Разводимся! Моя на тридцать дней

Вероника Лесневская (2023)

«Я беременна от твоего мужа», — прилетает входящее сообщение с неизвестного номера.– А я нет, — горько усмехаюсь.Тянусь за тестом, ни на что не надеясь. Да и уже неважно.– Малыш, ну что там? — доносится голос мужа за дверью.– У меня минус, — шепчу, гипнотизируя взглядом проклятую одну полоску. Слабую и бледную, потому что нужное время не выдержано, но одинокую. — У тебя плюс, — хмыкаю, но он не слышит.«Твой муж сегодня поедет ко мне. Не мешай нам», — мигает еще одно сообщение.Однако… Какая наглая у нас любовница.«До утра его продержи, я хоть отдохну. И покорми сама. Мне готовить лень», — отправляю ей.Собираюсь выбросить использованный тест, но присматриваюсь внимательнее…– Да ладно?!*Я не смогла родить мужу наследника, а он, кажется, решил найти мне здоровую замену на стороне. У меня один выход — развод. Нам дали тридцать дней на примирение, после чего мы расстанемся навсегда. Если только… тест не покажет две полоски.

Глава 7

Матвей

Ни черта не соображаю, что происходит. Ксюша молчит, терзая ровными, фарфоровыми зубками пухлые губы. Смотрит на меня глазами испуганного лемура, а на дне расширенных зрачков неоновыми буквами мигает: «Накосячила». Понять бы только, в чем… Хотя в такие моменты я готов простить ей все.

Оторвавшись от виноватого личика, окидываю взглядом стол, засыпанный перцем, причем так, будто над ним перечница взорвалась в полете. Характерный запах проникает в нос, дразнит рецепторы — и я морщусь, покашливая. Ксюша рядом со мной тонко, смешно чихает, тянет испачканные руки к щекам, прикрывается. Передергивает плечами, пытаясь подавить очередной чих, но он приглушенно бьет в ладони.

— Так что произошло? — напираю.

Первый порыв — схватить «преступницу», пойманную на горячем, точнее, на душистом и остром, а потом увезти ее отсюда. Дома разберемся.

Однако мама перетягивает на себя одеяло, или в нашем случае — скатерть. Причем делает это буквально. Держится за край ткани, надрывно кашляет, охает, принимает из рук Светы стакан воды, но не отпивает ни глотка. Администратор носится вокруг, уточняет что-то, старается угодить ей и помочь. А я по-прежнему не понимаю, в чем проблема. Фарс какой-то, а не семейный ужин. Я подозревал, что мои дамы не смогут спокойно находиться наедине. Но не ожидал, если честно, что за короткое время они устроят настоящий хаос. Я чертовски устал, хочу отвезти мать в квартиру, а с Ксюшей отправиться спать. Неужели я многого прошу?

— Маленький конфуз.

Жена использует эту фразу, когда не хочет вдаваться в подробности. За «конфузом» может скрываться что угодно: от сломанного ногтя до спаленных занавесок на кухне. Зыркнув на свекровь, она зло поджимает губы и скрещивает руки на груди.

Выдыхаю тяжело и протяжно, с глухим рыком. Боковым зрением замечаю, что моя Ксю на всякий случай отступает от меня на безопасное расстояние. Слышу, как затихает мать, оборвав надоедливые охи и причитания. Осознаю, что от этих двоих ничего толкового не добиться, по крайней мере, пока они вместе в одном помещении, так что остается последняя надежда на администратора.

— Светлана, вы отвечаете за зал. Рассказывайте, что случилось в мое отсутствие, — строго окликаю ее.

— Матвей Андреевич, — она семенит на каблуках, порхает ко мне под прицелом испепеляющего и терзающего на части взгляда Ксюши. — Просто недоразумение. Наверное, бракованные емкости под соль и перец попались. Галечка все быстро уберет, помещение проветрит, а вам другой столик найдет, — щелкает пальцами официантке, и той тоже достается пара разрывных «пуль» от моей жены.

— Плохо, Света, выговор тебе, — срываюсь на администраторе. — В следующий раз лично проверяй посуду на столах. Нам не нужны ни конфузы, — укоризненно кошусь на Ксюшу, — ни жалобы от посетителей. Бардак, — выплевываю в сердцах.

— Конечно, Матвей Андреевич, — сипло тянет Светлана, вжимая голову в плечи.

— Не наказывай ее, — мать неожиданно вступается за постороннюю девушку, причем из обслуживающего персонала, к которому никогда не питала особой любви. — Оксана сделала это намеренно, чтобы испортить ужин.

— Он и так был испорчен. Еще до того, как начался, — тихо бубнит Ксюша, так что слышу только я.

— Так, бляха, все с вами обеими ясно, — нервно массирую переносицу. — Собирайтесь — и по углам. Тьху, — проглатываю ругательство. — По домам!

Лучший вариант — оградить их друг от друга, а потом с каждой поговорить поодиночке. В противном случае я свихнусь раньше, чем разберусь в конфликте. В том, что он есть, я не сомневаюсь. Чувствую себя воспитателем в детском саду, на которого свалились два особо трудных ребенка.

— У меня давление упало и голова кружится, — мама взметает руку ко лбу, касается пальцами линии морщин и прикрывает глаза.

— Светлана, аптечку принеси, — щелкаю пальцами.

Администратор испаряется. Зато на ее месте появляется Глеб, с охреневшим выражением лица рассматривающий стол. Хмыкнув, слегка толкает меня плечом, вопросительно дергает подбородком. В ответ могу лишь цыкнуть и отмахнуться: не до объяснений сейчас. Я и сам еще от «конфуза» не отошел.

— Откуда здесь нужные мне лекарства? Они выписываются строго по рецепту, — продолжает капризничать мать. — Мне надо к врачу.

— Сейчас? — выгибаю бровь. — Ты издеваешься?

— А что, вы оба хотите дождаться моей смерти? — давит на жалость. — От тебя, сынок, я такого не ожидала, — закатывает глаза. Со здоровьем у мамы, конечно, проблемы имеются, однако порой она впадает в крайность.

— Я вызову такси и сама доберусь домой, — Ксюша разворачивается на каблучках, но я ловлю ее за руку.

— Стоять, — притягиваю к себе. Обнимаю за талию, припечатываю к телу. — Сейчас решим, как поедем.

— Помочь, Мэт? — напоминает о себе Глеб. Затаился так умело, наблюдая за разворачивающимся в ВИП-зале шоу, что я на секунду забыл о его существовании. И лучше бы не вспоминал. — Могу подвезти Ксю… — быстро исправляется: — Оксану Артемовну. Зачем такси?

— Ты чего-о? — ошеломленно тянет жена. — Какая я тебе Оксана Артемовна? — игриво хихикает, и у меня слетает чердак, притом что он и так был в аварийном состоянии все эти дни. Не выдержал.

— На хрен иди, Глеб, — рявкаю на друга, но вздрагивают все трое.

— А ты… чего? — родной Ксюшин голос звучит сипло, а полные недоумения и опаски глаза-карамельки устремляются на меня.

Сбивчивое дыхание, влажные ресницы и дрожащие губы — все это в комплексе действует на меня как поток ледяной воды из брандспойта. Мгновенно остываю, но Ксюшу по-прежнему держу крепко, чтобы не сбежала. Хотя она и не пытается: съежилась, затаилась, впившись пальцами в мою рубашку, и почти не дышит. А я греюсь об нее.

Чего это я? Да идиот просто. Психованный и ревнивый.

— Ты хочешь с Глебом поехать? — врезаюсь в жену настороженным взглядом. Ладонь непроизвольно ползет с изящной талии на поясницу и давит, сильнее вжимая податливое тело в мой торс.

— Хочу домой, — Ксюша уходит от прямого ответа и, насупившись, отворачивается. Затравленным зверьком поглядывает на мать, а та, опомнившись, снова взметает руку ко лбу, намекая на плохое самочувствие. Они с ума меня сведут на пару.

— Хорошо, как скажешь, — ослабив хватку, тянусь в карман. — Глеб, подгони свой автомобиль ближе ко входу в ресторан, — бросаю, не оборачиваясь на друга. Не могу пока что видеть его — боюсь опять сорваться. Однако довольного, маслянистого голоса хватает, чтобы я скрипнул зубами.

— Да-да, сейчас, — Глеб нетерпеливо хлопает себя по брюкам, и в моем больном, отравленном ревностью воображении это выглядит как недвусмысленное приглашение, адресованное Ксюше. — Доставлю в целости и сохранности, — нервно усмехается, останавливаясь рядом с ней.

Жена, вздохнув, отстраняется от меня. Послушно кивает, ловит на себе победный взгляд матери и пятится к Глебу. Хмыкнув и укоризненно посмотрев на нее, как на капризного, обиженного ребенка, достаю ключи.

— А ты в нашей машине подожди, пока я маму провожу, — вкладываю брелок ей в руку. Накрываю своей, заставляю сжать в кулак.

— М-м? А… — растерянно хлопает ресницами, а сама с опаской косится на свекровь. Если честно, мне начинает надоедать их молчаливая перестрелка взглядами. Пока они не поубивали друг друга, аккуратно подталкиваю Ксюшу к дверям.

— Иди. Пожалуйста, без глупостей, — добавляю чуть слышно, чтобы до окружающих не долетело. — Я скоро, — мягко целую ее в пылающую щеку.

— Ла-адно, — тихо тянет она. — До свидания, Нина Евгеньевна, — виновато шепчет ей.

Разворачивается, цокает каблуками и красиво, грациозно плывет по залу ресторана, теребя на пальчике кольцо от брелока. При каждом шаге ее округлые бедра, аппетитно обтянутые юбкой, покачиваются в такт.

— Как же… А я куда? С кем? — заикается Глеб, провожая Ксюшу прищуренными глазами, которые хочется выколоть, чтобы никогда больше не смотрел так на мою жену.

— Ты же хотел помочь, дружище, — хлопаю его по спине. — Нину Евгеньевну доставь к врачу или по адресу, который она назовет, — подаю маме руку. — Все еще плохо?

— Плохо. Или ты думаешь, я лгу? — принимает мою ладонь, медленно поднимаясь с места. — Значит, вот так, сын? Что бы сказал твой отец, если был бы жив…

— Не начинай, — строго осекаю ее.

Когда дело касается покойного папы, я становлюсь сам не свой. Тоскую дико, и эта грусть выливается в ярость. Я до последнего вздоха за него боролся, но не удержал. Когда теряешь нечто по-настоящему важное, не жалко ни сил, ни средств. Но никакие деньги не помогли.

— Прости, я тоже скучаю, — мама берет меня под локоть и, держась, молча следует за мной на улицу.

Верю. Ей действительно не хватает заботы мужа, и она ищет ее во мне. От нас обоих будто кусок оторвали. Наживо, с мясом.

Скучает. Иначе нельзя. Так сильно и беззаветно, как любил отец, мало кто умеет. Даже я не дотягиваю. Он боготворил мать, надышаться ей не мог, ни на кого больше не смотрел, никогда не изменял. Их отношения всегда были для меня эталоном, но свои я не могу выстроить по такому же образу и подобию. Хрень получается, и я, признаться, устал бороться за нас. Потому что воевать приходится друг с другом, и это самое сложное.

Бросаю взгляд на парковку, нахожу свою машину, на секунду останавливаюсь. В салоне горит свет, а на переднем сиденье нетерпеливо ерзает темный силуэт. Почувствовав меня, Ксюша оглядывается.

— Глеб, звони, если что, — инструктирую друга, помогая матери устроится в его автомобиле. Он не в восторге от пассажирки, но мне плевать. Сам вызвался. — Если деньги нужны будут, скажешь потом, сколько. Я Ксюшу домой подброшу — и сразу к вам в больницу.

— Понял, без проблем, — выжимает из себя со скрипом. — Ты не задерживайся только, — произносит с мольбой.

Пожимаю ему руку, наблюдаю, как он обходит капот и обреченно падает в водительское кресло. Слышу приглушенный, требовательный голос матери: «Быстро не езжай. И аккуратнее на поворотах и по кочкам. Меня укачивает». Посмеиваясь, сажусь за руль.

— Извини. Не знаю, что на меня нашло, — выпаливает Ксюша еще до того, как я успеваю захлопнуть дверь.

Передает мне брелок, и я касаюсь ее ладони, поглаживаю пальцами. Трясется, дрожит на весу, так что приходится обхватить ее и поднести к губам. Прижимаюсь к запястью, веду по нему носом, втягиваю тонкий, нежный аромат. Не понимаю, как одна и та же женщина может пробуждать такие разные, порой противоречивые эмоции. Рядом с ней бьет током, будто схватился за оголенный провод, а без нее я вообще неживой, пластиковый.

— Я же предлагал тебе пропустить эту встречу, — отмечаю тем же тоном, каким она обычно отчитывает меня, если сделаю что-то не так. Жена не отвечает, лишь часто пыхтит, и от ее дыхания запотевает боковое окно. — Что на этот раз, Ксюш? Рассказывай.