Любовь вслепую

Вероника Мелан, 2023

Недовольная жизнью в Третьем Районе, где царят бедность и недостаток солнечного света, Кристина Мэйер пытается обрести лучшую судьбу. Она промышляет воровством, и однажды ей в руки попадает старинный артефакт, оставшийся от прежней, более технологически продвинутой цивилизации, – нео-ключ. Кристина полагает, что, продав его за большие деньги, она сделает первый шаг на пути к мечте, но не знает о том, что некий мужчина, которого в барах называют «Слепой Пью» и у которого она с легкостью украла ценный предмет, двинется за ней следом. Как не подозревает и о том, что случайно активирует артефакт и что «Пью», слепоту которого она решит использовать себе на пользу, на самом деле окажется генералом Эрдиганом, задействовавшим ее, воровку, в собственных хитроумных планах.

Глава 3

(Power-Haus feat. Duomo — Moriarty)

Мы грохнулись рядом на траву — я и мой преследователь. Колени тут же неблагодарно заныли, ладони утонули в жестком ковре из растительности. Я тряхнула ошалелой головой, попыталась вернуть себе сфокусированное зрение, и первым, что я увидела, был лежащий рядом нео-ключ, набалдашник которого больше не светился. Его, ключ, я подгребла быстро, сунула под одежду; поднялся на карачки и мотнул головой Пью.

— Кристина…

Он застонал от боли, потер виски.

Кажется, он был зол.

Вокруг стояли стриженые кусты — и ничего более. Высокий забор из кустарника, дорожки между и темное ночное небо над головой.

— Где мы? — Пью оперся ладонью о траву, сел.

Я же понимала, что надо давать деру. Не получилось там, должно получиться тут, где бы это пресловутое «тут» ни находилось. Притянула к себе свалившийся рюкзак, быстро натянула лямки на плечи.

— Ты же сам можешь видеть…

В моем тоне плескалась желчь. Лучше бы я переместилась в новое место одна, без него. Но выбирать не приходилось — Пью в момент активации ключа держался за мои ноги и, вероятно, поэтому перенесся следом.

— Тебе нравится издеваться над слепым? Твою беспощадность я заметил.

— Не такой ты и слепой.

Но человек рядом беспомощно ощупывал землю — какими бы сверхспособностями он ни обладал десять минут назад, сейчас он их, похоже, потерял.

Скрипнули от раздражения чужие зубы.

— К сожалению, такой.

— Угу, — я больше не собиралась ловиться на жалость, — слепцы не умеют уворачиваться от падающих сверху предметов, не способны играючи раскидать шайку наркоманов и не бегают по дорогам среди фур.

— Остальные чувства помимо зрения я еще не растерял. — Я впервые видела его агрессивным. И вместе с тем странно-потерянным. — Чего ты хотела в момент переноса? Сбежать от меня? Ну так беги.

И, хотя в его голосе не было угрозы, я сорвалась с места как заяц и побежала туда, где виднелся единственный проход из этого лиственного закоулка.

Это был лабиринт. Настоящий и очень большой. Такие приказывали организовывать себе короли, для того чтобы придворные могли в них «теряться». Высоченные зеленые стены, за которые не заглянуть, множественные разветвления, закоулки… В таком петлять и петлять. Первые два поворота — один налево и один направо — я пробежала на полной скорости. Еще один сделала, сбавив темп, — заросли бесконечны. А после, прислушиваясь, остановилась.

Мне почему-то стало страшно. Пью за спиной не показывался, я не слышала его шагов, хотя, ощущая только стук сердца в горле, простояла без движения почти две минуты. Куда дальше? Налево, направо, прямо?

Мы с ним свалились в тупик, в своеобразное «начало», а дальше… Что делать дальше, к тому же ночью? Пусть света здесь хватало — он лился от травы и листьев, — но ощущение тревоги не проходило. Мне чудилось, что лабиринт не так прост, что он живой и что в нем кто-то «водится». Вглядываясь в развилки, в силуэты углов, куда уводили дорожки, я подспудно ожидала, что сейчас кто-то покажется. И этот кто-то мне понравится еще меньше, чем Пью.

Навалилось ощущение, что мои ноги засасывает трясина. Вечная беспомощность. Где находится это место? Почему сработал ключ и куда, черт его дери, он нас закинул?

Еще минута тишины.

Пью, несмотря на свой рык «беги», следом не шел.

Двинувшись дальше, я однозначно потеряюсь. Я заблужусь. Возможно, наткнусь на кого-то.

«У меня хотя бы есть вода. У него — нет».

Сомнения рвали на части — идти одной? Наплевать на того, кто остался позади? Просто попытаться выбраться? Возможно, лабиринт не такой уж большой, но от мысли преодолеть еще один «пролет» и пару раз куда-то свернуть мне делалось муторно. Опять орала интуиция.

Черт. Я опустилась на траву и какое-то время сидела. Было бы проще, если бы погоня продолжилась, тогда только вперед. И некстати вспомнилось движение руки Пью по траве — движение, полное отчаяния, — он действительно сейчас ничего не видел.

«Может быть, он и слеп. Но он умеет драться».

Не знаю, как и чем я приняла решение, но двинулась я не вперед. Я двинулась обратно.

(Kandi Peterson — Cannonball)

Он сидел у одной из «стен», смотрел как будто на небо — голова поднята вверх. На мои шаги даже не повернулся, и меня опять настигло муторное чувство печали. Он не собирался за мной бежать, меня преследовать. Он, очевидно, не знал и не понимал, где находится, куда двигаться — я была бы гадиной, оставив его одного.

Опасливо усевшись рядом, я какое-то время косилась на мужественный профиль, выжидая, кинется на меня с агрессией или нет, но Пью просто молчал. И я решилась на диалог.

— Как,…почему сработал ключ?

Я думала, он не ответит, но слева вздохнули.

— Потому что ты активировала его диким, сумасшедшим желанием куда-то переместиться. Полной силой своей дурости.

Он вдруг рассмеялся без злости и не обидно, но как-то обреченно. И умолк.

— Где мы сейчас?

— Тебе виднее.

Сарказм теперь звучал в его голосе.

— Это лабиринт, — пояснила я нехотя, — лабиринт из очень высоких и очень ровно стриженных кустов. Он тянется насколько хватает глаз. Сейчас ночь, но здесь довольно светло. И… никого… на первый взгляд. Мы в тупике… В закутке.

— Что ж, — Пью смотрел вниз, на свои руки, — ты очень хотела сбежать, заплутать и запутать следы, когда формировала пространство. Поэтому мы в лабиринте. Логично.

— Я ничего…

Мою попытку возмущенно оправдаться прервал нетерпеливый раздраженный выдох — мол, не трать слова.

«Конечно, ты его сформировала. Хоть и не понимаешь, как именно».

Я почему-то ждала, что на меня зло набросятся, обвинят, обзовут, упрекнут. Но этого не происходило, и забрезжила робкая надежда, что Пью не так зол, как мне думалось.

— Где мы…, ты не знаешь?

— Я не знаю.

— Откуда вообще взялось это место?

— Оно сформировалось из ничего.

— Такого не может быть…

— Что ты знаешь о ключе?

— Ничего.

— Вот из этого «ничего» он и сформировал для тебя пространство.

Кажется, я слышала едкие нотки.

— А ты знаешь о ключе больше?

— Знаю.

— И умеешь им пользоваться?

— Умею.

Внутри забрезжила надежда. Я уже успела представить, как мы скитаемся по этому лабиринту сутками напролет, как ищем воду, ощупываем опостылевшие лиственные стены, миримся, ругаемся, рассказываем друг другу истории из жизни. Возможно, всего этого можно избежать? Ключ, конечно, отдавать не хотелось, но и сидеть неизвестно где тоже. Медленно умирать от истощения, от жажды, терять силы и продолжать скитаться.

Мне пришлось сделать над собой усилие и прочистить горло; над верхним краем изгороди светила луна — вполне привычного вида для той, которая была соткана из «ничего».

— Если я отдам тебе ключ… Если я извинюсь за то, что украла его, и отдам… — Помолчала. — Это будет правильная идея?

Он так на меня и не посмотрел. Не повернул головы, в смысле. Хотя зачем ему, если моего лица он все равно не увидит.

— Это будет правильная идея.

В конце концов, он за ним и шел. Не за мной, но затем, чтобы вернуть ключ. Что ж, ладно, он выиграл этот раунд. Мне придется однажды найти и своровать что-то другое. Между ценной находкой и жизнью я выберу жизнь.

Я достала ключ, развернула тряпку, положила его на чужую раскрытую ладонь — «прощай, нео-игрушка».

Удивилась тому, что Пью сжал ладонь, но не предпринял никаких попыток активировать ключ.

— Извинений я не услышал, — пояснил он спустя паузу.

Ах да… Сложная часть. Иногда извиняться сложнее, чем проигрывать.

— Прости, что я без спроса взяла твою вещь…

— Не слышу раскаяния.

— А его и нет. Я обещала извиниться, а не раскаяться.

Пью хмыкнул. В нем сохранялась для меня все та же загадка, как и в самом начале. Некая мистичная многослойность.

— Почему все называют тебя Мэй?

— Неважно… Давай, вытаскивай нас отсюда.

Но, вместо того чтобы активировать ключ, Пью аккуратно прицепил его на цепочку, лежащую змейкой на ключицах. Прицепил и опустил под рубаху. Замечательно, чудесно!

— Ты же обещал!

— Первое: я не обещал. — Его тон удивительно спокоен, размерен. Казалось, слепой никуда не торопится — ни жить, ни делать, ни решать. — Второе: я сказал, что умею им пользоваться, но не сказал, что смогу сделать это прямо сейчас.

— Ты обманщик! — внутри моментально вскипело ядовитое варево.

— Сказать, кто тут обманщик?

Я прикусила язык.

Досада, прогорклая досада — вот, что я ощущала. Отдала ключ «просто так», безо всякой выгоды, как оказалось. Дурында.

— Если умеешь пользоваться, почему не воспользуешься сейчас?

— Потому что для этого требуется зрение — у меня его нет. С набалдашником нужен визуальный контакт, ты это ощутила. Если помнишь.

Я помнила. Когда вокруг засветилось марево, когда засияла верхушка, свет и я сцепились невидимой нитью, и эта нить проникла через глаза куда-то внутрь меня, вытаскивая на поверхность желания.

— Тогда отдай его мне… Я попробую!

— Не попробуешь. Ключ не может быть активирован дважды так быстро.

— Сколько нужно ждать?

Я была как гончая, как пес, чуявший добычу, но мне все никак не позволяли сорваться с места.

— Теперь он будет накапливать энергию в течение семи-десяти дней. Так что, если захочешь снова его своровать, будь готова к тому, что быстро он не сработает. К тому же ты все-таки не знаешь тонкостей и процессов.

«В следующий раз можешь попасть в место куда хуже этого».

Край луны сделался толще, уже показался пузатый бок.

Совершенно безрадостные перспективы.

Ключ не работает. Чтобы активировать его снова, нужно ждать неделю. Если это сделаю я, попаду «хрен знает куда», Пью знает, как попасть в нужное место, но не имеет зрения. Ловушка.

Мы долго сидели тихо, очень долго. Пропитывались осознанием собственного положения. Шелестели листья, ветер сюда залетал редко. Теплый, летний. Хорошо, что на земле плотный травяной ковер, не мерзла пятая точка. «А если бы в зиму?»

— Мне кажется, этот лабиринт живой, — поделилась я опасениями спустя минуты тишины. — Там… кто-то есть.

— Очень может быть. В пространстве, сотканном из твоего разума, может быть что угодно.

Он был безмятежен. И в то же время оставался потерян — сейчас он действительно ничего не видел.

И я не удержалась от вопроса.

— Как…, — спросила шепотом, — как ты смог преодолеть все препятствия тогда? Почему не видишь теперь?

Наверное, ему не хотелось отвечать. Но от ответил.

— Я могу впадать в расширенное видение пространства при необходимости. Но этот режим… очень энергозатратен.

Вон оно как…

Я почему-то потянулась к сброшенному рюкзаку, достала из него воду, протянула бутылку.

— Вода.

Он лишь покачал головой — не сейчас. «Побереги её» — я чувствовала его мысли.

Меня, привыкшую постоянно действовать, убивала неспешность Пью. Нежелание куда-то идти, что-то делать, суетиться, выбираться, выживать. Хотя что он мог, будучи незрячим?

Наверное, это был жестокий вопрос. Но мне хотелось его задать.

— Ты сможешь выйти отсюда без меня?

Он просто покачал головой.

После пояснил.

— Даже если ты не украдешь ключ. Даже если я протяну десять дней без воды, что маловероятно, я все равно не смогу активировать эту вещь без зрения.

«Так что я обречен».

Странное чувство меня пронзило, пробило мурашками насквозь. Он каким-то образом был готов к неблагоприятным исходам, был готов к ним всегда, он не терял стержня. Просто понимал свои возможности, оценивал их трезво. И не трепыхался там, где это не имело смысла.

Дерьмо. Я чувствовала свою ответственность за него — нельзя бросать слепого тут. Каким бы многослойным он ни был, какие бы загадки ни хранил, без меня он отсюда не выйдет. От этого знания ни вреда, ни пользы — все есть, как есть.

Болезненно толкнулась мысль — ведь это сложно. Постоянно вверять свою судьбу в чьи-то руки, принимать помощь, надеяться на кого-то. Этот кто-то может оказаться совестливым человеком, а может оказаться подонком. Насколько в подобной ситуации хватило бы моей собственной веры в людей?

Мы пойдем вместе — это точно.

Я втянула свежий ночной воздух и выдохнула обратно.

— Ты ведь умеешь драться, да?

— Чуть-чуть.

И ласковая улыбка. Мягкая такая — мне вспомнились разлетевшиеся в стороны наркоманы. Все-таки Пью не прост, совсем не прост. Скорее, непостижим.

— Мне кажется, мы нужны друг другу сейчас, — признала я неохотно. — Я чуть-чуть нужна тебе, а ты чуть-чуть нужен мне.

Он опять смотрел вверх, будто мог видеть звезды. И его спокойный взгляд в который раз погрузил меня в ловушку из путаных эмоций.

— Я ждал, когда ты придешь к этой мысли.

(Kendra Dantes — Can't save the world)

— Смотри, что у нас с собой есть… — Ведь это уже мы. Он должен знать перечень вещей, чтобы понимать, чем мы располагаем. — Тонкое одеяло, через него не проникает холод. Небольшой запас сухих пайков, бутылка воды. Сухое горючее для разведения огня, антисептик, походная аптечка…

Пью улыбался. В его незрячих глазах застыла насмешка, и я возмутилась:

— Что?!

— Кажется, ты заранее собиралась пожить в этом лабиринте.

— Я,…агхр… — Я рыкнула и выдохнула одновременно. — Я собиралась не пожить здесь, а сбежать от тебя. Понимая, что, возможно, придется временно скитаться, укрываясь от погони.

— Предусмотрительно.

Он продолжал улыбаться.

Его улыбка, его спокойствие бесили. Разве он не понимает, что нам нужно что-то делать, двигаться, изучать это место, искать выход? Мы не можем сидеть здесь вечно.

— У меня из оружия только два коротких ножа. А у тебя? У тебя есть оружие?

Он не выглядел человеком, оснащенным, как военный киборг. Обычные штаны, обычная куртка. Кобура отсутствовала.

— Не беспокойся за оружие. Все, что нужно, у меня есть.

Главное, чтобы у моего кипящего чайника не съехала крышка. Досада, раздражение и тревога — вот, что чувствовала я. А Пью, кажется, забавлялся.

— Идем. — Я встряхнула застегнутый и заново упакованный рюкзак, чтобы плотнее утрамбовались вещи. Закинула его на плечи, протянула слепому руку. — Мы не можем сидеть здесь вечно. Я поведу тебя.

Ответный жест не случился. Пью как сидел у изгороди на земле, так и остался сидеть — руку мне не протянул.

Лишь спустя паузу изрек:

— Кристина, какое сейчас время суток?

— Ночь.

— Ночь. — Он, кажется, пытался натолкнуть меня на очевидные выводы, но я лишь сильнее раздражалась. — Когда мы попали сюда, сколько времени было в нашем мире?

— Не знаю… Полночь.

— Сгенерированное ключом пространство почти всегда копирует исходное время суток, если не было иного запроса…

«Откуда у него все эти познания?»

–… значит, здесь сейчас тоже почти час ночи. Что именно ты хочешь исследовать уставшая? Думаешь, твоего внимания будет достаточно для того, чтобы оперативно справляться с проблемами?

— А если нас попросту сожрут какие-нибудь твари? Пока мы тут сидим…

— Не сожрут.

— Откуда ты можешь это знать?

— Я их не чувствую.

Мне хотелось, совсем как в детстве, колотить руками и топать ногами. Он был рационален, он был, наверное, логичен, но он бесил. Хотелось едко возразить по поводу его «я их не чувствую», но что-то останавливало. Возможно, он действительно чувствовал больше, чем я. Но как не рваться в бой, как не пытаться действовать?

— Сейчас, — прочитал мои мысли тот, кто сидел на земле, — разверни свое одеяло. И ложись спать. Мы выдвинемся утром.

— Спать?

— Спать.

«Тебе нужны силы».

Наверное, он был прав — не хотелось этого признавать. День был длинным и сложным, к вечеру я устала. Плюс стресс, плюс попытка оторваться от «врага», случайное использование ключа, шок сознания. Я до сих пор отказывалась поверить, что перенеслась куда-то, что нахожусь очень далеко от привычных мест — это заставляло нервничать, погружало в безумный сюр. Хотелось под подушку, накрыться ей и одеялом, хотелось спрятаться и… успокоиться, отдохнуть.

— Ты прав.

— Мне нравится, когда ты это говоришь.

— Еще бы… Все мужики одинаковые. Вы нас любите, покуда мы признаем вашу правоту…

Удивительно глубокими были его незрячий взгляд и застывшая полуулыбка на губах. Показалось, что в чужой черепной коробке плывут пласты недоступных мне размышлений и воспоминаний. Никогда туда не пробиться, никогда их не раскопать.

Вздохнув, я принялась доставать из рюкзака одеяло. Кажется, снаружи достаточно тепло, чтобы спать, не укрываясь. Если укроюсь, места на двоих не хватит, а Пью не должен отморозить пятую точку. Ночи — они и есть ночи. Даже летом бывают холодные.

«Пью», — хотела позвать его я, но запнулась. Поняла, что не могу больше так его называть — кличка ему не шла. Не тому человеку, на лицо которого я сейчас смотрела.

— Как тебя зовут?

— Назови меня любым именем, которое тебе нравится. — Он даже не задумался об ответе.

— Все называют тебя Пью. Слепой Пью.

— Пусть так.

Ему было все равно. Но ведь у него имелось настоящее имя, и он совершенно точно его не забыл.

— Предлагаешь продолжать тебя так называть? Когда на нас нападут враги, орать: «Пью, на три часа! Бей!»

Он смеялся. Он вообще легко позволял себе смеяться, и мне в нем это нравилось.

— У тебя хорошее чувство юмора.

— Я хочу знать настоящее имя.

Он уловил мою серьезность. И мое намерение «ковырять». Молчал долго, даже взгляд раскосых глаз, который, как выяснилось, меня чуть-чуть поддевает и чуть-чуть возбуждает, сделался тяжелее.

— Называй меня Эггерт.

Что-то сложное мелькнуло в серых глазах.

— Это твое имя?

Почему-то мне показалось, что да, этот фрагмент принадлежит миру «Пью», является его частью. Но далеко не центральной.

— Одно из.

— Одно из?

Я вдруг поняла, что большего он все равно не скажет, бесполезно давить.

Хорошо, Эггерт так Эггерт, я вздохнула.

Указала на расстеленное на земле фольгированное одеяло, спохватилась, что жестов он не видит.

— Я расстелила «лежанку». Ложись. Здесь хватает места на двоих.

Постаралась выдать это ровно, без пошлого подтекста.

— Я посижу. — Он смотрел на меня и мимо. Ветер стих полностью, кажется, даже потеплело. — Подежурю пару часов на всякий случай.

Все-таки он не прост, и он гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд, подумалось мне.

— Если от сидения на земле к утру разобьет невралгия, ты будешь бесполезен как «защитник».

— Очень хочешь, чтобы я улегся рядом с тобой?

Кажется, его улыбка все сочилась двойным смыслом. Черт.

— Защемление седалищного нерва — хуже, чем просто лежать вдвоем, — процедила я почти зло.

— Не беспокойся, — у него снова мягкий обволакивающий голос, — я не замерзну. Но согрею тебя, если замерзнешь ты.

У меня замерло дыхание на этих его словах. Что-то теплое, что-то глубокое и невероятное ощутилось в воздухе.

— Просто обниму, — пояснил он, но ощущение глубины не пропало.

Я покачала головой, понимая, что она перестает соображать. Пусть сидит, если хочет, — я спать. Сложно будет уснуть в этом странном месте, но мне нужны силы, чтобы совершить марш-бросок утром. И потому я усну.

*****

Я проснулась по внутренним ощущениям часа в три ночи. Не потому, что замерзла, и не потому, что за моей спиной спал Пью.

«Эггерт» — нащупало взбудораженное сознание его новое, пока непривычное мне имя. «Он — Эггерт…»

Меня что-то напугало. Перевернувшись на спину, я поняла, что лабиринт внешне изменился — от листьев почти пропало свечение. Из зеленых они сделались почти черными; в растительных коридорах царила зловещая атмосфера.

— Пью…

От паники я опять забыла, как его зовут. Но он, оказывается, не спал.

— Т-с-с-с, моя хорошая, я тут. — Он успокаивал меня.

— Лабиринт меняется… Он стал…плохим…

— Повернись ко мне.

Я не могла двинуться, все смотрела на небо, которое заволокло тучами. И в этом небе теперь носились тени далеких, но определенно хищных существ. Очень большие тени, стремительные.

— Эггерт… Я боюсь…

Он повернул меня сам. Практически уткнул в свою шею носом. Приказал мягко, но твердо:

— Закрой глаза.

— Но…

— Кристина, закрой глаза. Не смотри.

Как не смотреть! Все становится зловещим, меняется стремительно, нужно реагировать, действовать!

Я дернулась, но рука, лежащая на моей макушке, меня не выпустила. Пью пояснил:

— Лабиринт — отражение состояния твоего сознания. Он формирует то, что ты чувствуешь, — с задержкой, но все-таки. Тебе тревожно, и это меняет пространство, ты чувствуешь, что не защищена — матрица формирует твои страхи на ходу.

— Что… Что делать?

— Расслабься.

— Как можно расслабиться, когда в небе летают ящеры?!

— Они ненастоящие.

— Не верю.

— Дыши. Чувствуй мой запах. Дыши.

Никогда не думала, что пытаться себя в чем-либо разубедить — столь сложная задача.

«Ненастоящие… Ненастоящие… Они ненастоящие…, — мысленно твердила я по кругу. — Это игра, это отражения, матрица, игра…»

— Ты в безопасности, — Эггерт шептал это почти неслышно. — В безопасности, Кристина.

Я не хотела ему верить, я боялась. И я хотела ему верить.

Помогала рука, лежащая на моей голове. Его пальцы перебирали мои волосы, успокаивали.

— Коридоры зловещие…

— В безопасности.

— Листья черные…

— В безопасности.

— Как будто черепа под землей…

— Ты проснешься в следующий раз, и все будет, как раньше.

— Как это работает? Как это все работает?

— Я объясню тебе утром. Сейчас надо успокоиться. Дыши.

И он обнял меня тесно, укрыл собой. Как кокон, как одеяло. Сейчас я не смогла бы посмотреть вокруг, даже если бы захотела. Тесно прижатая к нему, я поняла, что…успокаиваюсь. Бояться бы и дальше почерневших листьев, но я уловила запах его кожи. Впервые позволила себе долгий выдох, медленных вдох. Пью пах тем человеком, которого я так и «не попробовала». Но очень хотела. Вспомнилась машина, такси. Его рука тогда держала мою ладонь, и я чувствовала себя дома — голова на мужском плече.

Тревога все еще терзала, но куда сильнее мое внимание тянул к себе его запах, я тонула в нем. Теплая кожа, почти горячая — я впечаталась в нее носом и почти касалась губами. Мои волосы все так же перебирали чужие пальцы. Он снова сделал со мной это — погрузил в отдельное от внешнего мира пространство. Наше с ним, заветное, непередаваемо трепетно-хрупкое, что-то значащее.

— Спи, моя хорошая.

Надо было суетиться и тревожиться, надо было спросить, не сожрут ли нас, если мы останемся лежать вот так, но я не могла, не хотела выпутываться из состояния «безопасности». Я льнула к тому, с кем рядом лежала, я жалась к нему доверчивой щекой своей души.

— Вот так…

Он красив невероятно. Спокоен, надежен. Его мужественность щекочет ноздри, аура укутывает в себя.

— Все хорошо…

Я верила ему, я выбирала ему верить.

Плевать на кусты и черные листья, на зловещие проходы — они куда-то отдалились.

— Что ты…делаешь со мной?

— Успокаиваю.

«Успокаивай меня всю жизнь».

Я просунула свою руку под неплотную ткань ветровки, обняла Пью, прижалась к нему еще сильнее. У него твердый торс, крепкие мышцы. Погладила его по спине, и, кажется, по нашему на двоих миру прошла почти незаметная дрожь.

Как же с ним хорошо…

Никогда бы не поверила, что смогу, столь тесно к кому-то прижатая, уснуть, но я уснула.

Он держал меня всю ночь. Я просыпалась и засыпала, в какой-то момент перевернулась на спину — луна уже уплыла за пределы видимости. Ушли облака. И снова зелеными были листья изгороди.