому, что мы с тобой познакомились.

— Я тоже, Сэл. Я редко это говорю, но твой переезд в наш дом — лучшее, что со мной случалось с тех пор, как я поссорился с родными.

Мы обнимаемся, но из-за больших теплых курток получается нелепо, и мы начинаем смеяться.

— Люблю ночные разговоры. Ночью люди другие. Настоящие.

— Какой же ты болтун, — я опять смеюсь. — Мало того, что мы общаемся в основном по ночам. Так еще с тобой я самая что ни на есть настоящая. Ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо. Больше, чем родители. Что там говорить. Больше, чем я сама.

— Черт, уйди отсюда, ты меня растрогала. Иди и помоги родителям накрыть на стол. Рыба почти готова.

За семейным ужином отбрасываю плохие мысли. Рядом мои самые родные. И не только люди, еще и собаки. Я в родном доме. Я словно подзаряжаюсь жизненной энергией для того, чтобы, вернувшись, с новыми силами броситься в бой с нарушителями закона.